Песня о звуках и голосах

Великий сочинитель
И странствующий сотню лет
Творец полотен и поэт,
И кисти и пера властитель,
Однажды выдал свой секрет:

«Когда и Солнце и Луна
Сияли вместе в небосводе,
На лоно матери природы
Тогда и первая пришла весна;
На берег вылилась волна,
И ею оросились дали;
И жизнь была дана –
И птицы трепетали;

И в сей же миг среди эфира
И новоявленных лучей
Раздался Голос, и ручей
И цвет лугов и дуновение зефира,
И звёздных темнота ночей
Внимали Слову – Слову Мира;

И вот, уже я сотню лет
Всё странствую по свету –
Ищу один всего ответ;
Иное нужно ли поэту?

Я был в извечных городах
Средь площадей и пашен,
Под стенами высоких башен,
На городских прудах,
В прокуренных беседках,
Где шепчутся о предках,
Кричат о молодых годах;

Мычание из дымных лавок,
И хриплый шёпот стариков,
И крики из базарных давок,
И бряцанье оков
Я слышал там – и был таков;

Я был в песках – они пусты,
И слово их немое;
Я видел мёртвые кусты
И виды смертной красоты,
И Солнце было злое;
И плакал я, но те чисты,
А Солнце – золотое;

Я был среди высоких скал,
Что режут небосвод;
В них голос есть – всегда живет
Гуляющее эхо;
И ветра буйного оскал
Точил вершины, ели мял –
Свистел он на потеху;

И я пришёл на брег морской
Под небо вековое
И слышал грустный, дальний вой
И месяц чуть звенел тугой;
Волны шипение глухое
Встречалось с звонкою звездой
Единою строкою;

И всюду, где бывал, всегда
Я слышал голосы – уста
Мне отовсюду пели, лгали,
Шипели, клацали, мычали;
А что поэту – все? Мечта!

Но главный Голос в сотню лет
Не прозвучал ни разу,
Лишь тень его и скромный свет
На миг открылись глазу;

Ты слышишь Лиры вдохновенной
Пока ещё неясный глас,
Едва-едва, почти мгновенный,
Но ясно слышимый для нас?

Ты знаешь, в нём слиты едино
Все звуки, слышимые мной –
Тогда в песках, и под Луной,
И среди площади старинной;

Но звук один – всему причиной!

Ты сам ответишь мне – какой».

Полуявь

I.

Ах, этот миг средь вечера и но́ чи
Так бережно и тщательно храним:
В вечерней дымке невиди́ м,
А ночь хитра – уж застилает очи.

И словно маг, использовавший чары,
Я зрю величье этих древних сил:
Хранитель ночь посеребрил
И лишь на миг позолотил бульвары.

II.

Я – на песке; и колыханье волн.
Но волны – пена; а эфир! Сей полн
Объемлющей, бездонной синевой,
Он расплескался всюду над моей главой.

Исчезли берега утёсы с двух сторон;
И предо мною – Лета? Предо мной – Харон! –
От брега жизни в царство Вечности и Сна
Плывёт в ночи, а с ним – Луна.
Несёт он сонно, мудро, не спеша,
Погибшего во пламени Светила душу;
Я ныне все сомненья рушу:
О, Солнце, – вот твоя душа!

Но шумы волн и шёпоты глубоких звёзд...
Тропа Аидова – и сколько вёрст?
Быть может, вечности часы...
Я – на песке. Сомкнул глазы.

Открыл их. Лета! Ахерон
Исходит ли в Забвенья реку?
Ах, нет! Восток! Не стыдно ль греку –
Утёсы снова с двух сторон.