Так уходят люди, так оживают их миры.

Это был обычный осенний день. Таких в моей жизни было множество. И все эти дни – как одна рубленая рана на теле мертвеца, не зажившая, но уже и не истекающая кровью, вновь и вновь напоминающая холодной ноющей болью об уходящем прошлом, о надвигающемся безумии – психопатическое предчувствие серой бесконечной равнины НИЧТО.

Я не смотрю уже больше на монитор. Я смотрю через сигаретный дым, болезненным тленом сочащийся сквозь пальцы вверх, и после – вниз, вместе с тонкой нитью сознания, вокруг меня, все равно попадая в прокуренные легкие. Слабеющий туман пиявок-водоворотов воспоминаний, где каждый виток - непрожитая жизнь, ситуация, что-то не понятое, не прочувствованное. Дань палачу – времени в сером одеянии слабости. Сколь много раз на новом жизненном витке давал я себе слово меняться. Все тщетно.

Идут годы. И снова осень, свет настольной лампы, пронизывающий причудливые клубы сигаретного дыма, отражающегося от горячей влажной поверхности кофейного глаза – взгляда в мое надсадно бьющееся сердце, в этот странный мир. Все то же. Хруст в суставах, обжигающее прикосновение к горячему бокалу и застывший взгляд. Там, за окном – дождь и легкий холодок, воспринимаемый скорее интуитивно, тот самый – подступающий к самому сердцу, парализующий, временами даже внушающий безотчетный страх за будущее. Оцепенение.

Длинные струи - какой-то сюрреальный проволочный дождь - впиваются в землю, надвигая все ниже и ниже серое ядовитое варево туч. Бешеная пляска деревьев, в безумных пароксизмах пытающихся отбиться от роя жалящих капель, ведь каждый новый удар – это еще одно мгновение, рождение предвосхищения грядущего листопада и зимней тоски. Все сильнее. Оцепенение.

Что происходит в такие моменты со временем, с рассудком? Что исчезает? Что расступается? Все принципы летят в помойную яму…

Интуитивно чувствую свою беззащитность перед сегодняшним дождем – он разбередил рану, порвав и перепутав тонкие гармоничные сплетения воспоминаний и отношений к прошлым граням, шипам, мелким камешкам на раскаленном асфальте под босыми ногами – все те штришки-шрамики, складывающиеся под рукой неизвестного мастера шрамирования в эзотерический узор с каким-то своим скрытым смыслом, сарказмом и причудливым ощущением прикосновения к такой коже. Полощутся на холодном ветру рваные нити, все же пытаясь жить, оплетая еле заметно сознание. Вот вспышкой они вонзились в мозг, заставив расступиться окружающее…

Уж не знаю почему, но уже несколько лет при малейшем напоминании или какой-либо неясной ассоциации появляется одна и та же картинка, стоит лишь сделать небольшое умственное усилие. 26 июля 1998 года, деревня Мойка. Галерея эскапистов из Клуба Ролевых Игр, пожиратели фэнтезийных реалий, создатели альтернативных миров и потребители странного сорта романтики – молодые бездельники, одним словом. Тогда я, помнится, не спал около трех суток, днем участвуя в игре, а ночью поглощая невероятные количества спиртных напитков в таком же невероятном смешении. И была ОНА, затмившая тогда всех женщин мира, в моем воспоминании спящая на черном плаще посредине большой поляны. Я, затаенно наблюдающий за пульсацией сонной артерии, любующийся мелкими радужными капельками влаги на гладкой коже, восхищающийся случайными и причудливыми брызгами каштановых волос на зеленую траву – блеск и какая-то отдельная полузмеиная жизнь каждого локона в соединении со сверкающей мощной силой водопада. Взгляд в чистое небо, и все уходит… В полу сон, в полу явь…

***

Меня, можно сказать, преследует это видение. Прямо сейчас, полуприкрыв глаза я отчетливо вижу ее. Кажется, я даже слышу звуки, издаваемые насекомыми, и чувствую запахи: нагретой полуденным солнцем кожи, аромат ее духов на расстоянии метра, примятой травы и дым костра вдалеке, где собрались наши товарищи ролевики, - часть которых недавно проснулась, и те, кто и не думал еще о сне. Я напишу все это. Все, что хочу, чтобы ТЫ увидела, узнала, поняла. Не так уж много времени мне отвел ОН, - рожденный нашей фантазией (провидением?), чтобы расстаться с последним, что удерживает меня здесь. А может, эти строки и не суждено увидеть именно тебе. Может, кто-то другой по прихоти судьбы получит эти листы. Но знай одно: я любил тебя, как ни одну женщину, и с этим чувством я ухожу. Ты спросишь: о чем это он говорит? Это его очередные эскапады? Поверь, нет. Не на этот раз. Прочти, и ты все поймешь.

