Вигилия одиннадцатая

Неудовольствие конректора Паульмана по поводу обнаружившегося в его

семействе умоисступления. - Как регистратор Геербранд сделался надворным

советником и в сильнейший мороз пришел в башмаках и шелковых чулках. -

Признание Вероники. - Помолвка при дымящейся суповой миске.

- Но скажите же мне, почтеннейший регистратор, как это нам вчера

проклятый пунш мог до такой степени отуманить головы и довести пас до

таких излишеств? - так говорил конректор Паульман, входя на другое утро в

комнату, еще наполненную разбитыми черепками и посредине которой

несчастный парик, распавшийся на свои первоначальные элементы, плавал в

остатках пунша.

Вчера, после того как студент Ансельм выбежал из дома, конректор

Паульман и регистратор Геербранд стали кружиться по комнате, раскачиваясь

и крича, точно одержимые бесом, и стукаясь головами друг о друга до тех

пор, пока маленькая Френцхен не уложила с великим трудом исступленного

папашу в постель, а регистратор не упал в совершенном изнеможении на софу,

с которой вскочила Вероника, убежавшая в свою спальню. Регистратор

Геербранд обвязал голову синим платком, был весьма бледен, меланхоличен и

стонал:

- Ах, дорогой конректор, не пунш, который mademoiselle Вероника

приготовила превосходно, нет, один только проклятый студент виноват во

всем этом безобразии. Разве вы не замечаете, что он уже давно mente

captus? [*] И разве вы не знаете также, что сумасшествие заразительно?

" Один дурак плодит многих" - извините, это старая пословица; особенно

когда выпьешь стаканчик вместе с таким сумасшедшим, то легко сам впадаешь

в безумие и маневрируешь, так сказать, непроизвольно подражая всем его

экзерцициям. Поверите ли, конректор, что у меня просто голова кружится,

когда я подумаю о сером попугае?

[* Сумасшедший (лат.).]

- Что за вздор! - отвечал конректор. - Ведь это был маленький старичок,

служитель архивариуса, пришедший в своем сером плаще за студентом

Ансельмом.

- Может быть! - сказал регистратор Геербранд. - Но я должен признаться,

что у меня на душе совсем скверно; всю ночь здесь что-то такое удивительно

наигрывало и насвистывало.

- Это был я, - возразил конректор, - ибо я храплю весьма сильно.

- Может быть! - продолжал регистратор. - Но, конректор, конректор! не

без причины позаботился я вчера приготовить нам некоторое удовольствие, и

Ансельм все мне испортил... Вы не знаете... О конректор, конректор! -

Регистратор Геербранд вскочил, сорвал платок с головы, обнял конректора,

пламенно пожал ему руку, еще раз воскликнул сокрушенным голосом: - О

конректор, конректор! - и быстро выбежал вон, схватив шляпу и палку.

" Ансельма теперь и на порог к себе не пущу, - сказал конректор Паульман

сам себе, - ибо я вижу теперь ясно, что он своим скрытым сумасшествием

лишает лучших людей последней капли рассудка; регистратор вот уже попался

- я еще пока держусь, но тот дьявол, что так сильно стучался во время

вчерашней попойки, может наконец ворваться и начать свою игру. Итак,

apage, Satanas! [*] Прочь, Ансельм! "

[* Изыди, сатана! (лат.)]

Вероника стала задумчивой, не говорила ни слова, только по временам

очень странно улыбалась и всего охотнее оставалась одна. " И эта у Ансельма

на душе, - со злобою сказал конректор, - хорошо, что он совсем не

показывается; я знаю, что он меня боится, этот Ансельм, поэтому и не

приходит". Последние слова конректор Паульман произнес совершенно громко;

у Вероники, которая при этом присутствовала, показались слезы на глазах, и

она сказала со вздохом:

- Ах, разве Ансельм может прийти? Ведь он уже давно заперт в стеклянной

банке.

