Из ежегодной речи Председателя Благотворительного комитета, вдовствующей мормэрессы леди Джиневры Арчибальд Флоттэн

Наша Светлость нервничали.

До встречи оставалось четверть часа... очень долгая четверть часа... я уже трижды успела пройти вдоль стены, доказывая Рыцарю - мой бедный собеседник, сколько всего ему приходилось выслушивать - что совершенно готова встретиться с почтеннейшими дамами.

И вообще зря их опасаюсь.

Это же леди.

Благотворительницы.

Им полагается быть добрыми, отзывчивыми и вообще...

Рыцарь слушал скептически. Сейчас, в приближающемся полдне, солнце расплавило и смешало краски витража так, что фигура выглядела как никогда зыбкой.

-...и если рассуждать здраво, то я в этом мире - не последний человек. Моя поддержка что-то да значит. И на самом деле глупо нервничать! В крайнем случае...

Действительно, а что будет в крайнем случае? Перед носом Нашей Светлости дверь захлопнут? Не камнями же побьют в самом-то деле. Вернусь к себе. Пореву, наконец, от души по причине конкретной. Разобью чего-нибудь и успокоюсь.

Перспектива, конечно, не самая вдохновляющая, но какая уж есть. Тем более что напросилась я сама. Даже не напросилась - поставила почтенных дам в известность о своем грядущем визите. Ну надоело мне ждать, когда меня на эти заседания пригласить решатся!

Мир требует добра.

А у Нашей Светлости как раз свободное время имеется.

И группа поддержки.

Ингрид выглядела спокойной, а вот Тисса явно переживала, хотя, по-моему, в последний месяц это было нормальное ее состояние. Она осунулась, побледнела и обзавелась милой привычкой прикусывать губу, словно запирая в себе то, что хотелось сказать.

- Ваша Светлость, - мое предложение обращаться по имени Тисса упорно игнорировала, предпочитая держать дистанцию. - Выглядят подобающим образом.

Она была вежливой и милой.

Как механическая кукла, которую настоятельно выдавали за живую. И не могу сказать, что я поняла, в какой момент случилось это превращение. Надо что-то делать, но что?

Для начала поговорить с ней наедине, только момент бы выбрать подходящий...

- Иза, - Ингрид поднялась и расправила юбки. - Главное, не принимай близко к сердцу.

- Что не принимать?

Сержант, к чьему постоянному молчаливому присутствию я уже привыкла, занял позицию за левым плечом Нашей Светлости.

- Ничего не принимай.

Заседал Благотворительный комитет в Бирюзовой гостиной. И бирюзы, надо сказать, на инкрустацию мебели ушло изрядно. Особенно хорош был стол овальной формы с гнутыми ножками и кружевной столешницей. Во главе его восседала Председатель комитета, почтеннейшая морморэсса Джиневра Арчибальд Флоттэн.

Разменяв полсотни лет, леди Флоттэн не утратила былой красоты, скорее уж изменила ее согласно представлениям о приличиях. Ее лицо морщины украшали, как трещины украшают благородный мрамор. Рыжий парик подчеркивал белизну кожи. Платье было строгого покроя, приличествующего вдове темно-зеленого цвета. Украшения - из агата. И лишь желтый алмаз выбивался из мрачного ряда.

Меньше всего леди Флоттэн походила на добрую фею.

Да и остальные тоже...

Дамы пили чай и беседовали. Мило. В полголоса. Пили и беседовали... тонкий фарфор в нежных пальцах. Блюдца. Чашки. Сливки... сахар... Высокий чайник в руках лакея.

Крохотные пирожные на серебряной горке.

И полнейшее безразличие к происходящему вовне.

-...безусловно, это имеет смысл, однако необходимо рассмотреть рекомендации. Мы должны быть уверены, что, предоставляя этой женщине помощь, мы поддерживаем ее, а не подталкиваем к губительному безделью...

