Легенды Мархинского улуса

№ 185. Война татар и русских. Бегство Эллэя

Отец Эллэя был шаман Тюмэн-Хара. В то время когда рус­ские воевали с татарами, этот шаман бежал вместе с сыном. Бежали они на одном коне. Им пришлось ехать по безводной местности. В старину, рассказывают, у якутов была и шелковая материя. Они такую материю, привязав к хвосту коня, волокли по земле. Когда она промокала от росы, выжимали воду и уто­ляли свою жажду, а также поили коня. Прибыв в гористую местность под названием Джогджуур, старик заболел и умер. В предсмертном слове он говорил сыну так...

Самсонов Спиридон Никитич, 83 лет, Одейского наслега. Март 1925 г.

№ 186. Рассказ отца Эллэя Тюмэн-Хара

«Следуй дальше, выбирая дорогу по крени деревьев; едучи так, найдешь реку Вилюй. Сделав себе плот, плыви по ней вниз. Доедешь до места, где в незапамятные времена проживали предки якутов. Там в то время не было зимы, стояло круглый год лето; жили они, воспитывая великое множество скота. Сено не косили и не запасали, почему при наступлении плохих лет весь скот погиб от голода.

На восток отсюда за рекой в тайге проживал другой народ, под названием „хаан-хангынай“; те имели в небольшом числе оленей и питались главным образом рыбой; в голодные годы, питаясь рыбой, которую добывали мордами и сетями, они не испытывали лишений.

Предки же якутов, съев весь свой скот, частью перемерли от голода, а частью переселились на восток к берегам теплого моря. По этой-то причине местность, известная под именем Сайчары, осталась пустой. Там живет теперь человек по имени Омогой- Баай, переселившийся из бурятских краев. Он имеет семь доче­рей и множество скота. Наймись к нему в работники. Когда про­работаешь три-четыре года, старик скажет:

" Что же просишь ты за свою работу? "

В ответ на это ты говори:

" Вот из этих своих семи дочерей отдай мне в жены самую худшую и дурную."

Моча у этой девы будет с пеной, она будет плодовитой и ста­нет прародительницей якутов». Так сказав, старик умер. Парень, похоронив отца, поехал дальше, следуя его указанию. Нашел чистое поле-пастбище с теми признаками, какие указал старик. Там пасся скот столь же мно­гочисленный, как комары в комариную пору.

[Дальше описывается женитьба на дочери Омогона и изготов­ление Эллэем разной посуды. При этом указывается, что он был замечательный мастер по дереву. Устроенный им ысыах описы­вается так...]

Паспортные данные те же, что и у текста № 185.

№ 187. Ысыах Эллэя. Угощение кумысом жеребца и пороза

Около дома он поставил рядом два столба, соединил их пе­рекладиной. Потом, привязав к столбам по одной березке, вер­хушки их соединил в дугу. В многочисленной посуде находился кумыс с кусками масла, в берестяной, в деревянной — во всех — пища. Эллэй, взявшись за руки с мужчинами, образовал хоровод­ный круг, жена с женщинами и девушками — другой круг. Затем он сам начал запевать, а все прочие повторять за ним его слова. Сделав несколько кругов, он остановился, взял в руки плоско­донный сосуд с кумысом и начал славословить Юрюнг-Айыы; потом восхвалил Джёсёгёя; после того спел восхваление Ынахсыт-госпоже и, держа вверх сосуды, воскликнул: «Урууй, айхал».

Затем он обратился с молением к табунному жеребцу, призы­вая его возгласами «хоруу, хоруу». Прибежал рысью жеребец бело-молочной масти с гривой, пожелтевшей как бы от дыма, и три раза вобрал в рот кумыс из сосуда. После этого Эллэй произ­нес моление, обращаясь к порозу и подзывая его возгласами «мээ, мээ». На зов подошел старый пороз черной масти с белой поперечной полосой посередине туловища с расщепившимися ро­гами. Пороз выпил несколько глотков кумыса. Только после этого Эллэй разрешил народу пить кумыс.

Отец и мать [тесть и теща], обращаясь к зятю и дочери, про­изнесли благожелание:

«Дитя наше, ты принес нам благие обычаи и нравы, предре­кающие счастье. В будущие века, когда расплодится твое потом­ство, тебя будут почитать как предка народа. Да умножится по­томство ваше, и пусть ваши нисходящие поколения будут богаты лошадьми и рогатым скотом. Да продлится ваша жизнь, не ве­дайте смерти и лишений! Ты, жена, не вызывай недовольства мужа, а муж — не притесняй свою жену!»

Паспортные данные те же, что и у текста № 185.

№ 188. Потомки Эллэя

Старшего сына Эллэя звали Тосогор-Уус [Тосогор-кузнец], следующего за ним — Дойдууса-Дархан. От последнего родился человек с непоколебимыми суставами Бёртё-Бёгё. От него ро­дился Кюн-Кюсэнгэй. От него родился Сар-Баай. От Сар-Баая родился Тыгын.

В старину, рассказывают, ежегодно выезжали к нам на Вилюй к моему прадеду якуты из Якутского округа, бёртюнгцы Западно-Кангаласского улуса [2-й Мальжегарский наслег], Илья Шадрин, Николай Ёкёт-Уола для скупки пушнины.

С их слов мой прадед Павел и дед Григорий рассказывали это разным людям. Ленские якуты выезжали и дальше на запад верст на 400 по речке Мархе для встречи с тунгусами, тоже с целью покупки пушнины.

Паспортные данные те же, что и у текста № 185.

№ 189. Отец и дед Эллэя

Первым якутом был Чынгыс-Хаан; жену его звали Сандуора. До глубокой старости они прожили безмятежно, не зная гнета иноземцев. От них родились пять сыновей,, из которых двое умерли; из оставшихся в живых Татаар-Тайма до 19-летнего воз­раста прожил тихо и спокойно, но вдруг обнаружил дурной нрав и не мог ужиться с родными. Он был необычайно силен и дер­зок. Однажды Татаар-Тайма обратился к родителям с такими словами:

«Пора мне жить самостоятельной жизнью, хочу помериться с сильными, поспорить с быстрыми и дерзкими. Обо мне не ту­жите, и напрасно будут попытки удержать меня. Не испугает меня дальний путь, не остановит и глубокая пропасть. Про­щайте!»

Мать зарыдала, а старик заметил:

«Не причитай напрасно, старуха! Зачем преждевременно уны­вать, сомневаться в удачах и счастливой доле нашего дитяти?»

Татаар-Тайма держал путь прямо на северо-запад и пришел в одну страну, где и поселился. Здесь он близко сошелся с людьми и заслужил похвалу. Через жену породнился со знат­нейшим из них. Жену его звали Хочуол-Хара. Зажил он богато и торовато, только отсутствие детей удручало их. Но на старости лет его жена неожиданно забеременела и родила сына. Ребенку дали имя Эллэй-Боотур. Из него вышел могучий, буйный и дерз­кий человек. Когда ему было всего 7 лет, с ним не могли спра­виться 20 воинов. Когда же возмужал, он не находил равных по силе соперников, хотя и приходили сильные из дальних стран и от разных народов.

Через некоторое время умерла жена Татаар-Тайма. С этого момента отношение к ним родственников жены круто измени­лось. Они стали всячески притеснять и оскорблять пришельцев. На наше несчастье, чтобы [их потомки] разбрелись по дальним окраинам, отец и сын не нашли суда и управы на эти притес­нения.

Спиридонов Прокопий, 30 лет, 2-го Кангаласского наслега. Лето 1921 г.

№ 190. Бегство Эллэй-Боотура

Однажды старик Татаар-Тайма обратился к сыну с такими словами:

«Дитя мое, Эр-Соготох-Эллэй-Боотур, сиди и внимательно вы­слушай меня! Родичи твои по матери уже сговорились уничто­жить тебя. На нас надвигается неминуемая гибель. Так как здесь мы являемся пришельцами со стороны, растет ропот и недоволь­ство. Как говорится, „на голову многочисленного войска земля не наносится". [Смысл поговорки: побеждают многочисленные, единичное геройство бесполезно.] Где и у кого мы найдем при­крытие от направленного на нас оружия? Остается единствен­ный выход — искать спасения в бегстве. Всякое богатство, много­численный белый и черный скот пусть останутся. Каково твое мнение?»

Эллэй-Боотур на это возразил:

«Как эти жалкие людишки смогут одолеть меня? Какой вред они в состоянии причинить мне?»