- Как? Что? - воскликнул конректор Паульман. - Ах, боже, боже! Вот и

она уж бредит, как регистратор; скоро дойдет, пожалуй, до кризиса. Ах ты,

проклятый, мерзкий Ансельм! - Он тотчас же побежал за доктором Экштейном,

который улыбнулся и сказал опять: " Ну! ну! " - но на этот раз ничего не

прописал, а, уходя, прибавил к своему краткому изречению еще следующее:

- Нервные припадки, - само пройдет, на воздух - гулять, развлекаться -

театр - " Воскресный ребенок", " Сестры из Праги", - пройдет!

" Никогда доктор не был таким красноречивым, - подумал конректор

Паульман, - просто болтлив! " Прошло много дней, недель, месяцев; Ансельм

исчез, но и регистратор Геербранд не показывался, как вдруг 4 февраля,

ровно в двенадцать часов дня, он вошел в комнату копректора Паульмана в

новом, отличного сукна и модного фасона платье, в башмаках и шелковых

чулках, несмотря на сильный мороз, и с большим букетом живых цветов в

руках. Торжественно приблизился он к изумленному его нарядом конректору,

обнял его деликатнейшим манером и проговорил:

- Сегодня, в день именин вашей любезной и многоуважаемой дочери

mademoiselle Вероники, я хочу прямо высказать все, что уже давно лежит у

меня на сердце! Тогда, в тот злополучный вечер, когда я принес в кармане

своего сюртука ингредиенты для пагубного пунша, я имел в мыслях сообщить

вам радостное известие и в веселии отпраздновать счастливый день. Уже

тогда я узнал, что произведен в надворные советники; ныне же я получил и

надлежащий патент на сие повышение cum nomine et sigillo principis[*],

каковой и храню в своем кармане.

[* С именем и печатью государя (лат.).]

- Ах, ах! господин регистр... господин надворный советник Геербранд,

хотел я сказать, - пробормотал конректор.

- Но только вы, почтеннейший конректор, - продолжал новопроизведенный

надворный советник Геербранд, - только вы можете довершить мое

благополучие. Уже давно любил я втайне mademoiselle Веронику и могу

похвалиться с ее стороны не одним дружелюбным взглядом, который мне ясно

показывает, что и я ей не противен. Короче, почтенный конректор, я,

надворный советник Геербранд, прошу у вас руки вашей любезной дочери

mademoiselle Вероники, с которою я и намерен, если вы не имеете ничего

против, в непродолжительном времени вступить в законное супружество.

Конректор Паульман в изумлении всплеснул руками и воскликнул:

- Эй, эй, эй, господин регистр... господин надворный советник, хотел я

сказать, кто бы это подумал? Ну, если Вероника в самом деле вас любит, я с

своей стороны не имею ничего против; может быть, даже под ее теперешней

меланхолией лишь скрывается страсть к вам, почтеннейший надворный

советник? Знаем мы эти штуки!

В это мгновение вошла Вероника, по обыкновению бледная и расстроенная.

Надворный советник Геербранд подошел к ней, упомянул в искусной речи об ее

именинах и передал ей ароматный букет вместе с маленькой коробочкой, из

которой, когда она ее открыла, засверкали блестящие сережки. Внезапный

румянец показался па ее щеках, глаза загорелись живее, и она воскликнула:

- Ах, боже мой, ведь это те самые сережки, которые я надевала и которым

радовалась несколько месяцев тому назад!

- Как это возможно, - вступился надворный советник Геербранд, нисколько

сконфуженный и обиженный, - когда я только час тому назад купил это

украшение в Замковой улице за презренные деньги?

Но Вероника уже не слушала, она стояла перед зеркалом и проверяла

эффект сережек, которые вдела в свои маленькие ушки. Конректор Паульман с

важной миной возвестил ей повышение Друга Геербранда и его предложение.

