Лекция 18. Скандинавский диффузионизм: Монтелиус и Софус Мюллер 15 страница

Позиция диффузионистов всё время была под обстрелом. В 1925 на одну из диффузионистских книг появилась анонимная рецензия, где взгляды Риверса, Смита и Перри были жестоко разруганы. По стилю статьи Смит узнал автора – это был Малиновский. Через два года вышел под редакцией Смита сборник " Культура: спор о диффузии" с участием Малиновского. И в том же году вышла направленная против Смита книжка Маррета " Диффузия культуры".

Концепция и методология Смита и Перри подверглись жестокому суду следующего поколения. “Здесь нет ни намека на поиски истины, – писал о работах гелиоцентрической школы американец Роберт Лоуи, – нет ни терпеливой проверки трудностей, ни попытки понять честную критику. Неистовое многократное повторение занимает место аргументов…”. Английский историограф археологии Глин Даниел (Daniel 1962: 83) резюмирует: “Эллиот Смит и Перри на самом деле отреклись от малейшего притязания на научный метод. Они не взвешивали факты и приходили к теории. Эллиот Смит был болен Египтом, он был обращен мумиями и мегалитами”.

Единственная резервация учения Смита и Перри сформировалась в 70-е годы ХХ века, когда в Англии возник маленький дилетантский журнальчик эпигонов пан-египетской школы " Нью диффьюжионист" (" Новый диффузионист"). " Низкое шарлатанство", " псевдо-ученость" – отзывался о нем Глин Даниел (Daniel 1971). Да еще в романтических кругах творческой интеллигенции доктрина происхождения всего от страны пирамид находила отклик. Знаменитый писатель Герберт Уэллс написал свой «Очерк истории» в духе Смита. Но Уэллс был фантастом. Да и француз Фернан Ниль (Fernand Niel) еще в 1970 г. в книге " Цивилизация мегалитов" выводит все мегалиты из Египта, но это изолированный рецидив египтоцентризма в непрофессиональной литературе.

Критики, в общем, правы. Однако надо добавить, что “манчестерцы” сильно поработали над критериями и методами, нашли массу любопытных фактов и привлекли внимание к таким сходствам в культурах Старого и Нового света, которые и сейчас требуют объяснения. Если эти исследователи и преувеличивали место диффузии, то это не значит, что ее можно вообще игнорировать. Разработка теории диффузии нужна, и основы ее заложили Смит и Перри.

7. Другие гипердиффузионизмы. Любопытно, что в первой половине ХХ века возражения против агрессивного миграционизма Косинны и против " ереси панегипетского гипердиффузионизма" часто принимали такую же форму центробежного диффузионизма, только противоположно направленного, с другим центром.

Еще в XIX веке О. Шрадер и Гункель нашли ряд аналогий в культурах Вавилона и древних евреев. Немецкие ориенталисты Фридрих Делич (Friedrich Delitzsch) и Гуго Винклер (Hugo Winckler) продолжили их исследования и расширили круг аналогий Вавилону на весь мир. Мифы о сотворении мира, о потопе, о первом грехопадении, представления об аде и рае, мораль, единобожие – всё это оказалось в Библии не прямо от Иеговы, а появилось раньше всего в Вавилоне, а оттуда заимствовано в Библию и распространилось на весь мир. Давид, хватающий львов за гриву – калька с Сарданапала (Ашурбанипала), изображенного на вавилонском рельефе. Иегова на колеснице с луком, копьем и рогами – как ассиро-вавилонские цари. Ангелы-вестники херувимы и шестикрылые серафимы (-им – окончание множественного числа в еврейском) – вот они на стенах коридора процессий во дворце Ашурбанипала: керубы (крылатые быки с человеческими лицами) и сарафы (крылатые люди). Группировка звезд в созвездия, 7-дневная неделя, разбивка круга на 360 градусов и т. д. – всё это у нас из Вавилона. Делич писал: “Не говоря уже о Париже, даже Рим едва ли может сравниться с Вавилоном по тому влиянию, которое этот последний оказывал в течение двух тысячелетий на весь мир” (с. 17 – 18). И он повторяет слова Иеремии (LI, 7): “Вавилон был золотою чашею в руке господа, опьянявшею всю Землю”.

