Рассказывает Еремей Засечный

Сам то я на Тереке родился. Батька мой знатный казак был — Семен Засечный. Отец его, мой дед — Панкрат, на Кавказскую линию с Дона семью привез. Батьке в ту пору десять годков всего и было. Но жизнь в приграничье быстро пацанов учит — уже с двенадцати лет батька с дедом на засеки и в набеги за Терек ходил. И к шешнадцати годкам мой батька мог на шашках против любого из станичников полчаса продержатся! А из ружья на три сотни шагов в медную копейку попадал! Хабара[106] из набегов дед с батькой всегда знатно брали — семья процветала. Однако между ног у батьки зудело уже. И вот с одного из набегов привез он молодую черкешенку — соплячку еще совсем. Уж как у них там сладилось — силком ли, полюбовно ли — один Бог теперь ведает, но понесла черкешенка и вскоре я родился.

Мамку я свою не видал никогда и даже имени ее не знаю — умерла мамка родами. Батько то через несколько лет оженился — первую красавицу станицы взял. Хозяйство свое справил — дед ему щедрую долю на обзаведение дал, дом помог построить.

А я в дедовском доме жить остался. Поначалу то меня не тыркали особо. Братьёв у меня двоюродных, троюродных полно было. И играли вместе и скотину пасти ходили. Дразнились только — «чеченом» кликали. Волосом то я в мамку, видно, пошел — все вокруг русые, а я один черный. А как пришло время пацанят справе воинской обучать — и меня в ватагу взяли. Молодших дядька Иван учил — казак был опытный, хотя и не старый ишшо. Но в бою с чеченами руки он левой лишился, вот и поставили его на сходе пацанов учить. Ох, и гонял он нас! С первыми лучами солнца мы из станицы выходили, а возвращались только затемно. Научился я тогда и как засаду устраивать, и как лежку ночную делать и как следы, что звериные, что человеческие читать. Да и ухватки боя рукопашного Иван нам показывал. Вот только кончилось учение мое годкам к двенадцати. Как раз к тому сроку, когда молодших к огневому бою ставят, да шашку в руку дают — до того тяжело оружие пацану.

Дед то мой на меня всегда косо поглядывал. Ублюдок, мол, в дому растет. Да еще и волос черен. Но до поры не трогал. Батька в дедов дом изредка заглядывал — так меня завсегда проведывал, по головке гладил, петушков леденцовых на палочке дарил. Но вот женка батькина меня невзлюбила. Что там у нее по женской части со здоровьем было — Бог ведает! Но родить от батьки никак не могла — каждый раз плод недонашивала. И я у нее как бельмо на глазу был. Вот и стала она деда подговаривать — мол, ублюдок этот черкесский глаз дурной имеет. Вот я понести и не могу!

Поначалу то дед ее не слушал — мало ли чего глупая баба в свое оправдание придумает. Но прошло десять лет и задумываться стал дед — а вдруг права невестка?

И вот в один прекрасный день позвал меня дед, да молвил слово веское.

Мол, всем ты хорош, Еремей. От работы не отлыниваешь, дядька Иван тебя не нахвалит. Хороший бы казак из тебя вышел! Но только не жить тебе в станице. В сотню тебя не возьмут, да и не один казак свою дочку за тебя не выдаст. Вот тебе, Ерема, три рубля серебром — собирай котомку, хлеба на три дня возьми, да и ступай подобру-поздорову!

А все-таки к деду у меня зла нет! Другой бы просто за ворота выставил, а дед мне записку дал, для друга своего старинного, что на Дону остался. А в записке той просил приветить, да к делу какому приставить.

И в скором времени я на Дону оказался. Но уж тут никто и подумать не мог, чтобы меня справе воинской учить. Пошел я в батраки. И до семнадцати годков батрачил. Но и оттуда мне уйти пришлось. Даже сбежать. Как только я в мужскую силу входить начал, потянулись ко мне бабы станичные. По молодости то я гораздо стройнее был, да в чистом поле весь день — загорелый, да волос черный, вьющийся, как у цыгана. Вот на меня бабы и бросались. Станичники то поначалу на шашни эти внимания не обращали — вдовиц в станице много было. Но когда мужние женки, да девки молодые глазками заблестели — вот тогда казаки на меня и ополчились. Для начала поймали меня за околицей, да и поучили уму-разуму. И уж тут я осерчал — горячий нрав у меня тогда только проявляться стал. Другой бы успокоился, да и жил бы себе тихонько, вдовиц тешил. Но я нарочно дочку старосты захомутал, да невинности девичьей ее лишил. И ведь билась тогда шальная мысль — а ну как не захочет староста блуд на всеобщее обозрение выставлять? Оженит меня на дочке, и стану я полноправным казаком. Но не вышло! Дочку староста в монастырь отправил — до конца жизни свой грех замаливать. А на меня уже ватага была собрана — пришибли бы насмерть, да не успели — одна из вдовиц моих любезных предупредила меня о том. Сбежал я из станицы куда глаза глядят.

