Время переходов 4 страница

Нынешнюю технологическую революцию характеризует не центральная роль знаний и информации, но применение таких знаний и информации к генерированию знаний и устройствам, обрабатывающим информацию и осуществляющим коммуникацию, в кумулятивной петле обратной связи между инновацией и направлениями использования инноваций¹⁴. Это положение может прояснить следующая иллюстрация. Использование новых телекоммуникационных технологий в последние два десятилетия прошло через три отчетливых этапа: автоматизация задач, экспериментирование над использованием, реконфигурация применений¹⁵. На первых двух этапах технологическая инновация прогрессировала через обучение путем пользования, в терминологии Розенберга¹⁶. На третьей стадии пользователи обучались технологии, делая ее, и заканчивали, перестраивая сети и находя новые области применения. Обратная связь между введением новой технологии, пользованием ею и продвижением ее в новые области проходит в новой технологической парадигме намного быстрее. В результате, распространение технологии бесконечно увеличивает ее мощь по мере того, как технология усваивается и переопределяется ее пользователями. Новые информационные технологии являются не просто инструментами, которые нужно применить, но процессами, которые нужно разрабатывать. Пользователи и создатели могут объединиться в одном лице. Так, пользователи могут захватить контроль над технологией, как в случае с Интернетом (см. главу 5). Отсюда следует тесная связь между социальными процессами создания и манипулирования символами (культурой общества) и способностью производить и распределять товары и услуги (производительными силами). Впервые в истории человеческая мысль стала непосредственной производительной силой, а не просто решающим элементом производственной системы.

Таким образом, компьютеры, коммуникационные системы, генетическое декодирование и программирование - все это служит усилению и расширению человеческой мысли. То, что мы думаем и как мы думаем, находит выражение в товарах, услугах, материальной и интеллектуальной продукции, будь то пища, кров, транспортные и коммуникационные системы, компьютеры, ракеты, образование, здравоохранение или образы. Растущая интеграция между мыслями и машинами, включая механизм ДНК, ликвидирует то, что Брюс Мазлиш назвал " четвертым разрывом" ¹⁷ (разрывом между человеческими существами и машинами), фундаментально меняя то, как мы рождаемся, живем, учимся, работаем, производим, потребляем, грезим, сражаемся или умираем. Разумеется, культурные/ институциональные контексты и целенаправленные социальные действия решающим образом взаимодействуют с новой технологической системой, но эта система имеет свою собственную встроенную логику, характеризуемую способностью переводить всю вложенную в нее информацию в общую информационную систему и обрабатывать такую информацию с растущей скоростью, с растущей мощностью, с убывающими затратами, в потенциально всеобъемлющей поисковой и распределительной сети.