Мифология, религия, магия, сюжеты и образы литературы, первые достижения науки – всё Делич и Винклер выводили из Вавилона. Самые разные вещи истолковывались как видоизменения мифологических и астральных культов Вавилона. В конце XIX века Гуго Винклер стал издавать в Лейпциге серию книг, для названия которой использовал девиз ранних христианских миссионеров " Ex Oriente lux" (" Свет с Востока". У миссионеров имелось в виду, конечно, распространение христианства из Палестины), а группа немецких археологов объединилась под этим девизом (но отодвинув источник света дальше на восток). Книги этих ученых выдержали много изданий, переведены и на русский язык (Делич 1902/1906; Винклер 1913; Delitzsch 1904; 1921).

Копали они не сами. Делич был директором переднеазиатского отделения Берлинских музеев, которые в 1898 г. поручили 43-летнему опытному археологу Роберту Кольдевею (Robert Koldewey, 1855 - 1925) раскопки холмов Бабил, Джумджума и других в 90 км от Багдада, известных как остатки Вавилона. Кольдевей, учившийся в университетах Берлина, Мюнхена и Вены, копал уже в Троаде, на Лесбосе, в Италии, Сирии и в 1887 г. проводил даже пробные раскопки Вавилона. Он затребовал себе большой штат немецких археологов, массу местных рабочих, полмиллиона золотых марок и пять лет работы. Всё это ему предоставило Германское восточное общество, а копал он с 1899 г. не пять, а 18 лет.

Раскопки проходили в русле широкой немецкой кампании проникновения на восток, освоения территории огромной тогда Турецкой империи. После поражения в войне с Россией в 1877 г. Турция погрязла в долгах, а Британия и Франция захватывали доминирование в турецких арабоязычных колониях (Египте, Сирии, Ираке). Новообразованная Германская империя стремилась потеснить англичан и французов из этого региона, а турецкий султан охотно принимал немецкие заигрывания, надеясь с помощью немцев удержать целостность империи. В Германии обнаружилось две конкурирующих тенденции в восточной политике (Marchand 1996).

Бисмарк и Министерство иностранных дел (даже некоторое время после его отставки) считали, что наиболее выгодным для Германии является сталкивание других европейских держав в Турции без прямой немецкой экспансии на Восток. Этой линии придерживалось и Министерство культуры. Немецкое проникновение на Восток должно было оставаться исключительно цивилизующим, цель его - модернизировать Турцию, создавая себе союзника. Это получило название Kulturpolitik (политика культуры). По этой политике нужно было создавать впечатление полного равнодушия Германии к каким-либо выгодам, изображать политическую нейтральность, чисто филантропическую и научную заинтересованность. Именно такую деятельность вели в самой Турции экспедиции Немецкого Археологического Института, главным образом по классической археологии. Эту направленность выражал археолог-ориенталст Теодор Виганд (Theodor Wiegand, 1864 – 1936; рис. 11; см. Watzinger 1944; Wenk 1985), не филолог и никогда не занимавший университетских постов. Он браком породнился с семейством Сименс (магнатов промышленности) и стал преемником Гумана в Смирне, а затем научным атташе в Константинополе. С 1897 по 1918 он лично проводил разведки. раскопки и осуществлял контакты между германскими дипломатами, финансистами, археологами и турецкими чиновниками. Заодно проводил и военно-политическую разведку.

Совершенно иную, откровенно империалистическую стратегию избрали более агрессивные круги, собравшиеся вокруг молодого кайзера Вильгельма II и представленные в Восточном Обществе (Orient-Gesellschaft), основанном в 1898 г. Эти предпочитали прямую нацеленность на оттеснение англичан, французов и американцев, захват их позиций в арабоязычных колониях Турции. Сама Турция рассматривалась только как объект для растерзания. Археологи, посланные Восточным обществом в арабские земли, стремились обойти турецкое законодательство и увезти как можно большую долю раскопанного материала (желательно всё) в Германию – с риском, что это отразится на отношении турецкого правительства к раскопкам ни в чем не повинных классических археологов.

