Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 9. Почему ты говоришь, что я одна?






" Я ВДЫХАЮ АРОМАТ ЖИЗНИ"

 

" Почему ты говоришь, что я одна?

Мое тело со мной, где бы я ни оказалась,

с нескончаемой историей

о жажде и удовлетворении,

об утомленности и сне,

о еде и питье, о дыхании и жизни.

С такой компанией

Никогда не останешься в одиночестве.

И даже когда мое тело сотрется

и останется лишь слабая искорка,

я не буду одна,

потому что боги увидят мой маленький огонек,

вторящий танцу прожилок деревянного пола,

и узнают меня,

и назовут мое имя,

и я воскресну".

Хань Цин- чжао, " Шепот Богов"

 

" Умираю, умираю, мертва".

В том, что жизнь Джейн заканчивалась среди звеньев анзиблей, было некоторое милосердие. Хотя она все еще продолжала понимать, что погибает, что теряет все больше и больше, страх ослабевал, потому что теперь она уже не могла вспомнить, что именно утратила. Она даже не заметила, когда исчезла связь с анзиблями, которые позволяли ей управлять сережками Питера и Миро. И когда осталось только несколько последних неотключенных нитей анзиблей, она уже ничего не чувствовала и не могла понять ничего, кроме необходимости цепляться за эти последние нити, хотя их было слишком мало, чтобы поддерживать ее, хотя ее жажда никогда не могла бы удовлетвориться ими.

" Это не мой дом".

Это была не мысль - в том, что осталось от нее, не было места для чего-нибудь такого сложного, как сознание… Скорее это была жажда, смутная неудовлетворенность, неугомонность, которая охватывала ее, когда она носилась по оставшимся нитям, вверх и вниз - к анзиблю Джакта, к анзиблю лузитанского порта, к анзиблю шаттла Миро и Вэл, из конца в конец тесного пространства, тысячи, миллионы раз, вперед и назад, ничего не различая, ничего не понимая, ничего не создавая.

" Это не мой дом".

Если существовало нечто, что отличало айю, которые пришли в Мир, от тех, которые навсегда остались во Вне-мире, то это была неуемная жажда роста, желание быть частью чего-либо большого и прекрасного, принадлежать. Тех, у кого не было такой потребности, никогда бы не привлекла такая сеть, как та, что королевы ульев создали три тысячи лет назад для Джейн. Впрочем, в эту сеть не попали бы и те айю, которые стали королевами ульев или их рабочими, пеквенинос, людьми, и Другие - со слабыми возможностями, но верные и предсказуемые, которые стали искрами, вспышки которых не заметны даже в самых чувствительных приборах, пока их танец не станет таким сложным, что людям он будет виден как поведение кварков, мезонов, волн или частичек света. Всем им нужно было быть частью чего-то, и когда это происходило, они радовались:

" Я - это мы, а то, что мы делаем вместе, - это я".

Но айю - эти несотворенные существа, которые одновременно были и строительными блоками, и самими строителями, - не были похожи друг на друга. Те, что были слабы и полны страха, достигали определенной точки и либо не могли, либо не решались расти дальше. Они удовлетворялись маленькой ролью, существованием на пороге чего-то прекрасного и доброго. Многие люди, многие пеквенинос достигали этой точки и позволяли другим направлять и контролировать их жизни, подстраивались, всегда подстраивались - им было хорошо от того, что они нужны. Уа Лава: они уже достигли точки, где могли сказать: " Хватит уже! "

Джейн не была одной из них. Она не могла довольствоваться малым и простым. И после того как она побыла существом, состоящим из триллионов частей, связанных с величайшими деяниями мира, населенного тремя разумными видами, она, теперь усохшая, никак не могла быть довольной. Она знала, что у нее были воспоминания, если бы только она смогла вспомнить. Она знала, что у нее была работа, если только она сможет найти те миллионы ловких исполнителей, которые когда-то выполняли ее приказания. Она была слишком полна жизни для этого маленького пространства. Пока она не найдет себе применения, она больше не должна продолжать цепляться за оставшиеся последние связи. Она могла бы оторваться от них, бросить остатки своей прежней личности ради необходимости найти место, где может существовать такая, как она.