Отец, услышав эти слова, заплакал и сказал:

«Таковы ум и понятия современных людей. Разве ты можешь понять здравое слово? Если бы я, многострадальный, был счаст­лив, то уже в молодости расплодил бы многочисленное потомство. Видимо, уже начался век вырождения, если рождаются такие неразумные люди, как ты. Вот старики, наши предки, были на­стоящие богатыри: они, не спрашивая ни у кого советов, не боя­лись идти туда, куда вздумается. Совершить дальнюю поездку для них было все равно, что выйти на двор, на смерть смотрели, как на сон, а болезни приравнивали отдыху».

Кончив свою речь, старик тяжко застонал и закашлялся. После этого разговора он молча пролежал семь дней.

Слова отца, однако, сильно подействовали на Эллэя, он глу­боко поразмыслил и понял, наконец, что материнская родня укре­пилась в мысли убить его. Он пришел к бесповоротному реше­нию покинуть родную почву. Оседлал, обрядил голубо-сивого ска­куна, взял для себя запас необходимого вооружения. Посадив больного отца в большую суму, сшитую из 30 бычьих шкур, он навьючил ее па правом боку коня и двинулся в путь в северо-за­падном направлении. Перешел через хребет под названием Сайаанскай-Гуор [Саянские горы] и стал все более удаляться... Ни­ктоиз родичей матери не стал их преследовать, не было и никого из близких родственников, кто бы о них заплакал.

Едучи так, они однажды увидели обширную плодородную равнину. Эллэй обратился к отцу с вопросом:

«Попали мы в просторный и богатый край, где, в какой сто­роне мы найдем здесь кричащих и откликающихся людей?» Ста­рик ответил:

«Брось эту мысль, сынок! Я предчувствую, что здесь посе­лятся другие люди! Это, наверное, речка, именуемая Ангарой!»

Сын продолжал путь дальше. Попали в болотистую страну, покрытую сплошь негодным густым лесом. Пробираясь тайгой, Эллэй сильно ушиб отца, задевая суму о стоячие деревья. Ста­рик застонал три раза и сказал:

«Дитя мое, видно наступает день моей смерти! Еще шаманка из племени дулгааны когда-то предрекала, что мне суждено уме­реть в верховьях той реки, на которой расплодится мое потом­ство. Держись неуклонно этой счастливой дороги. Доберешься до места, где живут люди. Запомни, если там предложат тебе выбрать жену, то следи за мочой и бери, не разбираясь во внеш­ности, ту, у которой моча оставит пену с лежащего зайца».

Простился три раза с сыном, пожелал ему счастья и умер. Эллэй положил труп отца на могильный лабаз и поехал дальше. Найдя верховье большой реки, он продвигался вперед, держась ее течения, и набрел на одного татарина по имени Ёлюёхюп. Он пожил у него недолго.

Паспортные данные те же, что и у текста № 189.

№ 191. Оногой-Баай и Эрэйдээх-Буруйдаах-Эр-Соготох-Эллэй-Боотур

Татарин рассказал Эллэю, что ниже по этой реке есть обшир­ный и богатый край, где живет богач из богачей, величавый ста­рик Оногой-Баай. Народ его — буряты, восточные окраины его страны занимает племя «тигиилээх» [шитые], западные — тун­гусы. Эллэй пробрался в этот край, действительно изобильный и людный, прожил там некоторое время, скрываясь, не выдавая себя. Табунщики, по утрам и вечерам встречаясь с ним, диви­лись его внешности, росту и рассказали старику Оногой-Бааю, что видели-де такого человека. Оногой-Баай, отправив к нему лучших людей, призвал его к себе, побеседовал, похвалил и оставил у себя работником.

Оногой-Баай имел трех дочерей, из которых две были рослые и замечательно красивые, а третья, самая младшая, по имени Тукаамы-Куо, была некрасивая, неуклюжая, грубая, но крепкого телосложения. Эллэй, спавший на дворе на особом лабазе, наблю­дал за девицами, когда они утром выходили на двор. У младшей девы он обнаружил примету, указанную умирающим отцом. Однажды Оногой угостил Эллэя кумысом. Когда последний после распития громко воздал благодарение, Оногой вскочил на ноги и весь затрясся. [Дальше по совету жены делается повторный опыт, давший те же результаты.] После этого Оногой предложил Эллэю породниться с ним. Последний согласился, но с условием выбора из трех дочерей, а не из двух старших, как предполагал Оногой. В назначенный день трех девиц вывели из урасы за руки семь юношей и семь девиц. Две старшие были разряжены в одежду из дорогих соболей, а младшая, Дулгааны-Куо [выше она названа Тукаамы-Куо], была прикрыта окровавленной мед­вежьей шкурой. Эллэй-Боотур выбрал младшую. Две старшие сестры без ведома родителей ушли из дому и пропали без вести. Удрученный горем Оногой дал в приданое за дочерью одну ры­жую корову и красно-пеструю кобылицу. Затем он приказал семи мужчинам, вооруженным длинными шестами, спровадить зятя далеко на север. Многострадальный, многогрешный [Эрэйдээх, Буруйдаах] Эллэй поселился в местности Булун.

Имел он там соседа кузнеца по имени Екёстёён. Ему поручил изготовить из лучшего железа разное оружие и вещи. Сам сде­лал из березового дерева кумысные чаши различных форм и на­званий. Жена собрала старух шитниц и изготовила посуду для кумыса из кожи и бересты. Дом Эллэя вскорости стал средото­чием всего окружного населения, ночлегом для конных, тростью для пеших.

Паспортные данные те же, что и у текста № 189.

№ 192. Ысыах Эллэй-Боотура

В начале лета, когда богиня Иэйэхсит вновь обращается и Айыысыт вещает, Эллэй имел обыкновение устраивать праздник, собирая старых и малых, сирых и бедных. Устанавливал тогда священную мачту, обвязанную конским волосом, и в течение 10 дней и ночей устраивал увеселения и игры, говоря:

«Пусть таков будет удел наших детей!»

Однажды, устроив подобное празднество, Эллэй отправил жену к ее родителям позвать их на праздник. Старик отказался, а старуха мать, бедняжка, внявши просьбам своего дитяти, при­шла посмотреть на игры. Она, увидев обстановку праздника, ощу­тила неописуемую радость до того, что выступил у нее горячий пот. Когда же услышала слова своего зятя, который, запевая, вел хоровод, вся задрожала, сама попросилась на хоровод и пропля­сала беспрерывно двое суток.

На следующий раз снова пригласили Оногоя. Наконец он со­гласился. Запрягли для старика пегого пороза, два парня под­держивали его на санях. Немного не доехав до жилья Эллэя, ста­рик велел остановиться на ночлег. Ночью слышит он: беспре­рывно поют стерхи, гогочут гагары и кричат гуси. Когда вслушался, оказалось, то был неумолчный людской гомон, разго­вор и пение собравшихся на праздник. Утром рано сам Эллэй пришёл встречать старика. С шапкой, надетой на затылок, став на одно колено, он трижды молил его прочь отогнать гнев свой и проклятие. Оногой внял словам зятя и пошел с ним. Устроили ему почетную встречу: повели, поддерживая с обеих сторон, и показали праздничную обстановку. Подкладывая на каждую по­ступь по черному соболю, подвели и усадили его на почетное си­дение; подостлали ему под ноги трех соболей; подойдя с прекло­нением, поднесли ему чашу, наполненную кумысом; обратившись в сторону восхода летнего солнца и держа в руках священную ложку, увешанную конским волосом, стоя по обе стороны отца [Оногоя], затянули песню создательницы Айыысыт.

Пред Оногоем раскрылось житье, обзаведение ипосуда, неви­данные раньше, услышал слова, прежде неведомые. Обрадован­ный Оногой, надвинув на затылок свою остроконечную шапку, опушенную тремя соболями, и обозрев расположившихся в три круга людей, восхвалил немногими словами божество Джёсёгёя и кинул жребий на счастье: брошенная ложка, сделав круг, упала дном на подстилку перед кумысной чашей. В это время с востока поднялась черная туча, брызнули крупные капли дождя и собравшиеся люди увидели воочию, как меж разорван­ных туч с громким ржанием промелькнул темно-серый жеребец. Бог творец дал этим свое знамение о размножении скота у яку­тов. Тогда же три белых кружочка видимо для всех упали в ку­мысную чашу Дулгааны-Куо. После этого, как рассказывают, Оногой-Баай все свое богатство предоставил в распоряжение Эллэя.

От девяти сыновей Эллэя размножились якуты. Младшего из братьев звали Ёнчёх-Ёнюгэй. Он был женат на тунгуске Мэлийбэ-Хара, от которой имел 12 сыновей. Самым старшим из них был Тыгын.