***

Как мы познакомились? О, это было, на мой взгляд, довольно интересно. С долей юмора, с долей романтики и, возможно, некоторой взаимной неприязни. Я помню бессонную ночь с 22 августа на 23, 1997 года. Была у меня раньше привычка не спать перед игрой, – я имею в виду ролевой. Ночью я мог спокойно сидеть на балконе, пить кофе бокал за бокалом, любоваться звездами, слушать шорохи листьев и писать стихи. Утром встретить восход, отражающийся от больших заводских окон напротив, собрать рюкзак и в таком романтическом настроении ехать на игру. О, я помню удивленные взгляды редких утренних пассажиров автобуса в ответ на появление странно одетого длинноволосого молодого человека с рюкзаком и палаткой. Помню радостное будоражащее предощущение игры, становящееся сильнее пропорционально сокращавшемуся расстоянию и входящим в автобус ролевикам. А их легко узнать по торчащим из рюкзаков и сумок палкам, имитирующим мечи.

Описываемые события перед игрой и события последующие происходили на конечной маршрута номер 9, и дальше через поля, где-то минутах в 40-50 ходьбы. Так вот, выхожу я на остановку вместе с другими людьми, где мы должны были дожидаться мастера игры – так сказать, распорядителя и властелина судеб ролевиков. А меня тем временем слегка «подпирало», кто понимает о возникающих изменениях в сознании вследствие суток бессонницы и некоторого количества пива. И вот вижу я, как из следующего автобуса в числе прочих выходят две девушки. Я в то время был довольно-таки малообщительным человеком, предпочитая наблюдать со стороны. Подруги эти, как я заметил, вели себя слегка экзальтированно, слегка надменно и в тоже время мило и подкупающе-просто. Но, в общем-то, не это тогда привлекло мое внимание, а их огромные мечи, едва ли не с них самих ростом. Представители орочьей команды, полу мифические дамы-воительницы – Аня и Даша. Умора, скажу я вам.

- А знаете, девушки, о чем говорят ваши мечи? – примерно так я обратился к ним в то утро.

- О чем же, позвольте узнать? – Узоры пафоса на лице, гордые позы и косые взгляды в мою сторону. Мол, а это что за волосатый и очкастый выскочка-умник?

- О вашем гипертрофированном чувстве собственного достоинства, - ответил я и направился в ларек за еще одной бутылочкой пива. Возможно, что мы и перекинулись парой-другой фраз, это не суть. Главное, что я попал тогда в точку. Но их злобное фырканье выражало несомненный протест с такой оценкой.

И была игра. А я, стоит заметить, был королем. И я очень не любил волколаков, я любил на них охотиться. Аня с Дашей, как не трудно догадаться, ими и были. Случай на остановке, надо полагать, любви ко мне им не добавил. Но так уж получилось, что какие-то там повстанцы меня свергли, хотя я был добрым и мудрым правителем, - мне перерезала горло моя наложница. Время-то уже близилось к полуночи, в небе ярко светила полная луна. Всех игроков куда-то сдуло, остались у костра лишь я, да еще два человека, - мы занимались макаронами с тушенкой. А при свете гаснущего костра и еще слегка красноватой луны у горизонта, над лесом сделать это было не просто. Помню, что примерно половина макарон оказалась в результате в костре. И мы решили побродить по полям, по лесам, на народ посмотреть.

Закутался я в одеяло, и мы пошли. А дорога как раз проходила через поле, заросшее травой высотой примерно по пояс. Идем, луна светит. И вдруг вижу: что-то большее и темное в траве напротив, вроде теленка или очень большой собаки. Была у меня мысль, что забрела какая-то животина с деревни. Ну, я и говорю:

- Есть тут кто, или насрано?

Это «что-то» вдруг выпрямляется во весь рост и орет. Мы от неожиданности тоже орем, причем я почему-то распахиваю одеяло, словно собираюсь улететь. Происходит неожиданное: с не менее дикими криками из травы подальше, метрах в пяти, вскакивают люди (они же волколаки) и … начинают ломиться в сторону леса.

