Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






ОСТАНКИ. Был канун Рождества; вечерело; шел сильный снег






 

Был канун Рождества; вечерело; шел сильный снег. Первый таксист не рискнул везти меня так далеко в такую погоду; второй также отказался, но третий, хоть и безразличный с виду, был, вероятно, тронут отчаянностью моей просьбы и, пожав плечами, пригласил меня садиться.

– Попытка не пытка, – мрачно сказал он.

Мы выехали из города; снег продолжал валить хлопьями, устилая каждый дюйм земли, накрывая белыми шапками живые изгороди и облепляя ветви деревьев. Проехав последнюю деревушку, а затем и последнюю уединенную ферму, мы очутились посреди белой пустоты. Местами дорога впереди исчезала, сливаясь с поверхностью окружающей равнины, и я вжалась в сиденье, с тревогой ожидая, что вот-вот водитель признает попытку неудавшейся и повернет назад. Помогло мое знание местности и постоянные уверения, что мы едем правильно. Я сама выскочила из машины, чтобы открыть ворота посреди поля, и спустя еще несколько минут мы добрались-таки до въезда в усадьбу мисс Винтер.

– Надеюсь, вы не заблудитесь на обратном пути, – сказала я.

– Да уж как-нибудь выберусь, – буркнул водитель, сопроводив эти слова новым пожатием плеч.

Как я и предполагала, ворота оказались запертыми. Не желая вызывать у таксиста подозрения, я сделала вид, что ищу ключи в сумке, и рылась в ней все то время, пока он разворачивал машину. Лишь дождавшись, когда он отъедет подальше, я перелезла через ворота, пользуясь поперечными перекладинами как лесенкой.

Задняя дверь была не заперта. Я стянула ботинки, отряхнула снег с пальто и повесила его на крючок. Пройдя через пустую кухню, я направилась прямиком в комнату Эммелины, где рассчитывала застать мисс Винтер. Разжигая в себе злость, я готовилась бросить ей в лицо вопросы и обвинения касательно судьбы Аврелиуса и той женщины, чьи останки шестьдесят лет пролежали в руинах Анджелфилда. Хотя внутри меня бушевала буря, продвигалась я в полной тишине: ковры легко поглощали звук моей поступи.

Не постучавшись, я толкнула дверь и вошла в спальню.

Шторы на окне были задернуты. Мисс Винтер сидела у постели Эммелины. При моем появлении она вздрогнула и подняла на меня странно мерцающий взгляд.

– Останки! – громким шепотом выпалила я. – В Анджелфилде нашли скелет!

Я вся обратилась в зрение и слух, нетерпеливо дожидаясь ее реакции, вольного или невольного признания вины. Не важно в какой форме, будь то слово или жест. Я готовилась уловить малейший признак.

Между тем в атмосфере комнаты присутствовало нечто, настойчиво пытавшееся отвлечь мое внимание.

– Останки? – переспросила мисс Винтер.

Ее лицо было белее мела, а в глазах распахнулась безбрежная океанская ширь, способная поглотить без остатка всю мою ярость, даже того не почувствовав.

– Ох, – сказала она.

«Ох». Какое богатство значений в одном-единственном слоге! Страх. Отчаяние. Сожаление и покорность судьбе. Было там и облегчение, но какое-то безрадостное. И еще горе: очень давнее и глубокое.

А затем все то же назойливое отвлекающее нечто так разрослось в моем сознании, что в нем уже не осталось места для чего-либо иного. Что это было? Оно явно не имело отношения к драме с найденными останками. Оно было здесь еще до моего вторжения. Секунду-другую я пребывала в растерянности, после чего все мелкие детали, которые я машинально подметила, входя сюда, объединились в цельную картину. Атмосфера в комнате. Задернутые шторы. Водянистая прозрачность глаз мисс Винтер. И наконец бесследное исчезновение того стального стержня, который до сих пор казался мне основой ее сущности.

Теперь мое внимание сосредоточилось на одной вещи: я старалась расслышать дыхание Эммелины – знакомый звук легких волн, перекатывающих морскую гальку. Но я ничего не услышала.

– О нет! Она…

Я опустилась на колени рядом с постелью.