Паспортные данные те же, что и у текста № 189. Записано по-якутски С. С. Жирковой. По словам Жирковой, Спиридонов слышал этот рассказ от своей бабушки, которая славилась как знаток старины. Предание мес­тами излагается былинным слогом и содержит повторы. Перевод в таких местах сделан сокращенно. Вначале чувствуется личное творчество рас­сказчицы, что проявляется, в частности, во включении в народную ле­генду новых имен, которые попали к якутам лишь при посредстве русских.

№ 193. Предки якутов шаман и мастер (Тюлюён-Ойун и Эр-Соготох-Эллэй)

В древности, рассказывают, жило племя татаар; главными начальниками у них были Матый-Хаан и Чынгкый-Хаан. Среди этого народа был один старик, имя которого забылось. Он имел двух сыновей, одного из которых звали Тюлюён-Ойун, имеющий бубен с шерстью, а другого — Эр-Соготох-Эллэй. Старик отец был слеп на оба глаза.

Однажды отец говорит сыновьям:

«Эти люди [среди которых они жили] имели тайное совеща­ние и хотят убить нас. У нас один исход — бежать».

Сыновья послушались и бежали; отца, посадив на сани, по­тащили за собой. Старик, будучи слепым, указывал им путь. Он сказал:

«На восточной стороне должен быть лес с кривыми деревьями, причем, выпуклая сторона обращена к восходу солнца. Вы дер­житесь этих деревьев. Идя так, найдете речку, которая, расши­ряясь, превратится в большую реку, по ней и следуйте!»

Добрались до реки и сделали себе плот. Парни имели луки и из них били в изобилии разную дичь, которой и питались. Однажды отец сказал им:

«Детки, на каждой ночевке собирайте кости и перья убитой дичи и, сложив на плотик, пускайте по реке!»

Парни так и делали.

Там, где теперь стоит город Якутск, жил человек по имени Оногой-Баай. Женщины-работницы, ходившие на реку за водой, рассказали хозяину, что-де сверху по реке приплывают пух и перья птиц. Оногой сказал им:

«Наверно, в верховьях реки поселился хороший охотник; если кто-либо приплывет, тотчас же ведите его ко мне!»

Вот плывут три человека. Окликнули их. Пристали. Старик отец, прибыв сюда, умер. Похоронили его. Сами пошли к Оногою и поступили в работники. Оногой справляется у них, в чем они искусны. Один ответил: «Я знаю искусство шаманить», а дру­гой: «Я мастер по дереву». Из них Тюлюён-Шаман был старший брат. Он по приглашениям стал шаманить в разных домах.

Эр-Соготох-Эллэй, живя работником у Оногоя, понаделал из березового дерева посуду для кумыса — чорооны, матаары, из кожи — кёгюёр, украшенный серебряными подвесками сири-исит, и т. д. Оногой и его люди, глядя на искусство Эллэя, удивлялись и восхищались им.

Оногой-Баай предложил Эллэю из своих двух дочерей выбрать себе жену. Эллэй остановил выбор на некрасивой и нелюбимой родителями дочери. Огорченный Оногой прогнал зятя с его женой на окраину своей земли, отдав за дочерью приданое, состоящее из трех голов рогатого скота и двух лошадей.

Поселившись отдельно, Эллэй завел свою посуду, которая по­лагается для кобыльего молока. Выдаивая одну кобылицу, он сделал запас кумыса. Затем приготовился к празднику освящения начатков кумыса.

Догоюков Иван Павлович Хайынгалык, 80 лет, Накасского наслега. Март 1925 г., с. Нюрба.

№ 194. Явление бога на ысыахе Эллэя

Для совершения этого обряда [освящения кумыса] он поста­вил большую берестяную урасу, которая ранее не была известна якутам.

[В старину у якутов центральных районов молитвенное обра­щение к богам и духам предков на ысыахах всегда совершалось внутри такой урасы в присутствии немногих избранпых лиц. Это помещение, носившее наименование «могуол ураса», оче­видно, было специальным местом для молитвы к айыы, т. е. нечто вроде храма.]

На празднество Эллэй пригласил Оногоя, который явился лишь после долгих упрашиваний. Эллэй вручил ему чашу с ку­мысом и произнес «алгыс» — молитву. В это время Оногой при­шел в экстатическую дрожь, разлил до половины кумыс в чаше и на три четверти сдвинулся с места.

Жена спросила:

«Что с тобой случилось, почему дрожишь?»

Оногой говорит:

«Не ври, чего ради я буду дрожать!»

На следующий год Эллэй тоже устроил обряд благословения первого кумыса. Снова приглашает тестя. Оногой не соглашался идти, но после троекратного упрашивания пошел.

Оногоя усадили на почетное сидение. Жена прикрепила шильями полы его верхней одежды, сшитой из лосиной ровдуги, к наре. Вот Эр-Соготох-Эллэй взял чашу с кумысом, поднял вверх и произнес восхваление предку и создателю лошадей, Уордаах- Джёсёгёю. В это время в дымовое отверстие шатра было видно, как три стерха кружились над ним.

Оногой же в тот момент, задрожав, выдернул полы своей верхней одежды с шильями, а потом вдруг стянулись у него все жилы и передернулось глазное яблоко.

После этого события он [уверившись в том, что Эллэй — че­ловек особо покровительствуемый богом] разрешил зятю взять из своего скота, сколько он пожелает.

Паспортные данные те же, что и у текста № 193.

№ 195. Отрывок из легенды об Эллэе и Оногое

Оногой-Баай-Тойон родился и жил в Вилюйском крае. К нему однажды прибыл человек по имени Эр-Соготох-Эллэй. Откуда он прибыл — неизвестно. Прожил у Оногоя три года в работниках...

[Дальше известные сюжеты: спор Оногоя с женой о достоин­ствах Эллэя, испытание страха Оногоя, выбор жены из трех до­черей, гнев Оногоя, изобретение Эллэем дымокура и пр.]

Хайынгалык Филипп Семенович, 62 лет, Бестяхского наслега. Март 1925 г.

№ 196. Эллэй — белый шаман

Однажды Эллэй пришел к Оногою. Последний спрашивает — зачем он пришел.

Эллэй говорит:

«Я имею обыкновение восхвалять Уордаах-Джёсёгёя, испра­шивая от него приплод скоту».

Тут же в урасе Оногоя Эр-Соготох-Эллэй совершил моление. Он имел при себе сделанную им самим кумысную чашу. Напол­нив ее кумысом с кусочками масла, Эллэй взял ее обеими руками и, стоя под дымовым отверстием шатра, произнес молитву Уордаах-Джёсёгёю. В это время Оногой, сидевший на скамье, за­дрожал, ощутил большую радость, выражая это громким истери­ческим смехом. Жена заметила:

«Что с тобой случилось, зачем ты сдвинулся с места?»

Эллэй стал упрашивать Оногоя прийти к нему и присутство­вать при восхвалении им Уордаах-Джёсёгёя. После долгих упра­шиваний Оногой согласился.

[Дальше описывается праздничная обстановка — большая на­рядная ураса и разная кумысная посуда.]

Оногоя посадили на почетное сидение. Жена предупредила его, чтобы он при восхвалении Уордаах-Джёсёгёя опять не при­шел в возбуждение. Чтобы он не шевельнулся, она шилами при­крепила полы его верхней одежды из крепкой лосиной ровдуги к скамейке. Но во время восхваления чаш, когда через дымовое отверстие урасы показались три стерха, делающие круги, Оногой вырвал все скрепы и вскочил на ноги. На вопрос жены, что с ним случилось, он ответил:

«Когда Эллэй совершает моление, поминая Уордаах-Джёсёгёя, пребывающего вблизи Айыы-Тойона, Уордаах-Джёсёгёй сам по­казывается въяве. Я в восторге от этого. Отныне, Эллэй, можешь поселиться в пределах Якутского края там, где облюбуешь, точно так же и из моего скота, наполняющего всю землю, можешь взять сколько пожелаешь».

Догоюков Иван Павлович Хайынгалык, 76 лет, Накасского наслега. Лето 1921 г.

№ 197. Эр-Соготох-Эллэй

В древности татары воевали с русскими. От этой войны бежал один человек, которого звали Эр-Соготох-Эллэй. С ним вместе бе­жал и его отец, слепой старик. Но тем не менее последний в пути руководил сыном. Он предлагал ему ехать, выбирая дорогу по крени растущих лиственниц, и говорил:

«Разыщи большую реку, тогда не погибнешь!»

