Логику на наши нейролингвистические привычки

Лакрица! Ммммм!

" Рёбра Адама"

Распятие? Вот здорово!

" Жизнь Брайана"

В одной из глав я уже упоминал, – а некоторые из вас, возможно, заметили это сами, – что я писал эту книгу, не употребляя ни одну из форм идентификационного глагола, который вводит идентификационность. Сейчас я объясню это стилистическое новшество и прошу читателей. Которые встречались с этой теорией раньше (речь идёт о моей книге " Квантовая психология"), не пропускать эту главу. (Просмотрите бегло, если уж придётся, но целиком не пропускайте). Я преподношу и объясняю эту теорию по-новому, и надеюсь, понятнее, чем прежде.

Ещё в 1933 году – чёрт меня побери, разве сейчас это не кажется средневековьем? – фон Нейман и Кожибский разработали основы неаристотелевской логики. Фон Нейман просто учёл состояние " может быть" (1/2) между двумя состояниями " истинно" (1) и " ложно" (0); Кожибский расширил состояние " может быть" до желаемых нами пределов – пока данные позволяют вычислять вероятности.

Другими словами, фон Нейман даёт нам трёхзначную логику состояний " истинно" (1), " ложно" (0) и " может быть" (1/2), а Кожибский предлагает бесконечномерную логику. В ней можно сузить диапазон вероятностей до 0 (" ложно"), 1/4 (большинство событий происходит иначе), 1/2 (шансы равны), 3/4 (большая часть данных свидетельствует в поддержку утверждения) и 1 (доказанная истина). А можно его расширить до 0, 1/10, 2/10, 3/10... и вплоть до 10/10 или 1 (" истинно"). Или же, проводя вычисления с большим количеством данным, мы можем расширить диапазон вероятностей до 0, 1/100, 2/100... вплоть до 99/100 (почти доказанная истина) и 100/100 (1/1), или абсолютно и навсегда доказанная истина.

Через какое-то время сэр Карл Поппер доказал, и мне кажется довольно убедительно, что ни одно предположение не может достичь уровня абсолютно и навсегда доказанной истины (1/1). Дело в том, что для доказательства такого утверждения потребовалось бы провести бесконечное число экспериментов, а поскольку мы до сих пор сумели провести не так уж много экспериментов, вряд ли стоит рассчитывать на то, что мы сумеем существенно увеличить их количество в обозримом будущем. Однако любая из наших теорий может очень быстро выйти на уровень доказанно ложной (0), поскольку любой неудавшийся эксперимент увеличивает сомнения, а длинная серия тщательно проведённых, но неудавшихся экспериментов должна показывать, что либо а) теория не связана с экспериментальными (опытными) данными, либо б) некий бог или чёрт подтасовал результаты, чтобы направить нас по ложному следу. Последнее утверждение относится в науке к категории бессмысленных, хотя оно поддерживается теологами (или академическими мультикультуралистами), которые спорят об этом в течение нескольких столетий.

Те теории, которые выживают в процессе многократных экспериментальных проверок более длительное время, мы можем называть " относительным научным успехом", точно так же, как вид, который выживает в течение длительного времени борьбы за существование и естественного отбора, мы называем " относительным эволюционным успехом".

С пост аристотелевской точки зрения (основанной на логике фон Неймана, Кожибского и других более поздних авторов), большинство тайн и масок. О которых идёт речь в этой книге, очевидно, существуют в состоянии " может быть". На сегодняшний день вычислению вероятностей суждено оставаться субъективным, или интуитивным из-за того, что в подавляющем большинстве нам недостаёт надёжных данных. Например, я оцениваю вероятность истинности теории полой Земли менее чем в 1/100, а вероятность истинности теории д-ра Великовского более чем в 1/2 (или, может быть, ровно 1/2). Моя оценка связана, главным образом, с тем, что из-за клеветы и потока дезинформации в адрес д-ра Великовского со стороны Сагана и иже с ним, а также из-за бесконечной и гнусной псевдополемики до сих пор так и не прошло беспристрастное научное слушание теории кометной модели, которую предложил д-р Великовский.

Я сознательно не употребляю в предложениях глагол " является" и родственные ему глаголы, потому что во всех таких утверждениях есть определённые семантические пороки. Первый из этих семантических пороков заключается в том, что эти глаголы придают предложению такой вид, будто оно достигло недостижимого состояния 1/1 и утверждает доказанную истину, когда в действительности оно утверждает лишь основательное " может быть", а иногда (особенно в политике и идеологии) просто слабое " может быть".