– Да, – тихо произнесла мисс Винтер. – Она ушла. Несколько минут назад.

Я всмотрелась в пустое лицо Эммелины. Никаких изменений. Ее шрамы не утратили свой багровый цвет; линия ее губ была все так же перекошена; ее глаза оставались такими же зелеными. Я дотронулась до вывернутой, испещренной пятнами кисти: кожа ее была еще теплой. Действительно ли она умерла, покинула нас безвозвратно? Мне было трудно в это поверить. Быть может, она ушла не совсем, оставив что-то после себя в нашем мире? Неужели нет никакого заклинания, волшебного талисмана, магического средства, способного ее вернуть? Неужели мои слова уже не смогут ее догнать?

Теплота ее руки – вот что дало мне надежду на то, что она еще может меня услышать. Это тепло пробудило во мне слова, которые нетерпеливо вырвались из моей груди и зазвучали у самого уха Эммелины:

– Найди мою сестру, Эммелина. Пожалуйста, найди ее. Передай, что я ее жду. Скажи ей… – Мое горло было слишком узко, чтобы свободно пропустить поток рвавшихся из меня слов; я уже ими захлебывалась. – Скажи, что я по ней тоскую! Скажи, что я ужасно одинока! – Слова стремительно уносились к границе между мирами, вдогонку за Эммелиной. – Скажи ей, что я не могу больше ждать! Скажи ей, пусть она придет!

Но я опоздала. Мы с ней уже находились по разные стороны границы, невидимой и неумолимой, о которую с налету, как птицы об оконное стекло, разбивались мои слова.

– Бедное дитя…

На плечо мне легко опустилась рука мисс Винтер и оставалась там все то время, что я кричала и плакала над бесполезно погибающими словами.

Понемногу слезы высохли. У меня осталось еще несколько слов, готовых последовать за своими собратьями.

– Мы были близнецами, – сказала я. – Она была здесь – смотрите…

Я задрала край джемпера и повернулась к ней правым боком. Мой шрам. Мой полумесяц. Серебристо-розовый, перламутрово-полупрозрачный. Линия раздела.

– Она была здесь. В этом месте мы с ней соединялись. Но нас разделили. И она умерла. Она не смогла жить отдельно от меня.

Я почувствовала, как пальцы мисс Винтер скользнули по полумесяцу на моем боку; глаза ее были полны сострадания.

– Дело в том… (вот они, самые последние из всех слов, после которых мне уже не надо будет ничего говорить), – что я тоже не могу жить отдельно от нее.

– Дитя… – Взгляд мисс Винтер держал меня на своих океанских волнах.

Я перестала думать. Поверхность моего сознания обрела гладкую неподвижность. Но под этой поверхностью, в глубине, нарастало беспокойство. Это напоминало мощное подводное течение. Много лет разбитый бурей корабль пролежал на дне с грузом истлевших останков. И вдруг он сдвинулся с места. Я его потревожила, и он своим движением породил водоворот – тучи песка и мути поднялись со дна, яростно кружась в темных глубинах.

Все это время я оставалась под магией взгляда мисс Винтер.

И вот медленно, очень медленно, муть стала оседать, и глубинное волнение ослабевало – медленно, очень медленно. И наконец потревоженные останки вновь упокоились в своем подводном саркофаге.

– Однажды вы спросили меня про мою историю, – напомнила я.

– И вы сказали, что у вас ее нет.

– Теперь вы знаете, что она есть.

– Я никогда в этом не сомневалась. – На лице ее промелькнула слабая улыбка. – Приглашая вас сюда, я уже имела представление о вашей истории. Я прочла ваш очерк о братьях Ландье. Хорошая работа. Вы были очень убедительны в описании подсознательной связи между братьями. Я сразу подумала: тут есть что-то личное. И по мере чтения вашего очерка во мне росла уверенность, что у вас есть близнец. Вот почему я выбрала вас на роль своего биографа. Потому что если бы я после стольких лет вранья начала обманывать и вас – просто по инерции, – вы смогли бы меня уличить.

– И я действительно вас уличила.

Она кивнула – спокойно, без удивления.

– Давно пора. Что вы теперь знаете?