Кольдевей копал именно так. Человек с юмором и воображением (рис. 12), он сумел 20 лет пленять своих патронов из Музея и Восточного общества и добывать ассигнования (всего более 2 млн марок). Сначала из-под земли показалось нечто вроде " Вавилонской башни" (рис. 13), за почти два десятилетия обнажился огромный город (рис. 13). За это время он раскопал крепость Навуходоносора и священную дорогу процессий к храму богини Иштар с парадными воротами – всё это видно на реконструкции (рис. 14). В 1917 г., когда британские войска заняли Багдад, Кольдевей вынужден был покинуть Ирак навсегда (Andrae 1958). Раскопки в Ираке (но это были уже раскопки Ашшура, 1903 - 1913) продолжил его помощник Вальтер Андрэ (рис. 15; Andrae 1961). И тот и другой отказывались представлять ящики с материалами в Стамбул для проверки и дележа. После долгой борьбы с турецкой администрацией из 533 ящиков только 33 было отправлено в Стамбул, остальные – в Германию. Водным транспортом было отправлено в Германию (с заходом в Португалию) 400 ящиков с глазурованными кирпичами из Вавилона, по 250 в каждом, и 100 из Ашшура. По военным обстоятельствам ящики интернировали в Португалии и долго не отдавали. Только через несколько лет после войны ящики прибыли через Гамбург в Германию. В Берлине их скопировали, обожгли и из этих копий заново смонтировали ворота Иштар, со 120 изображениями львов. Также смонтировали копию тронного зала.

По многим вопросам у Кольдевея возникли разногласия с его начальником Деличем, он тяжело их переносил, заболел и в 1925 г. умер. Ворота Иштар, улица процессий и тронный зал были смонтированы в Берлине уже без него. Он так и остался только раскопщиком, а Делич за годы раскопок противопоставил филлэлинской концепции значения греческой культуры для Европы другую - концепцию панвавилонизма (Lehmann 1994), построив ее вместе с Винклером. Начало положили его лекции в Берлине в 1902 г. " Вавилон и Библия", которые имели оглушительный успех, так что кайзер заказал прочесть их ему лично).

Почему эту идею выдвигали немцы? Конечно, тут сказывалось естественное увлечение специалистов своим предметом, и нужно учесть авторство раскопок: копали же немецкие археологи, пусть и не очень ладившие с Деличем (археологам всегда свойственно субъективистское искушение поместить центр мировой цивилизации в свой раскоп). Но идеологическая подоплека тоже налицо. Политический интерес Германии того времени к Востоку (Турции, Ираку) несомненен. Его выражением было строительство железной дороги ВВВ (Berlin – Bosporus – Bagdad). Но никто, конечно, не собирался искать предков немцев в Вавилоне. Не нужно понимать использование прецедентной исторической спекуляции так прямолинейно. Не просто всегда возвеличивают предков своего народа – тут было оправдание " своего" типа экспансии, Kulturpolitik, опрокинутая в древнее прошлое.

К вавилонянам немецких диффузионистов могли привлечь и другие возможности исторической аллюзии. Такая критика Библии, позволявшая усомниться в Откровении, была характерна для немецких протестантов. Кроме того, имела некоторое политическое звучание передвижка центра мировой цивилизации из района английского доминирования (Египет) в сферу немецкой экспансии. Сказывалась и национальная предвзятость: у Делича отмечали антисемитизм – источник влияний убирался из еврейской страны. С другой стороны, либерально настроенные немецкие ученые могли рассматривать эту передвижку как противостояние германскому расизму – благодетелями человечества оказывались все же семиты – вавилоняне, финикийцы, а не нордические культуртрегеры. В то же время налицо был моноцентрический характер развития культуры как общая норма, устраивавшая европейцев: раньше центр был там, теперь в Европе. Причем ввиду ограниченности семитского расселения панвавилонский диффузионизм отчетливо ограничивался трансмиссией, редко прибегая к миграционному объяснению.

