Глава 2. Проснувшись следующим утром, я поняла, что мне не снилось ничего этой ночью, ни одного маленького сновидения

Проснувшись следующим утром, я поняла, что мне не снилось ничего этой ночью, ни одного маленького сновидения. Я достала блокнот, подаренный мне Кэсс, из-под матраса, куда я спрятала его, и открыла на первой странице.

В углу была нарисована полная луна, окруженная звездами.

«18 августа», записала я вверху страницы.

«Ночью ничего не снилось. И тебя всё ещё нет»

Я больше не могла думать ни о чем, так что выбралась из кровати, надела первое, что подвернулось под руку, и спустилась вниз. Дверь в комнату родителей была закрыта, папа был в кабинете, говорил по телефону. Казалось, что он уже переговорил с сотней людей за последний двадцать четыре часа.

- Я понимаю, - донесся до меня его голос, и, хотя его тон был явно повышен, было слышно, что он смущен. – Но, восемнадцать ей или нет, мы хотим, чтобы она была дома. Она не из тех девушек, что совершают такое.

Дверь в его кабинет была приоткрыта, и я увидела отца, стоящего возле окна, почесывающего небольшую лысину на затылке. Папа, декан факультета в университете, решал разные проблемы каждый день. Он был словно вторым отцом для сотни студентов, его цитировали, когда студенческое братство бывало поймано на глупых шуточках или когда любители выпить пива отбивались от рук. Но сейчас всё было иначе. Дело касалось нас.

Я толкнула дверь на задний двор и вышла наружу. Было жарко и душно, обычное августовское утро. Впрочем, было непривычно тихо. Напротив я увидела Боу и Стюарта, завтракающих за столом в кухне. Боу подняла руку, помахав мне, а затем поманила меня, улыбаясь. Я оглянулась на наш дом, в котором мамина тревога заполняла все пространство от пола до потолка, тяжело ложась на плечи каждого, словно густой дым – и начала пробираться через живую изгородь.

Когда я была маленькой, и родители в наказание отправляли меня в комнату, я всегда сидела на кровати, мечтая, чтобы моими родителями были Стюарт и Боу. У них детей не было, и мама говорила, это потому, что они сами ведут себя, как дети, но мне нравилось думать, что это из-за меня, и, если бы мне вдруг пришлось покинуть мою семью, я могла бы жить с ними.

Окно моей комнаты выходило на их веранду, где Боу держала большую часть своих растений. Она была без ума от папоротников. Студия Стюарта (он преподавал искусство в университете) занимала помещение, которое изначально должно было быть гостиной. В углу их комнаты стояла кровать и, в общем-то, на этом и заканчивалась мебель в их доме. Если вас приглашали в гости, то вы сидели на больших красных вельветовых подушках с орнаментом, изображавшим секвойю, которые Боу привезла из Индии. Это сводило мою консервативную маму с ума, так что Боу и Стюарт обычно приходили к нам, и мама могла расслабиться возле привычных и удобных для нее дивана и стола. Но нам к Кэсс нравилось всё в них – дом, жизнь, даже имена.

- Мистер Коннел, мой отец, родом из Калифорнии, - говорил Стюарт.

Он был мягким и спокойным человеком, очень умным, а его волосы вечно стояли дыбом, как у сумасшедшего ученого, и постоянно были забрызганы разной краской. Поздно вечером я часто слышала, как Стюарт возвращается из университета (скрип тормозов их старенького мотоцикла разносился по улице от самого моста). Он ехал вниз по склону до самого их дома, а однажды чуть не разбился, зацепившись за бельевую веревку, потеряв на секунду управление и врезавшись прямо в дверь гаража. Вы, наверное, решили, что после этого они перевесили веревку в другое место – но нет.

- Дело не в веревке, - заявил Стюарт, потирая красный след на шее. Его очки сломались и теперь были кое-как склеены посередине. – Это я должен уважать препятствия.

Боу открыла заднюю дверь для меня, приглашая войти. На ней был старый комбинезон, надетый на красную майку, она стояла босиком. Длинные рыжие волосы были забраны наверх, закрепленные парой палочек для еды. Стюарт сидел за столом, ел большой персик и читал книгу. Он поднял голову и помахал мне, затем взял стакан сока.

- Итак, - произнесла Боу, кладя руку мне на плечо, - как дела дома?

- Ужасно, - отозвалась я. – Мама не перестает плакать.

Боу вздохнула, и мы молча стояли так несколько минут, глядя на их задний двор. Несколько лет назад Боу загорелась идеей оформить садик в японском стиле, так что теперь там были пешеходный мостик и ржавая статуя Будды.