На Дону то мне жизни спокойной уже не было — не здесь, так там бы подстерегли. Ушел я на Волгу. И мотался я по реке этой годков десять. То бурлаком нанимался, то амбалом купеческим. Одно время даже с цирком бродячим ходил. Но долго на одном месте не засиживался. А все нрав мой буйный. Как что не по мне, так я сразу в драку! А ухватки то боя рукопашного казачьего в голове остались! Так супротив меня поодиночке уже и не выходили — в стаю собьются и ну бить! Только к ухваткам я еще и силушку свою прикладывал, да так, что пару раз насмерть мужиков забивал.

Кончились мои мытарства в Нижнем Новгороде. Подрядился я тогда амбалом на пристань знатного купца Ивана Рукавишникова. Про силу мою, да злость в бою народ быстро прознал — уже и не лез ко мне никто. Благо, до смертоубийства в этот раз не дошло. Но слухи о моем удальстве хорошую службу сослужили — подходит ко мне как-то раз старшой ватаги нашей, да говорит: собирайся, Ерема, в гости к хозяину пойдешь! Я даже оторопел малость. Но тут же выяснилось, что зовут меня не пироги с квасом трескать. Со мной еще троих амбалов отправили. Хозяину то сила наша понадобилась. Уже по дороге старшой пояснил, что у хозяина размолвка вышла с братом, тот вроде как не в себе и буен бывает. Вот нам и предстоит его утихомирить, если что. Правда, калечить того братца старшой запретил. Ну, товарищи мои равнодушны остались — им что прикажут, хоть старушку какую прибить, хоть мальчонку — то они и сделают! А я смекнул, что дело может быть нечисто — что там господам в голову взбредет, один Бог ведает. Но завсегда так было — паны дерутся, а у холопов чубы трещат.

Вот стало быть пришли мы в контору хозяина нашего. Старшой нам велел в приемной, где приказчики ближние сидели, подождать. Простояли мы с полчаса, а тут и сам барчук молодой пожаловал. Весь в белом, на пузе цепь золотая. Увидал нас и улыбнулся! Сразу я тогда понял — знает он, кто мы такие и для чего тут собраны! И знает, что драки не избежать, но не боится нисколечки! И даже предвкушает! Глаза у него эдак озорно сверкнули, а потом он мне подмигнул и тайком кулак показал! Сразу я тогда решил — очень непростой это человек!

Вошел барчук в кабинет и почти сразу оттуда шум донесся, да хозяин завопил. Ворвались мы в двери, так амбалы, как приказывали, сразу на молодого и бросились. Как он их бил-кидал! От падения эдаких туш стены тряслись! А сам и невредим совсем! Но и мне нужно было с ним умением, да силушкой помериться! Дождался я, когда он с амбалами расправится, да нож достал. Ох, как орел этот на меня зыркнул! Понял я, что оторвет он мне руку с ножом по локоть и даже не поморщится. Ладно, думаю, сила на силу! Бросил я нож, да стал подбираться. Вправо-влево качнусь, а барчук этот не ведется! Только смотрит внимательно. Уже догадываясь, что умение его гораздо лучше, чем мое, я все-таки ударил! И ведь самую хитрую свою ухватку использовал! Не тут то было! Что он такое со мной сотворил, я так тогда и не понял, но меня спиной вперед из кабинета унесло. Приказчики в приемной с мест повскакивали, глаза круглые. Приложило меня крепко, но встать я все же попытался. Услышав шум, супротивник мой в дверях показался. И так он шел! Как тигр перед прыжком! Я то на тигров этих в цирке насмотрелся! Всё, решил я. Или я сейчас покорюсь этому зверю, или он меня убьет. А за таким Хозяином не стыдно службу править. Встал я тогда, да в ноги ему поклонился!

А он только моргнул, совсем даже и не удивленно, да за городовым меня послал.

Так и началась моя служба у купца Александра Рукавишникова.

Поначалу то все просто было. Сопровождал я Хозяина во всех его поездках. Ляксандра Михалыч, смеясь, называл меня хранителем своего тела. Хотя охранять его было ни к чему — он сам кого хош завалить мог. И поперву свербила меня мыслишка: а откуда знает он ухватки такие? Не выдержал я как-то — спросил напрямую. А Ляксандра Михалыч ответил, что по книжке учился. Хозяин иной раз так говорит, что и не поймешь — шутит он или как… Вот и тогда я не понял… И вроде бы знаю, что невозможно науку сию по книжкам постичь, а с другой стороны — кто их, образованных, знает! Но про себя уяснил — не хочет Хозяин на этот вопрос отвечать напрямую.