– То, что вы мне рассказали. Побочная линия сюжета, как вы это именуете. Вы рассказали мне историю Изабеллы и ее близнецов. А побочная линия – это Чарли и его извращения на стороне. Вы неоднократно упоминали «Джен Эйр» как намек. Книга о чужой девочке в семействе. О бедной родственнице, лишившейся матери. Но я до сих пор не знаю, кто ваша мать, и каким образом вы очутились в Анджелфилде.

Она печально покачала головой.

– Все, кто мог знать ответы на эти вопросы, уже давно мертвы, Маргарет.

– А сами вы не помните?

Я всего лишь человек. Как и все прочие люди, я не помню своего появления на свет. Мы начинаем себя осознавать много позже, уже выйдя из младенческого возраста, когда наше рождение представляется нам чем-то бесконечно далеким, случившимся в самом начале времен. Мы живем, как зрители, которые опоздали к началу спектакля и стараются по ходу действия догадаться о событиях пропущенного ими первого акта. Много раз я подходила к начальному рубежу моей памяти и вглядывалась во тьму по ту сторону. Но у того рубежа витают не только воспоминания – это царство фантасмагорий. Там гнездятся кошмары одинокого ребенка. Сказки и небылицы, охотно принимаемые на веру сознанием, которое жаждет иметь свою историю. Фантазии, порожденные буйным воображением девочки-сироты в безнадежной попытке объяснить необъяснимое. Какую бы историю я ни отыскала на той границе забвения, я даже не пытаюсь уверить себя, что это правда.

– Все дети мифологизируют свое появление на свет.

– Именно так. И я могу быть уверена только в том, что мне сказал Джон-копун.

– А что он вам сказал?

– Что я появилась, как сорняк на грядке меж двух кустов клубники.

И она рассказала мне эту историю.

 

***

 

Кто-то повадился воровать клубнику. Не птицы-вредители, после которых на кустах находят исклеванные остатки ягод. И не близнецы, которые попутно истоптали бы все грядки. Нет, здесь орудовал какой-то легконогий вор, бравший по ягодке в разных местах. Очень аккуратно, не повреждая при этом кусты. Иной садовник мог бы и не обнаружить хищение. Чуть погодя Джон заметил лужицу воды под садовым краном. Из крана тонкой струйкой текла вода. Джон довернул его на пол-оборота, озадаченно поскреб затылок и вернулся к своим делам. Но теперь он был начеку.

Днем позже он застал вора на месте преступления. На клубничной грядке сидело маленькое пугало, ростом ему по колено, в несоразмерно большой шляпе, закрывавшей половину его лица. При появлении Джона пугало пустилось наутек. Однако уже на следующий день оно выказало отчаянную отвагу, торопливо пожирая ягоды прямо на глазах у садовника, которому пришлось прогонять его криком и взмахами рук. Джон терялся в догадках. У кого в деревне мог быть такой ребенок – очень маленький и очень голодный? Кто из местных жителей мог посмотреть сквозь пальцы на то, как его дитя ворует фрукты в чужих садах? Перебрав в уме кандидатуры, он так не нашел никого подходящего.

Вскоре он обнаружил следы постороннего присутствия в сарае. Кипа старых газет лежала не там, где он их оставил, а большая плетеная корзина – он это отлично помнил – раньше занимала место у стены в ряду ей подобных.

В тот вечер он, прежде чем уйти в дом, повесил на дверь сарая замок.

Проходя мимо крана, он снова увидел бегущую струйку. В раздражении Джон туго, изо всех сил, завернул кран – на четверть оборота больше обычного. «Пусть теперь попробует», – подумал он.

Среди ночи он проснулся и не сразу понял причину охватившего его беспокойства. «А где он теперь будет ночевать, если не сможет пролезть в сарай и устроить постель из старых газет в плетеной корзине? – спрашивал Джона внутренний голос. – А как он сможет попить воды, если кран слишком туго завернут?» Ворча на самого себя за эту полуночную блажь, он открыл окно, чтобы проверить, какая стоит погода. Период ночных заморозков уже миновал, но для этого времени года было весьма прохладно. А насколько сильнее мерзнет тот, кто вдобавок еще и голоден? А насколько страшнее кажется тьма, если тебе всего год и неделя от роду?