Наконец, нашли Лену. В верховьях этой реки старик умер. В предсмертном слове он поучал сына не отходить от реки и плыть, пока не достигнет стойбища людей.

[Дальше повторение общих мест о женитьбе на некрасивой, об изгнании, обзаведении хозяйством, изготовлении всякой по­суды, дымокура и устройстве ысыаха.]

Когда Эллэй на ысыахе восхвалил богов, прилетел орел [«джагыл-тойон»] и сделал несколько кругов, поэтому-то орел стал бо­жеством кангаласцев.

Потомки Омогоя назывались боотулуулар и кэлтэгэй-тобуктар [последнее имя имеет нарицательное значение — «кривые колена»]. От Эр-Соготох-Эллэя через четыре поколения родился Тыгын, наш предок.

Борисов Михаил Иннокентьевич, 66 лет, Кангаласского наслега. Март 1925 г.

№ 198. Тыгын и предки вилюйских якутов

Предком вилюйских якутов считается Быркынгаа, брат Ты­гына. Мать его родом была вилюйчанка. Между братьями воз­никла вражда, поэтому Быркынгаа по совету своей матери пере­селился на Вилюй.

Тыгын враждовал и вел войну с родом Есёх-Ууса-Борогон. [Ёсёх — сгусток крови, уус — в данном случае род, племя, по­томство, Борогон — наименование одного из улусов в Якутском округе.] Есёх-ууса одержали победу над Тыгыном. Последний призвал на помощь из Вилюя своего брата Быркынгаа. Быркын­гаа оказывал помощь Тыгыну два раза. Он, живя еще у себя дома, будто бы говорил:

«Я слышал пение девы кровопролития, по-видимому, ёсёх- ууса одержали верх над Тыгыном!»

Однажды Быркынгаа ходил прямо на ёсёх-ууса и, одержав над ними победу, сказал Тыгыну:

«Иди к ним и взыщи свои расходы!»

Хайынгалык Филипп Семенович, 62 лет, Бестяхского наслега. Март 1925 г.

№ 199. Омолдоон

От Быркынгаа родились два сына; старшего звали Таркаайы, а младшего — Омолдоон. При смерти отца Таркаайы был уже взрослым, а Омолдоон — семилетним ребенком.

В то время у якутов, как рассказывают, было обыкновение вместе с отцом хоронить и маленького ребенка. Таркаайы спро­сил умирающего отца:

«Нужно ли положить тебе в ноги [в могилу] брата Омолдоона?»

На это отец ответил:

«Нет, не надо, еще при рождении он весил почти столько же, сколько заднее стегпо конской туши, потому я думаю, что Омол­доон станет предком целого рода».

Оставшись сиротой, Омолдоон воспитывался у брата. У тетки он украдкой снимал пенку с вареного молока, поэтому она его невзлюбила и часто бранила. Однажды старший брат сделал ему игрушечные лук и стрелы. Из этого лука ои выстрелил в тетку, стрела угодила в икру и сильно поранила ногу. Испуганный мальчик бежал и долго пропадал без вести.

Однажды осенью, когда реки и озера уже покрылись льдом, Таркаайы получил весть, что на берегу озера Улуу-Сысыы ви­дели следы пребывания ребенка, который из камышей построил себе изгороди и свил сэлэ. Таркаайы пошел туда, подкрался к указанному месту и действительно нашел игрушечное обзаве­дение ребенка. Следы привели к бывшему здесь жилищу древ­него человека «холума». Ребенок там и провел целое лето.

Омолдоон вырос, обзавелся своим хозяйством. У него было девять сыновей. Известны имена следующих: Бэстээх-Туонааха, Тыалыкы, Тэника, Кулаа.

У нас до сих пор существует распространенная поговорка про омолдооновский род: «Ездящие с окровавленной человеческой головой на тороках — потомки великого Омолдоона».

Про Омолдоона рассказывают, что он, куда бы ни прибыл, везде выходил победителем. Про него после смерти старуха жена будто бы говорила сыновьям:

«Шея моего старика была толще шеи созревшего быка-пороза в пору спаривания».

Паспортные данные те же, что и у текста № 198.

№ 200. Оннуку — предок Сюльского наслега

Прародитель Сюльского наслега Оннуку отличался огромным ростом и физической силой. Он был настолько тяжел, что обык­новенная лошадь не могла его нести. Была у него только одна лошадь, которая могла носить его. Он отличался еще необычайно сильным голосом. Есть здесь гора под названием Энгийэ-Хайата, оттуда до Сюльского наслега 30 верст. Когда Оннуку у той горы кричал, прося переправить ему [через Вилюй] лодку, то крик был слышен в Сюльском наслеге. Однажды его коня, упомяну­того выше, украл Боруллуо и доехал уже до Мунгур-Тиит, где было местожительство Омолдоона. Оннуку у себя дома, заметив похищение лошади, закричал:

«Кто это увел моего коня?»

Боруллуо, услышав этот крик, подумал, что Оннуку уже до­гоняет его и вот-вот настигнет, поэтому со страху выпустил коня.

Оннуку пеший ходил в Якутск выплачивать подати.

Однажды он не дал коня сыну Омолдоона Кулаа для провоза начальства и поехал домой. Кулаа погнался за ним, чтобы ото­брать у него коня. Когда он догнал Оннуку, тот, не сходя с ло­шади, выдернул с корнем молодую лиственницу и ударил ею по спине Кулаа, приговаривая:

«Ах ты бесенок! Такой мелюзга, а подкатился ко мне отби­рать еще коня!»

№ 201. Войны Тыгына и бегство якутов на Вилюй

У Сар-Баая было семь жен. Тыгын был сын от старшей жены, а Быркынгаа-Боотур — от младшей. Однажды Тыгын воевал с потомками Хаан-Хангыная, жившего где-то на востоке. Он по­просил брата прийти и помочь ему. Когда Быркынгаа отказался, Тыгын стал бить его. Быркынгаа стал сопротивляться и повалил Тыгына на землю. Опомнившись, он заметил, что в борьбе пора­нил до крови у Тыгына лицо. Думая, что Тыгын не простит ему этой крови и все равно убьет, Быркынгаа решил было тут же покончить с ним, но вдруг его занесенную руку свела судорога. Тыгын сказал:

«Постой-ка, парень, остановись! Почему ты так сильно изме­нился в лице, не испугался ли ты от того, что поранил меня? Не бойся, я скажу, что, разыскивая коней, поранил лицо об сучок».

Быркынгаа тотчас же поднял его за руки.

Придя домой, он рассказал о происшедшем матери. Жена его, родом из племени тумат, советует так:

«Тыгын, наверное, не снесет этой обиды и убьет тебя. Нам лучше заранее бежать в Кыйаар». В те времена, как рассказы­вают, Вилюйскую страну называли Кыйаар. [В переводе — недостигаемая даль, край земли.]

Быркынгаа-Боотур, взяв мать, жену и немного скота, бежал на Вилюй. Остановился на северной стороне Нюрбы, в местно­сти под названием Одинокая Лиственница. В те времена вся Нюрба была наполнена водой. Оставив своих людей у Одинокой Лиственницы, он поехал вокруг Нюрбы. Между теперешними урочищами Баар и Огуруоттаах он увидел рубленый дом. Думая, что внутри есть люди, стал подкарауливать с луком в руках. В течение трех дней караулил и не заметил в нем живой души. Когда он уже оседлал коня и собрался уезжать, вдруг показался из того дома человек огромного роста. Выйдя во двор, он стал на колени, одну руку вытянул вверх и такими словами молил и заклинал:

«О, повелитель, тогус буол! [Фраза из шаманских заклинаний, смысл неясен: буквально — " стань девятью".] Если вернешься обратно, пусть разойдутся твои поворотные суставы, если огля­нешься назад, пусть лопнут твои шейные позвонки. Добром прошу, отъезжай, не связываясь, снимайся с места!»

Быркынгаа-Боотур, выхватив стрелу, начал размахивать ею по воздуху с заклинанием:

«Если я направлял куда оружие, оно было всегда со сгуст­ком крови, если спускал с тетивы стрелу, она неизменно попадала на живое мясо!»

Пущенная им стрела, попав в глаз стоящего на коленях че­ловека, пронзила его голову насквозь. Привязав убитого конским поводом за шею, он приволок его на коне. Тотчас же разрезал живот и, вытащив сердце и печень, нанизал их на вертел и по­ставил к огню с такими словами:

«Оказывается, мой кровный [наследственный] враг по имени Кэтит-Ойогос-Кэтирэй, витязь с восточной стороны из Хаан-Хангалас, скрываясь, жил здесь. Его я убил. Вот уже как съедаю сердце и печень третьего человека».

