Четверг, 6 января 1944 г. Сегодня я должна признаться тебе в двух вещах, что займет немало

Дорогая Китти!

Сегодня я должна признаться тебе в двух вещах, что займет немало

времени. Но мне необходимо с кем-то поделиться, и лучше всего с тобой,

потому что ты никогда меня не предашь!

Сначала о маме. Я часто жаловалась тебе на нее и сама старалась быть с

ней любезной. Вдруг я поняла, что мне в маме не хватает. Она часто говорила,

что видит в нас скорее подруг, чем дочерей. В этом, наверно, есть что-то

хорошее, но все же подруга не может заменить маму. А мне нужна мама, перед

которой я преклонялась бы, и которая была бы для меня идеалом. А моя мать,

если и пример для меня, то в противоположном отношении: я бы как раз не

хотела быть такой, как она. Наверняка, Марго думает об этом иначе и то, что

я пишу тебе сейчас, она бы никогда не поняла. А папа избегает всех

разговоров о маминых недостатках.

Мать в моем представлении должна быть прежде всего тактичной по

отношению к своим детям - в любом возрасте. Не так, как моя мама, которая

откровенно высмеивает меня, когда я плачу - не от физической боли, а по

другим причинам.

Одного случая, может, не очень важного на первый взгляд, я ей никогда

не прощу. В тот день у меня был назначен прием к зубному врачу. Мама и Марго

пошли со мной и совсем не возражали, что я беру с собой велосипед. А когда я

вышла от доктора, они радостно сообщили, что собираются в город, чтобы на

что-то посмотреть или купить, я уже точно не помню. Я, конечно, хотела пойти

с ними, но не могла -- из-за велосипеда. От обиды у меня полились слезы, а

мама с Марго стали смеяться надо мной. Я просто пришла в исступление и прямо

на улице показала им язык. Помню, что проходящая мимо маленькая женщина

взглянула очень испуганно. Я вернулась домой и еще долго плакала. Странно,

что при всех ранах, которые мне когда-то нанесла мама, больней всего кажется

эта. Я ужасно разозлилась тогда!

Второй вопрос, о котором я хочу с тобой поговорить, для меня очень

непростой, потому что касается меня лично. Я не ханжа, Китти, хотя когда они

здесь открыто обсуждают свои посещения туалета, все во мне сопротивляется.

Вчера я прочитала статью Сиз Хейстер о том, почему люди краснеют.

Кажется, что написано это специально для меня. Краснею-то я не часто, но все

остальное в статье -- обо мне. Там написано, что девочки в переходном

возрасте становятся замкнутыми и задумываются обо всех переменах, которые

происходят с их телом. Вот и у меня так, и мне кажется, что в последнее

время я стесняюсь Марго, маму и папу. А Марго совсем не стесняется

родителей, хотя в целом она гораздо застенчивее меня.

Мне кажется таким чудесным то, что происходит со мной не только

снаружи, но и изнутри. Я никогда не говорю об этом ни с кем, только с самой

собой. Всегда во время месячных (а это случалось уже три раза) мне кажется,

что, несмотря на боль и неудобства, я несу в себе какую-то особую тайну. И

предчувствие этой тайны радует меня уже заранее. Сиз Хейстер пишет также,

что юные девушки часто неуверенны в себе и что они постепенно узнают себя --

свои мысли, привычки, характер. И я в какой-то момент начала задумываться об

этом и пытаюсь понять себя уже с тринадцати лет, хотя, кажется, мало в этом

продвинулась. Иногда вечером в постели не могу удержаться, чтобы не

потрогать свои груди и услышать, как спокойно и ровно бьется сердце.

Похожие чувства я бессознательно испытывала и раньше, перед тем, как

пришла сюда. Однажды я ночевала у Джекки, и мне ужасно захотелось увидеть ее

тело, что ни разу до сих пор не удавалось. Я предложила в знак дружбы

дотронуться до ее груди, и чтобы она дотронулась до моей. Но Джекки

отказалась. А в другой раз меня охватило желание расцеловать ее, что я и

сделала. Я буквально впадаю в экстаз, когда вижу обнаженную женскую фигуру,

например Венеру Шпрингера. Это так необыкновенно прекрасно, что я часто не

могу сдержать слез. Ах, если бы у меня была подруга!

Анна