Язык, в котором не используется идентификационный глагол " является" и родственные ему глаголы, называется языком-прим, или сокращённо я – прим (прим обозначает знак штриха, то есть под я-прим понимается я', производный язык). У этого языка много приверженцев. Среди них граф Кожибский, который выдвинул идею реформирования языка (но не всегда сам практиковал этот язык); Дэвид Борланд, который дал этому языку название " я-прим" и последовательно его практиковал; д-р Эдвард Келлогг III, который использовал его десятилетиями и сейчас рассказывает, что говорит. А также и пишет на языке я-прим; д-р Альберт Эллис, который перевёл четыре написанные им ранее книги по рациональной терапии на я-прим и пр. Я считаю, что я-прим обходит излишне эмоциональные дебаты аристотелевого " или – или", сводит утверждения к тому. С чем мы сталкиваемся в реальной жизни и что выдерживает проверку временем, отсекает весь неопределённый или бессмысленный жаргон ещё до того, как человек успевает им воспользоваться, и, в целом, ведёт к более нормальному и чёткому изложению мыслей на бумаге. Надеюсь, что, в конце концов, он научит меня мыслить более разумно и ясно.

Кожибский любил повторять: " На какой бы объект ты ни говорил, что " он является тем-то", знай, что он этим не является ". На примитивном детском уровне (который мы, критически мыслящие личности, игнорируем на свой страх и риск) слово " пепельница" не служит безопасным местом для тушения сигарет; если вы попытаетесь употребить слово " пепельница" здесь, на этой странице именно с этой целью, то можете поджечь эту книгу. Слово " зонтик" не поможет вам остаться сухим, если вы попали под дождь; слова " бифштекс и омар с печёным картофелем" не накормят вас. Если вы голодны, слова – " призраки (бесформенные духовные сущности) давали ощущение глубокого удовлетворения ирландскому автору А. Е. (Джорджу Расселу), но никогда не одевали оборванных, не кормили голодных, не навещали больных, и (коли на то пошло) не давали отпор хулигану.

Всё это хорошо известно, конечно. Да? Если вы так считаете, зайдите в бар, где собираются геи, и спросите: " Сколько геев среди вас, ребята? ", зайдите в исламскую мечеть и поинтересуйтесь: " Сколько черномазых приходит сюда регулярно? "; зайдите в редакцию журнала " MS." и спросите: " Которая из ваших баб здесь главная? ". В наше время за такие общепризнанно безвкусные шутки в некоторых штатах можно сесть в тюрьму и во всех штатах отвечать в суде.

Вы полагаете, что только в таких " щекотливых" вопросах люди реагируют так, будто слова действительно отождествляются с объектами (" палки и камни могут поломать мне кости, а бранные слова меня только поранят")? Попробуйте открыть два ресторана и в меню одного из них напишите: " Фирменное блюдо: мягкий сочный бифштекс из вырезки", – а в меню другого ресторана напишите: " Фирменное блюдо: кусок трупного мяса, срезанный с кастрированного быка". Обе фразы описывают одно и то же невербальное событие, но посмотрите, у какого ресторана дела пойдут лучше.

Поэтому когда мы говорим на что-то: " это – " хорошее" слово или " плохое" слово", люди, которые утверждают, что никогда не путают слова, которыми обозначается объект, с самим объектом, всё равно реагируют так, будто слова влияют на них точно так же, как объекты. Почти все слова становятся " боевыми" в борьбе за физическую или " ментальную" территорию (за собственность или за догмы).

Рассмотрим крайний случай, в котором бросается в глаза чрезмерная педантичность я-прим. Вместо фразы " это – стул", я напишу: " Я называю это стулом и использую это в качестве стула". Предложение, в котором содержится идентификационность, как правило, в большей или меньшей степени заставляет нас забыть то, о чём помогает вспомнить утверждение, сформулированное на я-прим: невербальное событие в пространстве-времени, которое я называю " стулом", может имеет массу других названий и массу других применений. Я имею в виду, что в некоторых неблагополучных семьях стул может быть орудием агрессии, при ограблении дома – орудием защиты, растопкой для огня в сильный мороз и в безвыходной ситуации. Местом, на котором можно нацарапать имя " Китти" и т.д. или другой пример. Фраза " это – роза" заставляет нас забыть, что эта невербальная штуковина " идентифицируется" и как ботанический экземпляр, и как структура, созданная ДНК из разных молекул, и как источник дивного благоухания, и как подарок для любимой, и как натура для художника, и как масса электронов и т.д. и т.п.