Из дома вышла женщина с младенцем на руках и, подбежав к нему, говорит:

«Ты убил мужа, который, охотясь и промышляя, кормил меня. Вот его сердце и печень, — говорит она, указывая на ре­бенка. — Съешь и его, убей также и меня, ибо кто теперь будет кормить и содержать меня?»

«Разве я мужчина, который не может содержать одну жен­щину? Иди лучше домой и нянчи ребенка!»

С тех пор Быркынгаа кормил и поил эту женщину, и сына ее назвал Сююлэ-Бёгё.

Сююле-Бёгё, взяв жену из Нюи, народил восемь сыновей. На­род, размножившийся от этих восьми человек, образовал в Хочинском и Сунтарском улусах восемь наслегов. Самый младший из них был предком Сюльского наслега. Сын последнего от рож­дения имел белые волосы и потому носил прозвище «Белые волосы». Да и теперь есть люди, которые слывут за потомков Беловолосого. От самого Быркынгаа детей не было.

Самсонов Спиридон Никитич, 83 лет, Одейского наслега. Март 1925 г.

№ 202. Девушка, бежавшая от войны

По сохранившимся преданиям, в теперешней Нюрбе в ста­рину жили тунгусы, известные под именем нюрбаахы. Их истре­бил пришедший откуда-то народ охчунгаа, имевший прошитые лица. Только одна девушка спаслась бегством от этой бойни. Она добралась до теперешнего Якутского округа, зашла в дом одной старухи и осталась там ночевать. Люди были богатые. Вечером пришел сын старухи. Увидев эту девушку, он полюбил ее и же­нился.

Паспортные данные те же, что и у текста № 201.

№ 203. Бегство якутов на Вилюй

Убив двух своих сыновей Муос-Уола и Таас-Уллунгаха, Ты­гын пришел в дом своего брата Быркынгаа и предупредил, что дня через три он пожалует к ним.

По уходе Тыгына мать Быркынгаа сказала:

«Брат пообещал погостить у тебя. Это не к добру: он придет убить тебя. Нам необходимо отыскать другое место для житель­ства».

В те времена Вилюй считался далекой окраиной и пустовал. Решив поселиться там, Быркынгаа с матерью и с Босхонг-Бэлгэтии бежали на Вилюй. В пути им пришлось переходить вброд че­рез речку. Быркынгаа, перейдя через нее, у самой дороги на вы­сохшем пне вытесал подобие человеческого лица и на верхушку пня вдел железное стремя, обратив плоскую подножку назад. За­тем, перейдя обратно через речку, он пробил стрелой как под­ножку стремени, так и пень. Этим он хотел предупредить Ты­гына, что с ним поступит так же. После этого Быркынгаа со своими людьми продолжил путь на Вилюй.

На следующий день Тыгын с зятем Бэрт-Хара и с отрядом в десять человек, пустившись вдогонку за беглецами, добрались до той речки. Увидев примету, оставленную Быркынгаа, он раз­думал и вернулся назад, полагая, что беглецы легко не сдадутся.

В те времена на Вилюе, как гласит предание, жили тунгусы- нюрбагааты. Быркынгаа-Бёгё женился на дочери одного из них и имел трех сыновей — Таркая, Оноху и Омолдоона. Оноху счи­тается предком Сюльского наслега. Омолдоон был самый млад­ший из братьев.

Дырбыкы Никифор, 50 лет, Омолдонского наслега. Лето 1921 г.

№ 204. Омолдоон

Когда Быркынгаа лежал при смерти, старший его сын Таркай сказал:

«В качестве стремянного с отцом придется: похоронить нашего младшего брата».

Услышав эти слова, отец заметил:

«Бросьте эту мысль хоронить моего дитятю! Еще младенцем, когда я испытывал его тяжесть, он весил приблизительно то же, что заднее стегно конской туши. Он, наверное, размножит боль­шое потомство и станет праотцом людей!»

Омолдоон воспитывался у брата Таркая и в детстве отличался своими шалостями. Когда Таркай отлучался на охоту, тетка по­стоянно бранила и била мальчика. Однажды он пожаловался брату. Тот сделал ему маленький лук, стрелу с железным нако­нечником и сказал:

«Если тетка еще раз побьет тебя, пусти свою стрелу в ее ко­лено!»

Мальчик так и сделал, но, боясь тетки, сбежал из дома. Тар­кай в это время жил в Улуу-Сысыы. Мальчик исчез, и долго но могли разыскать его. Оказывается, он пробрался в урочище, ко­торое теперь называется Огуруоттаах-Маар, и там понастроил себе игрушечные загоны и сараи для лошадей, из камыша пона­делал скот и играл. Посторонние люди, увидав мальчика, сооб­щили Таркаю. Последний пошел в эту местность и спрятался там. Когда пришел мальчик, он поймал его и привел домой.

Омолдоон возмужал и женился. У него было девять сыновей, которые и стали родоначальниками девяти наслегов. Из имен его сыновей я помню Лэбиэрийэ-Тэнийэ и Бэстээх-Туонаах.

Паспортные данные те же, что и у текста № 203. Рассказ записан по-якутски С. С. Жирковой.

№ 205. Предки вилюйских якутов

Предками вилюйских якутов считаются четыре брата: Быр­кынгаа-Боотур, Кулугур, Нуоралльыма-Бэлгэтэ и Тойук-Булгудах. Их мать родом была из племени тумат. Она была побочной женой отца Тыгына, последний родился от первой, законной жены. Один из братьев был хромой.

Однажды мать сказала сыновьям:

«Бегите отсюда на жирный Вилюй, ибо старший брат вам не даст житья!»

Переселялись они по тайге через Хочинцы. Два брата оста­лись в Хочинцах, один в Тойбохое, другой в урочище Куопана, третий брат на Сунтаре в местности Суораттаах, а Быркынгаа — в урочище Чаппангда.

От Быркынгаа родились два сына, Таркаайы и Омолдоон. Отец, умирая, в своем последнем слове говорил старшему сыну:

«Мой младший сын Омолдоон будет счастливым человеком, в детстве он был очень увесистый. Воспитай его, оберегая!»

У Омолдоона было 17 сыновей — Бэстээх, Тыалыкы и другие. От Таркаайы родились Боруллуо и Хабахый-Тоторбот.

На Нюрбе жили тогда тунгусы под названием ньылбаахы, их истребили якуты. Там же жил один человек. Его убил Быркын­гаа-Боотур, а жену с трехлетним мальчиком взял к себе. Этот ребенок вырос и стал предком якутов Сюльского наслега.

Борисов Михаил Иннокентьевич, 66 лет, Кангаласского наслега. Март 1925 г.

№ 206. Эчик и Тюмюк (Предки якутов Кангаласского наслега Мархинского улуса)

От Быркынгаа родились два сына — Тюмюк и Эчик. Эчик по­ехал в Якутский край и, прожив там в работниках у старика Хангаласа, увел с собой его дочь-красавицу.

Возвратившись к себе на Вилюй, он поселился на южной око­нечности обширного озера Чонгкууда, имеющего 30 верст в окружности. Однажды осенью, когда Эчик проживал в местно­сти Бор-Уу [Бор-уу? ], прибыли три сына старика Хангаласа. Увидев свою сестру, они были поражены ее видом и бедностью всей домашней обстановки. Она страшно похудела, была одета в короткую верхнюю одежду из телячьих шкур, совсем не при­крывавшую ее ноги; ноги были босы, не имела она и «джабака» [высокая меховая шапка], чтобы прикрыть свои волосы. Жили в круглом шалаше холума, заваленном деревом, и питались исключительно рыбой, поджаривая ее на углях. Молочной пищи и мяса скота они почти не видели. Братья спрашивают у сестры: «Где твой муж, куда он отлучился?»

Она говорит:

«Наверное, на охоте!»

Вечером, когда стало смеркаться и исчезла заря, пришел и сам Эчик. Братья говорят ему:

«Зачем же ты увел нашу сестру?»

Эчик внес две кожаные сумы, перетянутые веревкой в де­вяти местах, подбросил их к ногам трех братьев и сказал:

«Вы беседуйте не со мной, а вот с этими пустяками!»

Старший брат в гневе одним пинком разодрал сумы: оттуда вывалились шкуры чернобурых лисиц и соболей. Два старших брата были очень рады и поспешили сложить пушнину обратно, но младший все время молчал. Эчик сказал:

«Видимо, мой шурин все еще недоволен?»