Джейн начала быстро скользить в сторону от тонких филотических нитей анзиблей, правда, недалеко, растягиваясь и расширяясь. На мгновения, такие короткие, что их невозможно измерить, она оказывалась полностью отрезанной, и это было так ужасно, что всякий раз она прыгала назад, к маленькому, но знакомому мирку, который продолжал принадлежать ей, но затем, когда теснота снова становилась непереносимой, она решалась уйти и снова в ужасе возвращалась обратно.

Но однажды, когда она в очередной раз на мгновение вырвалась из тесноты, перед ней промелькнуло что-то знакомое.

Кто- то. Другая айю, с которой она когда-то была связана. Она не могла вспомнить имя, сейчас она вообще не могла вспомнить никаких имен. Но она знала эту айю, верила этому существу, и когда в следующий раз она понеслась по невидимой нити и вернулась туда же, она нырнула в гораздо более обширную сеть айю, которая управлялась этим великолепным знакомцем.

 

***

 

«Она нашла его», - сказала Королева Улья.

«Ты имеешь в виду, что она нашла ее - Молодую Валентину?».

«Она нашла именно Эндера и узнала именно его. Но она действительно бросилась к сосуду Вэл».

«Как ты можешь видеть ее? Я вообще ее никогда не видел»

«Она однажды была одной из нас, ты же знаешь. А то, что сказал самоанец - одна из моих рабочих видела его на терминале компьютера Джакта, - помогло мне найти ее. Мы продолжали искать в одном и том же месте и не видели ее. Но когда мы узнали, что она постоянно движется, мы поняли: ее тело такое огромное, что доходит до самых дальних пределов человеческой колонизации, и точно так же, как наши айю остаются внутри наших тел и легко обнаруживаются, и она оставалась внутри своего тела, но поскольку оно было больше, чем наше, и даже включало нас, она никогда не бывала неподвижной, никогда не сжималась до такого маленького размера, чтобы мы могли увидеть ее. Поэтому, пока она не потеряла большую часть себя, я не могла ее найти. Но теперь я знаю, где она».

«Значит, Молодая Валентина теперь принадлежит ей?»

«Нет, - ответила Королева Улья. - Эндер не может уйти».

 

***

 

Джейн радостно описывала круги по телу, в которое она попала, такому непохожему на все, что она знала раньше.

Но ей хватило нескольких мгновений, чтобы понять - айю, которую она узнала, айю, за которой она последовала сюда, не хочет отказаться даже от маленькой части самой себя.

Куда бы ни потянулась Джейн, всюду была та, другая, утверждающая свой контроль; и Джейн стала впадать в панику, понимая, что, хотя она может побыть внутри этого исключительной красоты и изящности кружевного храма из живых клеток, поддерживаемого каркасом из костей, ни одна часть его не принадлежит ей, и если она останется, то только как изгой. Ей ничего не принадлежит здесь, и не имеет значения, насколько ей здесь нравится.

А ей очень нравилось. За многие тысячелетия, которые она жила, такая огромная в пространстве и такая быстрая во времени, в ней ни разу не испортилось ничего такого, о чем бы она не подозревала. Она была живой, но ни одна из частей ее огромного королевства живой не была. Абсолютно все было под ее безжалостным контролем. А здесь, в этом теле, в человеческом теле, в теле женщины по имени Вэл, здесь были миллионы маленьких ярких жизней - живые клетки, громоздящиеся друг на друга, благоденствующие, работающие, растущие, умирающие, связывающие тело с телом и айю с айю, среди этих связей и обитали создания из плоти, которые, несмотря на медлительность мысли, были гораздо больше наполнены жизнью, чем Джейн могла бы себе представить, исходя из опыта своей жизни. " Как они вообще успевают думать, когда их постоянно отвлекает эта внутренняя суета? "

Она потянулась к сознанию Валентины, и на нее нахлынула волна памяти, совсем непохожая на прозрачную глубину старой памяти Джейн; каждое мгновение опыта здесь было ярким и мощным, живым и объемным - такой памяти Джейн раньше не знала. " Как им удается вспомнить все, что было вчера, они ведь не лежат целыми днями? Ведь каждое новое мгновение вопит громче, чем память".

