Глава 11. О том, что я ушла из команды, я не обмолвилась ни словом

О том, что я ушла из команды, я не обмолвилась ни словом. Мама была слишком счастлива, получив, наконец, номер Кэсс, и вот уже несколько дней не задавала мне вопросов о тренировках, и не приходила на игры. Так что большую часть внезапно образовавшегося свободного времени, когда она думала, что я занимаюсь разучиванием танцев, я проводила в темных классах Центра искусств. Уходя из дома в обычное время, я брала с собой форму, как будто шла на занятие, а потом возвращалась к ужину, как и раньше. Если же я «выступала на игре», то я звонила Рине и узнавала результат, прежде чем вернуться домой. Все это оказалось на удивление просто. Мама была поглощена не только жизнью Кэсс, но и подготовкой к апрельской вечеринке по случаю Дня дураков, папа был занят проблемами студентов, у которых, по его словам, начался период «мартовского безумия». Кажется, я наконец стала невидимкой, к чему долго стремилась, и теперь слонялась по дому в своих длинных штанах и больших свитерах, изредка отвечая на стандартные вопросы: «Как школа? Кто выиграл сегодня? Не передашь мне картошку?», ответы на которые были так же стандартны и машинальны: «Хорошо. Мы. Да, пожалуйста».

Единственными местом и временем, когда я чувствовала себя спокойно и безопасно, были темные классы Центра искусств по вечерам, когда я проводила целые часы, проявляя сделанные мной фотографии и зачарованно глядя, как изображение возникает прямо на моих глазах. С Рождества я сосредоточилась на портретной съемке, и последние два месяца фотографировала всех своих знакомых, ловя самые разные выражения на их лицах.

За объективом я словно скрывалась от всего мира, стоило мне поднести камеру к глазам – и весь мир исчезал, оставалась лишь я и фокус. Я сфотографировала Коринну, сидящую на залитых светом ступеньках перед домом рядом с Мингусом, ее собакой. На ней была длинная юбка и симпатичный джемпер, волосы она начесала на сторону и одной рукой подпирала подбородок, браслеты блестели на ее запястьях. Несколько прядей падали ей на лицо, и она улыбалась, а Мингус поднял морду к ней, словно глядя на нее с восхищением. Эту фотографию я поставила в рамку и подарила ей, а Коринна повесила ее в гостиной, сказав, что даже не помнит, чтобы так хорошо получалась на фото.

Была у меня и фотография Боу – она сидела на траве на заднем дворике, скрестив ноги, а позади нее виднелась ржавая статуя Будды, и они улыбались прямо в объектив. А вот и мама, ее стул пододвинут к телевизору, и она вся подалась вперед, напряженно вглядываясь в экран, чтобы не пропустить ни мгновения, когда Кэсс появится перед ней. Она была так сконцентрирована на шоу, что даже не заметила, что я снимаю ее. Эту фотографию я положила в шкаф глубоко под свитерами и джинсами: смотреть на нее было почему-то больно.

Роджерсон не особенно любил фотографироваться, но каким-то образом мне удалось заполучить несколько снимков и с ним: здесь он склонился над двигателем своего БМВ, а вот тут стоит посреди кухни Коринны и Дейва с банкой энергетика в руке. Или лежит на кровати совсем рядом со мной, мягко, сонно улыбаясь.

Эти фотографии я могла перекладывать перед собой, вглядываясь в них и задерживая дыхание. Я изучала их так пристально, как если бы они были доказательствами того, что Роджерсон – не монстр, что он – все тот же парень, в которого я влюбилась. Я вклеила снимки в свой дневник, и его улыбки словно уравновешивали все написанное мною.