- Не могу поверить, что она ничего мне не сказала. Казалось, уж я-то должна была понять, что что-то происходит.

Боу заправила прядь волос за ухо.

- Думаю, она просто не хотела осложнять твое положение, - сказала она, присев на корточки и сорвав одуванчик, затем дунула на него, и парашютики разлетелись в разные стороны. – Это, все-таки, большой секрет.

-Пожалуй.

В нескольких ярдах от нас кто-то косил газон – я услышала гул мотора.

- Просто я думала, что у нее все идеально, как и всегда. Понимаешь?

Боу кивнула, почесывая спину.

- Ну, это большое давление. Чтобы всегда всё было идеально.

Я пожала плечами.

- Не знаю.

- Как и я, - с улыбкой отозвалась она. – Но, я думаю, для Кэсс это было сложнее, чем нам кажется. Так легко потеряться в том, чего другие ожидают от тебя. Иногда можно даже потерять себя.

Она прошла к краю дворика и нагнулась, чтобы сорвать еще один одуванчик. Я наблюдала за ней, а затем позвала.

- Боу?

- Да?

- Она говорила тебе, что собирается сделать?

Боу медленно поднялась.

-Нет, - ответила она. Газонокосилка продолжала гудеть. – Она ничего не говорила. Но последний год был трудным для Кэсс. Не всегда всё было так просто, как казалось, Кейтлин. Важно, чтобы ты знала это.

Я смотрела, как Боу собирает цветы, пока она не подошла ко мне и не сжала моё плечо.

- Что за дурацкий День рождения, да?

Я пожала плечами.

- Неважно, я всё равно ничего особенного не планировала.

- А что насчет Рины? – поинтересовалась она.

- Уехала с новым отчимом, - ответила я, и Боу покачала головой. – На Бермуды в этот раз.

Мать моей лучшей подруги Рины Свейн недавно снова вышла замуж – это был Номер Четыре. Она выходила замуж лишь за богатых, не придавая значения любви, так что Рина жила во все более красивых домах, без конца ездила в разные экзотические места и становилась обладательницей огромных счетов за терапию. У Рины были, как называла это Боу, проблемы, но ребята в школе придумали другое определение.

- Ладно, пойдем, - Боу снова открыла дверь, пропуская меня вперед. – Позволь приготовить тебе завтрак и давай больше не будем говорить обо всем этом.

Я села возле Стюарта, который уже прикончил свой персик и теперь занялся эскизом, рисуя его прямо на задней стороне какого-то конверта, в то время как Боу взяла вазу и, наполнив её водой, опустила в нее цветы.

Полотна Стюарта, законченные или незаконченные, покрывали все стены в доме, да и любую твердую поверхность тоже. Он рисовал портреты незнакомцев: вся его работа была основана на теории о том, что искусство нам незнакомо. Возможно, его взгляды были не совсем обычными, но его занятия были до невозможности популярны. По большей части, дело было в том, что он не признавал систему оценок или критику и был убежденным сторонником массажа, как способа войти в контакт со своим художественным духом.

Мой отец, говоря о методе преподавания Стюарта, обычно использовал такие слова, как «свобода духа», «уникальность» и «художественный выбор», хотя в глубине души ему явно хотелось, чтобы Стюарт носил галстук и перестал проводить семинары по медитации во время футбольных выходных.

Стюарт оглянулся и улыбнулся мне.

- Ну? Каково быть шестнадцатилетней?

- Большой разницы не чувствуется, - ответила я.

Со всем произошедшим, мой отец забыл вручить мне водительские права, но все просто сходили с ума, так что я даже не решилась спросить.

- О, погоди, - сказал Стюарт, откладывая листок и ручку. – Во взрослении есть нечто прекрасное. Всё становится лучше с каждым годом.

- Продолжай, - откликнулась Боу, ставя передо мной тарелку с тофу, беконом и парой гранатов.

- Помню, когда мне было шестнадцать, - начал Стюарт, качаясь на стуле. Он тоже сидел босиком, а его стопы уже были заляпаны зеленой краской. – Я поехал в Сан-Франциско и в первый раз попробовал буррито. Это было неописуемо.

- Действительно, - согласилась я, глядя на конверт, который он отложил. Это была половина лица, просто набросок. Я перевернула его и увидела кое-что, написанное почерком Кэсс: её имя, раскрашенное синим и обведенное разными цветами. Внезапно я словно почувствовала, как Кэсс сидела здесь, на этом же самом стуле, таким же утром, ела тофу – в точности, как я.

