Философская традиция.

1. ТЕОРИЯ ТРАДИЦИИ – КАК МЕТОДОЛОГИЯ ИСТОРИИ ФИЛОСОФИИ

1.ОБЩИЕ СВЕДЕНИЯ ПО ТЕОРИИ ТРАДИЦИИ

Теория традиции до сих пор является еще «маргинальной» областью философских ис­следова­ний. Хотя, на мой взгляд, философия будущего возможна лишь как традицио­логия. Она оста­ется еще недостаточно разработанной в виду фантастической сложности этой темы. В принципе, во всех философских изысканиях в тех или иных областях фи­лософского знания: философии языка, философии науки, философии искусства, психологии, социальной философии (в особенности- теория модернизации) философы сталкиваются с механизмами действия традиции, - но почему-то избегают этой темы, уклоняются от нее. Попытка, не совсем удачная, Э. Шилза – современного американ­ского социального философа, создать хотя бы ба­зовый фундамент для теории традиции не вызвала особого интереса. Попытки социального философа Э. Маркаряна в бывшем СССР, приблизительно в тот же период, что Э. Шилз, заост­рить внимание научной об­щественности в начале 80-х годов XX века, вызвала также скептическое отношение. Хотя теория традиции имеет долгую историю. Первым кто заострил вопрос о традиции был в достаточной мере еще неоцененный немецкий философ и младший современник И. Канта, Иоганн Готфрид Гердер (1744-1803). Далее теория традиции начала разрабатываться в позитивизме второй половины XIX века. Особенно имеет смысл от­метить исследования наших русских отечественных философов Петра Лавровича Лав­рова(1823-1900) и Николая Ивановича Кареева (1850-1931), которые можно отнести к философам, которые шли вне ведущих традиций того времени: неокантианства и пози­тивизма, включая в себе элементы обоих направлений. К сожалению, творчество этих выдающихся мыслителей также в должной мере неоценено. Обнадеживающие сдвиги наблюдались в философии науки со времен выхода работ К. Поппера, Т.Куна, И. Лака­тоша, Л.Лаудана, в постструктуралистском направлении, особенно в связи с выходом работы М. Фуко «Слова и вещи», но, к сожалению все эти положительные симптомы не нашли должного продолжения. Сейчас наблюдается «затишье», но, чувствуется, что это затишье перед бурей, которая сменится «ураганом» философских идей, и этот «ура­ган», на мой взгляд, будет инициирован именно интенсивной разработкой теории тра­диции, тем более, что «энергетические запасы» для этого подготовлены прошлой рабо­той философской, социологической и этнографической мысли со второй половины XIX и по на­стоящее время.

Всякая форма деятельности действует по законам заданным традицией. Традиция – есть «ген» человеческой культуры. Если взять наиболее известную форму ментальной деятельности – процесс познания, то все проблемы этого процесса и прежде всего по­нимания этого процесса заключены в традиции. Если мы возьмем, к примеру, проблему обоснования научного знания, то все «антиномии», которые обнаруживаются, основаны в большей степени на непонимании этого. Ясно, что логическое обоснование знания – есть не просто прихоть ученых, а насущно необходимый момент для трансляции этого знания в культуре, для закрепления традиции по­нимания какого-либо явления с однозначностью смыслов или значений этого понимания. Ясно, что механизм эмпирического исследования есть форма инновационной деятельности, которая является существенным моментом традиции. Та, для многих трагическая, несовмести­мость теоретического и эмпирического – это есть просто необходимый момент динамики традиции этой формы ментальности. Такое же понимание всех артфактов культурной деятельности воз­можно для любой области кульуры. Именно традиция увязывает все формы культуры в одно целое, охватывая их единым принципом. Именно традиция, а не эйдос, символ, структура или эпистема формообразует человеческую культуру.