Есть одна дополнительная черта, характеризующая информационно-технологическую революцию по сравнению с ее историческими предшественницами. Мокир¹⁸ показал, что технологические революции имели место лишь в немногих обществах и распространялись в относительно ограниченных регионах, нередко изолированных в пространстве и во времени по сравнению с другими регионами планеты. Так, в то время, как европейцы заимствовали некоторые открытия, сделанные в Китае, Китай и Япония на протяжении многих столетий усваивали европейскую технологию только в очень ограниченных рамках, сведенных главным образом к ее военным применениям. Контакт между цивилизациями, стоявшими на разных технологических уровнях, часто принимал форму разрушения наименее развитых или тех, которые применяли свои знания в основном к невоенной технологии, как было в случае американских цивилизаций, уничтоженных испанскими завоевателями, иногда путем непреднамеренной биологической войны¹⁹. Индустриальная революция распространялась на большую часть земного шара со своих родных западноевропейских берегов в течение последующих двух столетий. Но ее распространение было высоко селективным, а его темп, по нынешним стандартам распространения технологий, - довольно медленным. И действительно, даже в Британии середины XIX в. сектора экономики, в которых было занято большинство рабочей силы, дававшие, по меньшей мере, половину валового национального продукта, не были затронуты новыми индустриальными технологиями²⁰. Кроме того, планетарный охват индустриальной революции в последующее десятилетия чаще всего принимал форму колониального господства, будь то в Индии при Британской империи, Латинской Америке, попавшей в торговую и индустриальную зависимость от Британии и Соединенных Штатов, в Африке, расчлененной по Берлинскому договору, или в Японии и Китае, открытых для иностранной торговли пушками западных кораблей. В противоположность этому новые информационные технологии распространились по земному шару с молниеносной скоростью, менее чем за два десятилетия, с середины 1970-х до середины 1990-х годов, продемонстрировав то, что я предлагаю считать характерным для этой технологической революции: немедленное применение к своему собственному развитию технологий, которые она создает, связывая мир через информационную технологию²¹. Конечно, в мире имеются большие области и значительные сегменты населения, не включенные в новую технологическую систему, - в этом как раз и состоит один из центральных аргументов этой книги. Далее, скорость технологического распространения селективна, как социально, так и функционально. Люди, страны и регионы получают доступ к технологической мощи в различные сроки, и в этом - критически важный источник неравенства в нашем обществе. Отключенные области в культурном и пространственном отношении разъединены, они могут находиться и в центрах больших американских городов, и во французских рабочих пригородах (banlieues), так же как и в африканских городишках из лачуг или нищих деревнях Китая и Индии. Однако доминантные функции, социальные группы и территории земного шара уже к середине 1990-х годов были вовлечены в новую технологическую систему, которая как таковая начала формироваться лишь в 1970-х годах.

Как же случилось, что эта фундаментальная трансформация произошла, по историческим меркам, в одно мгновение? Почему она распространяется по земному шару столь ускоренным, хотя и неравномерным темпом? Почему это - " революция"? Поскольку наше восприятие формируется нашим недавним прошлым, я думаю, что ответить на эти вопросы будет легче, если мы кратко напомним историю индустриальной революции, еще присутствующей в наших институтах, а следовательно, и в наших мысленных установках.

¹ Gould (1980: 226).

² Мелвин Кранцберг, один из ведущих историков технологии, писал: " Информационная эпоха действительно революционизировала технические элементы индустриального общества" (1985: 42). Относительно социальных результатов: " Хотя они могут быть эволюционными, в том смысле, что перемены и выгоды не появятся в одну ночь, они будут революционными в своем влиянии на наше общество" (Ibid. 52). Аргументацию тех же направлений см., например: Perez (1983); Forester (1985); Dizard (1982); Nora and Mine (1978); Stourdze (1987); Negroponte (1995); Ministry of Posts and Telecommunication (Japan) (1995); Bishop and Waldholz (1990); Darbon and Robin (1987); Salomon (1992); Dosi et al. (1988b); Petrella (1993).

³ Об определении технологии, как " материальной культуры", которое, как мне кажется, дает подобающую социологическую перспективу, см. дискуссию в Fischer (1992: 1-32 особенно): " Технология здесь схожа с идеей материальной культуры".

⁴ Books (1971: 13) из неопубликованного текста, курсив добавлен Беллом.

⁵ Saxby (1990); Mulgan (1991).

⁶ Marx (1989); Hall (1987).

⁷ Стимулирующий, содержательный, хоть и умышленно противоречивый отчет о сближении между биологической революцией и более широкой информационно-технологической революцией см. в работе Kelly (1995).

⁸ Forester (1988); Herman (1990); Lyon and Gomer (1995); Lincoln and Essin (1993); Edquist and Jacobsson (1989); Drexler and Peterson (1991); Lovins and Lovins (1995); Dondero (1995).

⁹ Negroponte (1995).

¹⁰ Kranzberg and Pursell (1967).