Хватало и критики панвавилонизма – со скептическими замечаниями выступали Эд. Мейер, Куглер. Против любого преувеличения восточных влияний в истории Европы выступил эволюционист Саломон Рейнак (Salomon Reinach, 1858 – 1932, хотя и еврей по происхождению. В своих книгах " Le mirage oriental" (" Восточный мираж") и " Обнаженная богиня", вышедших в 1893 и 1895 годах, он констатировал, что многие археологи преувеличивают восточные элементы в культуре Европы, называя их то финикийскими, то вавилонскими, то карийскими, то арийскими. Микенская цивилизация, как и другие культуры Европы, утверждал он, были местными по происхождению. Убежденный эволюционист, Рейнак еще в 1913 г. в книге " Репертуар четвертичного искусства" строжайше придерживался перечня эпох Мортилье. Критикуя крайности гипердиффузионистов и наивных миграционистов разного рода, он ничего не противопоставил тем фактам, которые предъявляли тяжеловесы ориентоцентрического трансмиссионизма Монтелиус и Софус Мюллер: пути и сроки продвижения металла с востока (да и письменности), заимствование форм, образов. Выступление Рейнака было одним из первых ростков отчетливого общего автохтонизма. Автохтонизм был вообще характерен для эволюционистов, но он обычно был неосознанным и не подчеркивался особо. Рейнак его акцентировал.

Артур Эванс в 1895 г. в лекции " Восточный вопрос в антропологии" признал, что в большой анатолийско-дунайской провинции объединились как европейские, так и восточные традиции, а его друг Джон Майрс в том же 1895 г. в книге " Доисторический человек в Восточном Средиземноморье" признал ту же двойственность. Позже, в книге " Критский лабиринт" он написал: " Адекватно признать восточную основу происхождения Европы – это никакой не Mirage oriental. " Независимый европейский элемент" не исключителен по своей способности к ассимиляции" (Myres 1933: 284).

Ну, а семитскую шпильку скоро вынули: англичанин Кинг выступил с идеей, что семиты просто заимствовали культуру у более древнего населения Месопотамии – шумеров. Это вызвало отчаянное сопротивление французского семитолога Галеви, еврея по национальности. Он доказывал, что вообще не было никаких шумеров. Эдуард Мейер и тут выступил скептиком: шумеры дали многое, но не всё. А Делич признал видную роль шумеров. В результате этих событий панвавилонизм перерос в шумероцентрический диффузионизм.

Многое для его развития сделал Леонард Вулли, раскопавший в 20-е годы Ур и пришедший к выводу о первенстве шумеров в создании месопотамской цивилизации, а в 30-е годы выступивший с несколькими книгами об Уре и шумерах (я уже рассказывал о нем). Открытия и заключения Вулли использовал друг Риверса и Эллиота Смита лорд Ф. Р. С. Раглэн (F. R. S. Raglan). Уже в 1939 г., через два года после смерти Эллиота Смита, он выпустил книгу " How came civilization" (" Как пришла цивилизация"). В ней он не только отстаивал шумеров как источник мировой цивилизации, но и выдвигал общие обоснования диффузионизма:

" Ни про одно изобретение, открытие, обычай, верование или даже предание нельзя сказать, что оно осуществлено в двух культурах раздельно… Естественное положение человека – это положение низшей дикости… К этому состоянию он всегда стремится вернуться, если только он не сдерживаем или не толкаем в противоположном направлении этим необъяснимым, но в высшей степени искусственным, локализованным и судорожным процессом, который мы знаем как прогресс цивилизации…Дикари никогда ничего не изобретают и не открывают… Многие из главных открытий и изобретений, на которых основана наша цивилизация, можно проследить с решительной вероятностью к району с центром возле оконечности Персидского залива...".

Тут он говорит о древневосточной, месопотамской цивилизации, подставляя шумеров под Вавилон. Далее он выделяет великое цивилизационное движение XVI века – это второе. И заключает: " Цивилизация, стало быть, далеко не являясь процессом, который продвигается вперед повсеместно, на самом деле есть событие, которое случилось только дважды" (Raglan 1939: 15, 38, 182).

За ним роль шумеров в распространении культурных явлений по всему миру повторяет австрийский археолог Р. Гейне-Гельдерн (R. Heine-Geldern). В 1959 г. в работе " Das Megalithproblem" он выводит все мегалиты из Шумера. И даже самый авторитетный шумеролог американец Сэмьюел Н. Крамер (Samuel N. Cramer) в книге " История начинается в Шумере" (тоже 1959 г., русск. перев. 1965) всё шумерское считает первым в мире. Подзаголовки глав книги так и возглашают: " Первые школы", " Первый двухпалатный парламент", " Первые защитные насаждения", " Первый рыбный заповедник", " Первые погребальные песни", " Первый золотой век" и даже " Первый св. Георгий" (он имеет в виду драконоборца).