Эти нейросемантические вопросы находят массовое применение на практике.

Вот конкретная иллюстрация. Сначала рассмотрим нынешнюю дискуссию на тему абортов и ряд террористических убийств, которые она спровоцировала. Весь спор всегда сводится к вопросу: чем " является" эмбрион? На я-прим такой вопрос нельзя вообще задавать. К тому же мнение, выраженное на я-прим, даже звучит как мнение и не маскируется под закон природы или доказанную теорему. Вот два мнения, которые отражают полярные взгляды и, как мне кажется, сформулированы оптимальным образом:

" Я считаю эмбрион человеческой личностью".

" Я не считаю эмбрион человеческой личностью".

Они станут ещё более чёткими и разумными, если внести в них дальнейшие поправки таким образом:

" Философские взгляды, которые я придерживаюсь в данное время. Позволяет мне считать эмбрион человеческой личностью".

" Философские взгляды, которых я придерживаюсь в данное время, позволяют мне не считать эмбрион человеческой личностью".

Этот отдельный пример даёт некоторое представление о том, как " идентификационность" увековечивает догматизм и антагонизм (которые психолог Эвард де Боно называет синдромом " Я ПРАВ, ТЫ НЕ ПРАВ") и как употребление я-прим ведёт (как минимум) к уменьшению догматизма и антагонизма. Очень мало форм фашизма, расизма или сексизма (даже самых популярных в политически корректных кругах) могут выжить в я-прим. Например,

" Я склонен считать, что все испанцы одинаковы и все они – сволочи". " Я склонен считать, что все азиаты одинаковы и все они – сволочи". " Я склонна считать, что все мужчины одинаковы и все они – сволочи".

Хотя не каждый человек захочет общаться с персонажами, озвучивающими подобные мысли, такие персонажи всё-таки кажутся менее безнадёжными, чем те. Которые упрямо утверждают: " Все испанцы – сволочи". " Все азиаты – сволочи", и " Все мужчины – сволочи".

Такое предложение, как " Я склонен принимать всех Х за Y", и подобные ему бессмысленные и откровенно личностные суждения, высказываемые на я-прим, не провоцируют дикое предубеждение (и не подстрекают к диким поступкам), как это делают научно и экзистенциально бессмысленные идентификационные предложения вроде: " Все итальянцы – гангстеры", " Все пресвитерианцы – экстремисты", и " Все водопроводчики – лентяи".

Конечно, экспертиза не выживет в мире, сформированном на мнениях (" Мне кажется, это похоже на Пикассо"), а не на утверждениях. Экспертиза требует утверждений: " Это – Пикассо". Эльмир это понимал, поэтому произнёс парадоксальную фразу о том, что сами эксперты создают подделки. И точно так же экспертиза не выживет в мире, где говорят: " настоящее время мне это кажется лженаукой". Экспертиза требует лаконичного утверждения: " Это – лженаука и самый настоящий бред, а её создатель – шаман, гуру и вообще " паренёк с приветом".

" Идентификационность" провоцирует догматизм и усиливает предубеждение до такой степени, что сожжение книг и откровенный фашизм становятся неизбежностью. Вспомните ещё раз, что ни одно из " убийств", недавно совершённых в медицинских центрах планирования семьи. Не стало результатом мнения: " В рамках моей системы ценностей я не вижу разницы между эмбрионом и ребёнком". Убийства стали результатом утверждений: " Эмбрион – это ребёнок", а " Аборт – это убийство". Точно так же успех, который пришёл к Эльмиру. Стал результатом утверждений: " Это – Матисс", а " Это – Модильяни".

И вот так, описав " полный круг", мы снова возвращаемся к квазирелигиозному канону и его критикам, а также снова сталкиваемся с вопросом: " Шекспир – величайший поэт из всех поэтов? ". На этот вопрос проф. Блум по-прежнему отвечает громовым " ДА", а проф. Тэйлор и его когорта из мультикультурной феминистической постмодернистской академии кричит категорическое " НЕТ". В я-прим мы даже не можем задать такой вопрос. Однако мы можем спросить: " Какое место, по вашему мнению, занимает Шекспир в литературном мире? ".