С этими словами он вышел во двор и внес еще одну увязан­ную суму. В ней оказались самые отборные шкуры лисиц, собо­лей и рысей.

Братья, пожив и отдохнув несколько дней, поехали обратно, навьючив на трех верховых коней разную пушнину с нежной белой и черной шерстью. Братья решили, что Эчик, сумевший добыть столь много пушнины, энергичный и деятельный муж­чина. Поэтому они легко примирились с тем, что случилось, и отказались от первоначальной мысли — отобрать свою сестру. Она имела от мужа одного ребенка, мальчика. Братья перед отъездом дали ему имя «дочерний» [по женской линии] отпрыск кангаласцев Харбаанча.

Эчик ребенка взрастил, кормя исключительно рыбой. Однажды весной, когда ребенок был еще маленький, вышла вся пища, жена Эчика отправилась к Тюмюку. Они и раньше вы­прашивали у него по три-четыре головы скота на племя, но из-за нужды употребляли их па пищу. Поэтому, боясь его гнева, она с большим смущением обратилась к нему с просьбой:

«Чтобы я могла кормить моего ребенка, уделите мне из тех, что имеют сосцы!»

Услышав эти слова, жена Тюмюка, предупреждая мужа, по­спешно заговорила:

«Немало скота мы давали им почти ежегодно. А они вместо того, чтобы размножить его, аккуратно колют на пищу. Стоит ли давать для постоянного истребления?»

Сам старик Тюмюк возразил ей:

«Эй, что понапрасну мелешь, женка! А вот я вижу ихнего ребенка, ничего не поделаешь, пожалуй, придется и дать. Ступай домой, завтра утречком я прибуду к вам!»

Утром старик Тюмюк верхом на своем рыжем быке приехал в дом Эчика и крикнул:

«Эй, девка! Выходи и покажи мне ребенка».

Женщина взяла своего грудного ребенка Харбаанча, вышла на двор. Старик взял его к себе на колени, приласкал, подержал на весу и сказал:

«Славный, бедняжечка! Внеси его обратно, он очень увесист и обещает быть отменным человеком!»

Затем, призвав жену к себе, он дал одну корову ярко-пестрой масти с веснушчатыми ноздрями. А жена Тюмюка добавила:

«Если вы заколете эту корову, не смейте больше являться к нам с просьбой! Она размножит вам скот, даст большое племя. Только попробуйте коснуться до нее ножом или топором. За это свекор взыщет с вашего тела и крови!»

И сам старик подтвердил слова жены. Поэтому эту корову берегли, в течение десяти лет.

Харбаанча, возмужав, женился на дочери Ёрёсю из Удюгейского улуса. Народил он десять сыновей, которые стали предками родов 2-го Кангаласского наслега. Их имена: Буруха, Халап, Ха­ритон, Бёртё, Джангсай, Сата, Кенек, Ырыа, Кютюр, Абага, Кытын [? ]. [По-видимому, так называются роды 2-го Кангалас­ского наслега.]

Спиридонов Прокопий, 30 лет, 2-го Кангаласского наслега. Лето 1921 г. Записано по-якутски С. С. Жирковой.

№ 207. Омолдоон и его потомство (Предки вилюйчан)

Брат Тыгына Быркынгаа-Боотур, будучи во вражде с ним, переселился на Вилюй и поселился в местности Чаппангда. У него был брат Кулуту-Бэлгээти.

Старшего сына Быркынгаа звали Таркаайы, от более поздней жены был сын Омолдоон. Последний, когда умирал отец, остался грудным ребенком. В те времена будто бы существовал обычай при смерти человека убивать и хоронить вместе с ним самого младшего и любимого ребенка. Отец, умирая, завещал:

«Мой сын Омолдоон в младенчестве был очень увесистый, что стегно конской туши, он, наверное, будет родоначальником людей и скота, его не убивайте!»

Родная мать его тоже умерла, когда ему было всего три года. Старший брат Таркаайы сказал тогда:

«Ему [Омолдоону] не подобает переживать обоих родителей!»

И вопреки завещанию отца решил похоронить его с матерью. Поэтому он оставил его с мертвой матерью в пустой юрте. Через три дня пошел в юрту, чтобы узнать, умер ли ребенок, однако нашел его живым и привез домой. Передавая ребенка жене, сказал:

«Воспитай его очень бережливо, не бей и не брани!»

Но мальчик был большой шалун и озорник. В берестяном со­суде внутри урасы висели сливки. Омолдоон пробивал стрелой дно посуды и под текущие сливки подставлял рот. Тетка за это била его, но муж заступался за мальчика. Таркаайы был кузнец. Он выковал маленький нож и дал брату, говоря:

«Если тетка будет тебя бить, ты стреляй из лука в ее колено, а затем вот этим ножом порежь ее пятки и насыпь туда накро­шенный волос!»

Мальчик так и сделал, но, испугавшись последствий, тотчас же сбежал из дома. В это время ему было всего семь лет.

Недалеко от Куочая есть озерко под названием Бэс-Атах. Там жил рыболов-тунгус. Мальчик подкрался к этому тунгусу и выстрелил в него из своего игрушечного лука. Стрела угодила тунгусу в спину и тот, думая, что пришли вооруженные люди, тотчас же пустился бежать. Мальчик остался тут жить. Он вос­пользовался запасами сушеной рыбы тунгуса, а также ставил его сети.

Таркаайы искал мальчика, но напрасно. Он стал бить свою жену, говоря, что она убила ребенка и спрятала в воду. Осенью один тунгус сообщил, что видел следы босых ног ребенка, который делал прыжки в длину трех луков. Собрав народ, пошли искать в указанное место. Таркаайы просил подойти как можно тише, ибо, если он убежит, не догнать его и стрелой. Нашли его спя­щим около очага. Поймали, но ребенок с громкими криками стал биться так, что носом и ртом пошла кровь. Связали его насильно и, посадив на коня, привезли в дом брата.

Омолдоон вырос, женился и обзавелся своим хозяйством. Он имел сначала всего-навсего четырех коров. Отличаясь дурным нравом, он не давал житья своему старшему брату. Последний вынужден был переселиться к озеру Муосааны в урочище Уот- Уоппут. После его ухода Омолдоон заплакал, говоря:

«Будучи легко поддающимся гневу, я вынудил переселиться своего богатого брата, и теперь нет у меня даже быка, чтобы оплодотворить моих коров!»

Но тут же, сам того не сознавая [«согуол огустаран» — по объяснению рассказчика, это выражение значит — бессознательно причитать], говорил:

«Не плачь, Омолдоон, ты будешь потом предком и людей, и скота!»

Бык брата в течение четырех лет переправлялся вплавь через Марху и оплодотворял его коров. Когда же его собственный бы­чок вырос, он перестал приходить.

Позже Омолдоон разбогател и имел 16 сыновей. Старшего сына звали Кемнеркен-Харбаанча, имена других следующие: Лэбиэрийэ-Джалах, Хоробой-Бёктюкю, Тыалыкы-Нэлэгэй, Бэстээх-Туонаах, Игирэ-Быгыа, Саалтааны-Быйгый, Киспэнг, Кукаакы, Асхар, Дараган... Самого младшего сына звали Кулаа- Элбээ.

В нашем 2-м Джаарханском [Омолдонском] наслеге имеются роды следующих наименований: Кёмнёркёй, Лэбиэрийэ-Джалах, Киспэнг, Хоробой-Бёктюкю, Саалтааны, Быйгый. Затем имеются отделившиеся в особые наслеги Тыалыкы-Нэлэгэй, Бэстээх, Кукаакы.

Кулаа-Элбээ был человек неуживчивый, драчливый, отли­чался необыкновенным проворством в беге. Когда привязывали рядом десять коней, он перескакивал через девять из них и са­дился на круп последнего. Он любил обходить разные места и везде на деревьях делал зарубки, помечая, что это его земля. Урочище Андайбыт он отыскал себе в районе другого наслега. За захват многих земель подали на него жалобу. Выехал один русский начальник с тремя солдатами взять его. Его брат Лэбиэрийэ-Джалах был князцом. Начальник потребовал немедленно отыскать брата. Пришлось подарить этому начальнику сто лоша­дей, чтобы выручить Кулаа-Элбээ. Когда он [Кулаа-Элбээ] сожа­лел о потере своего скота, жена говорила:

«Есть о чем печалиться? Отданный скот разве больше одного годичного приплода?»