¹¹ Полное понимание нынешней технологической революции потребовало бы обсуждения специфики новых информационных технологий в сопоставлении с их историческими предшественницами равно революционного характера, таких, как изобретение печатания в Китае, вероятно, в конце VII в., и в Европе XV в.- классическая тема литературы о коммуникациях. Поскольку я не способен заняться проблемой в рамках данной книги, сосредоточенной на социологических измерениях технологических изменений, позвольте предложить вниманию читателя несколько предметов для обсуждения. Информационные технологии, основанные на электронике (включая электронную печать), обладают несравненным объемом памяти и скоростью сочетания и передачи бит информации. Электронный текст дает существенно большую гибкость обратных связей, взаимодействия и перестройки текста, как признает любой автор, работавший на ворд-процессоре, изменяя, таким образом, сам процесс коммуникации. Коммуникация on-line в сочетании с гибкостью текста позволяет осуществлять повсеместное, асинхронное пространственное/временное программирование. Что же касается социальных эффектов информационных технологий, я предлагаю гипотезу, что глубина их воздействия есть функция проникаемости информации в социальную структуру. Так, хотя книгопечатание существенно повлияло на европейские общества в новое время, как и в меньшей степени на средневековый Китай, его воздействие было несколько ограничено из-за почти полной неграмотности населения и низкой интенсивности информации в производственной структуре. Индустриальное общество, давая гражданам образование и постепенно организуя экономику вокруг знаний и информации, подготовило почву для усиления человеческой мысли, когда стали доступными новые информационные технологии. Исторический комментарий по поводу ранней информационно-технологической революции см. в Boureau et al. (1989). Некоторые элементы дебатов по поводу технологической специфики электронной коммуникации, включая точку зрения Маклюэна, см. в главе 5.

¹² Kranzberg M., Prerequisites for Industrialization//Kranzberg and Pursell (1967: 1, ch.13); Mokyr (1990).

¹³ Ashton (1948); Landes (1969); Mokyr (1990: 112); Clow and Clow (1952).

¹⁴ Hall and Preston (1988); Saxby (1990); Dizard (1982); Forester (1985).

¹⁵ Bar (1990).

¹⁶ Rosenberg (1982); Bar (1992).

¹⁷ Mazlish(1993).

¹⁸Mokyr(1990: 293, 209ff.).

¹⁹ См., например, Thomas (1993).

²⁰ Mokyr(1990: 83).

²¹ Pool (1990); Mulgan (1991).

1.2 Уроки индустриальной революции

Историки показали, что было по меньшей мере две индустриальные революции: первая началась в последней трети XVIII в. и характеризовалась такими новыми технологиями, как паровая машина, прядильный станок периодического действия, процесс Корта в металлургии, и, более широко - заменой ручных инструментов машинами. Вторая, около ста лет спустя, характеризовалась изобретением двигателя внутреннего сгорания, развитием электричества, созданием химической промышленности на базе научных достижений, эффективного сталелитейного производства и началом коммуникационных технологий с распространением телеграфа и изобретением телефона. Между двумя революциями существовала как фундаментальная преемственность, так и некоторые критически важные различия, главным из которых после 1850 г. стала решающая роль научного знания в поддержании технологического развития и управлении им²². Замечательно, что именно наличие не только различных, но и общих черт у этих двух революций может помочь понять общую логику технологических революций.

Прежде всего, в обоих случаях мы являемся свидетелями того, что Мокир описывает как период " ускоренных и беспрецедентных технологических изменений" ²³, по историческим стандартам. Совокупность макроизобретений подготовила почву для расцвета микроизобретений в сельском хозяйстве, промышленности и коммуникациях. В материальной базе человечества произошел фундаментальный и исторический разрыв. Внутренняя последовательная логика этого процесса, развертывание которого зависит от проходимой исторической траектории, была исследована Полом Дэвидом и затем превращена в теорию Брайаном Артуром²⁴. Это были действительно " революции" в том смысле, что внезапный, неожиданный поток технологических приложений трансформировал процессы производства и распределения, вызвал шквал новых товаров и решающим образом сместил размещение богатства и власти на планете, внезапно оказавшейся в пределах досягаемости тех стран и элит, которые в состоянии были управлять новой технологической системой. Теневая сторона этого технологического события заключалась в том, что оно было неразрывно связано с империалистскими амбициями и межимпериалистическими конфликтами.