Лично я бы ответил на этот вопрос так: " В моём нынешнем смешанном состоянии литературного знания и литературного невежества я считаю Шекспира величайшим писателем из всех, которых я когда-либо читал". Я люблю " усиливать" я-прим, чётко заявляя обо ограниченности моего суждения в рамках высказываемого мнения (подобно тому, как учёный рассказывая о полученных измерениях, непременно указывает на измерительный инструмент).

Откровенно говоря, я не настолько хорошо знаю итальянский язык, чтобы компетентно сравнивать Данте с Шекспиром, и не настолько хорошо знаю греческий. Чтобы содержательно говорить о разнице между Джентлом Уиллом и Гомером. Я решительно не владею фарси, арабским. Китайским, бенгали, суданским и пр. Языками, и поэтому имею лишь самое смутное представление о таланте Руми, Ли По, Шики, Самба Ганы и многих других писателях Востока (чьё творчество, тем не менее, совершенно потрясло меня в переводе).

Наверное, проф. Блум решит, что моё сознание отравлено мультикультуралистами, раз я высказываю моё личное мнение как " сугубо" личное мнение. Проф. Тэйлор решит, что моё сознание отравлено традицией, раз я до сих пор считаю Шекспира лучше Алисы Уокер.

Ну что же, по крайней мере, оба согласятся, что моё сознание отравлено, а я считаю большой победой, когда два таких догматичных джентльмена соглашаются хотя бы в чём-нибудь.

Все " идентификационные" высказывания, выражающие суждения, становятся более аккуратным (описывают инструмент. С помощью которого даётся та или иная оценка), когда они перефразируются. И вместо " это является" в высказываниях фигурируют словосочетания " мне кажется". Например: " Мне ближе Бетховен, чем панк-рок"; " Абстрактный экспрессионизм кажется мне полным фуфлом"; " По-моему, после кубизма самым интересным изобретением в живописи был абстрактный экспрессионизм". Во всех этих предложениях высказывается " истина" – в смысле истины с точки зрения опыта или истины с точки зрения восприятия, хотя эти истины высказываются разными людьми.

В более широком смысле, за рамками эстетического и академического антагонизма, я-прим сразу отвечает на многие дзенские коаны вроде " Назови имя того, кто сделал траву зелёной! "

(Если вы не знаете, даю намёк: Моисею открылось это имя из пылающего куста...)

Задумайтесь, к примеру, сколько времени тратят впустую психологи, обсуждая такие вопросы, как: " Пациент поступает так из-за Эдипова комплекса или же он всё ещё следует раннему кондиционированию? " В я-прим этот вопрос формулируется иначе: " Какая модель – Фрейда или Павлова – позволяет понять поведение данного пациента лучше? Или они обе хорошо работают? " Можно по-прежнему вести яростные и продолжительные дебаты, но они останутся сугубо научными, если вообще не соскользнут в пропасть средневековой теологии или демонологии.

В физике можно вспомнить потраченные впустую время и энергию, когда блистательные теоретики дискутировали вопрос: " Чем является электрон: волной или частицей? " В я-прим этот вопрос формулировался бы так: " Волновая модель рассказывает нам об электроне больше, столько же или меньше, чем корпускулярная модель? " Когда начинаешь мыслить в таком направлении, вовсе не требует гениальности Бора, чтобы найти ответ на этот вопрос, который в наше время звучит так: " Как правильно, столько же, иногда, в конкретных случаях, больше или меньше ". Поскольку Бор находился под влиянием прагматизма Джеймса и экзистенциализма Кьеркьегора, а оба эти философа, безусловно, повлияли на создание я-прим, когда Бор понял, что физика может практически моделировать электрон как волну и как частицу в зависимости от обстоятельств, он проникся духом, если не буквой, я-прим...

В экономике фраза " марксистская модель прибавочной стоимости кажется мне лучше модели монетаризма" констатирует некий факт (о состоянии нервной системы автора фразы, если я должен разъяснять очевидные вещи). Фраза " теория Маркса истинна, а теория монетаризма ложна " констатирует мнение, которое подаётся в виде факта. Первая фраза (с " мне кажется) стимулирует интеллигентное обсуждение; последняя фраза фактически провоцирует социальный конфликт.