Традиция позволяет разрешить сразу несколько основополагающих проблем философии. Это, во-первых, проблема соотношения между статичными ментальными системами эйдетического типа и динамикой реальности, которая преследует филосо­фию со времен Парменида и Зенона. Традиция сама по себе включает и статичные сис­темы значений, и динамику движения этих значений в истории. Ибо традиция не только то, что выражает какое-то значение, но и то, как это значение передается, ибо традиция по определению есть то, что передается. Далее, тради­ция как механизм куль­туры, предполагает многолинейность существования какого-либо значе­ния, предпола­гает, что значений может быть несколько. Традиция видит Другое, предполагает это Другое. Традиция диалектична, она живет в диалоге, она открыта для диалога.

Традиция – как метод анализа, в приложении к истории философии показывает не од­нолиней­ную логику философствования, но и то, что существуют определенные «мутации», которые может быть «расцветали» буйным цветом, но оказались «однодневками». Она также показывает, что некоторые ответвления были во время своего возникновения незаметны, оста­лись в состоянии «анабиоза», затем, попав в иную социокультурную ситуацию, получили про­должение. Она также показывает, что существуют определенные философские системы, кото­рые до сих пор находятся в этом состоянии и не имели еще продолжения, их расцвет еще, вполне вероятно, - это дело будущего. Она также позволяет уложить в общий поток философст­вования и маргинальные традиции философствования, которые считаются «уродцами», явля­ются «ошибками» в результате «сбоя» генных механизмов мутации.

2. ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ КАК ПЕРЕПЛЕТЕНИЕ ТРАДИЦИЙ

1.История философии как сплетенная нить из нескольких традиций

Для нас далекое прошлое философии представляет часто довольно простой набор оп­ределен­ных школ и направлений, «разложенных» в результате длительной традиции их изложения по «полочкам». К.Ясперс резонно подчеркивал: «Полное и конкретное изу­чение философствова­ния эпохи немецкого идеализма и более позднего времени наглядно демонстрируют, как запу­тано всякое реальное движение мысли, как совсем не просто осуществляется творческое мыш­ление» ((Ясперс К. Всемирная история философии. Введение. Спб., Наука. 2000. С.162). Дейст­вительно, это так - попробуйте отойти от упрощенных схем изложения философии того пе­риода, «окунитесь» в идей­ную атмосферу того периода, и поймете правду слов Ясперса. Но дело тут не только в этом периоде, он просто нам близок и мы имеем множество текстов, исто­рия того пе­риода может быть вопроизведена во всех подробностях. Дело в том, что и все дру­гие более ранние периоды в древности, средневековье, в начале новоевропейской истории также крайне интенсивно окрашены событиями, идейными течениями, творческими поисками. Но мы уже не можем его охватить в должном объеме. Факт, что все очень непросто. Идет борьба традиций, слияние нескольких традиций в одну, идет процесс, если употреблять терми­нологию Г.Тарда, «интерференция подражаний и изобретений».

2.Традиция явная и неявная

Прежде всего следует отметить, что крайне тяжело восстановить реальную историю философии, подавляющая часть текстов древних философов отсутствует, о них мы мо­жем су­дить лишь по фрагментам. Самое главное, что мы можем понять по этим фрагментам, что это были философские тексты высокого уровня философствования. Эту оценку уже можно отнести к досократической философии. Крайне не повезло тек­стам ведущей школы эллинизма – стои­цизму, которая вообще является основной фило­софской школы всего античной периода евро­пейской культуры с мощной, как видно по косвенным источникам и свидетельствам традицией. Мы имеем достаточно много тек­стов Платона и Аристотеля, волей случая им сильно повезло, что совершенно не озна­чает, что эти философы имели авторитет соразмерно сохранившимся текстам их произ­ведений. Большой объем текстов Аристотеля – это элемнтарная случайность, Платон сохранился благодаря деятельности александрийских филологов, которые его философом не считали (ибо он был несоразмерен по уровню современным им представителям и последователям древнестоической философии), а считали прекрас­ным стилистом, философствующим литератором.