В отличие от египтоцентрического диффузионизма в месопотамском моноцентрическом диффузионизме значительно больше объяснений культурных сходств было отнесено за счет трансмиссии, то есть они приписывались влияниям и заимствованиям, а не миграции. Но в археологии этот диффузионизм был реализован еще меньше, чем египтоцентрический: применительно к Месопотамии его проводили больше литературоведы, искусствоведы, этнографы.

8. Корни диффузионизма. Даниел задается вопросом: Почему же мир терпит этот академический мусор от людей типа Эллиота Смита, Перри и Раглэна? И отвечает: тому есть много причин. Во-первых, глубокая тяга к простым ответам на сложные вопросы. Во-вторых, реакция на усложнение разработки археологических данных – оно начинает сбивать людей с толку. Когда читали Лаббока или сочинения эволюционистов, всё было в порядке. Но не всё так ладно, когда начали читать современных археологов с их чрезвычайно усложненными рядами культур в разных районах. Можно было бы добавить еще и третью причину – естественное увлечение ученого, открывшего новое явление и впавшего в его переоценку.

Итак, Даниел видит только гносеологию, каверзы познания, общечеловеческие причины в появлении " ереси гипердиффузионизма", а появление диффузионизма вообще его и не удивляет, представляется ему нормальным. Но причин больше, и есть более конкретные и действенные – не в общечеловеческих свойствах, а в конкретных общественных настроениях в данной стране в определенную эпоху. Это социальные причины.

Стоило бы Даниелу задать себе вопрос:

1) А почему это течение возникло и особенно развилось именно в Англии?

2) Почему появилось именно на рубеже XIX и ХХ веков, хотя усложнение рядов культур началось позже?

3) Какие ассоциации и аллюзии к современности служат для них опорой и сами " гипердиффузионизм" навязывают?

4) Настроениям и целям каких кругов какой страны больше всего импонирует выраженное в этих построениях мировоззрение?

5) Почему не-дилетанты, солидные профессиональные ученые – Уилер, Чайлд, сам Даниел и другие – десятилетиями продолжают развивать, правда, на более высоком уровне, те же главные идеи, продолжают на этих, по их собственному признанию, априорных идеях строить свои концепции, откровенно субъективно интерпретировать материал? В чем сила этой традиции, если она не в самих фактах? Очевидно, в значительной мере в социальных корнях.

Упрощаются и абсолютизируются разные вещи. Но в чем причина не абсолютизации вообще, а данной абсолютизации? Почему в разное время и в разных кругах разные явления возводятся в абсолют? Иными словами, почему так, а не иначе развивается история науки?

И не забудем, что захирение и уход со сцены диффузионизма происходили на фоне распада Английской колониальной системы, подъема Африки и Азии, генеральной дискредитации идей руководящей роли определенных народов и культур. Пример диффузионизма особенно ярко отражает социальную определенность и обусловленность научных идей и концепций археологии.

9. Тур Хейердал. Последним отпрыском миграционизма была подвижническая деятельность Тура Хейердала (Thor Heyerdahl, 1914 - 2003). Окончив университет Осло, этот предприимчивый и храбрый норвежец (рис. 16) проникся идеей, что тихоокеанские острова заселены населением из доколумбовой Южной Америки. Чтобы доказать эту идею, он построил плот из бальзового дерева, такой же, какими пользовались южноамериканские индейцы, назвал его именем мифического полинезийского героя Кон-Тики и в 1947 г. отплыл из Перу на запад. За 101 день он и его небольшая команда проделали 6920 км и приплыли к архипелагу Туамоту во французской Полинезии. Книга его " Кон-Тики" стала бестселлером. Это было блестящее исследование в экспериментальной археологии (или преистории, или этнографии).

В 1954 г. ради той же цели Хейердал, перейдя от экспериментальной археологии к раскопочной, совершил археологическую экспедицию сначала на Галапагосские острова, а в следующие два года – на остров Пасхи. В их культуре он хотел найти следы инфильтрации из Америки и претендовал на то, что нашел их. В 1958 г. он издал очередной бестселлер " Аку-аку. Секреты острова Пасхи".