- Ельцин, мы тебя еще достанем! – кричат они.

- Волколаки – мокрые собаки, - летит им вслед пополам с гомерическим хохотом. Ох, и повеселились мы тогда!

Была еще пара стычек той ночью, с такими же примерно криками и хохотом. Тогда волколаки окрасили себя несмываемой славой…

Прошло какое-то время – что-то около недели, и наступил день знаний (не знаю точно, с большой буквы или нет?). Решено было его дружно отметить в компании товарищей ролевиков. Купили мы алкоголя и выбрались на Тарасовец (приток Волхова, если кто вдруг не знает). Почему мой взгляд тогда останавливался на Даше, не знаю? Тогда, видимо, это был просто безобидный интерес к новым людям, довольно милым, на самом деле. Но мы тогда не общались по причине банальной: к Дарье проявлял повышенный интерес некий Язь, так что я сделал простой вывод – она не свободна. Но это не суть.

А вот факт нашего первого общения. Это случилось по дороге домой. Она сама подошла ко мне, и мы с большим удовольствием и смехом повспоминали тот самый случай на поле. Это уже потом я узнал о рецензии своего рода, которую дала Аня Даше, с которой я как-то быстрее нашел общий язык. Типа: иди и пообщайся, Ельцин прикольный. Да, любезные мои, империи начинаются с камня. Потом мы были уже в городе. Дашу пошел провожать Язь, мы же все цыгане-дружною-толпой двинулись к Руслану, кажется, продолжать банкет и ночевать. Но запала она мне в голову, хоть тресни.

*

Не исключено, что прошла еще одна неделя. Настал день 6 сентября. Выходной день, слава и хвала! Ведь все это помню, в отличие от недели учебы! День мой прекрасный начался с пары кружечек пива в Кирьюше сотоварищи, последующим походом к Мэлу (он же Артем Ланин, друг и соратник по ролевому движению) и решением мощного «зависалова» в том же Кирьюше, но уже в компании орков, среди которых, догадайтесь с трех раз, были и Аня с Дашей…

Ну, что тут говорить? Пиво? Было. Пицца, помнится, была. И еще несколько комплиментов девушкам. Апофеоз: мы решаем идти к Мэлу. Водка и дэнжин (*), кто понимает, о чем я! Увы, конечно, но дэнжин не состоялся по причине пункта первого – водка. Зато к тому времени началась передача на НТВ «Про ЭТО». И кто-то решил: а давайте устроим свою передачу, блиц-опросник, блин, игры в откровенность.

Я могу сейчас многое попытаться вспомнить или нагнать отсебятины в погоне за диалогами, признаниями и стройным развитием сюжета – в баню! Зато я четко помню ее голову на своих коленях, и то, как я гладил ее волосы. Сильно сомневаюсь, чтобы я думал о чем-либо ином. «Про ЭТО» и «Про ТО» были далеки от меня, как детородные органы неандертальца от Беты-Сириуса. И я провожал ее рано утром домой. Мы держались почему-то за руки, словно влюбленные, и шли, не очень-то обращая внимание на лужи и накрапывающий дождь. О, ее руки! С тонкими длинными пальцами, гибкими и сильными, – наверное, она могла бы стать хорошей пианисткой, если бы пошла учиться после музыкальной школы дальше. Прощай сегодня, милая Даша, далекая и недоступная! Мы увидимся снова, я знаю…

*

Еще одна незаметная неделя учебы в медицинском колледже, серая и незаметная. Предметы клинической медицины, предметы непосредственно по профессии, практика и больницы, больницы, больницы. Чушь собачья! Я ждал выходных по простой и понятной причине: мы договорились все снова встретиться у Мэла, благо квартира опять свободна. Там будет ОНА! – во мне все кричало и ликовало.

Всем поэтам (или тем, кто склонен считать себя таковыми), видать, приходится пройти сквозь очищающее пламя страсти. Спроси меня сейчас: ты хотел бы что-либо изменить в своем прошлом? И я отвечу: нет! Я искренне рад сейчас понимать сколь сильно могу любить, даже тогда, когда любовь отвергается и подвергается тысяче сомнений. В этом пламени сгорело не мало моей глупости. Это время сокрушения идолов. Время прямо взглянуть в глаза и сказать спустя годы, испытания и проверки: я не растерял себя, сохранив на алтаре вечно не затухающий рубиновый осколок огня. В твоих силах было – поверить, понять, всего один шаг сделать навстречу, но ты предпочла находиться в лабиринте сомнений, из которого нет выхода.