Леди передавали друг другу розовые бумажки с виньетками. Кивали головами - и щедро напудренные парики соприкасались беззвучно - изредка вздыхали.

- Как это печально...

-...весьма печально... я бы сказала, что недопустимо... мы должны сочинить петицию против...

А я стояла, ощущая себя совершенно лишней на этом празднике мирового добра.

-...или вот здесь. У нее трое детей. И муж погиб...

Я тихонько постучала о каминную полку.

-...но следует заметить, что сыну уже двенадцать. Этого достаточно, чтобы пойти работать. А двое вполне в состоянии прокормить...

Нас не замечают? Что ж, придется заявить о своем присутствии.

- Добрый день, дамы, - сказала я, и реверанс сделала.

Ингрид утверждает, что сейчас мои реверансы действительно похожи на реверансы, а не на внезапный приступ подагры.

Обрыв разговора. Ледяные взгляды. И приподнятая бровь в молчаливом вопросе: какого такого лешего Нашей Светлости в сих краях понадобилось, и не найдется ли у нее по счастливой случайности дел иных, неотложных, где-нибудь в другом крыле Замка.

- Я... то есть мы, - не следует забывать об Ингрид и Тиссе, - пришли, чтобы принять участие в работе Благотворительного Комитета.

...выделите нам по стульчику, чашке и розовых бумажек с виньетками тоже дайте. Полагаю, в них вся суть, а не в профитролях. Впрочем, от последних Наша Светлость тоже отказываться не станут.

Молчание длилось и длилось...

- Мы рассмотрели вашу просьбу, - леди Флоттэн обладала глубоким контральто.

Просьба? Я ни о чем их не просила.

- И сочли невозможным удовлетворить ее...

- Могу я узнать, по какой причине? - спокойно, Иза, кричать нельзя. Улыбайся. Держи лицо. Если у Тиссы получается, то и у тебя выйдет.

- Благотворительный комитет - организация, от которой зависит благополучие многих людей. И как вы сами понимаете, наша репутация должна быть безупречна.

Допустим, я понимаю.

-...а вы - угроза для нее. Для всех нас.

- Почему?

Леди Флоттэн соизволила подняться. Что-то знакомое привиделось мне в ее движениях. Эта манера держать спину, и поворот головы...

- Потому что особа вроде вас, безусловно, имеет некоторую власть над мужчинами. Они слабы. Безвольны во всем, что касается их желаний.

И этот тон знаком до боли. А уж выражения-то...

- Но женщины - иное дело. Вам здесь не рады и никогда рады не будут.

Это я уже поняла. Осознала, так сказать, всем своим испорченным естеством.

- Вас терпят. Из жалости. И это жалость не к вам, а к вашему несчастному супругу, который, мы надеемся, все-таки прозреет.

И ушлет меня за край мира во имя всеобщего счастья и благоденствия? Не дождутся. А если ушлет, то я вернусь, хотя бы для того, чтобы высказать ему все, что думаю.

- Само ваше присутствие... - она приложила к носу кружевной платок траурного черного цвета, словно от меня воняло. - Действует разрушительно... и мне искренне жаль загубленную душу.

Это у Кайя что ли? Или я еще кого-то успела толкнуть на путь порока? Если так, то я нечаянно.

- Взять хотя бы эту юную леди...

Тиссу?

Тисса выдержала взгляд леди Флоссен, преисполненный праведного гнева. Этой вдовушке да в инквизицию бы...

-...которая вела себя столь неосмотрительно, что дала повод мужчине прилюдно выразить свой к ней интерес в нарушение всяческих приличий...

- Знаете, - я поняла, что еще немного и сделаю что-то, о чем буду жалеть, - в моем мире говорят, что старые ханжи получаются из тех, кто в молодости не слишком-то задумывался над вопросами морали...

- Что вы себе позволяете?

- Все что угодно. Особы, вроде меня, они такие. Непредсказуемые. И мало ли, что им в голову взбредет...