Я коллекционировала портретные фотографии, держа их в руках, я как будто могла убедить себя, что все в порядке. У меня уже был Дейв, пережевывающий буррито и держащий оставшуюся половину в руке перед собой. Рина, в своих кошачьих очках и в форме болельщицы, показывает мне язык. Папа, сидит на своем стуле и смотрит баскетбол, по его лицу понятно, что сейчас в игре напряженный момент. И Роджерсон, снова и снова, улыбается, не улыбается, хмурится, смеется, щурится. Здесь не было лишь одного выражения лица, известного мне, как ничто другое: темные глаза, злое лицо, побелевшая кожа – все то, что я видела за секунду до того, как закрыть глаза.

Но моей любимой фотографией, как ни странно, была та, которую сделала не я. Мы с Роджерсоном тогда были у Коринны, сидели вдвоем на кухонном столе, а она взяла у меня камеру и попросила нас сказать «Сы-ыр!», поднося ее к глазам. За день до этого Роджерсон был зол на меня и ударил меня по руке, так что на фотографии был запечатлен один из моих безопасных дней, когда Роджерсон как бы пытался примириться со мной. Я сидела на его коленях, откинув голову ему на плечо. Он обнимал меня за талию, и в тот момент, когда Коринна щелкнула затвором, он начал щекотать меня, и мы оба рассмеялись, получившись счастливыми и веселыми на снимке. Это был один из тех замечательных моментов радости, которые невозможно спланировать или разыграть, и если вам удалось поймать их – то это большая удача.

Я провела много времени, глядя на эту фотографию, гадая, что бы я думала об этой девушке, если бы она была мне незнакома. Счастливица, сидящая на коленях своего парня, искренне любящего ее. Ее жизнь, наверное, просто сказочна. Именно так я всегда думала о Кэсс. Теперь я поняла, что это было бы слишком просто – чтобы все кажущееся со стороны оказалось правдой.

Все сделанные мною снимки я повесила на стены, зеркало, даже на окно, так что они окружали меня, и я могла рассматривать разные выражения лиц в любое время, когда пожелаю. Я смотрела на всех этих людей, а они смотрели на меня, застывшие, как если бы их взгляды проходили сквозь меня, не замечая, что происходит.

***

Как правило, Кэсс звонила нам после ужина, когда я уже уходила куда-нибудь с Роджерсоном или была «на тренировке». Иногда она звонила по выходным, когда я проявляла снимки, так что разговор с сестрой и разоблачение мне не угрожало. Но однажды, в воскресенье днем, я была в доме одна, когда зазвонил телефон.

- Кейтлин? – было странно слышать голос, от которого я так долго пряталась, и я поймала себя на том, что едва дышу. – Кейтлин, это я, - сказала сестра. – Кэсс. Неужели ты наконец-то здесь, когда я звоню! Как ты там?

Я с трудом сглотнула и посмотрела в окно. Боу поливала папоротники на заднем дворе.

- Кейтлин? – теперь голос звучал смущенно. – Алло?

Я пробежала пальцами по шее и нащупала под воротником место, по которому вчера ударилась застежка ремня безопасности, когда Роджерсон отвесил мне затрещину. Нажав на синяк, я подумала, что болит уже не так сильно. Даже не видя место удара, я легко могла представить черно-синее пятно, выглядящее куда хуже, чем было на самом деле.

- Алло? – позвала Кэсс. – Кейтлин? Ты там?

Мысленно я видела сестру, улыбающуюся и что-то проверяющую на планшете в студии «Скандалов Ламонта». Подняв руку, я коснулась шрама. «Она могла бы быть тобой, вы так похожи» - сказала Коринна.

- Кейтлин?

Я отвернулась от окна и теперь смотрела на входную дверь, рисуя в воображении, как она открывается, и сестра оказывается на пороге. Внезапно накатила ужасная усталость. Я так устала от всего – от синяков, от фотографий, от медленно тянущегося времени, от собственного исчезновения, от ощущения, что я ухожу под воду, и мир вокруг меня сжимается все сильнее и сильнее, вода давит на меня…

- Пожалуйста, - прошептала она, - поговори со мной.

Я хотела. Но не могла произнести ни слова.

И, когда я повесила трубку, она не стала перезванивать.