Однако именно в этом и состоит подтверждение революционного характера новых индустриальных технологий. Исторический подъем так называемого Запада, фактически ограниченного Британией и горсткой наций Западной Европы, а также их североамериканскими и австралийскими родственниками, был в первую очередь связан с технологическим превосходством, достигнутым в течение двух индустриальных революций²⁵. Ничто в культурной, научной, политической или военной истории мира в период, предшествующий индустриальной революции, не могло бы объяснить такое неоспоримое " западное" (англосаксонско-германское с вкраплением французских элементов) превосходство в период между 1750 и 1940 гг. Культура Китая далеко превосходила Запад на протяжении большей части доренессансной истории; мусульманская цивилизация (если взять на себя смелость использовать такой термин) доминировала в большей части Средиземноморья и имела значительное влияние в Азии и Африке в Новое время; Азия и Африка оставались по большей части организованными вокруг собственных культурных и политических центров; Россия в великолепной изоляции правила огромными пространствами Восточной Европы и Азии; Испанская империя, неповоротливая в период индустриальной революции, была главной мировой державой в течение более чем двух столетий начиная с 1492 г. Технология, выражающая специфические социальные условия, во второй половине XVIII в. сформировала новую историческую траекторию.

Эта траектория возникла в Британии, хотя ее интеллектуальные корни можно проследить по всей Европе со времени ренессансного духа открытий²⁶. В самом деле, некоторые историки настаивают, что научное знание, лежащее в основе первой индустриальной революции, уже существовало за сто лет до этого, готовое к использованию при созревании необходимых социальных условий; или, как утверждают другие, в ожидании технической изобретательности самоучек, подобных Нькомену, Уатту, Кромптону или Аркрайту, способных превратить научное знание в сочетании с ремесленным опытом в решающие новые индустриальные технологии²⁷. Однако вторая индустриальная революция, более зависевшая от нового научного знания, сдвинула центр тяжести к Германии и Соединенным Штатам, где были осуществлены главные нововведения в химической промышленности, электротехнике и телефонной связи²⁸. Историки тщательно исследовали социальные условия, в которых произошел сдвиг географии технических инноваций, часто фокусируя внимание на характеристиках систем образования и науки либо на институционализации прав собственности. Однако контекстуальное объяснение неравномерной траектории технологических инноваций кажется чрезмерно широким и открытым для альтернативных интерпретаций. Холл и Престон в своем анализе меняющейся географии технологических инноваций между 1846 и 2003 гг. показывают важность локальных питомников инновации, среди которых Берлин, Нью-Йорк и Бостон были достойны почетного титула " мировых индустриальных центров высокой технологии" в период 1880-1914 гг., тогда как " Лондон в этот период был бледной тенью Берлина" ²⁹. Причина лежит в географической структуре взаимодействия систем технологических открытий и применений, а именно в синергетических свойствах того, что известно в литературе как " инновационная среда" ³⁰.

И в самом деле, технологические прорывы возникают кластерами, взаимодействуя друг с другом в процессе увеличения отдачи. Какие бы условия ни определяли такой кластер, важнейший урок, который нужно помнить, состоит в том, что технологическая инновация не есть изолированное событие ³¹. Она отражает данное состояние знания; конкретную институциональную и индустриальную среду; наличие некоторой квалификации, необходимой, чтобы описать технологическую проблему и решить ее; экономическую ментальность, чтобы сделать применение выгодным; наконец, сеть производителей и пользователей, которые могут кумулятивно обмениваться опытом, учась путем использования и созидания. Элита учится, создавая, расширяя сферу применения технологии, в то время как большинство людей учится, пользуясь, оставаясь поэтому в рамках ограничений, в которые технология " упакована". Интерактивность систем технологической инновации и их зависимость от некоторой среды, где происходит обмен идеями, проблемами и решениями, есть важнейшие черты, которые можно в обобщенном виде перенести из опыта прежних революций на нынешнюю³².