С мнением некоторых, которые считают, что сохранялись только те тексты, которые интересовали людей, были их традицией, на больших промежутках времени не выдерживают критики. Бывали периоды, когда всеобщее «помрачение» и социальный развал приводили к полной утере социокультурного наследия. Если вспомнить, какие катаклизмы преследовали Римскую империю на протяжении веков и учесть, что рим­ляне вообще не были склонны фило­софствовать (как правильно писал Августин – рим­ская философия началась с Цицерона и им закончилась), то можно допустить, что по­теря традиции древнего стоицизма, которым определялась ментальность эллинистиче­ской «ойкумены» до Римского владычества в Средиземноморье, естественна.

Важно еще другое, – что считать традицией в философии? Ясно, что волей случая тек­сты Ари­стотеля и Платона получили повсеместное распространение далее, стали тра­дицией. Но, с дру­гой стороны, ведущая философская школа в древности, хотя тексты её не сохранились, (сохранились лишь тексты римских стоиков – стоиков периода вырождения стоицизма), тем не менее этой философией буквально пропитаны все тек­сты из иных форм ментальной деятельности, что мы, воспитанные на этих текстах, многие из которых составляют фундамент европейской образованности буквально «пропитаны» стоической философией, которая на нас воздействует уже прямо как «ар­хетип», как «генетическая программа». К этому существенно прибавить, что основные положения стоицизма перешли в христианство, многие тексты Биб­лии вообще творились в «ауре» стоической образованности (стоическая философия была «школьной» философией, как в недавнее время в России – марксистско-ленинская). Так как по­ступать историку мысли, историку философии в данном случае? Ведь он, с од­ной стороны, ви­дит мощное действие традиции текстов Платона и Аристотеля на евро­пейскую культуру. С другой стороны, существовало мощное «подводное» действие традиции стоицизма, которое, самое главное, именно было традицией для древнего мира на протяжении половины тысячелетия. Остается, как радикальному «эмпиристу-феноменологу», отметить это как факт переплетенности традиции, о котором мы тут говорим.

А как быть с тем фактом, что многие из античных философов вообще ничего не писали, тем не менее их ученики принципы их философии применяли повсеместно и это отло­жилось в тек­стах, которые от них сохранились. Более того, иногда не учитывают того, что общественные деятели, которые обучались у них, применяли их принципы в твор­честве социальных форм, ко­торые как «паттерны» перешли далее в средневековье и в новоевропейскую культуру, что еще более существенно. Потому всегда надо этот мо­мент учитывать. Хотя учитывать при этом и другой момент – что их философии были одновременно таким же отражением тех социальных форм, которые они имели «честь» наблюдать и в которых они функционировали как творцы символических конструктов, которые осуществляли ментальное обеспечение функционирова­ния этих социальных и хозяйственных форм. Тут сложно говорить, что в те времена влияло больше – социальные и хозяйственные формы на символические конструкты, или же наоборот. (Только в отношении современной европейской культуры можно говорить, что символические конструкты превратились в «симулякры», хотя превратились в «симулякры» не только они, превратились в «симулякры» и социальные формы – «пра­вит бал» один хозяйственный инте­рес). Как бы то не было, это не имеет в данном слу­чае значения, имеет значение сам этот вы­шеуказанный факт неявной традиции мы имеем налицо

3.Традиция элитной философии и традиция народной философии

3. ПРИНЦИПЫ АНАЛИЗА ФИЛОСОФСКИХ ТЕКСТОВ

Не стоит прежде всего относится уж слишком скурпулезно к анализу текстов философов про­шлого. И если некоторые положения философского текста непонятны, то это не всегда означает, что нужно искать причину этого непонимания дистанцией между тем временем и со­временностью или же плохим переводом. Тем более - впадать в отчаянье и думать, что вам не хватает ума и таланта понять «глубину» их мысли. (Тут резонная претензия, к слову сказать, к этим «великим», - зачем писать то, что непонятно? Философия тем важна, что она проясняет суть дела, а не затуманивает).

Но тут, скорее, дело в том, что многие из дошедших текстов сами по себе отрывочны и неполны, они полностью не отражают то, что тот или иной философ на самом деле мыслил. Но и не только в этом – сам философ – это человек с разной степенью таланта и способностей, с определенным характером, который, как известно, крайне неуравно­вешен. Мысль философов в такой же степени, как и их характер, неорганизованна и не­уравновешенна. Иногда их мысли в полной мере не раскрыты, отрывчаты. Иногда очень сырые, а иногда представляют просто ошибочное движение, которое, хотя и оформилось в текст, но даже и сам философ, который его написал, им был недоволен.