***

Остановившись на следующий день перед домом Дейва и Коринны, я увидела распахнутую настежь входную дверь. Голоса внутри были слышны уже с порога.

- Я просто не понимаю, почему ты забрал деньги! – говорила Коринна. – Они были нашим последним шансом!

- Все будет в порядке, - послышался голос Дейва. – Успокойся. Мы раздобудем деньги.

- Как? Ну-ка, расскажи мне.

- Говорю тебе, я знаю того парня из авто-магазина. Он сказал, что нанимает меня, я пойду к нему завтра. Нет здесь никакой проблемы.

Коринна громко вздохнула, и я услышала, как звякнули ее браслеты. Отступив на шаг назад, я осторожно прикрыла входную дверь позади себя. Мингус лежал на полу, лениво виляя хвостом, когда я наклонилась, чтобы почесать его за ухом.

- Нужно заплатить сегодня, Дэвид, - сказала Коринна. – Чек был выписан еще на прошлой неделе!

- Я думал, что мы уже закрыли его.

- Так оно и было бы, если бы ты не забрал все деньги, - раздраженно бросила она в ответ. – Мы ведь уже говорили об этом, и не раз.

- Коринна, я всё сказал! – теперь и Дейв начал выходить из себя. – Они были мне нужны, ясно?

- Точно, тебе была нужна сумма, отложенная на оплату электроэнергии. И еще та, которую я собиралась взять, чтобы завтра отвезти Мингуса к ветеринару.

Коринна прошаркала в гостиную, уселась на диван, скрипнувший под ней, и до меня донесся привычный щелчок зажигалки. На цыпочках я прокралась в кухню, все еще оставаясь незамеченной.

- Дэвид, я до сих пор не бросила эту чертову работу именно из-за денег! Я не могу делать больше, чем уже делаю сейчас, а если ты продолжишь в том же духе, мы никогда не сможем переехать в Калифорнию!

- Черт побери, - вскричал Дейв, - прекрати уже приплетать сюда эту проклятую Калифорнию!

- Знаешь, что? Если бы ты хотя бы изредка старался приносить хоть сколько-нибудь денег домой, мы могли бы накопить достаточно, чтобы…

- Так я и думал, - саркастически расхохотался Дейв. Мингус приподнял голову на звук его голоса. – Во всем всегда виноват лишь я. Я не могу удержаться на работе, я не приношу домой денег, которые так нужны тебе для твоих воздушных замков… Ну хорошо, Коринна, я прошу прощения за то, что я такой. Кажется, твоя мама была права, а?

- Дэвид, нет, - остановила его девушка, теперь ее голос звучал грустно и встревожено. – Я просто говорю, что было бы лучше, если бы ты…

- Судя по всему, - повысил он голос, не давая ей закончить, - с тем, чтобы курить травку, которую приношу я, у тебя проблем не возникает. - Я почувствовала себя неловко: никогда раньше он не кричал на нее. – А теперь ты хочешь, чтобы я работал каким-нибудь кондуктором за шесть баксов в час, чтобы ты могла отвести этого чертового пса к ветеринару?

- Я хочу, чтобы мы не ссорились так часто! – в голосе Коринны послышались слезы.

Я вспомнила тот день на кухне, когда они кружились вокруг стола, как счастливы они были, просто находясь рядом друг с другом. Точно так же я представляла себе Кэсс. Точно такой же я хотела быть и сама.

- Ну уж извини, что я не могу дать тебе все, что ты хочешь, - голос Дейва приближался, и прежде, чем я успела сделать хотя бы одно движение, дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену. – О, привет, Кейтлин, - слегка обескуражено поздоровался Дейв.

- Привет, - откликнулась я. Мингус снова завилял хвостом позади меня.

- Я просто… - Коринна вышла вслед за ним, обхватив себя руками. По ее лицу текли слезы, она не смотрела на Дейва. – Кейтлин, - она попыталась улыбнуться, заправив прядь волос за ухо. – сейчас не лучшее время, если честно.

