Якутского округа

№ 1 Идэльги-Боотур

В древние, в давно прошедшие годы на речке Сола, что на восточной стороне Лены, как гласит предание, проживал богатый и сильный богатырь. Звали его Идэльги-Боотур. Многочисленной челяди, семьи и родни у него не было. Он имел одного брата по имени Джэгин-Удугуй и единственную дочь, девушку замечатель­ной красоты. Дело было в ту пору, когда эта девушка созрела и стала уже женщиной. Сам же Идэльги был уже на склоне лет. Народная молва слагала ему хвалу и славу еще со дней его ран­ней юности. Его грозное имя наводило страх на весь окружающий люд. Да и сам он думал про себя:

«На сей земле большой и великий — это я!»

В народных сказах говорится о нем:

«Жил он точно пороз-бык, издающий пронзительный рев, точно молодой жеребец, остановившийся в гордой боевой позе, ибо он не имел равных соперников и ублажаем был славой в един­ственном числе».

Вот почему весь окрестный мелкий люд обходил его жилье сторонкой, как если бы оно было лиственничным деревом, на ко­тором шаманы, водрузив перекрестный куочай [палка в сажень длиною в виде стрелы], подвесили шкуру скотины, заколотой в дар злокозненным абаасыларам. Когда кто-либо из именитых главарей дальних населенных речек присылал к нему сватов, Идэльги-Боотур неизменно ответствовал отказом, добавляя при этом:

«В чем и в каком отношении они смеют равняться с моей до­черью?»

У Идэльги-Боотура был ближайший сосед, живший на землях теперешних мельжехсинцев, по имени Кюндю, человек богатый и в той же мере родовитый, хотя и не славен был он своей мощью.

В один злополучный день этот-то Кюндю прибыл к Идэльги-Боотуру и намекнул о своем желании породниться с ним. Такое по­ведение соседа Идэльги понял как явное и тяжелое оскорбление.

«Как, ты дерзаешь просить руки моей дочери, не подумав прежде о том, в каком же отношении ты можешь равняться со мною? " - в сильном гневе воскликнул он и, всячески выругав, выгнал Кюндю из дому. Последний, не издав в ответ ни единого звука, вышел и пошел восвояси. Идэльги был человек крутого и дурного нрава. Оставшись один и продолжая гневаться, он рас­суждал:

«Ах, этакий мерзавец этот Кюндю! Подумайте только, чем же он равен мне, что вдруг осмелился просить мою дочь? Может ли он равняться со мною по родовитости и происхождению? Да и по видимой наружности чета ли он моей дочери? По силе и удали также не мог бы он стать со мною рядом. Достойны удивления его собственные думы, когда он шел породниться со мною. Или вздумалось ему унижать мое достоинство в расчете на наступаю­щую старость, слабеющую удаль, отсутствие потомства и челяди? Неужели все это уже умалило мою честь и создало такое стесни­тельное положение?»

Еще пуще вскипел он гневом. Тотчас же, вскочив на оседлан­ную кобылицу, поскакал следом за Кюндю. Тот хотя и жил не­далеко, но Идэльги не удалось нагнать его в пути. Приехал к местожительству Кюндю. Была летняя пора, люди жили в бере­стяной урасе. Заглянул в шатер, но хозяина там не оказалось. Подумав про себя, что злодей успел спрятаться, вышел и, сев на ло­шадь, поехал было обратно. Кобылица под ним была с куцым хво­стом. Едучи, он не переставал оборачиваться. Вдруг, когда Идэльги подъезжал к опушке ближайшего леса, в дымовое отвер­стие урасы высунулась чья-то голова. У Идэльги лук был на из­готовке. Прицелившись сквозь покрышку шатра, выпустил одну стрелу. Человек тотчас же исчез.

«Ага, попал-таки!» — подумал он про себя. Приехав обратно, видит уже мертвое тело, лежащее посередине шатра, опрокину­тое на спину. Стрела угодила как раз в черную печень.