Пора прикусить язык. Я ведь не собиралась им угрожать. И надо бы уйти, пока я не наговорила больше, чем нужно. Действительно, что я могу им сделать?

Выставить из Замка?

О да, Наша Светлость - воплощенное зло, изгоняющее бедных пожилых леди, которые только и радеют об общественном благе, прямо с утра просыпаются и радеть начинают... нет, они в безопасности и прекрасно это понимают. По глазам вижу.

Уходила я без реверансов. Обойдутся.

И за дверью взяла Тиссу за руку. О боги, у этого ребенка ладони ледяные, на ногтях - кайма лиловая, характерная такая, а пульс просто бешеный.

Она сейчас рухнет.

Сержант, коснувшись плеча, указал на низенький диванчик. По-моему, выражение его лица можно было истолковать, как сочувствующее. Хотя кому он сочувствовал: мне или Тиссе - не понятно.

Возможно, обеим.

- Садись, - я надеялась, что не кричу. Тисса послушно села, не сводя взгляда с запертой двери, точно ожидая, что леди Флоссен выскочит специально ради того, чтобы высказать Тиссе все, что еще не было высказано.

- Она - старая озлобленная стерва.

- Именно, - подтвердила Ингрид, до сего момента умудрявшаяся казаться невидимой. Надо бы перенять это полезное умение.

И нюхательная соль как нельзя кстати.

- Нет. Она правильно сказала. Я... я дала повод. И сама во всем виновата.

И губы синеют.

- Так, дыши.

Потом будем нянчиться. Сейчас ее вытащить надо.

- Вдох, считай до десяти и выдох. Слышишь?

Кивок.

- Вдох! Вот так... выдох. Умница. Еще дыши... правильно все.

Она постепенно успокаивалась, и в какой-то момент даже улыбнулась, робко, извиняясь за то, что заставила нас волноваться. Похоже, нельзя затягивать с разговором.

В городе ощущалась близость зимы. Юго вдыхал сырой воздух, наслаждаясь оттенками его вкуса. Отсыревший камень. И дерево. Черная смола, которую привозили в бочках, укрывая их прошлогодним сеном. Алхимики сварят потом кожные зелья, смрадные, едкие. Для этих зелий уже делают кувшинчики с широким горлом, примешивая к красной глине ассурский песок...

На пристани выгружали свежую ворвань в толстых, лоснящихся бочках. В старых - варенец, а в новых, помеченных красными крестами - сыроток. Этот уйдет дороже, глядишь, прямо с пристани. И вонь ворвани перебивала запах рыбьей требухи, которую вычищали из трюмов, полугнилую, мешаную с крысами и остатками хребтов. По воде плыли масляные пятна. И старый шкипер дымил, табаком заглушая горький привкус в легких.

Юго почти дошел до точки - уже виднелись впереди низкие здания складов с разноцветными, многажды латаными крышами - когда раздалась переливчатая трель.

Шлюхи нырнули в тень.

Матросы ускорили бег, и бочки с грохотом полетели с настила. Шкипер переложил трубку с левого угла губ в правый. А на пристани появились синие плащи.

Юго едва успел убраться с пути.

Редкая цепь, но плащи - это не городская стража. Движутся неспешно, расслаблены, даже ленивы, только впечатление это обманчиво. Лучше не пробовать сбежать. И Юго замирает, сутулясь.

Если охота за ним...

Невозможно. Он вел себя тихо.

Настолько тихо, насколько сил хватало. И недоучка должен был бы расслабиться... не успокоиться - он вовсе не глуп, но расслабиться. Немного.

Оцепление прошло мимо Юго, не удостоив и взглядом. Значит, все-таки склады... типография. Плохо. Уже пятая за прошедший месяц. И с каждым разом новую искать становилось все трудней. Деньги ничто, когда на кону голова.