Они оба стояли напротив меня, и я вдруг показалась себе глупой и бесполезной, словно это место внезапно перестало быть знакомым для меня.

- Да, - я неловко кивнула, - конечно. Я, хм… Увидимся позже.

Я вышла из дома и медленно спустилась по ступенькам, Мингус выбежал за мной и провожал меня до машины, остановившись возле почтового ящика и глядя мне вслед, словно что-то держало его возле дома и не давало пойти дальше. Отъезжая от подъездной дорожки, я оглянулась, уже с трудом различая Мингуса в опустившихся сумерках, а он все сидел на дороге и наблюдал, как я оставляю его позади.

***

Иногда, после самых ужасных моментов, на лице Роджерсона появлялось странное выражение, как будто он не мог поверить в то, что только что сделал. Он словно просыпался от тяжелого сна и стоял несколько мгновений возле меня, напряженно глядя на мои плечи, руки, живот, спину или ноги, куда только что ударил меня. Я гадала, думает ли он в эти мгновения о своем отце и тех синяках, что оставляет он. И именно из-за таких мгновений я, даже наизусть зная, как выглядит каждый мой синяк, жалела Роджарсона, чувствовала свою вину в том, что он бывает напуган так же, как и я.

Это было странно – чувствовать себя виноватой.

***

К последней неделе марта приготовления мамы и Боу к вечеринке по случаю Дня дураков были в полном разгаре. С тех пор, как я себя помню, мы всегда весело отмечали этот праздник в компании наших соседей. Все начиналось с посиделок с чипсами и фильмами, а затем переросло в более крупномасштабное веселье, куда были приглашены друзья моих родителей и Боу со Стюартом – по большей части, тоже наши соседи. Этот странный микс из академиков и инструкторов по йоге казался совершенно обычным делом для теплого весеннего вечера, всем было интересно в такой разношерстной компании. Примерно за неделю мама и Боу начинали грандиозную кулинарную подготовку. Наши холодильники были переполнены самыми разными запасами: сырными головами, креветками, овощами, ждавшими своей очереди быть вымытыми, почищенными, нарезанными и приготовленными. Мама готовила еду для тех, кто не отказывался от мяса, а Боу накрывала стол для вегетерианцев, изобиловавший салатами, маринованным тофу и веганским печеньем (вот оно, пожалуй, было слишком сухим: на вкус - будто картон). Угощение было аккуратно украшено розочками из редиски и веточками петрушки, и тщательно расставлено, чтобы не вышло, как пару лет назад, когда один из друзей Стюарта, буддист-вегетерианец, случайно взял бисквит, приготовленный с добавлением молока и яиц, после чего закатил скандал.

Словом, дел у всех было море. Если мама раньше была не полностью отвлечена чем-то, то теперь вечеринка и подготовка к ней захватили все ее внимание, она то и дело сновала по дому с книгой рецептов в одной руке и венчиком для взбивания в другой. Папа же предпочитал скрываться на заднем дворике, устанавливая и переустанавливая гриль для приготовления своего фирменного стейка. Нашей с Кэсс работой было не приближаться к еде и не хватать куски за день до праздника. Впрочем, моя сестра уже успела стать экспертом в том, как утащить лакомый кусочек с тарелки так, чтобы никто не заметил.

На вечеринке мы с Кэсс обычно принимали верхнюю одежду у гостей, помогали маме приносить угощение, чокались бокалом (или парой) шампанского, а потом бежали в комнату сестры, откуда был самый лучший вид на внутренний дворик. Там мы сидели у окна, вдыхали ароматные запахи еды и подпевали игравшей внизу музыке. Со взрослыми нам было не особенно интересно, но в дураках мы на вечеринке Дня дураков тоже не оставались.