Позитивное влияние новых индустриальных технологий на экономический рост, уровень жизни и господство человека над противостоящей ему природой (отраженное в резком увеличении продолжительности жизни, постоянный рост которой не наблюдался до XVIII в.) в долгосрочной перспективе исторически неоспоримо. Однако это влияние проявляется не сразу, несмотря на распространение паровой машины и новых механизмов. Мокир напоминает нам, что " потребление на душу населения и жизненный уровень первоначально (в конце XVIII в.) выросли мало, но производственные технологии во многих отраслях и секторах кардинально изменились, подготавливая путь для непрерывного шумпетерианского роста во второй половине XIX в., когда технологический прогресс распространился на ранее незатронутые отрасли" ³³. Это принципиально важное суждение, которое вынуждает нас оценить фактические эффекты крупных технологических изменений с учетом временных лагов, сильно зависящих от специфических условий в каждом обществе. Исторические свидетельства указывают на то, что в целом, чем теснее отношения между центрами инновации, производства и использования новых технологий, тем быстрее идет трансформация обществ, и тем больше положительная обратная связь между социальными условиями и общими условиями для дальнейших инноваций. Так, в Испании индустриальная революция уже в конце XVIII в. быстро распространилась в Каталонии, но шла куда медленнее в остальной Испании, особенно в Мадриде и на юге; только Страна Басков и Астурия вступили в процесс индустриализации к концу XIX в.³⁴. Границы индустриальной инновации в большой степени совпадали с границами областей, которым на протяжении двух столетий было запрещено торговать с испано-американскими колониями: в то время как андалузская и кастильская элита, так же как и Корона, могли жить на свою американскую ренту, каталонцы должны были обеспечивать себя с помощью собственной торговли и изобретательности, подвергаясь при этом давлению жестко централизованного государства. Отчасти в результате такой исторической траектории Каталония и Страна Басков оставались единственными полностью индустриализованными районами вплоть до 1950-х годов, а также главными питомниками предпринимательства и инновации, что резко контрастировало с характером развития в остальной Испании. Так специфические социальные условия благоприятствуют технологической инновации, которая сама облегчает путь экономическому развитию и дальнейшей инновации. Однако воспроизводство таких условий есть проблема культурная и институциональная, как и экономическая и технологическая. Трансформация социальной и институциональной среды может изменить темп и географию технологического развития (в качестве примера можно привести Японию после реставрации Мэйдзи или Россию в краткий период при Столыпине), несмотря на то, что предшествующая история тянет за собой значительный инерционный шлейф.