Как были мы молоды тогда! Это время, что отбирает в нашу эпоху, наверное, год за два! Или это болезнь, о которой предупреждали? Боже, психопат на психопате! Как мы так подобрались? Выпивка, рок, философия – самосад из керамического горшочка – нас волновали только мировые проблемы, мы не думали о себе, о душе, нас привлекала глобальность, и мыслили на кухнях в категории сверхтяжелого веса – вселенные тухли, как спички! Макрокосм. Отражение. В блеске стекол очков, из-под воспаленных глаз сочилось соучастие всем утопистам, идеалистам, нонконформистам, квиетистам (**) и прочим и прочим. Микрокосм. Под музыку мейстерзингеров (***) росли горки полусожженных спичек и недокуренных сигарет. Благословенное сочетание опустевших бутылок из-под пива, портвейна и водки! И вдруг бывает усталость от разговоров, от алкоголя, от докуриваемой за вечер второй пачки сигарет, или просто усталость…

Я вышел с кухни, оставив товарищей дальше решать глобальные проблемы современности, и направился к пьющим за общим столом. Вскоре за мной потянулись остальные кухонные «заседатели». Еще немного выпить, и, пожалуй, можно вернуться в строй. Но, увы, на меня опустилась беспросветная мгла – я начал выпадать из реальности, чему в немалой степени способствовали ее глаза с таинственными огнями то ли интереса, то ли некого поддразнивания. И как обычно со мной бывало в такие состояния, пришло вдохновение от Эрато – лично, точно, срочно. Убейте меня, если я вспомню сейчас, о чем писал в те минуты! Она сидела почти рядом, лишая меня кислорода, лишая последней надежды выплыть наружу из омута разгорающейся всепоглощающей страсти, разгорающейся безо всякого моего участия, уверяю.

Тяжелый сон, тяжелый и алкогольный. Разрыв памяти… Еще несколько доз водки, и вот уже она сидит напротив, глядя на меня своим «звездным» взглядом, небрежно тонкими пальцами теребя сережку в правом ухе.

- Что ты писал, Ельцин? – спрашивает.

- Мысли, – отвечаю лаконично. Дать ей почитать свеже нагаженное стихотворение? Выше моих скромных сил!

«И что ты надумал?» – Это уже надпись на листке бумаги. Уши нам ни к чему.

«Ты очень-очень красива».

«Спасибо, но я не очень люблю грубую лесть». – Вот тут она очень полно выразила себя, это я понял позднее.

«Грубая лесть? Ты меня обижаешь! Я говорю, что вижу. И уж поверь…». – А вот здесь весь я, слуга покорный, поэт, задира и паяц.

«Видишь третьим глазом?»

«Понимаешь, мои глаза в повседневности видят только мрак. И если я вдруг чувствую такую красоту, то…»

- Ельцин, хватит калякать записульки. Давай-ка лучше бахнем! – Кто-то сует мне в руку стакан с пивом.

- Извини, Даша, - говорю. А сам пью. Да оно и к лучшему. Мысль скудела пропорционально подступающим к нервным центрам градусам. К тому же эта самая записка осела у меня, прервавшись на таинственном «то»…

Вскоре конкретно громыхнуло. По стеклам забарабанил дождь, засверкали молнии. Для пьяной компании, уже тронутой легкой гнильцой, лучшего подарка не придумать. Все выбежали на балкон, под навес. Веселье мрачной красоты, во вспышках молний мы словно бы летели на фантастическом корабле, захлебываясь от дикого восторга, от первобытного противопоставления себя стихии. Сбивающие дыхание порывы шквального ветра, пригоршни холодных капель в лицо и потрясающе четкая близость девушки, один взгляд которой бросает в дрожь. К черту все! Я целую ее шею, плечи, просто касаюсь кожи, медленно умирая.

И после несколько жадных глотков из ладоней, полных сладкой дождевой влаги… Мучительная головная боль, сводящая с ума. Как сквозь вату доносятся чьи-то голоса, а мне плевать на них, мне плевать на алкоголь, и мне плевать, что вокруг – темнота, а все спят…

Я сижу на балконе, подставив воспаленное горячее лицо прохладному осеннему ветру, доносящему до меня хоть какую-то свежесть.