В этом году я даже не знала, куда податься на время праздника. Пока что я остановилась на том, что останусь в стороне от всего, лишь изредка показываясь на глаза маме, когда она звала меня, чтобы я помогла прибраться на кухне или попробовала и оценила ее новый соус. Я бесцельно бродила по дому, спрятав руки в рукава и растворяясь в тени. Даже понимая, что скоро, наверное, я насовсем исчезну, я не могла сказать, в какой момент это началось.

***

В четверг, за день до праздника, мы с Роджерсоном отправились в МакДональдс на ланч. День был замечательным, наконец-то стало тепло, и Роджерсон милостиво принял мое предложение выбраться куда-нибудь перекусить. Хороший день.

Выйдя из кафе, Роджерсон направился к машине и поднял капот, что-то подкручивая внутри, а я, опустившись на бордюр, с наслаждением вдыхала весенние запахи ветра, травы и солнца. Я глотнула свой шоколадный коктейль, ветерок взъерошил волосы на моей голове, и Роджерсон улыбнулся, обернувшись на меня.

- Эй, Роджерсон, - позвала я, когда он снова опустил голову и занялся машиной.

- Да?

Я прищурилась от солнечного света, чтобы лучше видеть своего парня.

- Сколько длится вечность?

Пока он раздумывал над ответом, я вспомнила, каким замечательным мне казалось абсолютно все, связанное с ним, как меня удивляла широта его знаний. Тогда он был просто очень умным, милым парнем, которому я нравилась и рядом с которым чувствовала себя особенной. Это словно был старт, от которого мы могли пойти в любом направлении. Но теперь, глядя на свое отражение в хромированном бампере, я видела себя и то, к чему я пришла: похудевшую девушку в мешковатой кофте с длинными рукавами, в джинсах и солнечных очках. Её пальцы пахнут дымом, а синяки на ее коже – как карта того, что с ней произошло, каждая миля ее путешествия.

- Вечность, - отозвался, наконец, Роджерсон, поднимая голову и глядя на меня, и мое сердце замерло: я так его любила! – длится миллиарды лет. Правильно?

- Правильно, - отозвалась я. Он кивнул и осторожно закрыл капот. Я прикрыла глаза, ощущая ветерок на своей коже и ловя запахи весны и приближающегося лета.

- Это очень долго, - произнес он, и я открыла глаза, вдруг вспомнив, как он стоял в дверях на вечеринке и наблюдал за мной и Майком. Это было несколько месяцев назад, но, кажется, с тех пор прошли миллиарды лет. Вечность.

Наверное, вечности будет достаточно, чтобы сказать, что хорошо знаешь кого-то.

- Да, - откликнулась я, глядя на идеально голубое высокое небо над нами и почему-то чувствуя щемящую тоску в сердце. – Это очень долго.

***

В пятницу мама зашла в мою комнату и села на кровать, положив рядом с собой фирменный пакет из Belk. Затем она глубоко вдохнула. Я лежала на кровати, все еще отходя от эйфории, созданной сигаретами, которые мы с Роджерсоном курили по дороге из школы.

- Милая, - сказала мама, пододвинувшись чуть ближе. – Я беспокоилась за тебя.

Внутри меня словно включился сигнал тревоги – опасность, опасность! Я напряглась, приготовившись дать отпор.

- Со мной все в порядке, - я пожала плечами, пытаясь выглядеть обычно.

- Кейтлин, - она склонила голову набок. – Есть вещи, которые мамы не могут не замечать.

Она положила ногу на ногу и погладила меня по спине. Сегодня, как и всегда, она выглядела, идеальной домохозяйкой – красивая юбка, элегантный жакет, помада. Она напоминала своих кукол, такая же ухоженная, милая… и какая-то слишком понятная.

- Но со мной и правда все нормально.

Она вздохнула, и я попыталась представить всю эту картину со стороны. Я что-то делаю не так? Может, смотрюсь как-то по-особенному? Что ее настораживает? Или она оказалась не так слепа, как я думала, и наблюдала за мной все это время так же пристально, как и за лицом Кэсс на экране? Первоапрельская шутка, Кейтлин, не ожидала? Сюрприз!