В другой раз Юго тихо ушел бы - ему не было дела ни до типографии, ни до хозяина ее, которому грозила незабываемая ночь в подземельях Замка, ни до прочих глупцов... но имелось одно нехорошее обстоятельство. К счастью, Юго знал, куда направиться.

Пристани хорошее место для крыс и тех, кто желает остаться незамеченным.

Гудо, прозванный Шепелявым по причине отсутствия некоторых зубов, из-за чего речь его сделалась неразборчивой, не стал ждать, когда Синие выломают дверь.

Лишь только услышав тревожный свисток - не зря, ох не зря Гудо приплачивал местным шлюхам за пригляд - он подхватил куртку и бодрой рысью кинулся в комнатушку.

Нет, конечно, жаль было бросать все... станки, почитай, новые. Рамки не обкатанные. Шрифты в двойном наборе. И даже пунсоны, с которых уже сам Гудо мог бы шрифт отливать, какой надобно. Не говоря уже о таких мелочах, как запас краски, бумага и те самые листовки, уже перевязанные и готовые к отправке. Пасквиль, конечно, но... золотой в прямом смысле слово. Лично Гудо ничего не имел против Их Светлости, которую в глаза не видел. Но бизнес - это бизнес. И если кто-то там, в Верхнем Замке, готов вывалить талер за листовку, то Гудо будет их продавать.

Он выбил доску в полу и выгреб мешочки с золотом. Не так много, как рассчитывал... найти бы ту суку, которая сдала его. А что сдали, тут Гудо не сомневался: место он сам выбрал, тихое, спокойное, накатанное. И вот тебе, недели не прошло, как выследили, собаки...

Ничего. Гудо - матерый.

И с Их Сиятельством снова никак встречаться не желает. А потому уйдет, не прощаясь.

Он открыл шкаф и, забравшись внутрь, надавил на неприметный рычажок. Задняя стенка раскололась пополам. Гудо пинком расширил щель и оказался в узком проходе. Через пару шагов тот сузился еще больше. Пришлось на четвереньки встать. Ничего, Гудо не гордый и не брезгливый. Крысы сами разбегались, а про то, что хлюпает под его руками, Гудо старался не думать. Главное - золотишко при нем.

А есть золотишко и жизнь будет...

Выход был завален мусором, и Гудо пришлось выкапываться наружу. Человек, поджидавший его, не спешил помочь.

- Рад, что ты сбежал, - сказал он, глядя, как Гудо отряхивается от очистков, гнилых веревок и чего-то еще, волокнистого, осклизлого.

Гудо ответил матом.

Говорил он искренне, от души, избавляясь от пережитого страха. И замолчал, когда рот вдруг наполнился кислой слюной. А в брюхе закололо... так сильно закололо, что прям невыносимо. Гудо схватился больное место прикрыть, но оказалось, что в боку у него стальное перо торчит. Из тех, которые шлюхи с собой носят.

- Ты... - хотел сказать, но слюны стало слишком много. И она полилась из горла, мешаясь со рвотой и кровью. Ноги подкосились.

- Рад, - повторил человек, ногой переворачивая Гудо на спину, - что ты выбрался.

Он раздвинул немеющие губы и затолкал в рот что-то твердое, круглое...

Десятью минутами позже из лаза появится другой человек. Он выползет и, наткнувшись на тело, выругается: мертвец - не то, чего Их Сиятельство ожидают.

Впрочем, пенять за медлительность тан не станет. Он пройдется по типографии, касаясь машин, перебирая литеры в ячейках шрифтов. И листовки, лежащие на отдельном столе в связках по дюжине, вниманием не обойдет.

- Хоть бы новое что придумали, - тан почешет подбородок и, наконец, обратит внимание на мертвеца. - Ну что, Гудо, свиделись? А я ж тебя, паскуду, предупреждал, что в следующий раз зубами не отделаешься.