«Этакое ничтожество, получил-таки заслуженное, на что на­просился сам!»

И был он рад. Этот случай еще больше нагнал страх на людей, и никто уже больше не решался свататься к дочери Идэльги.

Однажды утром, когда дочь, подоив кобылиц, грелась около шестка, Идэльги заметил, что она стала брюхатой. Вне себя от гнева он подозвал ее к себе. С палкой в руках стал допрашивать, когда, как и от кого она могла забеременеть. Дочь перед отцом держала такую речь:

«Я не сумею даже и сказать, от кого я сделалась беременной. Однажды утром, когда ходила за кобылицами, повстречался со мною всадник на лошади безукоризненно белой масти. Шапка на нем была из собольих шкур. Выглядел он весьма нарядным и знатным. Подъехав ко мне ближе, он поздоровался и спросил, но я ли буду именитая красавица, дочь Идэльги-Боотура. Я ответила утвердительно и в свою очередь справилась, с кем имею дело и как его зовут и величают.

«Для тебя я человек неведомый, из дальних краев. Приехал, имея одно на примете: уловил молву о твоей красоте, о твоем славимом имени. Согласна ли ты быть моею женою?»

«Стоя здесь посреди поля, что я могла бы ответить на такой вопрос? Спроси отца, породившего меня, побеседуй с ним. Если он даст согласие, тогда будет видно», — ответила я. Он вторично задал вопрос:

«А если отец изъявит согласие, ты сама что имеешь против того чтобы выйти замуж за меня?»

«Если отец одобрит, то думаю, что не будет возражений и с моей стороны».

Услышав это, он добавил:

«Следовательно, очень скоро будем мы с тобой мужем и же­ной. Вот сейчас же я приеду к твоему отцу и сделаю предложе­ние. Старец, услышав мое имя, наверное согласится».

С этими словами, подъехав ко мне вплотную, он притянул было меня к себе и, припоминаю, поцеловал. И в этот самый миг у меня в ушах раздался шум и я потеряла сознание. Что прои­зошло дальше со мной, не помню. Когда же пришла в себя, заме­тила, что лежала на земле, утратив стыд. А он, достигнув того, чего хотел, уже вставал. Я говорю ему:

«Как это ты мог так бесчестно поступить со мною, за что так обидел? Ты должен теперь же видеться с моим отцом!»

Он на это возразил:

«У меня нет никакой надобности встречаться с твоим отцом. Цель, ради чего я прибыл, уже достигнута, а иных намерений у меня и не было. Наша встреча не будет без последствий. Ты уже забеременела. В грядущий год ты родишь мальчика, который, не ведая болезни и смерти, вырастет. Вот что дало тебе мое со­прикосновение. Знамением моего ребенка будет родимое пятно темного цвета величиной с лист березы на плоскости правой ло­патки. Он станет человеком, имя которого всуе не произносят, и будет он предком и людей и скота. Дайте ему имя Аба-Уос-Джоргоо».

«Содеянное тобою отец не может не узнать. А, узнав, он не оставит меня в живых. Увези с собой, пусть он возьмет меня там, где настигнет. Как говорится, пока топор падает, полено отды­хает!» — попробовала сказать я.

«Нет, дети здешних мест, возросшие на молоке и сливках, не в силах добраться до моей родины. Она для вас недосягаемо да­лека».

«Что это за дальний край, недоступный для людей? Скажи тогда, кто ты таков?»

“Зачем тебе знать мое имя, это породит напрасные страхи".

«Мне теперь не житье, отец вытянет душу. Должна же я знать, от кого я так терплю. Хоть в этом сознании буду иметь малое утешение. Уезжай, сообщив свое имя!»