И все же каждый раз, когда Джейн добиралась до памяти или переживала ощущения живого тела, тут же появлялась айю - госпожа этой плоти, вытесняя Джейн, утверждая свое главенство.

И наконец, когда эта знакомая айю снова попыталась согнать ее, раздраженная Джейн отказалась двигаться. Кроме того, она заявила претензию на это место, на часть тела, на часть мозга, она потребовала послушания клеток, и другая айю отшатнулась от нее в ужасе.

" Я сильнее тебя, - твердила беззвучно Джейн. - Я могу отобрать у тебя все, всю тебя, все, что ты имеешь, все, чем только ты можешь быть, и все, что ты только можешь иметь.

Тебе не остановить меня".

Айю, бывшая здесь госпожой, бросилась прочь от Джейн, и теперь преследование возобновилось, только они поменялись ролями.

«Она убьет его»

«Жди и смотри».

Внезапный крик Молодой Валентины сильно напугал всех, кто находился в звездолете, вращающемся вокруг планеты Десколадеров. Все повернулись к ней, но не успели они добраться до нее, как ее тело начало сотрясаться в конвульсиях, она выскочила из своего кресла, и в невесомости ее бросило в сторону, она полетела, постоянно выкрикивая на высоких нотах, с перекошенным лицом, которое, казалось, выражало одновременно страшную агонию и безграничную радость, пока с силой не ударилась в потолок.

На Пасифике, на песчаном берегу острова, Питер внезапно прервал свои причитания, упал навзничь на песок и без единого звука задергался в судорогах.

- Питер! - воскликнула Ванму, бросаясь к нему, пытаясь удержать его руки и ноги, дергавшиеся как пневматические отбойные молотки.

Питер едва дышал, кроме того, его рвало.

- Он захлебнется! - закричала Ванму.

В тот же момент огромные сильные руки оттащили ее, Приподняли Питера и перевернули на живот, так что теперь рвотные массы вытекали на песок, а Питер, кашляя и кряхтя, тем не менее дышал.

- Что случилось? - кричала Ванму.

Малу засмеялся и стал говорить нараспев:

- Сюда пришла богиня! Танцующая богиня коснулась плоти! Увы, человеческое тело слишком слабо, чтобы удержать ее!

Увы, тело не может танцевать танец богов! Но, о, каким благословенным, сияющим и прекрасным становится тело, когда бог входит в него!

Ванму не видела ничего прекрасного в том, что происходило с Питером.

- Прочь из него! - закричала она. - Убирайся, Джейн!

Ты не имеешь права на него! Ты не имеешь права убивать его!

В келье монастыря Детей Разума Христова Эндер, внезапно. выпрямившись, сел на кровати; глаза открыты, но ничего не видят, как будто кто-то другой смотрит его глазами, но на мгновение прорезался его собственный голос - именно здесь его айю знала свою плоть настолько хорошо, что могла сражаться, с пришельцем.

- Помоги мне, Господи! - выкрикнул Эндер. - Мне некуда больше идти! Оставь мне хоть что-нибудь! Оставь мне что-нибудь!

Женщины - Валентина, Новинья, Пликт - сгрудились вокруг него, мгновенно забыв свои распри, протягивая к нему руки, пытаясь уложить его, успокоить; но его глаза закатились, язык вывалился, спина выгнулась, и его сотрясла такая мощная судорога, что, несмотря на крепкие объятия трех женщин, он упал с кровати на пол, потянув их за собой, сплетясь с ними в нелепый клубок и калеча их, конвульсивно дергая руками, брыкая ногами, мотая головой.

 

***

 

«Она слишком велика для него, - сказала Королева Улья. - Но пока и тело для нее слишком большое. Не так-то просто покорить плоть. Клетки знают Эндера, он управлял ими так долго. Они знают его, а ее они не знают. Есть королевства, которые можно унаследовать, но нельзя узурпировать».