- Был таким свободным, один на дороге, и весь мир открыт для меня…

Он придвинулся ко мне, но я все еще смотрела на имя Кэсс, чувствуя, что мне стало трудно дышать. Казалось невозможным, что Кэсс планировала полностью изменить свою жизнь, а ни один из нас даже не заметил… Может быть, когда она рисовала на этом конверте, всё уже было продумано.

-… и всё возможно, - говорил Стюарт, - абсолютно все!

Я моргнула и сглотнула комок в горле. Мне хотелось взять конверт и прижаться к нему, словно он был единственным, что осталось у меня от нее.

- Кейтлин? – позвала Боу, подходя сзади, - Что это?

Она присмотрелась, увидела рисунок и затаила дыхание.

-Ох, милая, - и, еще до того, как она обвила меня руками, я уже знала, что это произойдет, и откинула голову на ее плечо, как, возможно, делала Кэсс, когда Боу обнимала её за этим же столом, в этом же утреннем свете, но другим утром.

***

Когда я входила в нашу стеклянную заднюю дверь, зазвонил телефон. Никого не было рядом, так что я подняла трубку.

- Алло?

Ответом было молчание с легким гудением телефонных линий.

- Алло?

В коридоре появился отец, с трудом переводя дыхание – он прибежал из гаража.

- Кто это?

Я покачала головой.

- Я не… - он не дал мне договорить, выхватив трубку из моей руки.

- Кассандра? Это ты?

- Джек? – крикнула мама из спальни. Затем я услышала её шаги, и вот она появилась в коридоре с носовым платком в одной руке, прижав другую ко рту. – Я задремала. Это…

- Кассандра, послушай меня. Ты должна вернуться домой. Мы не сердимся на тебя, но ты должна вернуться, - его голос дрожал.

- Дай мне поговорить с ней, - сказала мама, подходя ближе, но он лишь покачал головой, вытянув руку, не давая ей подойти. – Скажи, что мы любим её!

Я не могла слышать её голос, неуверенный и прерывающийся, так что проскользнула мимо них в свою комнату и там медленно подняла трубку своего телефона.

- Кассандра, - говорил отец, - поговори со мной!

Молчание.

Я представила сестру, стоящую в телефонной будке у дороги, мимо проезжают машины. Место, которое я никогда не видела, мир, который я не знала. Вдруг я услышала её голос.

- Папочка, - начала она, и я услышала, как мой отец резко вдохнул, как если бы его ударили в живот. – Со мной всё хорошо. Я счастлива. Но я не вернусь.

- Где ты? – спросил он требовательно.

- Дай мне поговорить с ней! – вскрикнула моя мама на заднем плане. Она могла пойти в кабинет отца и взять трубку там, но она даже не подумала об этом и не сдвинулась со своего места в коридоре.

- Кассандра!

- Не волнуйтесь за меня, - говорила Кэсс, - я…

- Нет, - сказал отец, - ты должна вернуться домой.

- Это то, чего я хочу, - ответила сестра. – Вам придется уважать мой выбор.

- Тебе только восемнадцать! Это смешно, ты не можешь точно знать…

- Папа, - произнесла Кэсс, и я вдруг поняла, что плачу, слёзы давно струятся по моему лицу. – Мне жаль. Я люблю вас. Пожалуйста, скажи маме, чтобы она не беспокоилась.

- Нет, - твёрдо сказал отец, - Мы не…

-Кейтлин? – неожиданно позвала она. – Я знаю, ты здесь. Я слышу тебя.

- Что она говорит? – спрашивала мама, теперь её голос звучал ближе. – Где она?

- Маргарет, подожди, - отвечал ей папа.

- Да, - прошептала я для Кэсс, - я тут.

- Не плачь, хорошо? - на линии раздался треск, и я вспомнила тот вечер, когда она схватила меня и прижала к себе, её дыхание на моей шее, её смех мне на ухо. – Я люблю тебя. Мне жаль, что так вышло с твоим Днем рождения.

- Ничего, - пробормотала я. С её стороны послышался другой голос, оклик, и на линии снова раздался шум.

- Это он? – требовательно спросил отец. – Он там?

- Мне нужно идти, - ответила Кэсс.- Не беспокойтесь, ладно?

- Черт возьми, Кассандра! - воскликнул отец, - Ты не можешь просто повесить трубку!

- Пока, - мягко сказала она, прерывая отцовскую речь.

- Кассандра! – мама наконец ворвалась в диалог со всем испугом и нервозностью последних суток. – Пожалуйста…

Клик!

И она исчезла.