" Я - сын верхних [небесных] демонов, младший и любимый сын " Имеющий конный скот вороной масти», имя мое — Одургаччылаах. По утрам и вечерам отроки-воины, подобные вольным журавлям, поднявшись в пору жгучих морозов на высокие свет­лые холмы, распевали песни о тебе. Эхо их голосов, похожее на звон меднозвучных бубенцов, донеслось до вершины небес и за­пало в мой мозг. Потому-то ради твоего громкого имени и слави­мой красоты спустился я на землю. Про мои деяния скрывать тебе не следует. Обо всем, что случилось, расскажи почтенному отцу-повелителю. Оп не причинит тебе вреда. Я высокочтимых людей потомок, сановитых людей отпрыск. Делаю визит зятя, тот, кто вправе был сделать. А теперь прощай!»

Сказав так, он стал садиться на коня и исчез в тот же миг».

Отцу показалось, что рассказ дочери был искренен и прав­див.

«Да, все это могло и быть. И если, как говоришь ты, родится сын с родимым пятном на указанном месте, то я не трону тебя и пальцем. Но если в поисках мужчины ты соединилась с каким- нибудь охотником иль рыбаком и родишь ребенка не описанных тобою примет, тогда бойся меня!»

И с тех пор, не коря и не порицая дочь, он стал выжидать вре­мени ее родов.

В урочный момент она принесла мальчика с темным родимым пятном на правой лопатке, которое было похоже на прилеплен­ный лист березы. Старик, говорят, был чрезвычайно рад.

«Разве кто из смертных мог бы осмелиться прикоснуться к моей дочери! Значит, правда, что навестил ее тот самый, сын верхних...»

С большой любовью и заботой они воспитали ребенка. Со­гласно желанию его небесного отца дали ему имя — Аба-Уос- Джоргоо. Рассказывают, вышел из него прекрасный муж.

Местожительство Идэльги-Боотура было в елани под назва­нием Ньуоргаайы, в ее западной оконечности. Сам Идэльги уже постарел и потерял свежесть своих сил.

В эту пору он однажды пришел на поляну, которая была на южной стороне обитаемой им елани, и, желая проверить свою удаль, прошелся поперек той поляны прыжками «ыстанга». Ши­рину поляны он покрыл девятнадцатью прыжками. Возвратив­шись домой, он подозвал к себе внука и брата Джэгин-Удугуя и держал перед ними такую речь:

«Детушки мои! Оказывается, я уже постарел и потерял свою резвость. Отныне, по-видимому, предстоит мне жалкая участь — не справляться даже с делом естественной надобности. Бывало, в старину, в пору моей зрелости и полноты сил, южную, знаете, поляну нашей елани покрывал поперек девятью прыжками. А вот сегодня едва прошел девятнадцатью.

Подобно дрянным и жалким людям но желаю я умирать, дойдя до изнеможения и валяясь в своей собственной нечисти! Мое заветное желание, чтобы вы теперь же покончили мои счеты с жизнью!»

Тогда же он созвал всю свою родню и устроил богатое угоще­ние. Ели и пили вдоволь. Вели самые заветные и задушевные беседы. В заключение, высказав свои предсмертные слова и желания он простился со всей родней, людьми и родною страною.

Амогильная яма уже была готова. Говорят, Идэльги приказал оседлать своего коня и от дома до могилы проехал верхом с видом человека отправляющегося в дальний путь. У самого края мо­гильной ямы он стал на колени. Внук и брат развязали тетиву с его лука и, обернув ее вокруг его шеи, начали тянуть в обе сто­роны изо всех сил. Рассказывают, Идэльги, падая на землю, ус­пел лишь сказать.

«О как прекрасны свет и сияние моего белого солнышка!»

Похоронили покойника, а коня его тут же закололи для уго­щения собравшегося на тризну народа.

Таяхов Дмитрий Данилович, 71 года, наслега Чалга Мегинского улуса. Декабрь 1923 г.

Предание записано по-якутски со слов сказителя И. И. Сергеевым.