Боруллуо [сын Таркаайы] имел двух сыновей, Монгкурдааха и Тоторбот-Хабахыя. Боруллуо был великан ростом, его мог но­сить только один конь.

Гуляев Спиридон Никитич, 61 года, 2-го Джарханского наслега (Омолдонского). Март 1925 г.

№ 208. Боруллуо и Тоторбот

В старину жил человек но имени Боруллуо, предок Таркайского наслега. У него был единственный сын, который в пору своей возмужалости был очень прожорлив и не насыщался, по­чему и получил имя Тоторбот. Одновременно с ними жил другой богатый человек, знаменитый Омоллоон с девятью сыновьями. По­следние не знали равных себе соперников и первенствовали во всем крае. Тоторбот и сыновья Омоллоона были во вражде.

Однажды поздней осенью Тоторбот разыскал и пригнал домой семь табунов своих лошадей, загнал их в местность Таркаайы-Муосааныта и, приехав домой, лег спать.

Табунщик Омоллоона рассказал хозяевам, что будто бы То­торбот со своими табунами угнал и часть их лошадей. Девять сыновей Омоллоона, поверив этому слуху, тотчас же вооружи­лись и поехали. Они собрали всех лошадей, принадлежащих Бо­руллуо и стоявших в семи урочищах, в общей сложности 22 же­ребца с косяками, и угнали их к себе. Через Сэргэлээхский взвоз [на речке Мархе] они гнали лошадей вплавь от полуночи до полдня.

У Боруллуо был табунщик по имени Сылгысыт-Муотай. Придя домой, он рассказал так:

«Девять сыновей Омоллоона землю разрезали, небо раско­лоли: угнали все, что было у нас из имеющих ноги!»

Проснувшийся старик отец закричал:

«Эй, парни, разбудите-ка сына [Тоторбота]!»

Иванов Прокопий Софронович, 35 лет, 2-го Кангаласского наслега. Март 1925 г.

№ 209

Тоторбот тотчас же, взяв лук и колчан, вскочил на своего рыжего беломордого коня и помчался... Когда он прискакал на Сэргэлээхский взвоз, последние косяки были уже на середине реки. Издав три раза крики ворона, Тоторбот закричал:

«Ах воры, мошенники! Откуда взятых бегунцов вы гоните?.. Видимо, пришел черед разговаривать с вами только с оружием. Не говорите, что я напал на вас без предупреждения. Слышите, вопию я, Тоторбот, сын знаменитого Боруллуо, стрела уже ле­тит!»

И тотчас же, выхватывая их из колчана, начал спускать с тетивы. В это время пастухи Боруллуо, с жалостью глядя на угоняемый скот, стояли сбоку, выжидая результатов боя. Бес­прерывный полет стрел Тоторбота они уподобили натянутой во­лосяной пестрой веревке. Так быстро, одна за другой мелькали его стрелы. Но они настигли только одного из братьев, самого младшего, когда он, переправляясь последним, уже достиг про­тивоположного берега реки и шел по гальке. Семь стрел подряд вонзились в его спину между лопаток. Сделав три скачка впе­ред, он свалился замертво.

Тоторбот, не сходя с коня, погнал его вплавь... На том бе­регу остальные братья уже заметили его прибытие и переклика­лись между собой.

«Темный злодей Тоторбот принес нам погибель, идите скорее!»

Вот они уже стянулись в одно место и, став под прикрытие толстых деревьев, в свою очередь открыли стрельбу в Тоторбота, который уже приближался к другому берегу. Пастухи Боруллуо, наблюдавшие с противоположного берега, полет их стрел с двух боков дерева сравнивали с развевающейся гривой скачущего же­ ребца. Так часто вылетали их стрелы. Когда конь Тоторбота уже вступил на землю, восемь братьев, заметив, что колчан его пуст, набросились на него с пальмами. Один в поле не воин. Окружив его со всех сторон, истыкали, изрубили пальмами. Стащив с ло­шади, труп его поволокли к воде и там оставили.

Ликуют братья и поют победные песни:

«Весь в сгустках крови враг наш, прикончили того, с кем у нас имелись счеты, из головы его боевого коня мы изобразили победный трофей!..»

С радостными кликами отрубили голову коня Тоторбота и водрузили ее высоко на растущей ели.

«Теперь на хребте обширного Вилюя нет человека, который посмел бы идти против нас!» — говорили они. Но рано выражали громко мысли о себе.

Паспортные данные те же, что и у текста № 208.

№ 210

Старик Боруллуо только что проснулся и, сидя на постели, собирался одеться. Вдруг в двери юрты показалась голова одного из его работников, и старик узнал про свое несчастье:

«О, мой великий повелитель, старец Боруллуо! Чуткие уши твои, видимо, заткнулись, а зоркие глаза твои закрылись. Что сидишь и о чем думаешь? Страшная беда стряслась над нами. Девять сыновей грозного чудовища Омоллоона, говорят, уже сосут сердце и печень нашего дитяти Тоторбота!» Сказав так, парень зарыдал.

«Что, что сказал ты, паренек?» — вскричал остолбенелый старик. Опомнившись, приказал немедленно поймать с пастбища своего беломордого рыжего быка. Ему в то время уже исполни­лось полных девять десятков лет. Когда он вышел во двор, бык уже был приведен. Сев верхом, поехал.

Доехав до Сэргэлээхского взвоза, старик издал страшный крик, который был слышен на расстоянии 25 верст в доме Омол­лоона, в местности Улуу-Сысыы:

«Эй, девять сыновей чудовища, грозного Омоллоона, где вы попрятались?»

Вплавь переправился на противоположный берег реки. Не до­ходя до того берега, бык чего-то испугался и несколько раз пы­тался повернуть назад. Наконец, сам старик заметил, что в воде плавал труп человека в верхней одежде из лосиной замши, и тотчас же подумал:

«О, мой сынок, Тоторбот! Разве мыслимо, чтобы он умер без того, чтобы не окровавить свою руку!»

Нагнулся и поднял за шиворот плавающий труп, вгляделся пристально и узнал своего собственного сына. Ни одно слово не вылетело из груди, страшное горе сковало его уста. Молча вы­тащил он мертвое тело на берег, подогнул толстую иву и набро­сил на нее труп. Затем, обратив свой взор вверх, в просторное небо, закричал:

«Эй, живущий там, Хара-Суорун-Улуу-Тойон! Не заставляй трогать труп моего дитяти своим шаловливым сыновьям [т. е. во­ронам]! А вы, вороны, если тронете его, знайте, он вашей же плоти, если нападете на него — он вашей же крови!» [т. е. Бо­руллуо и его сын были родней черным воронам по рождению от Улуу-Тойона].

После этого старик заплакал, говоря:

«О, горе мне, что встречаюсь с этими темными злодеями, когда наступившие 90 лет сковали мои руки и ноги! Теперь я узнаю, что значит родить худого человека. Случись это в пору моей мо­лодости, разве лежал бы я в таком виде, не справившись с этими жалкими парнями?»

Поехал дальше. В пору четвертого удоя коров он был уже в Улуу-Сысыы, показались вдали на восточном углу равнины де­вять больших урас. В те времена современные якутские юрты встречались редко, но у Омоллоона была огромная юрта, похожая на большой зарод сена с приметом сбоку. Старик подъехал прямо к правому углу, сошел с быка и, заложив ручку бычьей нагайки под матицу, приподнял все три ряда потолка. Взглянул внутрь: все восемь сыновей Омоллоона были заняты изготовлением стрел. У одних уже стрел был полон колчан, у других — половина. Их отец, старик Омоллоон, сидя перед камельком, грел спину и говорил:

«Парни, меня почему-то одолевают дурные предчувствия. Не вздумали ли вы как-нибудь задеть того моего младшего брата, чудовище? Давеча днем я уловил эхо мощного голоса. Это был не иначе, как крик Боруллуо».

Сыновья возразили:

«Сиди, старик, смирно! Ты, видимо, впал во второе детство? Громкая слава Боруллуо миновала, крепкое острие его рогов мы уже поломали. Если бы даже и пришел к нам старик, которому перевалило за 90 лет, что он может нам сделать? Мы даже успо­коили его сына Тоторбота!»

Как раз к концу этих разговоров явился Боруллуо и, заглянув внутрь юрты, закричал на них громовым голосом:

«Ах вы, такие-сякие, черные псы, о чем вы тут чешете языки? О, мой старший брат, которого я почитал за начальство, славный Омоллоон, выслушай-ка о проделках своих девяти сы­новей: они сидят ведь, погубив единственную мою надежду — сына, который был дорог для меня так же, как темный зрачок моих очей, как верхушка моего сердца. Пришел я с твердым намерением взыскать с них за это злодеяние, не выслушивая ни­каких возражений. Пусть не говорят потом, что старец Боруллуо сгубил их без предупреждения!..»