Последний и существенный урок индустриальных революций, который я считаю уместным привести в этом анализе, противоречив: хотя обе они принесли с собой целый набор новых технологий, которые фактически сформировали и трансформировали индустриальную систему на последующих этапах, в их ядре находилась фундаментальная инновация в сфере производства и распределения энергии. Р. Дж. Форбс, классик истории технологии, утверждает, что " изобретение парового двигателя есть центральный факт индустриальной революции". За ним последовало введение новых перводвигателей и мобильного парового двигателя, благодаря которому " мощь паровой машины могла быть создана там, где нужно, и в желательном размере" ³⁵. И хотя Мокир настаивает на многоликом характере индустриальной революции, он также думает, что " невзирая на протесты некоторых историков экономики, паровой двигатель все же рассматривается большинством как квинтэссенция изобретений индустриальной революции" ³⁶. Электричество было центральной силой второй революции, несмотря на другие исключительно важные разработки в химической промышленности, производстве стали, двигателях внутреннего сгорания, телеграфной и телефонной связи. Это верно потому, что благодаря генерированию и передаче электроэнергии, электричество смогло применяться во всех других областях, и стала возможной связь между этими областями. Лучший пример - электрический телеграф, впервые экспериментально использованный в 1790-х годах и широко распространившийся после 1837 г. Он превратился в крупномасштабную коммуникационную сеть, связывающую весь мир, только после того, как смог опереться на распространение электроэнергии. Начиная с 1870-х годов, широкое распространение использования электричества изменило транспорт, телеграфную связь, освещение и, не в последнюю очередь, фабричный труд благодаря внедрению электромоторов. И в самом деле, хотя фабрики ассоциируются с первой индустриальной революцией, они почти столетие не применяли паровой двигатель, широко используемый в ремесленных мастерских, в то время как многие крупные фабрики продолжали использовать усовершенствованные источники водной энергии (и поэтому их долгое время называли мельницами). Именно электродвигатель породил и одновременно сделал возможной крупномасштабную организацию труда на индустриальной фабрике³⁷. Как писал Р. Дж. Форбс (1958 г.):

" В течение последних 250 лет пять великих новых источников энергии породили то, что часто называют Эпохой Машин. Восемнадцатое столетие принесло паровой двигатель, девятнадцатое -водяную турбину, двигатель внутреннего сгорания и паровую турбину, двадцатое столетие - газовую турбину. Историки часто чеканили крылатые выражения, чтобы обозначить определенные движения или течения в истории. Такова " индустриальная революция" - название цепи событий, которую часто описывают как начавшуюся в восемнадцатом столетии и распространившуюся на большую часть девятнадцатого. То было медленное движение, но оно вызвало перемены, столь глубокие и сочетающие материальный прогресс с социальными сдвигами, что в целом они вполне могут быть названы революционными, если мы примем во внимание эти крайние даты" ³⁸.

Так, действуя на процесс, стоящий в центре всех процессов, т. е. на энергию, необходимую для производства, распределения и коммуникации, две индустриальные революции распространились по всей экономической системе и пропитали всю социальную ткань. Дешевые, доступные, мобильные источники энергии расширили и усилили мощь человеческих мускулов, создав материальную базу для исторического движения к экспансии человеческой мысли.

²² Singer et al. (1958); Mokyr (1985). Однако, как указывает сам Мокир, связь между наукой и технологией присутствовал также и в первой индустриальной революции в Британии. Так, решающее усовершенствование Уаттом паровой машины Ньюкомена стало возможным при участии друга и покровителя Уатта Джозефа Блэка, профессора химии университета Глазго, где Уатт в 1757 г. был " изготовителем математических инструментов для университета" и проводил собственные эксперименты на. модели машины Ньюкомена (см. Dickinson 1958). И действительно, Абелоуд (Ubbelohde 1958: 673) сообщает, что " разработка Уаттом конденсатора для пара, отделенного от цилиндра, в котором движется поршень, было тесно связано с научными исследованиями Джозефа Блэка (1728-1799), профессора химии университета Глазго, и вдохновлено ими".

²³ Mokyr (1990: 82).

²⁴ David (1975); David and Bunn (1988); Arthur (1989).

²⁵ Rosenberg and Birdzell (1986).

²⁶ Singer etal. (1957).

²⁷ Rostow (1975); см. аргументацию в Jewkes et al. (1969) и исторические свидетельства в Singer et al.(1958).

²⁸Mokyr(1990).

²⁹ Hall and Preston (1988: 123).

³⁰ Происхождение концепции " инновационной среды" (milieu of innovation) можно проследить в работе Aydalot (1985). Эта концепция также имплицитно присутствовала в работе Anderson (1985) и в разработке Arthur (1985). Примерно в это же время Питер Холл и я в Беркли, Роберто Каманьи в Милане и Денис Майа в Лозанне в недолгом сотрудничестве с покойным Филиппом Айдало начали разрабатывать эмпирический анализ среды инновации, темы, которая в 1990-х годах стала (и правильно) надомным исследовательским промыслом.