- Ельцин, ты тут что, ночевать собрался? – спрашивает меня Аня, слегка дотронувшись до плеча.

- Да нет, а что? – Я обернулся к ней и внимательно посмотрел. – А вообще, у меня дико болит голова. Да я еще по дури принял «ацетилсалициловую», а такое дело с алкоголем не очень.

- Короче, иди спать к нам, нечего тут мерзнуть.

Мы плыли в музыке дождя, иногда засыпая, перебрасываясь мало что значащими фразами, прикасаясь друг к другу – я и Даша. А рядом спали Аня и Артем. Я забыл уже про головную боль, целиком поглощенный впечатлениями вечера и ночи, - я словно бы держал в руках редкий и хрупкий цветок, наслаждаясь его запахом и видом.

Серые проблески дождливого утра, легкий холодок от окна, покрытого мутными разводами, как будто оставшимися от прикосновения влажных из-за слез ладоней великана, разглядывающего происходящее на пятом этаже…

- Ельцин, ты такой здоровский, - говорит она, слегка приподнявшись. И эта фраза прошла со мной сквозь все эти годы, напоминая о возможных светлых началах и о трагических концах. Парадокс. Почему-то всегда юношеские устремления оказываются настолько далекими от реальности, что спустя значительное время хочется хохотать и биться головой о стену. Да, именно биться. И хохотать, хохотать, хохотать. О, милостивая судьба, да пребудут с тобой многие и многие благодарности многих безумцев, к коим стоит причислить всякого бедолагу, несчастно влюбленного в свой надуманный идеал. М-да, так бывает. В какой-то степени это относится и ко мне. Ну вот, пошел с самим собой на компромисс. А, в баню все это! Мы любим, как можем. Мы горим в осенней ночи ярче тысячи фонарей, и свет этот проходит сквозь темноту чьего-то мутного сознания, но для вас это всего лишь досадная помеха, не более. Наша жизнь, наша любовь, наше отчаяние, наши устремления – для вас не больше чем пафос, надуманная чепуха, ложь и самообман! Мы были…

И утром сквозь дождь, держась за руки, не обращая внимания на многочисленные лужи, мы шли домой.

А после – возвращение домой в эйфории. Немного смеха над серыми лицами редких прохожих. Обрывочный похмельный сон. Воспоминания. Воспоминания…

***

А помнишь вечер 24 сентября? Хорошие, в общем-то, были времена. Запойные часы осенних прогулок под черным зонтом с бутылкой вина в руке. Рассеянный свет фонарей, отдаленные от центра районы и разговоры, разговоры…

- Я думала ты знаешь, - вспышкой слова вбиваются в сознание, заставляя дрожать от четкости факта: есть другой.

Жалость? Шутка? Подачка? Нежный поцелуй возле вечного огня, несколько пафосных жестов и несколько фраз. С чьей-то умелой подачи игра началась, чтобы осыпать блестками фантасмагорий: открытия, встречи, стихи, признания, жесты. Все обрушилось на хрупкие плечи поэта. Муза манила вечной тоской и ожиданием счастья. Надежда читалась в раскрытых глазах – звездный взгляд под луной, до предела открыто и честно. Водопады ресниц, несколько злых и бешеных слез – радугами, стремительные поцелуи твоих влажных глаз.

- Ты нужна мне, не уходи…

Мчатся мимо потоки машин. Эхом тают в ушах шорохи шин по мокрому асфальту. Вереницы прохожих – серая безликая масса, лишь несколько безучастных взглядов в мою сторону. Так падает из в миг ослабевшей руки роза и стремительно налетевший ветер треплет уже мертвые лепестки, а дождь гасит горячий пепел сигареты в замерзших пальцах. Дым уходит в небо, сделав несколько прощальных жестов под светом фонаря. И все так же противно моросит дождь… Все так же…

***

Болезненной вспышкой исчез год, за который много что произошло, и чего не очень-то хочется вспоминать. Игра затянулась. Но мне приятно сейчас вспомнить одну знаменательную ночь.

Собственно, это было на игре. 1998 год, ночь с 25 на 26 июля, деревня Мойка. Я оставлю в покое всю поэтику, все равно это описывалось уже не раз в некоторых ранних произведениях. Помню, она сидела у реки возле хижины на берегу, построенной для каких-то игровых нужд. Я подошел к ней, и мы о чем-то заговорили. Странная ночная тайна. Я до сих пор не могу понять, как родился этот странный и причудливый образ Человека-Мыши. Впрочем, родился ли? Или просто пришел? Но почему к нам? Или есть какая-то связь между ним и подобными нам людьми? Не знаю.