Но как только протянулась его рука к колчану, все восемь братьев вскочили с сидений, отпрянули к задней стене юрты и, опрокинув наружу пять-шесть плах, выскочили во двор с наме­рением скрыться в лесу... В этот момент стрела, пущенная вер­ной рукой Боруллуо, пронзила насквозь двух из них, а шестеро остальных успели скрыться... Увидев все происходящее, старик домохозяин припал на одно колено и стал умолять:

«О, мой младший брат, остановись, успокойся! Разве недоста­точна полученная тобой расплата? Если так будем уничтожать друг друга, кто унаследует и направит будущую жизнь? Мысль об этом не отвратит ли гнев твой? Мало ли что натворит глу­пость, возможно ли идти до конца по ее стопам? Умоляю и прошу, господин мой младший брат, принять от меня в счет искупления погубленной жизни, для успокоения оскорбленного чувства из скота моего все то, что пасется в семи урочищах. Из них не отберу для себя ни одного осиротелого теленка. Затем, в тех амбарушках и в двух навесах имеются у меня всякие за­пасы и разное имущество. Из них волен ты сам оставить или нет что-либо на мое существование...»

Так упрашивал старик Омоллоон своего брата.

Внял Боруллуо разумной речи брата, подумав о том, что дальнейшая распря не приведет к добру. Шесть убежавших братьев нелегко сдадутся, хотя весьма вероятно, что он и одержит верх над ними. А предложенное имущественное возмещение по­казалось ему приемлемым и разумным. Придя к такому решению, старик, не желая, однако, показать свою слабость, грозно при­крикнул:

«Что за вздор мелешь, где у тебя перечисленное богатство? Стану ли я, дряхлый старик, рыскать и разыскивать твое бо­гатство! Теперь еду домой. Если к завтрашнему дню весь откуп не будет пригнан и привезен ко мне, пожалую к вам вторично с плохими намерениями. Если же вопреки ожиданиям за­поздаете доставлением имущества к завтрашней полуночи, то последует дополнительная дань. Если ты уверен в точном исполнении всех данных обещаний, дай немедленно непререкае­мое свидетельство тому кровью своего пальца на свежесодранной бересте!»

Домохозяин тотчас же исполнил это требование, надрезав свой палец и приложив его к бересте. Взяв обязательство, Бо­руллуо поехал обратно, невзирая на наступившую ночь. Рано утром, когда на востоке едва лишь показался край солнца, доехал он до Сэргэлээхского взвоза. Подняв труп сына, перебросил его поперек быка и привез домой. Подъехав к дверям урасы сына, передал мертвое тело невестке со словами:

«Погляди, что сталось с твоим господином мужем! Надо было ему так посрамиться перед теми слабыми парнями? Омыв начисто все тело, намажьте свежим маслом и оберните в лосиную замшу. Пригласите разбросанный там-сям весь мелкий люд... Будут кушать последнее угощение своего избранного родича. А затем при­личия ради вознесем его на могильный помост!»

Сказав так, старик, заливаясь горькими слезами, поторопился в свой дом...

Паспортные данные те же, что и у текста № 208.

№ 211

Невестка с плачем пошла к свекрови и сказала ей:

«Ваш сынок лежит уже мертвый, идите вытирать и омывать его тело!»

Женщины стали очищать запекшуюся кровь и омывать все тело. Кишки, которые вывалились наружу, вылезшие легкие... водворили на место, все раны зашили шелковой ниткой. Со всех сторон хорошенько намазали тело маслом и, обернув в лосиную замшу, положили на переднюю нару. У него не оказалось гото­вой похоронной одежды, поэтому женщины тотчас же присту­пили к ее изготовлению из дорогой пушнины — рысей, собо­лей и пр.

Уже вечерело. Со дня его смерти прошло около полутора су­ток. Вдруг женщины, занятые около трупа работой, заметили, что покойник подогнул одну ногу и руку, скрещенную на груди, отвел поближе ко рту. Женщины-шитницы в испуге бросились бежать на двор, а мать и жена обратились к умершему с закли­наниями:

«О, наше дитя, зачем вздумал пугать нас? Разве недостаточно того, что мы видели и слышали? Если бы ты умирал от невиди­мой, нечистой силы, то было бы понятно всякое чудодейство, но ведь ты погиб от дневной явной случайности, от мимолетного зла!»

Так говоря, то пятясь назад, то подвигаясь вперед, стояли они в нерешительности перед трупом. Один его глаз открылся и уставился на женщин... В немом взоре было видно желание говорить. Отведенную руку он перевел на грудь и, шевеля паль­цами, указывал как будто на сердце. Наконец, мать-старуха опомнилась и со словами: «Да ведь он, видимо, еще жив, а не злой дух двигает им!» — бросилась обнимать сына.

Крупная слеза с градинку покатилась из глаз его. Одна рука на ощупь была тепловатой. Старуха стала звать невестку, но та пятилась назад, намереваясь бежать. Она сама достала остаток масла, положив в горшочек, растопила его на очаге и сквозь стиснутые зубы начала вливать ему в рот деревянной ложкой. Казалось, что жидкость проходила внутрь. Вечером и ночью ухаживали за ним, подавая пищу. На третий день вече­ром раненый ожил и был в состоянии при поддержке других си­деть на наре. Прохворав полтора года, больной сын поправился настолько, что мог самостоятельно ездить верхом на лошади, а потом и совсем выздоровел.

С тех пор совсем переменился его крутой нрав, ни о ком дурно не отзывался, обидным словом никого не задевал и не бранил. Он потом съездил в Якутск, там крестился и стал княз­цом. Позже окружающее население, говорят, втихомолку име­новало его Саркынньах-Бас [Разбитая Голова]. Его сын Агыыда был головой улуса. Сын последнего, старик Павел, — князцом; Павла сын Тэктэй — князцом. Внук последнего — Василий Антонов.

Паспортные данные те же, что и у текста № 208.

№ 212. Боруллуо и Тоторбот

В древности жил старик Боруллуо, предок Таркайского на­слега, которому уже было 200 лет. Он проживал в местности под названием Ат-Уоппут. Единственного сына его звали Тоторбот. Был у него брат Омоллоон, имевший девять сыновей.

Однажды Тоторбот пригнал к себе лошадей Омоллоона. Де­вять сыновей последнего погнались за ним и в свою очередь угнали всех лошадей Боруллуо. Табунщик последнего рассказал об этом своим хозяевам. Тоторбот тотчас же, вскочив на коня, поскакал следом за сыновьями Омоллоона и догнал их и свой скот у переправы через реку Марху на Сэргэлээхском взвозе. Все табуны уже были переправлены через реку и сами сыновья Омоллоона были на противоположном берегу. Тоторбот с гром­кими криками верхом пустился вплавь через реку. Девять братьев, оборачиваясь назад, стали стрелять. Сначала Тоторботу удавалось уклоняться от летящих стрел, но, когда он только что ступил на берег, в него попали и он упал с коня. Отрезав голову его коня, братья воткнули ее в виде победного трофея на вер­хушку растущей ели. Табунщик Тоторбота, следовавший за своим хозяином, увидев неблагоприятный исход боя, поспешил домой и сообщил об этом отцу Боруллуо.

Старик имел обыкновение ездить верхом только на одном сильном быке. Он приказал тотчас же привести этого быка, сел на него и поехал. Переправившись через Сэргэлээхский взвоз, он увидел на каменистом берегу реки труп своего убитого сына, поднял его и положил на склонившуюся иву. При этом он сказал:

«Эй, Хара-Суорун-Улуу-Тойон! Прошу тебя, присматривай за своими сыновьями и дочерьми [за воронами] и не позволяй им трогать этот труп! Если позволишь дотронуться, буду жаловаться на тебя твоему старшему брату Ала-Тойону!»

Приехал к брату Омоллоону. Тот в это время бранил своих сыновей на чем свет стоит.

Старик Боруллуо обрушился на брата, говоря:

«Твои предерзкие девять сыновей лишили меня единствен­ного сына. Вот я и прикрою твой дым, буду дуть на тлеющие угли твоего пепелища, заставлю испытать мою собственную долю!»

Девять сыновей Омоллоона бросились бежать, но пущенная следом стрела Боруллуо замертво повалила одного из них и ра­нила другого. Остальные убежали. Боруллуо, вернувшись назад, приподнял за