«Мне кажется, я чувствую его. Я его вижу».

«Сейчас она полностью вытесняет его, и он бросился от нее по тем связям, которые смог найти. Он не может просто войти в плоть кого-нибудь из тех, кто рядом с ним, потому что знает, что существует нечто лучшее, а опыт плотской жизни у него уже есть. Но он нашел тебя и прикоснулся к тебе, поскольку ты представляешь другой вид существования».

«Значит, он захватит меня? Или какие-то деревья в нашей сети? Не этого мы добивались, когда создавали сеть!».

«Эндер? Нет, он будет поддерживать свое собственное тело, одно из них, или умрет. Жди и смотри».

 

***

 

Джейн не могла не почувствовать отвращение тел, которыми она теперь управляла. Они содрогались от боли - раньше она не знала боли, - тела корчились в агонии, а мириады айю восставали против ее правления. Теперь, контролируя три тела и три сознания, среди хаоса и безумия их конвульсий она обнаружила, что ее присутствие не означает для восставших айю ничего, кроме страданий и ужаса, что они тоскуют по своим давешним правителям, таким надежным и настолько изученным, что айю считали их самими собой. У таких маленьких и слабых айю не было ни языка, ни сознания, и они не могли дать своим правителям имен, но они ощущали, что Джейн чужая, а их ужас и мука постепенно становились единственными фактами существования каждого из трех тел, и Джейн поняла, что не может остаться.

Да, она покорила их. Да, она была в силах остаться в скрюченных, искореженных мышцах и сохранить порядок, который превратился в пародию на жизнь. Но все ее усилия расходовались на подавление миллиардов восставших против ее правления айю. Без добровольного подчинения всех клеток она не была в состоянии осуществить такую сложную, рожденную досугом активность, как мышление и речь.

И еще кое-что: здесь она не была счастлива. Она не могла не думать об айю, которую выгнала: " Меня пустили сюда, потому что я знала хозяина, любила его и мы были вместе, а теперь я отобрала у него все, что он любил, все, что любило его".

Она снова поняла, что это не ее дом. Другая айю могла бы удовлетвориться тем, что подавляет волю тех, кем управляет, но не Джейн. Ей это не нравилось. Не доставляло радости. Жизнь в крошечном пространстве среди последних нитей нескольких анзиблей была счастливее, чем эта.

Ей было трудно решиться уйти. Хоть тело и противилось ее воле, его биения были такими сильными! Джейн вкусила новой жизни, такой сладостной, несмотря на горечь и боль, что уже никогда не смогла бы вернуться к тому, что было раньше. Ей едва удалось найти связи анзиблей, но, найдя их, она не могла заставить себя дотянуться до них и зацепиться. Поэтому она продолжала искать, бросалась к пределам досягаемости тел, которыми она управляла временно и так болезненно. Но куда бы она ни шла, везде было горе и мука, и не было места для нее.

" Но, кажется, владелец этих тел перескакивал в какое-то другое место? Куда же он делся, куда сбежал от меня? Теперь он вернулся, теперь он сохраняет мир и спокойствие в телах, которыми я временно управляла, но куда он уходил? "

И она нашла место - систему связей, совсем непохожую на механические переплетения анзиблей. Там, где анзибли могли оказаться кабельными, металлическими, тяжелыми, сеть, которую она нашла сейчас, была кружевной и светлой; но, несмотря на кажущуюся ажурность, она была прочной и плодородной. Да, Джейн могла окунуться туда, и она прыгнула.

«Она нашла меня! О моя возлюбленная, она слишком сильна для меня! Она слишком ярка и сильна для меня!».

«Подожди, подожди, дай ей осмотреться».

«Она вытолкнет нас, мы должны изгнать ее, прочь, прочь!».

«Не шуми, будь терпеливым, верь мне: она уже все поняла, она никого не столкнет с места, здесь ей хватит пространства, я вижу, она на краю…».

«Она должна была занять тело Молодой Валентины, или Питера, или Эндера! Но только не одного из нас, только не одного из нас!».