- Я заметила, - начала мама, и я поняла, что задержала дыхание, чутко прислушиваясь ко всему, что она скажет. Может, сейчас я могла рассказать обо всем? Закатать рукава и поднять штанину джинсов, показать каждые синяк или отметину, упасть в ее объятия и расплакаться, выпуская, наконец, всю боль на свободу? Вынырнуть из воды, куда я уходила все глубже и глубже, спастись, схватившись за ее руку?

Я вглядывалась в ее лицо, мое сердце замерло. Вот оно. Мама может помочь мне!

- Я заметила, - повторила она, - что в последнее время ты как будто бы отказалась от цвета.

- Что? – не поняла я.

- Яркие цвета, - пояснила мама. – Кейтлин, в последнее время ты носишь только черное. Иногда, конечно, надеваешь что-то белое или красное, но все реже и реже. Ты же знаешь, как тебе всегда шел синий цвет!

Знаю, мам. Вот, посмотри на запястье – эти две отметины от пальцев отливают синевой. Или вот тут, внизу спины – здесь тоже есть кое-что синее.

- Мам, - протянула я.

- Я просто подумала, - перебила она, - что такому милому личику, как твое, немного красок совсем не повредит. Из-за черного ты почти сливаешься с окружающим миром. А цвет тебя выделяет, - улыбнулась мама.

Я взглянула на ее лицо, но она, кажется, не видела меня по-настоящему сейчас, хоть я так надеялась, что увидит…

- Так вот, - с предвкушением в голосе продолжала мама, - думая об этом, я увидела сегодня это платье и просто не могла его не купить тебе для завтрашней вечеринки. Взгляни на это!

Она открыла пакет и достала оттуда короткое белое платье с пышной юбкой, украшенной рисунком ивовой веточки. Это было одно из тех платьев, в котором ноги и руки были открыты, а ты надевала к нему парочку новых сандалий или милых летних туфель. Летнее платье, несколько таких уже висели в моем шкафу. В этом году я вряд ли их надену.

- Ну, что ты думаешь?

Я коснулась ткани, погладила мягкую эластичную ткань.

- Оно замечательное, - сказала я, посмотрев на маму, ее волосы, аккуратно уложенные в прическу, сережки в ее ушах, туфли на невысоком каблучке. Я пристально смотрела на нее, пытаясь взглядом показать ей, что во мне появилось кое-что новое. Не синяки, их я научилась прятать, не позор, который я скрывала еще лучше, а что-то другое. Что-то, что не давало мне спать по ночам и ранило в самое сердце, что-то, что она могла бы разглядеть за милю от меня.

И мама смотрела на меня в ответ, счастливо улыбаясь, затем потрепала меня по щеке и встала.

- Ну и хорошо, - ответила она, глядя на меня сверху вниз с той же улыбкой. – Я очень рада, что тебе понравилось. Мне просто вдруг захотелось, чтобы ты надела что-нибудь яркое и веселое.

- Понимаю, - отозвалась я, - спасибо.

Когда она вышла, я заперла дверь и, сняв джинсы и кофту, надела платье. Оно было прекрасным, и прошлым летом оно смотрелось бы на мне отлично. Но теперь мои ноги и руки были бледными, худыми и усеянными то там, то здесь цветными отметинами, царапинами или отпечатками, старыми и новыми. Я могла притвориться, что не вижу их, но другие не смогли бы не заметить.

Стоя перед зеркалом, я начала медленно кружиться, наблюдая, как приподнимается и опускается юбка над моими коленками. Хотела бы я быть девушкой, которая может надеть такое платье! Но вместо этого из зеркала на меня смотрела другая девушка, которую я с трудом узнавала. Незнакомка, которая когда-то упала с пирамиды на матче и все еще продолжала падать, проваливаясь в какой-то странный сон. И вот теперь она, в прекрасном платье, как принцесса из старой сказки, ждала того, кто придет, чтобы спасти ее.