Однако по прошествии полугода, видимо присмотревшись ко мне, Хозяин спрашивает: а что, Ерема, а не хочешь ли ты этим приемчикам научиться? Дык, с радостью, Ляксандра Михалыч, отвечаю я. И начали мы с ним, когда по вечерам, а когда и перед обедом, заниматься. Разувались, штаны холщовые, да рубахи просторные одевали и ну валять-кидать друг дружку. Тогда я только понял, во время занятий этих, что пожалел меня тогда Хозяин, во время драки в кабинете его брата. И меня пожалел и амбалов тех. А ведь запросто убить мог голыми то руками!

Нахватался я тогда от Хозяина ухваток этих хитрых. Но на этом дело не закончилось. Хозяин тогда завод свой вовсю строил-отстраивал, да работников нанимал-обучал. А городок вокруг завода разросся сильно, да так, что иной уездный город как бы не меньше. А уж народу в Стальграде сколько жить стало! Это мы так наш город меж собой называть стали, а потом и окрестный люд привык, да и в самом Нижнем, да вдоль по Волге-матушке иначе как Стальградом завод наш и город уже и не кликали!

Так вот разросся наш Стальград, тыщщ, почитай двадцать, а то и поболее людишек в нем обитает! А чтобы за порядком в городке следить придумал Хозяин Дружину особую. Любой работник мог туда записаться, да в урочное время на улицах за порядком следить. Навроде городовых. Хорошо это у Ляксандры Михалыча измыслилось! Городовой то, как ни крути — чужой человек, а тут свой же брат, рабочий. И перед своими то гораздо стыдней пьяным на улице попасться. И хотя в городке кабаков да пивных разных хватало, однако до свинского состояния никто не напивался и на улицах не буянил. Даже по выходным дням и праздникам! Хотя поначалу пара-тройка стычек все-таки случилась. С самыми упертыми. Этих дурней наши дружинники сами хорошенько проучили, даже в участок вести не стали. Но и дружинникам один раз крепко досталось. И сказал тогда Хозяин, как об этом случае узнал: а что, говорит, Ерема, не хотел бы ты дружинников наших каким-никаким ухваткам боевым поучить? Чтобы, значит, любого смутьяна и безобразника гарантированно выносили? Это его слово «гарантированно» я особенно запомнил! Мудреное то оно мудреное, а смысл простой — быстро, точно и без потерь! Отчего ж, говорю, Ляксандра Михалыч, не поучить мужичков то? Ладно, говорю, поучу! И стал я три раза в неделю по вечерам дружинников гонять. Парни, в основном, деревенские все были, просто кулаками махать горазды, да только без ума к этому делу подходили. Все-то ухватки я им показывать не стал, конечно. Да и поздновато этаких здоровенных балбесов учить — множество ухваток надо с самого детства осваивать, вроде как у нас, казаков, заведено. Пока, значит, руки-ноги еще гибкие. Но ничего — и основные удары-захваты-броски дружинники хорошо освоили. Как-то раз с заезжими купчиками схлестнулись — от тех только перья летели, так им наподдали хорошо! А как оружие стали на заводе делать, штуцера эти, которые Хозяин «Пищалью» назвал, то наиболее умелых, да толковых дружинников сам Ляксандра Михалыч начал стрельбе учить, да не просто стрельбе, а передвижению на поле боя, перебежкам, ныркам, кувыркам, перекатам. Тут и я снова в учениках оказался. Потому как в родной станице до науки этой не допущен был. Но в учениках, все-таки, лучших — задатки, как Хозяин сказал, у меня неплохие были!

Но и на этом Ляксандра Михалыч не остановился! Спрашивает он меня как-то: вот мол, Ерема, организуем мы школу вечернюю, для рабочих, где их грамоте учить будут. И не хочешь ли ты чему полезному там поучиться? А я то читал с трудом, в школу то не ходил никогда, то здесь то там что-нить запомню — и то ладно. Писать-то так и вообще… Имя свое умел выводить, да и то закорючки сплошные получались. Но вроде как не мальчик уже, за партой то сидеть. Так хозяину и сказал. А он, вместо ответа, хватает меня за рукав, да в школу эту на урок ташшыт. И смотрю я — а в классе то сидят мужики, да постарше меня годками многие. И все прилежно азбуку зубрят-учат. Ну, согласился я, конечно, зачем кочевряжиться — Хозяин плохого не посоветует! А Ляксандра Михалыч усмехнулся тогда, да слова сказал загадочные: мол, грамота, Ерема, повышает твою стоимость на рынке труда! Словно продавать меня на каком-то рынке собрался! Но не обиделся я, ибо знал уже, что Хозяин горазд такие шутки шутить.