Проходило время. Трава на поляне, где спала на черном плаще Даша, давно завяла. Но жил образ на страницах моих рассказов, обретая вполне конкретные черты. У Человека-Мыши появилась компания. И он незримо наблюдал за нами.

И был ноябрьский вечер, послуживший несколько позднее рождению «Взгляду снаружи…». Снова рекой лилось вино, звучали признания с моей стороны – бесполезные и усталые, как и все вокруг… Снова – неверие в мои чувства. Снова – болезненное расставание. И я стою у подъезда, нервно прикуривая сигарету от дрожащего пламени спички.

- Извините, огонька не найдется? – раздался вдруг чей-то голос.

Я автоматически протягиваю в сторону голоса еще не потухнувшую спичку и вижу к своему изумлению нечеловеческое лицо. Сигарета незнакомца на мгновение вспыхнула розочкой пламени, высветив блестящие маленькие черные глаза, мышиные усики, мордочку…

- Привет, - произносит Человек-Мышь. – Не ждал? Ну-ну, оно и понятно. Никто не ждет, в общем-то, я уже привык.

Я молча курю, тщетно пытаясь хоть краем сознания схватить ускользающую реальность.

- А я, в общем-то, за тобой, - говорит он и грустно как-то усмехается. – Твое время кончилось.

- В каком смысле?

- Жизнь не удается. Сотворенный мир перерастает творца, становясь его единственной отдушиной. И после он уже не может существовать без него. Мы ждем тебя.

- Это что, шутка? – недоумеваю я.

- Да нет, не шутка. Ты еще поймешь. Тебе, в общем-то, отпускается время. До мая следующего года. В определенный день ты вспомнишь наш разговор и придешь на то самое место, где вы гуляли с Дашей в начале мая этого года. - Человек-Мышь докурил сигарету и выбросил окурок в лужу.

- А у меня есть выбор?

- Выбор? – Он грустно улыбнулся. – Не думаю. Прощай…

Я пожал протянутую руку в черной кожаной перчатке.

- До встречи…

- Да, до встречи. И еще: никому не слова, само собой.

Я долго смотрел на удаляющуюся фигуру в долгополой шляпе и постепенно начинал понимать правдивость его слов.

***

Итак, время, отпущенное мне, прошло. И я ухожу. Прощай, Даша. Надеюсь, ты будешь помнить меня такого, какой я был в те времена. Любящего и немного нелепого со своими запарами…

Прошло столько много времени, и ничего не изменилось. Были другие люди, лица, события, но все равно мое сердце омывала невидимая струя из прошлого. Вся повседневность пронизана какой-то ненастоящестью, словно по привычке играешь давнюю роль, а сам спишь и грезишь, пребывая сознанием в другом мире. Да, в том самом.

Теперь уже я понял все. Мне невозможно быть здесь – мир давит, заставляя прогибаться, а однажды я просто-напросто порвусь серыми лоскутами, обрывками пустой оболочки. Какой-то внутренний стержень исчез вместе с затихающими шагами Человека-Мыши. Он был прав: я должен уйти, и я твердо знаю, что для того мира не хватает меня. И еще: я твердо знаю, кто будет ждать меня там. О, я вижу уже тропинку, взбегающую на зеленый холм, на вершине которого растет огромное дерево. Будет свежайший ветер играть с его листвой, и будет шуметь высокая трава, не давая тебе услышать мои шаги. Я вижу: ты сидишь, прислонившись к шершавому стволу – ветер играет с прядями волос – и смотришь вниз, где танцуют наши друзья. Я кладу руки на твои плечи, и ты сразу понимаешь, что это я.

- Я все-таки ушел оттуда, - говорю я, присаживаясь рядом.

- Я ждала тебя, - она берет меня за руку и увлекает вниз. – Пойдем, праздник только начинается.

И все растворяется, ибо прошлого нет.

Знай: так уходят люди, и так оживают их миры…

2 мая …. года.

* - происхождение этого термина мне не известно. В ролевом движении так принято обозначать домашние настольные игры, как правило, основанные на фантазии мастера и проходящие больше на словах.

** - 1) в 17 веке мистическое учение. 2) безучастное, пассивное отношение к окружающей жизни.

*** - средневековые немецкие поэты и певцы из городских жителей.