Тан обернет руку батистовым платком и сунет в рот мертвецу. Вытащив золотой талер, поднесет его к свету. Монета будет самой обыкновенной, ничем не отличающейся от тех, которые найдут в поясе Гудо. И ни у кого не возникнет желания пояс этот присвоить.

Во всяком случае сейчас, когда Их Сиятельство видели.

Позже в типографии - оцепление снимут, а тело унесут, но нюх портовых крыс любого размера подскажет им держаться подальше от складов - появится еще один человек, которого если кто и знал, то в жизни в знакомстве этом не сознался бы.

- Мальчик мой, лучше б ты выспался разок, - скажет он, стягивая перчатки из белой лайки. - Это отребье и другие погонять могут.

- Потом. Смотри, что получается.

Урфин сцепил пальцы за головой и потянулся, пытаясь подавить зевок. Спать ему и вправду хотелось, но он уже привык к этому желанию. Сперва дело. Сон - позже.

Когда-нибудь.

Например, после завтрашней встречи, которая кое-что да прояснит по " Золотому берегу". Но о завтрашней встрече он подумает завтра. Сейчас следовало разобраться с типографией.

- Во-первых, Гудо закололи и в пасть монету сунули. И значит, он был знаком или с Тенью, или с кем-то ему близким. Во-вторых, посмотри. Здесь почти все новое. Этому сквалыге не просто хорошо платили. Ему тут все обустроили... и я вот подумал, к чему добру пропадать?

Магнус прищурился и взмахом руки велел продолжить.

- Гудо - мелкая мразь. Он никогда не занимался печатью. И значит, их прижало почти в край. Настолько, что они стали искать любого, кто возьмется... может, пусть найдут? Не мы их, а они нас.

- Что ж, - Магнус прочел верхнюю листовку и скривился. - Есть у меня подходящий человечек...

Склад вспыхнул ночью. Хорошо горел. Ярко.

Ничто не вызывает такого прилива энергии, как вожжа, попавшая под хвост.

Нас не пускают в высокоморальную песочницу? Ничего. Построим собственную. Будем конкурировать.

Совет держали в гостиной при апартаментах Нашей Светлости. Что характерно, тоже за чаем.

И профитролями.

А вот розовых листочков с виньетками не нашлось. Чувствую себя ущемленной в правах, но похоже только я. Тисса сидит на полу - при здешней манере укрывать полы толстенными коврами простудиться она не простудится, а Ингрид ей волосы расчесывает. Волосы, к слову, у девочки красивые. Длинные, густые, невероятного пепельного оттенка - до сих пор я думала, что добиться подобного можно лишь искусственным путем. Правда, Тисса волосы прятала, заплетая в косы, а косы укладывая вокруг головы короной. И пепельный превращался в серый, скучный.

Она вообще предпочитала быть незаметной.

И с каждым днем у нее получалось все лучше.

- Ингрид, как вообще они работают? - я, наконец, села. Все-таки дурные привычки заразительны, и надо бы избавляться от этой манеры метаться по комнате, загоняя мысли в голову. Может, и удобно, но при моих полутора метрах выгляжу я смешно.

Ингрид отложила расческу. Разделяя пепельную волну на пряди, она ловко сплетала их, закрепляя крохотными цветами из золотой проволоки.

Тисса сидела неподвижно.

Надеюсь, она не решит, что Ингрид проявляет излишний к ней интерес. Моя старшая фрейлина по-прежнему верна Тианне.

- Жители города подают прошения. Гильдийным старейшинам или же смотрящим квартала. Могут и лично. Раз в месяц Благотворительный Комитет устраивает день открытых дверей, когда принимают прошения от всех желающих. Бумаги рассматриваются. И прошение удовлетворяется или не удовлетворяется.

В принципе, все довольно просто и логично, Нашу Светлость это устраивает всецело.

Осталось уточнить кое-какие детали.

- И много они отсеивают?