Джон покачал головой и закрыл окно. Да разве кто-нибудь из деревенских допустит, чтобы их ребенок остался на ночь здесь, в этом саду? Разумеется, нет. И тем не менее в пять утра он уже был на ногах. Он прошелся по саду, осмотрел грядки и фигурные кусты, составляя план работ на предстоящий день. В течение всего утра он то и дело поглядывал на клубнику, но маленькое пугало в шляпе не появлялось.

– Что с тобой нынче? – поинтересовалась Миссиз, когда он в молчаливой задумчивости сидел над чашкой кофе за кухонным столом.

– Ничего, – сказал Джон.

Он допил кофе и вернулся в сад. Здесь он первым делом осмотрел все ягодные кусты.

Ничего.

Когда настало время второго завтрака, он обнаружил у себя отсутствие аппетита и съел только половину сандвича, оставив другую половину на перевернутой кадке рядом с водопроводным краном. Чуть погодя, обзывая себя «старым дурнем», он присовокупил к этому и печенье. Он отвернул тугой кран (что оказалось нелегко даже для взрослого мужчины), наполнил водой лейку, полил ближайшие грядки и вновь подставил лейку под кран. Струя звонко била в жестяное дно, и звук этот разносился по всему саду. Джон демонстративно не глядел по сторонам.

Затем он отошел на десяток шагов, присел на корточки спиной к крану и принялся чистить пустые горшки из-под рассады. Дело, безусловно, полезное: если горшки не очищать в период между посадками, растения могут подхватить какую-нибудь заразу.

Позади него тихонько скрипнул отворачиваемый кран.

Джон никак не среагировал. Методично орудуя щеткой, он дочистил горшок и отложил его в сторону.

Его дальнейшие действия были стремительны, как у охотящейся лисицы. Секунда – и он на ногах, другая – и он уже возле водопроводного крана.

Впрочем, ему не было нужды так сильно спешить.

Застигнутое врасплох пугало кинулось прочь, но тут же споткнулось и упало. Оно успело подняться и пробежать еще несколько шагов, прежде чем упасть снова. Джон схватил его, поднял за шиворот – весу в нем было как в котенке – и повернул лицом к себе. При этом старая шляпа слетела с головы мальца.

Тот был кожа да кости – миниатюрный живой скелет. Гноящиеся глаза, слипшиеся от грязи волосы, жуткая вонь. И два багровых пятна на впалых щеках. Джон потрогал его лоб: горячий, как сковородка. Занеся мальца в сарай, Джон обратил внимание на его распухшие, все в ссадинах, босые ноги. На одной ступне из-под слоя грязи сочился гной – вероятно, воспаление от глубокой занозы. Ребенка била дрожь. Полный набор: лихорадка, боль, голод, страх. Если бы Джону попалось дикое животное в таком состоянии, он просто взял бы ружье и пристрелил его из жалости.

Заперев свою добычу в сарае, он отправился за Миссиз. Та явилась и приступила к процессу опознания. Разглядывая ребенка, она слишком близко к нему наклонилась и получила в нос такой заряд зловония, что невольно сделала пару шагов назад.

– Нет, я не знаю, чей он. Может, если его немного отмыть…

– Предлагаешь окунуть его в бадью с дождевой водой?

– Скажешь тоже, в бадью! Я помою его в лохани на кухне.

В доме они первым делом сняли с него вонючее тряпье.

– Это надо сжечь, – сказала Миссиз, вышвыривая тряпки на улицу.

Тело его сплошь покрывала корка грязи. Вода в лохани моментально почернела. Чтобы сменить ее, дите извлекли и поставили на пол кухни; оно стояло нетвердо, в основном опираясь на более здоровую ногу. Голое, с бегущими по коже коричневыми струйками, выпирающими ребрами и тонкими, как хворостины, конечностями.

Экономка и садовник посмотрели на него, затем переглянулись.

– Джон, у меня слабые глаза. Скажи мне, ты видишь то же, что и я?

– Да уж… – промолвил Джон.

– А малец-то оказался девчонкой!

