Надо же, какой был у нас правитель! – послышались восхищенные голоса.

Студенты, все как один, так дружно кинулись смотреть, что же там на другой стороне, что плита угрожающе пошатнулась. Хорошо, сельские мужчины были опытнее в таких делах, остались на месте, иначе плита бы всей тяжестью рухнула назад, и, как опасался Владимир Всеволодович, не миновать беде, причем, не только с плитой…

Только после того, как плиту основательно установили на месте и даже подкрепили, двумя подпорками из стволов березок, академик первым обошел ее, взглянул и с восхищением покачал головой:

- Это – самая лучшая находка за все время моей археологической жизни!..

На мраморной плите, перед ним во всем своем великолепии раскрывалась почти полностью сохранившаяся мозаика. Ствол и листья дерева, цветы, бабочки, птицы, какое-то особенное, неземное солнце… Все это было в основном фрагментами, - там птичье перышко, тут часть грозди винограда, здесь причудливо извивающаяся ветвь, но перед опытным взглядом академика сразу слилось в единую картину…

- Ты… видишь? – чуть слышно окликнул он Валентина.

- Да - райские кущи… - тоже, как завороженный глядя на плиту, кивнул тот.

- Конечно… - улыбнулся Владимир Всеволодович и, не без труда отрывая повлажневших глаз от мозаики, обернулся к стоявшим за его спиной людям:

- Ну, поняли, наконец, что такое полная гармония?

И улыбка медленно стала сползать с его губ.

Не только мужчины, но и многие из студентов переминались с ноги на ногу и недоуменно переглядывались. Им не хотелось огорчать академика. Но и понять что-то в этих орнаментах и фрагментах они, как ни старались, ничего не могли.

- Вроде, как луг какой… - осторожно стали высказывать свои предположения люди.

- Или лес…

- Ага, во время весенней охоты на уток…

Дядя Андрей тот и вовсе предположил:

- Может, мы ее не тем боком поставили.

- Да молчал бы уж лучше! – зашикали на него остальные. – Сами мы перед ней, видать, и правда, не теми боками стоим!

Словом, плита не произвела на всех того впечатления, на которое так надеялся Владимир Всеволодович.

И только Наталья Васильевна, блаженно прищурившись, прошептала:

- Красиво-то как! Просто глаз не оторвать…

- А? Что? – услышав ее голос, словно очнулся академик и попросил как можно скорее принести найденный ею камень.

Плита в некоторых местах оказалась щербатой. Но для этого камня сразу же нашлось его родное место. Валентин осторожно приставил его к нему и сообщил:

- Есть потери. То есть нет первой цифры…

- Говори, не тяни! – заторопил его академик. – Главное, чтобы самые последние сохранились!

- Сохранились, сохранились, Владимир Всеводович! Значит, так: ХАГ…

- Какие же это цифры? Это же буквы… - недоуменно посмотрел на ученых тракторист.

- Все правильно! – остановил его Владимир Всеволодович. – Раньше, еще со времен античности, люди обозначали цифры буквами, а христиане вели счет годам – от сотворения мира, которое было в 6748 году. Чтобы получить дату в понятном для нас, современном летосчислении, нужно произвести небольшие математические подсчеты и вычесть из этой цифры время, протекшее от сотворения мира до Рождества Христова, то есть названную нам Валентином. Что получается в итоге, Даниил?

- Одна тысяча сто пятый год! – немедленно отозвался тот.

- Вот те раз! – развел руками дядя Андрей. – Это что же, нашей Покровке выходит, – девятьсот лет! Выходит она старше Москвы?

- Да при чем тут Москва? - накинулся на него тракторист. - Ты глубже, глубже борони! Не девятьсот – а ровно девятьсот лет! Юбилей! Причем, как раз в точку – ведь сказано – летом!

- Не летом, а «В Лето», то есть – в таком-то году, как принято было тогда писать, – поправил его академик. – Но, в принципе, вы совершенно правы. У вашего села действительно юбилей! И плита эта обнаружена действительно летом! И именно сегодня, 27 июня, в день памяти вашего князя! – торжественно возвысил голос он и шепнул Валентину: - Вот на что я надеялся!

- Как - неужели Мономаха? – покрутил головой уже начавший уставать от такого изобилия все новых новостей дядя Андрей.

- Нет, другого, - улыбнулся ему Владимир Всеволодович, - Святого Мстислава Храброго, он княжил на полвека позже него. А ну-ка, Даниил, просвети-ка нас…

Даниил кивнул и, пару мгновений подумав, ответил:

- Мстислав, во святом крещении, по последним данным сфрагистики – Феодор. Первое упоминание в летописи – 1173 год. Правнук Владимира Мономаха и прадед Александра Невского по материнской линии. Жил недолго, но по свидетельству современников, был украшением века и Руси. За необыкновенное мужество и блистательные победы получил прозвище Храброго. Народная любовь к сему князю была столь велика, что граждане смоленские в 1175 году единогласно объявили его в отсутствие своего князя Романа, своим государем, изгнав Ярополка Романовича. Мстислав согласился властвовать над ними единственно для того, чтобы усмирить их и возвратить престол старшему брату. В 1179 году уже строптивые новгородцы упросили его стать их князем. Но почти год спустя, четвертого или двадцать седьмого июня по новому стилю, 1180 года, причастившись Святых Таин сразу после Литургии, князь навеки закрыл глаза в объятиях неутешной супруги и дружины…

- Надо же, какой был у нас правитель! – послышались восхищенные голоса.

- Слыхали, Храбрый!

- Не часто такое прозвище народом давалось!

- И еще, - добавил Даниил, - его сын, тоже Мстислав, именовался по одним летописям Храбрым, а по другим – Удатным. То есть, как писалось тогда в летописях, этот князь – являлся благочестивою отраслью благочестивого кореня!

И показал глазами на мозаику.

- Да, мужики, и юбилей, и такой князь… - Это дело надо отметить! Причем, одним пивом тут явно не обойтись!

- Только не здесь! – предупредил Владимир Всеволодович.

Мужчины немедленно отправились отмечать нежданные новости. Женщины ушли по своим домашним делам.

И, оставшись снова одни, студенты плотным кружком обступили своего руководителя стоявшего перед мраморной плитой с древней мозаикой.