Затем Хейердал, верный идее важной роли дальних миграций, задумал доказать, что египтяне могли достичь Южной Америки и принять участие в формировании доколумбовых цивилизаций Америки – инков и ацтеков. Он решил пересечь Атлантику на папирусной лодке " Ра" (с техникой древних египтян) из Северной Африки. Первая попытка в 1969 г. после преодоления 4500 км закончилась крушением, вторая на следующий год удалась – " Ра II" после 57 дней пути приплыл к Барбадосу в Вест-Индии. Так что и Хейердал приложил руку к оживлению идеи Эллиота Смита.

В это время Хейердал заинтересовался историей Старого Света. В 1969 г. он с половиной своей команды " Ра", между обоими путешествиями на " Ра", побывал у меня в экспедиции под Новочеркасском, где я раскапывал курганы с ямными погребениями, а их ведь Гимбутас тогда объявляла праиндоевропейскими. Тур хотел собственными глазами поглядеть на праиндоевропейцев. По моим представлениям, он увидел только ариев (праиндоиранцев). Но встречало его местное начальство с помпой, глава области очень волновался и начал приветственную речь словами: " Дорогой господин Хер Туйердал! " Такие ошибки заразительны. Все последующие ораторы делали заминку перед именем и произносили его с повышенной отчетливостью: " Тур!!! Хейердал!!! "

В 1970-е гг. на тростниковой лодке " Тигрис" Хейердал пустился в 9980-километровый путь по рекам из Ирака в Индийский океан, чтобы доказать, что шумеры могли 5000 лет тому назад проходить этот путь. Война в Эфиопии воспрепятствовала завершению этой экспедиции.

Все публикации Тура Хейердала чрезвычайно романтичны, читаются взахлеб и с восхищением. Но, доказывая самим своим осуществлением, что такие путешествия были возможны, они не доказывают одного – что эти экспедиции реально совершались. Считать, что констатация возможности является достаточным историческим объяснением и обоснованием – это поссибилизм, который большинство историков отвергает, считая логически ошибочным. Только одна книга Хейердала, выпущенная в 1952 г., представляет на 821 странице собранные им доказательства. Это " Американские индейцы в Тихом Океане. Теория за экспедицией Кон-Тики".

Отзывы ученых об этой книге столь же отрезвляюще критичны, сколь отклики на другие его книги полны восхищения. Критики находят в ней лишь случайные совпадения слов, отдельные сходства вещей при полном расхождении всей культуры, предания, которые можно толковать по-разному. Противоречащие факты опущены, материал слабо организован, масса повторов. Всё производит впечатление черновых заметок, сваленных в кучу и опубликованных.

Что же до содержания книги (и критики), то течения позволяют легче плавать с азиатского материка на восток, чем из Америки на запад, и действительно, из Азии проникли в Океанию пищевые растения таро, кокосовый орех, банан, хлебное дерево, как и животные – домашняя свинья. Сладкий картофель и тыква действительно могут свидетельствовать о контактах между Полинезией и Америкой, но для таких контактов не обязательно предполагать миграции. Вообще миграции перуанцев в Полинезию неправдоподобны: как же это перуанцы отказались там от умения производить керамику и ткать? Нельзя отрицать возможность случаев заноса отдельных судов через океан в Полинезию (как и из Старого Света в Америку), но в таких случаях отдельные изможденные путешественники, оторвавшиеся от своей культуры, не культуртрегерами и колонизаторами становились, а вливались в местную культуру и растворялись в ней без следа.

В своей книге Хейердал нападает на противоположную идею заселения Океании - из Азии и Индонезии через Микронезию и Гавайские острова. Он отмечает негроидные черты среди полинезийцев, но объясняет их не как свидетельства такого пути, а как оставшиеся от меланезийских рабов, которых полинезийцы завозили к себе потом. Произошли же эти полинезийцы от европеоидных (" кавказоидных") перуанцев и более северных индейцев Америки, " разумных" (" intelligent"), с европеоидными " психическими чертами". Рецензент-антрополог заметил: " для многих читателей трудно будет избежать впечатления о расизме от этого труда" (Wauchope 1962: 120). Тень расизма витает над всеми гипердиффузионистскими построениями, потому что все они рисуют исходные очаги миграций (Атлантиду, Египет, цивилизации Америки) как населенные белой расой - красивыми, высокими, разумными людьми.