Они кипятили воду кастрюля за кастрюлей, отскребали грязь мочалкой, мылили голову, выковыривали затвердевшую грязь из-под ногтей. Когда с мытьем было покончено, они пинцетом вытащили занозу из ступни – девочка вздрогнула, но не закричала. Они перевязали ранку на ноге, осторожно втерли подогретое касторовое масло в гнойники вокруг глаз, обработали лосьоном следы блошиных укусов, смазали вазелином потрескавшиеся губы. Они приложили прохладные фланельки к ее лбу и горящим щекам. Наконец они завернули ее в чистое полотенце и усадили к столу, где Миссиз принялась ложечкой вливать ей в рот ступ, тогда как Джон чистил для нее яблоко.

Девочка, давясь, торопливо проглатывала суп и кусочки яблока, а когда Миссиз намазала маслом ломтик хлеба, она набросилась на него с воистину волчьей жадностью.

Теперь они смогли ее как следует рассмотреть. Глаза девочки, промытые и очищенные от коросты, сверкнули осколками изумрудной зелени. Волосы, высыхая, приобретали яркий медно-красный оттенок. Высокие скулы резко выделялись на худом изможденном личике.

– Ты подумала о том же, что и я? – спросил Джон.

– Да уж… – промолвила Миссиз.

– Скажем ему об этом?

– Нет.

– Но она явно из их семьи. Ее место здесь.

– Это верно.

Оба ненадолго задумались.

– Как насчет доктора?

Лихорадочные пятна на щеках девочки были уже не столь яркими. Миссиз потрогала ее лоб. Жар начал спадать.

– Поглядим, как пойдут дела. Если что, завтра утром вызовем доктора.

– Оно бы лучше обойтись без него.

– Да уж. Оно бы лучше.

 

***

 

– Вот так все решилось, – сказала мисс Винтер. – Я была оставлена в доме.

– А как они вас назвали?

– Миссиз пыталась приучить меня к имени Мэри, но это ей не удалось. Джон прозвал меня Тенью, потому что я следовала за ним как тень. Он научил меня читать, пользуясь вместо букваря каталогами семян, а позднее я уже сама добралась до библиотеки. Эммелина никак меня не называла, не видя в этом необходимости, поскольку я всегда была рядом. Имена нужны только для отсутствующих.

Какое-то время я молча обдумывала ее рассказ. Дитя-призрак. Без матери. Без имени. Дитя, само существование которого скрывалось от окружающих. Тут нельзя было не посочувствовать. И все же…

– А как насчет Аврелиуса? Вы же сами знали, каково это – расти без матери! Почему вы его бросили? Те останки в Анджелфилде… Я полагаю, это Аделина убила Джона-копуна, но что с ней случилось после этого? И что произошло в ночь пожара?

Мы беседовали в темноте, и я не видела выражения лица мисс Винтер, но мне показалось, что она вздрогнула, посмотрев на застывшую в постели фигуру.

– Будьте добры, прикройте ее лицо простыней. Я расскажу вам историю о младенце. Я расскажу вам о пожаре. Но сначала позовите, пожалуйста, Джудит. Она еще не знает о случившемся. Пусть свяжется с доктором Клифтоном. Предстоят хлопоты.

Явившись в комнату умершей, Джудит первым делом позаботилась о живых. Взглянув на бескровное лицо мисс Винтер, она настояла, чтобы та легла в постель и приняла лекарство. Мы вместе докатили коляску до ее спальни; Джудит помогла ей переодеться в ночную сорочку, а я тем временем согрела воду и приготовила грелку.

– Я позвоню доктору Клифтону, – сказала Джудит. – Вы пока посидите с мисс Винтер?

Через несколько минут она показалась в дверном проеме и знаком пригласила меня выйти в смежную комнату.

– Я не смогла дозвониться, – сказала она шепотом. – В трубке тишина. Должно быть, снегопад оборвал провода.

Мы были отрезаны от мира.

Я вспомнила о листке с именем и телефонным номером, лежавшем в моей сумке, и почувствовала облегчение.

Мы договорились, что я останусь сиделкой при мисс Винтер на первую половину ночи, а Джудит отправится в спальню Эммелины, сделает все, что положено делать в таких случаях, и сменит меня, когда придет время давать мисс Винтер очередную дозу лекарства.

Нам предстояла очень долгая ночь.

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.