Вероника проницательным взглядом посмотрела на надворного советника и

сказала:

- Я давно знала, что вы хотите на мне жениться. Что ж, пусть так и

будет! Я обещаю вам сердце и руку, но я должна вам сначала, - вам обоим:

отцу и жениху, - открыть многое, что тяжело лежит у меня на душе, я должна

вам это сказать сейчас же, хотя бы остыл суп, который Френцхен, как я

вижу, ставит на стол. - И, не дожидаясь ответа конректора и надворного

советника, хотя у них, очевидно, слова уже были на языке, Вероника

продолжала: - Вы можете мне поверить, любезный батюшка, что я всем сердцем

любила Ансельма, и когда регистратор Геербранд, который теперь сам

сделался надворным советником, уверил нас, что Ансельм может достигнуть

того же чина, я решила, что он, и никто другой, будет моим мужем. Но тут

оказалось, что чуждые, враждебные существа хотят его вырвать у меня, и я

прибегла к помощи старой Лизы, которая прежде была моей няней, а теперь

сделалась ворожеей, великой колдуньей. Она обещала мне помочь и совершенно

отдать Ансельма в мои руки. Мы пошли с нею в полночь осеннего

равноденствия на перекресток; она заклинала там адских духов, и с помощью

черного кота мы произвели маленькое металлическое зеркало, в которое мне

достаточно было посмотреть, направляя свои помыслы на Ансельма, чтобы

совершенно овладеть его чувствами и мыслями. Но теперь я сердечно в этом

раскаиваюсь и отрекаюсь от всех сатанических чар. Саламандр победил

старуху; я слышала ее вопли, но помочь было нечем; когда попугай съел ее

как свеклу, мое металлическое зеркало с треском разбилось. - Вероника

вынула из рабочей коробки куски разбитого зеркала и локон и, подавая то и

другое надворному советнику Геербранду, продолжала: - Вот вам,

возлюбленный надворный советник, куски зеркала, бросьте их нынче в полночь

с Эльбского моста, оттуда, где стоит крест, в прорубь, а локон сохраните

на вашей верной груди. Я еще раз отрекаюсь от всех сатанических чар и

сердечно желаю Ансельму счастья, так как он теперь сочетался с зеленой

змеей, которая гораздо красивее и богаче меня. А я буду вас, любезный

надворный советник, любить и уважать, как хорошая жена.

- Ах, боже, боже! - воскликнул конректор Паульман, преисполненный

скорби. - Она сумасшедшая, она сумасшедшая, она никогда не может быть

надворной советницей, она сумасшедшая!

- Нисколько, - возразил надворный советник Геербранд, - мне известно,

что mademoiselle Вероника питала некоторую склонность к помешавшемуся

Ансельму и, может быть, в припадке увлечения, так сказать, она и

обратилась к колдунье, которая, по-видимому, есть не кто иная, как

известная гадальщица от Озерных ворот, старуха Рауэрин. Трудно также

отрицать существование тайных искусств, могущих производить на человека

весьма зловредное действие, о чем мы читаем уже у древних, а что

mademoiselle Вероника говорит о победе Саламандра и сочетании Ансельма с

зеленой змеею - это, конечно, есть только поэтическая аллегория,

некоторая, так сказать, поэма, в которой она воспела свой окончательный

разрыв со студентом.

- Считайте это за что хотите, любезный надворный советник, - сказала

Вероника, - хоть за нелепый сон, пожалуй.

- Отнюдь нет, - возразил надворный советник Геербранд, - ибо я знаю,

что и студент Ансельм одержим тайными силами, возбуждающими и

подстрекающими его ко всевозможным безумным выходкам.

Конректор Паульман не мог долее удерживаться, его прорвало:

- Постойте, ради бога, постойте! Напились мы, что ли, опять проклятого

пуншу или действует на нас сумасшествие Ансельма? Господин надворный

советник, что за чепуху вы опять городите? Впрочем, я хочу думать, что это

только любовь затемняет ваш рассудок; ну, после свадьбы это скоро пройдет,

а то я боялся бы, что вы впадете в некоторое безумие, и можно было бы

иметь опасения за потомство, - не наследовало бы оно родительского недуга.

Ну, я даю вам отцовское благословение на радостное сочетание и позволю вам

как жениху и невесте поцеловать друг друга.

Что и было тотчас же исполнено, и, прежде чем простыл принесенный суп,

формальная помолвка была заключена. Несколько недель спустя госпожа

надворная советница Геербранд сидела действительно, как она себя прежде

видела духовными очами, у окна в прекрасном доме па Новом рынке и,

улыбаясь, смотрела на мимоходящих щеголей, которые, лорнируя ее,

восклицали: " Что за божественная женщина надворная советница Геербранд! "