10. Фанатизм и наука. Говоря о начале археологии, я останавливался на отличиях науки от других форм знания, на отличиях науки от псевдонаук. Теперь есть смысл задуматься о людях, подвизающихся на грани между наукой и псевдонаукой. Фанатизм наиболее ярко представлен вокруг современного футбола. Фанатики, фаны той или иной команды обеспечивают психологическую поддержку своей команде в борьбе, не имеющей разумных целей, они готовы сражаться против призрачного врага, якобы унижающего их команду, и вести бессмысленную войну против всех на стадионах. Политики нередко стараются канализировать ярость фанатиков в русло патриотического запала. Фаны, оказывается, есть и в науке, и те же возможности манипулирования ими существуют.

В своей книге " Сумасбродства и заблуждения именем науки" Мартин Гарднер (Gardner 1957) находит, что есть нечто общее, объединяющее всех свихнувшихся фанатиков, всех сбредивших псевдо-ученых. Во-первых, такой мономаньяк работает в полной изоляции от коллег по науке. Во-вторых, он считает себя гением, а своих коллег несмышлеными тупицами. В третьих, он уверен, что его критики ставят перед собой злостные, каверзные цели, что все его преследуют и чинят ему всяческие препятствия. В-четвертых, он избирает для атак самых великих ученых и самые обоснованные теории. В-пятых, он пишет заумным жаргоном.

Есть ряд книг об искателях Атлантиды и людях типа фон Деникена, о псевдо-археологии, сопряженной с культами, оккультными секретами пирамид и мегалитов (Feder 1984; Harold and Eve 1987, и др.). В обзоре " Культовая архелогия и ненаучные метод и теория" (1980 г.) Джон Коул пишет об особенностях такой " археологии":

" Утверждения делаются и обсуждаются с недостатком внимания или без внимания к их следствиям вне ограниченной замкнутой системы объяснений… Альтернативные объяснения не рассматриваются, когда утверждение противоречит основной теории, потому что теория часто и неизвестна ревнителю культа; только утверждениен реально и важно" (Cole 1980).

Как правило, воинствующие дилетанты ведут ожесточенную войну против трезвых ученых. Глэдвин снабдил свою книгу карикатурными изображениями профессиональных ученых, называемых Фадди-Дадди (от Ph. D. – д-р филос.), в которых можно узнать его конкретных коллег (рис. 17). Д-р Ле Плонжон писал: " Эти так называемые ученые мужи наших дней – первые, кто выступает против новых идей и их носителей". Тур Хейердал с юмором описывает, как, когда он впервые выдвинул свои идеи, его принял в большом музее в Нью-Йорке седовласый ученый и реагировал на его идеи словами: " Нет! ", " Ни в коем случае! ", " Вы ошибаетесь, полностью ошибаетесь! " Свысока Хейердал добавляет, что книгу самого этого ученого " едва ли прочли десять человек". Этот симпатичный викинг так и не понял, что огромная аудитория его собственных бестселлеров побеждена не его аргументами, а его мужеством - тем, что он пересек Тихий океан на жалком плоту и связал свое путешествие в почти пять тысяч километров с углублением в древность на пять тысяч лет… Это отличная романтика, но плохая наука.

11. Некоторые уроки. Я думаю, что изложенное заставит многих задуматься над тем, как близки научная смелость и мания чокнутого. Как много промежуточных позиций. Как же вовремя определить грань между ними? Именно история науки поможет в этом. В каждом отдельном случае нужно выявить, чтó мешало тому или иному знатоку осознать, чего ему не хватало для утверждения в науке, чего не хватало его идее для признания.

Фанатизм – опасная штука. Не только потому, что очень близка от безумия (фанатиков всегда зовут чокнутыми, свихнувшимися, говорят: рехнулся), но и потому, что фанатиками от науки очень легко манипулировать – как и фанатиками от футбола. А это грозит увести их очень далеко от науки - в воинствующий шовинизм и расизм.

Дилетанты и сейчас привносят в науку свежесть восприятия, энтузиазм и нередко талант. Но это способно принести пользу только в том случае, если дилетант сознает, что существует наука, и что прежде, чем вторгнуться на ее территорию, нужно пройти школу – освоить методы науки и ее основные понятия, ее основной объем фактов. Сналету наука не дается никому.