Реальное истолкование текста возможно потому не сколько на основе самого текста, а на базе той реальной роли которую играл текст в современной философу, написавшему этот текст, эпохе. Существенна роль деятельности самого этого философа, его социальной роли в современной ему культуре. Крайне существенна та роль, которую сыграл этот текст далее в философской традиции.

Но, с другой стороны, есть все-таки, определенная шкала оценки сугубо теоретической ценности текста – это его продуманность и систематичность, содержание в нем каких-то ин­туиций, который расширяют горизонт мысли для современного человека, или для человека «всех эпох и народов», который все время притягивает внимание и к нему проявляют постоянно интерес, делают его «классическим». Все сказаное выше надо учитывать, и только на базе этого комплексного анализа можно судить правильно о том или ином тексте того или иного философа. В общем, есть три «измерения» текста:

1) Сугубо индивидуальная оценка таланта и глубины проработанности философского текста;

2) Роль этого текста и самого философа, написавшего этот текст, в современной ему эпохе;

3) Роль этого текста в исторической перспективе традиции.

В доказательство вышесказанному, можно привести классические, всем известные тек­сты Пла­тона и Аристотеля. Возьмем Платона. Во-первых, совершенно проблематично понимание диа­логов Платона как философских. Большей частью они представляют со­бой художественно оформленные политические памфлеты. Общие рассуждения абст­рактного характера, направленные против софистов – сторонников афинской демократии, вполне вероятно были лишь тактическим приемом. Может быть это ут­верждение слишком смело, но политическая «подкладка», диалогов Платона (особенно ранних), видна явно. Если к этому добавить, что фи­лологи Александрии вообще его не считали философом, а лишь талантливым литератором, то простая идентификация творчества Платона как философского становится зыбким и проблематичным.

Далее, в поздний период Платон, по свидетельству его современников, преподавал в своей Академии какое-то учение для «посвященных», которое он отказывался излагать письменно. Что это за учение, остается только гадать. Думаю, что это учение было полным «бредом», про­никнутым мистицизмом, приправленное еще к тому же «сдвигом на старости лет» у самого Платона.

И вообще, какую роль изначально играла деятельность Платона. В начале – это политическая. Его политические устремления просвечиваются явно, а его политические симпатии вряд ли мо­гут вызвать восторг у людей. Его паталогическая любовь к сицилийским правителям, уже тогда славившихся изуверством и извращенностью, вы­зывает явное отвращение. А его «Государ­ство» – как политическая программа переустройства общества, сыграла неблаговидную роль в истории, послужила паттерном для самых изуверских режимов в последующей истории. Далее, его преподавательская деятельность в Академии – это деятельность, направленная на вос­питание богатых аристократов в презрении к «черни», представляющей призрачное те­кучее «бытие», в противовес «эйдосу», который представляет в реальном воплощении «аристократа» или «тирана». Так что, при реальном истолковании его философии в контексте той эпохи, в ко­торой он творил, выступает не так уж привлекательно.

Вопрос теперь в другом, как его философия, став культурной традицией, далее воздействовала на философию и каким целям она послужила? Тут уже она выступает в другом обличьи, ибо его учение о статичных «эйдосах» стало основополагающим для дальнейшего философствова­ния. Вырвавшись из своего реального социального бытия, культурная традиция приобретает совершенно иной вид, играет часто другую роль, ко­гда она взрастет на ином социальном «теле». Можно продолжать и далее анализ твор­чества Платона. Но, я думаю, это дело отдельного исследования по традиции платоновской философии.