- Почти всех, - Ингрид отступила, любуясь делом рук своих. Тонкая сеть удерживала пепельную волну, в которой мерцали золотые звезды. Подав зеркало, Ингрид сказала: - Посмотри. Так тебе идет куда больше. Им важно оказать помощь достойному. А достойных мало.

Тисса смотрела на свое отражение с удивлением, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, словно проверяя, действительно ли та, которая в зеркале, - она?

- Ингрид, сколько в городе людей? - я испытывала нечто сродни зависти. У меня такая грива если и отрастет, то очень и очень не скоро.

- Много. Около трехсот тысяч.

По здешним меркам действительно много.

- А сколько бедняков?

Молчание. Пожатие плечами. И пауза.

- То есть не считали?

- Это город, Иза. Здесь все сложно. Люди приходят. И уходят. Гильдии заботятся о своих. Или вот смотрители кварталов. Им выделяют деньги...

...которые, полагаю, если и уходят по назначению, то в куда меньших суммах, чем заявляется.

-...на эти деньги строят дома и покупают зерно. И любой, кто прожил в Городе больше пяти лет, может просить о помощи. Но порой бывает, что люди врут... часто врут.

- Мой отец знал всех арендаторов, - Тисса не без сожаления отложила зеркало. - И было понятно, кому надо помогать, а кому - нет. Когда сгорел дом Фарлендейлов, он дал пять серебряных талеров на отстройку, разрешил невозбранно лес брать. А вот когда у Стингисона овцы померли и тот пришел денег просить, то выпороть велел. Потому что Стингисон пил много, а за отарой не смотрел и значит, сам был виноват.

- Именно поэтому, - подхватила Ингрид, - Благотворительный Совет требует от просителя рекомендации, заверенные или в гильдии, или у квартального смотрителя. Это гарантирует право на помощь...

...но лишь для тех, кому подпишут бумаги.

А ведь подписывают далеко не всем. Это же такой удобный инструмент для шантажа и сведения мелких счетов. Его надо менять, но как?

Рассматривать прошения без рекомендаций? Сколько их будет? Не сотни - тысячи. Выслушивать людей, пытаясь понять, кому именно нужна помощь, а кто притворяется обиженным? Я верю всем.

Но сомневаюсь, что на всех хватит денег.

Даже у местной казны имеется предел.

Надо думать над системой, но я не умею!

Ладно, начнем с малого.

- Ингрид, а мы можем достать те прошения, которые Благотворительный комитет не счел нужным удовлетворить?

- Ну... - она задумалась, хотя думала недолго. - Пожалуй, я знаю к кому обратиться.

Пока нет своей системы, попаразитируем на чужой. И совесть Нашу Светлость, что характерно, не заест.

- Нет, милая, не надо смотреть под ноги. Ты же не служанка... - Ингрид критически осмотрела наряд Тиссы. - Иза, вы ведь одного роста? Я думаю, что то твое синее платье... оттенок для тебя неудачный, а ей будет вполне к лицу.

- Я не могу!

- Можешь, - тут я возражений не потерплю. Надо же Нашей Светлости хоть кем-то сегодня покомандовать. И вообще, почему мы раньше до этого не додумались?

Платье Тиссе почти впору.

Но до чего же она худая! И сейчас худоба особенно заметна.

- Тисса, - я отчетливо понимаю, что с возрастом ошиблась. - Сколько тебе лет?

- Шестнадцать, - отвечает она, слегка краснея. - Будет. Через неделю.

Ну Урфин, педофил несчастный... и пусть только попробует соврать, что не знал. И Кайя тоже получит. За соучастие.

- Иза, - Ингрид помогает выровнять швы на рукавах, - по меркам нашего мира она уже взрослая.

Про мерки этого мира я уже наслышана. Спасибо.

- Дай-ка это сюда, милая, - сняв с руки цепочку, Ингрид надела ее Тиссе на шею. - Если тебя уже записали в ряды падших женщин, то хотя бы получай от этого удовольствие.