И стал я вечерами в школу ходить, словно маленький. И научили меня письму-чтению, да арифметике. И что странное за собой заметил — стало мне это нравиться. Я ведь, выходит, не голь теперь перекатная, без роду-племени, а образованный человек. Пристрастился я газеты читать, да журналы всякие, что Ляксандра Михалыч во множестве выписывал. Журналы по технике всякой, в которой Хозяин мой горазд оказался. Поначалу то многое непонятным мне в журналах этих казалось. Но что непонятно — так я у Хозяина спрашивал, а он, добрая душа, не побрезговал ни разу — завсегда объяснял все подробно. С чертежами устройств всяких я возится начал. И что интересно — не просто тупо на чертежи эти пялился, а видел устройство это, словно наяву. Особливое пристрастие я к оружию начал питать. Хозяин то тогда как раз штуцер свой многозарядный выдумывал, так я постоянно рядом крутился, смотрел, да на ус мотал. И ведь странное дело — вроде бы несколько железок, хитровыточенных, да под разными углами соединенных, а после сборки — простейший, но смертоубийственный механизм. Раньше, когда на посиделках в пивнушке инженерА хозяйские разговоры заводили, про изобретения всякие-разные, а Ляксандра Михалыч отвечал им, да этак по-научному, то сидел я пень-пнем, чурка-чуркой, ничегошеньки не понимая в разговорах этих. Но прошло какое-то время — и стал я замечать, что понимаю я кой-что. А как-то раз даже, увлекшись их спором, сказал что-то. Ну, присоветовал… Левольвер тогда обсуждали, как сейчас помню. ИнженерА то, немчины, на меня вылупились, а Ляксандра Михалыч, даже и не удивился совсем. Хмыкнул только, предложенный мной рычажок так и эдак покрутил, да говорит: а ведь и верно — с рычажком то этим лучше выходит! Молодец, говорит, Ерема, светлая у тебя голова!

Ох, как я тогда похвалой хозяйской гордился! Три дня, словно мешком стукнутый ходил! Выходит, что и я, простой человек, могу что-нить полезное придумать! И начал я тогда с утроенной охоткой чертежами шуршать, да напрямую думать — а нельзя ли здесь что улучшить. Хозяин это рвение мое заметил и опять-таки, то ли в шутку, то ли всерьез сказал: а не слабо ли тебе, Ерема, винтовку эту улучшить? Чтобы магазин с патронами отъемный был, для облегчения и ускорения перезарядки, да чтобы механизм самовзводный? А сделать это можно примерно так и так: магазин отдельным девайсом (это у хозяина словечки такие хитрые!), а самовзвод за счет отвода части пороховых газов из ствола.

Крепко я тогда задумался. И ведь вижу — Ляксандра Михалыч сам это придумать может, а может и придумал уже, но меня проверяет. Заело меня — стал я голову ломать, как все это построить. И так прикину и эдак. По ночам спать перестал, все за столом в своей комнатушке сижу, да бумагу порчу. Нормальных то чертежей у меня не выходило — потому как наука это великая — грамотный чертеж накалякать. А вот рисуночки всяки-разные вполне получаться стали. Хозяин увидал — назвал их «эскизами». Не смеялся — просмотрел, поправил кой-чего, да добро дал на дальнейшую работу. Отъемный магазин то я быстро придумал — сложного там почти что и ничего — коробочка жестяная, да пружинка в ней, чтобы патроны к горловине подавать. Но с самозарядностью винтовки возился я изрядно. И вроде как тоже просто — газы из ствола отводятся по трубке, в трубке поршень стоит, да на затвор давит. Но и хитростей много — длину и ширину поршня рассчитать, да придумать, как затвор запирать. С расчетом поршня мне старший из братьев Наганов помог, а уж затвор я сам измыслил. С эскизами уже не получалось — так я начал детальки из дерева ножиком вырезать, да к друг дружке прикладывать. Хозяин мое рукоделие " полномасштабными моделями" назвал.

И ведь получилось. Как я не умер тогда, с перепугу, когда Ляксандра Михалыч со своими инженерАми мою модельку в руках крутил — один лишь Бог ведает. Три часа они тогда мою выдумку обсуждали. А я сидел, ни жив, ни мертв, с трудом губы разлеплял, чтобы на уточняющие вопросы ответить.

Но прошло часа три. Иссякли вопросы у инженерОв. И в наступившей тишине подошел ко мне Хозяин, обнял за плечи да и сказал: молодец, Ерема, самородок то мой золотой! Меня, верите, слеза пробила! А Ляксандра Михалыч к инженерАм обернулся и говорит: оружие это назовем самозарядным карабином Засечного! Сокращенно «СКЗ». Приступаем к изготовлению пробной партии и испытаниям!