Теперь рассмотрим учение Аристотеля. Тут мы возьмем другой момент. Дело в том, что, как известно, тексты Аристотеля, которые имели хождение в современном ему обществу до нас, по преимуществу не дошли. Мы обладаем лишь тем, что осталось от тех текстов, которые Теофраст передал Нелею. Нелей и его родственники к ним относились крайне небрежно, так же небрежно к ним относились и последующие вла­дельцы. Проблематично, чтобы на протяжении более двухста лет, в течении которых они хранились не в лучших условиях в подвалах и в раз­ных местах, пока не достались Андронику Родосскому во второй половине I века до н.э., они сохранились достаточно хорошо. Более того, они перепутаны с текстами других перипатетиков (а, может быть, и не только их). А еще, если добавить то, что это были лишь необработанные и сырые записи внутреннего пользования, то резонно встает вопрос – можем ли мы судить о ре­альной философии Аристотеля? Может мы больше додумываем, видим в дошедших текстах (вроде бы) Аристотеля больше, чем они есть на самом деле – т.е. свалку разных текстов, даю­щих отрывочные сведения? Может такая любовь к этим перепутаным тек­стам и создала такую последующую путаницу в философии? О этом имеет смысл при­задуматься. И особо не стараться делать как из текстов Платона и Аристотеля нечто «священное» для философов. Процесс утери традиции – это процесс абсолютно естественный, без этого невозможно существование культуры. В этом нет ничего тра­гичного, по крайней мере, по сравнению с фундаментальной трагичностью существо­вания самого человека. Но, если посмотреть с другой стороны, эти тексты стали тра­дицией. Это уже другой разговор. Ведь тексты «книги книг» – Библии – это такой же сборник текстов, написанных в разные времена и допускающих крайне большой раз­брос в интерпретациях их смысла. Вот здесь мы приходим к одной из тайн закономер­ности действия механизма традиции, который может вызвать недоумение и внутренний протест. Дело в том, как ни странно, чем путанее текст, тем более он имеет шанс суще­ствования в культурной традиции, ибо таким способом текст обладает возможностью «прорасти» в любом социальном «теле». Потому, как ни странно, чем противоречивее и неод­нозначнее философия того или иного мыслителя, тем больше шансов ему стать традицией.

Конечно, это не причина современным философам нести всякий бред, в надежде, что этот бред обладает большей возможностью стать культурной традицией и их «имена» будут записаны навечно. Многие, к сожалению, питают такую надежду и несут этот «бред». Можно их разочаровать – в наше время мощной информативной перегрузки та­кого рода тексты не могут быть восприняты традицией, ибо в современном обществе нет проблем в создании новых тек­стов для встраивания их в социальное «тело» современной культуры (да и нет недостатка в уже сделанных текстах в прошлом - их полно и на любой вкус), потому в будущем не будут исполь­зоваться и адаптироваться эти тексты для символического обеспечения культуры. Будут ис­пользоваться только максимально информативно плотные и организованные тексты, которые, к тому иде­ально художественно оформлены. Только такие тексты могут стать не очередной мо­дой, а традицией. Но это сжатие не должно выглядеть так, что оно исключает достижения и ге­ниальные «проблески» мыслителей прошлого и настоящего, - чтобы текст был максимально сжат и информативен необходимо выбрать все самое лучшее, что смогли сделать другие, ибо ведь невозможно, чтобы один ум смог бы наилучшим способом раскрыть тот или иной аспект проблемы. Для этого необходимо выбирать при рассмотрении той или иной «черточки» в мно­гообразии культурных явлений наи­более «отличившихся» в анализе этой «черточки» мыслителей, «заархивировать» их мысли, расположить их в этом тексте должным образом, чтобы они «заговорили» из глубины веков живым голосом и «заиграли» новыми красками смысла. Потому, знание прошлой философской традиции крайне важно, хотя эта задача сложна и уникальна по своим усилиям. Эти необходимые титанические усилия современных философов несо­размерны тем легковесным усилиям, которые затрачивали мыслители прошлого, но только тот философ современности, который найдет в себе силы для этих усилий, дей­ствительно может вплестись в традицию, стать «паттерном» будущего философствова­ния, и его работы не будут работами- однодневками.