³¹ Специальное рассмотрение исторических условий, необходимых для возникновения кластеров технологических инноваций, не может быть предпринято в пределах этой главы. Полезные размышления на этот предмет можно найти у Mokyr (1990) и Gille (1978). См. также Mokyr (1990: 298).

³² Rosenberg (1976, 1992); Dosi (1988).

³³ Mokyr (1990: 83).

³⁴ Fontana (1988); Nadal and Can-eras (1990).

³⁵ Forbes (1958: 150).

³⁶ Mokyr (1990; 84).

³⁷ Hall and Preston (1988); Can by (1962); Jarvis (1958). Одна из первых детальных спецификаций для электрического телеграфа содержится в письме, подписанном " С, М-", опубликованном в Scots Magazine в 1753 г. Один из первых практических экспериментов с электрической системой был предложен каталонцем Франсиско де Сальва в 1795 г. Имеются неподтвержденные сообщения, что телеграф с линией из одного провода, использующий схему Сальва, был фактически построен между Мадридом и Аранху-эсом (26 миль) в 1798 г. Однако только в 1830-х годах (Уильям Кук в Англии, Сэмюэл Морзе в Америке) был установлен электрический телеграф, а в 1851 г. был проложен первый подводный кабель между Дувром и Кале (Gan-att (1958); см. также Мокуг (1990); Sharlin (1967)).

³⁸Foгbes(1958: 148).

1.3 Историческая последовательность информационно-технологической революции

Краткая, но напряженная история информационно-технологической революции была рассказана за последние годы так много раз, что нет необходимости давать читателю еще один полный отчет³⁹. Кроме того, при нынешнем ускорении ее темпа любой такой отчет мгновенно устареет, так что между написанием этих строк и вашим прочтением их (скажем, через 18 месяцев) микрочипы удвоят мощность при неизменной цене согласно общепризнанному " закону Мура" ⁴⁰. Тем не менее я нахожу аналитически полезным напомнить главные оси технологической трансформации в сфере генерирования/обработки/ передачи информации и поместить их в ряд, ведущий к формированию новой социотехнической парадигмы⁴¹. Это краткое резюме позволит мне позднее опускать ссылки на технологические черты, обсуждая на протяжении интеллектуального маршрута этой книги их специфическое взаимодействие с экономикой, культурой и обществом, за исключением тех случаев, когда изложение потребует дополнительной информации.

³⁹ Подробная история происхождения информационно-технологической революции, естественно, устаревшая ввиду событий, которые произошли с 1980-х годов, содержится у Braun and Macdonald (1982). Самые систематические усилия по суммированию развития информационно-технологической революции были предприняты Томом Форестером (Torn Forester) в серии книг (1980, 1985, 1987, 1989, 1993). Хороший отчет о происхождении генной инженерии см. в Russell (1988); Elkington (1985).

⁴⁰ Признанный в электронной промышленности закон, сформулированный Гордоном Муром, председателем правления Intel, легендарной компании Силиконовой долины, сегодня крупнейшей и одной из наиболее прибыльных фирм в микроэлектронике.

⁴¹ Информацию, сообщаемую в этой главе, легко найти в газетах и журналах. Я многое почерпнул из Business Week, The Economist, Wired, Scientific American, New York Times, El Pais и San Francisco Chronicle, составлявших мой ежедневный/еженедельный информационный паек. Многое пришло из случайных разговоров о технологических проблемах с коллегами и друзьями в Беркли и Стэнфорде, людьми, знающими электронику и биологию и знакомыми с отраслевыми источниками. Я не считаю необходимым давать детальные ссылки к данным столь общего характера, за исключением тех случаев, когда приводимую цифру или цитату трудно найти.