***

Тем же вечером мы с родителями, Стюарт и Боу пошли устанавливать палатку, которую папа взял в аренду специально для праздника. Арендатор всегда предлагал прислать и установщика, но папа уверял его, что сделает все сам. После того, как в прошлом году мама ударилась в слезы, а Стюарту досталось по голове одним из колышков, папа решил приобщить к этому благородному занятию нескольких студентов из братства, наказанных за какие-то неподобающие поступки.

Сейчас все мы просто стояли вокруг, держа в руках колышки и крепления, и ждали отца, который давал указания своим подчиненным.

- Хорошо, Бакли, ты – туда! – один из парней кивнул и побежал куда-то в сторону, таща угол палатки за собой. – А ты, Чарли, возьми этот конец и встань напротив него.

- Джек, может, включить свет? – позвала мама.

- Нет, нет, - раздраженно отозвался папа, хотя уже стало довольно-таки темно, и мы с трудом могли разглядеть мелкие детали. – Кейтлин, встань возле Чарли. И, Маргарет, ты отойди на пять шагов от Кейтлин.

- Хорошо, - весело отозвалась мама, похлопав меня по руке и отмеряя шаги. – Я жду вечеринки с таким нетерпением! А ты?

- Конечно, - ответила я. В этом было что-то милое – вот так стоять в темноте со своей семьей и устанавливать палатку, готовясь к большому празднику. Это как когда мы с Кэсс играли в мяч до ночи, и под конец я уже ничего не могла разобрать, лишь слыша ее голос где-то справа, а затем слева.

- Стюарт! – крикнул папа.

- Ага, - со смешком отозвался Стюарт, стоя прямо позади него. Папа подпрыгнул от неожиданности, но тут же взял себя в руки и провел рукой по волосам. – Встань на фут дальше от того места, где ты сейчас.

- На фут. Есть, сэр!

Боу хихикнула где-то в сумерках.

- Хорошо, - сказал папа, делая вид, что это к нему не относится. – А теперь нам нужно установить центральную опору. После этого все будет ясно, как день.

- Звучит неплохо, - откликнулась мама.

- Ай! Черт! – вскрикнул кто-то.

- Бакли! – возмутился отец. – О чем я тебе говорил?

- Простите, сэр, - донесся из темноты другой извиняющийся голос. – Это был я. Врезался во что-то.

- Я же говорил тебе, - фыркнул Бакли.

- Заткнись, придурок, - последовал ответ. – Он просто большой ребенок, господа.

- Так, ну хватит! – сердито воскликнул папа. – Мы палатку ставим, а не шутки шутим.

И мы сконцентрировались (или попытались) на палатке, но тут Стюарт задумчиво произнес:

- Это все напоминает мне один старый фильм, который я недавно смотрел. Еще кто-нибудь его видел?

- Я видел, - ответил ему Бакли.

- Правда? Потому что я говорю про тот момент с лодкой. Это было…

- Да, точно! – Бакли прокашлялся, а затем признал, - Я шучу, на самом деле. Я не смотрел.

- Палатка! – гневно напомнил им папа, - Если она завтра рухнет, винить кого-то, кроме нас самих, будет нельзя!

На этот раз ему удалось призвать нас к порядку, и вскоре палатка была установлена.

- Все хорошо, - сказала мама, хлопнув в ладоши. – Она выглядит чудесно, разве нет?

Боу кивнула, соглашаясь.

- Вот видите, что может сделать команда? – гордо произнес Стюарт, и мы все засмеялись. Впрочем, папа не смеялся – он сосредоточенно поправлял очки на носу.

На улице было темно и тепло, я взглянула на небо, думая о всех вечерах, которые мы провели с Кэсс на заднем дворе, ловя мяч или фрисби. Вздохнув, я поплелась в дом, и из окон была видна лишь палатка – большая, белая и пустая. Наверное, стоит сказать прошлому «До свидания», но я не могла.

Посмотрев на часы, я поняла, что пора идти – Роджерсон уже ждал меня.