4. СУЩЕСТВУЕТ ЛИ РАЗВИТИЕ В ФИЛОСОФИИ

Многие, кто неверно интерпретирует историко-философскую концепцию К.Ясперса, склонны утверждать, что такого развития не существует, что надо, как утверждают рас­смотренные ранее стронники «философии истории философии» относится к каждому философскому произведе­нию как к произведению искусства, сингулярному и неповторимому. Никто не возражает про­тив этого: если какая-либо научная работа или философское размышление прекрасно оформлено, блещет ясностью и красотой языка, то это можно только приветствовать. Но тем не менее, я склонен, следуя, между про­чим, и К.Ясперсу, что это развитие существует: происходит накопление объема символических конструктов, разных точек зрения, отражающих тот или иной аспект многообразия социокультурных и природных явлений, интересных идей и обобщений. Все это дает отличный материал для уточнения концептуального поля философст­вова­ния, философская мысль приобретает более четкое содержание.

Первое, что хотелось отметить, что не замечают сами философы, состоит в том, что происходит «сжатие» информации. По крайней мере, это желаемый момент в философствовании. При рас­смотрении философских тек­стов прошлого можно заметить как мало собственно философского заключается в этих философских тек­стах – идет «блуждание» мысли, она ищет решения, пере­межает это какими-то «околофилософ­скими» размышлениями. Философ современности теперь же обладает возможностью исключить эту «захламленность» текста, (только вот к сожалению этому следуют не все современные философы). Есть возможность, за всякими «напластова­ниями», на ос­нове анализа философских текстов, выявить исходное ядро философствования, уточнить позиции, «расположенность» проблематики. Так что я, все-таки, считаю, что определенное развитие философии существует, но пока оно идет экстенсивно путем накопления архива символических конструктов, следующий же этап философии XXI века со­стоит в интенсивном развитии философии. Этот путь наметил И. Кант, задача состоит в том, чтобы продолжить его работу. Утверждение о том, что в философии су­ществует развитие, со­вершенно не свидетельствует о том, что она идентична в этом от­ношении науке. Она отличная от науки сфера теоретической деятельности, тем более, что динамика совершенствования фи­лософии проявлена довольно слабо, по сравнению с наукой. Тут она, действительно, приближается к сфере искусства.. Она, и тут я не скажу ничего нового (и слава богу!), что фи­лософия находится где-то между наукой и искусством.

Проблема традиций в философии крайне важна. Дело в том, что философия (по крайней мере внешне) отличается известным многообразием взглядов, часто каждый употребляет свой язык, свои системы изложения, которые для другого философа про­сто герменевтически «закрыты». Понимание возможно лишь путем следования тра­ди­ции, обращения к определенному набору общих «знаковых» мыслителей прошлого, к апологетическому или критическому анализу тра­диций того направления в филосо­фии, представителями или создателями которых они являлись. Потому соблюдение традиции и внимание к традиции философствования крайне не­обходимо в философ­ской деятельности в целях достижения элементарного понимания между философами. Крайне важно в философии изучение са­мого механизма действия философской традиции, - ибо таким путем более четко проявляются «при­ключения» культуры, мно­гообразие ее проявлений, изучением которых фи­лософия и занимается.

Правильно утверждал Э.Гуссерль, что философ «мотивирован миром философов, влияющим на него; философ обусловлен мыслителями этого мира вплоть до отдален­нейшего прошлого. Именно этот мир, который объемлет философию с периода ее за­рождения и объединяет фило­софские поколения, есть для него, философа, живая со­временность. В этом кругу он обретает соратников, партнеров: он имеет дело с Аристо­телем, Платоном, Декартом, Кантом и другими» (Husserl E. Husserliana Den Haag. 1954 S.489). Как верно подчеркивают творцы объемного учеб­ника по истории западноевро­пейской философии Дж. Реале и Д. Антисери: «философы ин­те­ресны не только тем, что они говорят, но и тем, о чем молчат; традициями, которым они дают начало, тече­ниями, которые приводятся в движение» (Реале Дж., Антисери Д. Западная фило­софия от истоков до наших дней. Том 2. Средневековье. «Петрополис», 1994 с.XII)