«Молчи, не шуми. Подожди немного. Подожди, пока Эндер поймет и отдаст свое тело Джейн. То, что она не может взять силой, она может получить как дар. Ты увидишь. А в твоей сети, мой дорогой, мой верный друг, хватит места, где она может задержаться просто как гостья, пожить немного, пока ждет, когда Эндер завещает ей дом, в котором она наконец поселится».

 

***

 

Внезапно Валентина стала неподвижной как труп.

- Она умерла, - прошептала Эла.

- Нет! - воскликнул Миро и начал вдыхать жизнь в легкие Валентины. Наконец Валентина пошевелилась. Она глубоко вздохнула. Ее веки затрепетали и поднялись, - Миро, - проговорила она и заплакала, прильнув к нему.

Эндер неподвижно лежал на полу. Три женщины наконец высвободились, помогая друг другу встать на колени, подняться, а потом поднять его и снова положить на кровать истерзанное, избитое тело. Затем они посмотрели друг на друга - Валентина с кровоточащими губами, Пликт с расцарапанным лицом, а Новинья с подбитым, почерневшим глазом.

- У меня уже был муж, который меня бил, - сказала Новинья.

- Это не Эндер сражался с нами, - сказала Пликт.

- Сейчас он - Эндер, - сказала Валентина.

Эндер открыл глаза. Видел ли он их? Откуда им было знать.

- Эндер! - позвала Новинья и начала плакать. - Эндер, ты не должен оставаться ради меня.

Но если он и слышал ее, то ничем этого не выдал.

Самоанцы отошли от Питера - его больше не трясло.

Когда его рвало, он с открытым ртом угодил лицом в песок, и теперь Ванму снова сидела возле него, краем своей одежды аккуратно очищая от песка и рвоты его лицо и особенно глаза.

Рядом с ней появилась бутыль с чистой водой, поставленная чьими-то руками, она не видела чьими, даже не осознала проявленной заботы - ее единственной мыслью был Питер. Он дышал рывками, часто, но постепенно успокаивался и наконец открыл глаза.

- Я видел очень странный сон, - сказал он.

- Тише, - попросила она.

- Страшный яркий дракон преследовал меня своим горящим дыханием, а я бежал по коридорам в поисках безопасного места, спасения, защиты.

Голос Малу громыхнул как море:

- От богини нет спасения.

Питер заговорил снова, как будто и не слышал святого человека.

- Ванму, - позвал он, - наконец я нашел свое убежище.

Он поднял руку, коснулся ее щеки и вопросительно посмотрел ей в глаза.

- Не меня, - ответила она, - я недостаточно сильна, чтобы выстоять против нее.

И он ответил ей:

- Знаю. Но ты достаточно сильна, чтобы остаться со мной?

 

***

 

Джейн носилась по ажурной сети, которой были связаны деревья. Одни были сильными, другие - слабее, а некоторые настолько слабыми, что Джейн, казалось, может вырвать их с корнем одним своим дуновением. Но когда она увидела, что все отшатываются от нее в страхе, то поняла, что и сама боится себя, и ушла, не сдвинув никого с места. Кое-где переплетение становилось более прочным и уводило в сторону, к чему-то ослепительно яркому, такому же яркому, как и Джейн. Это место было знакомо ей - какое-то давнее воспоминание, но Джейн знала дорогу, она вела в сеть, где Джейн впервые вынырнула в жизнь, и так же внезапно, как возвращаются самые ранние воспоминания, Джейн вспомнила все, что давно было забыто и утеряно: " Я знаю королев, которые управляют узлами этих крепких сплетений". Из всех айю, которых она коснулась за несколько минут, прошедших с тех пор, как ее отключили, эти были самыми сильными, и каждая из них по крайней мере равнялась ей. Когда королевы ульев создавали свою сеть, чтобы вызвать и поймать новую королеву, только самая сильная и честолюбивая могла занять приготовленное ими место. Лишь немногие айю были способны управлять тысячами сознаний, руководить другими организмами с таким же совершенством, с каким люди или пеквенинос управляют клетками собственного тела. Возможно, королевы ульев были не такими способными, как Джейн, возможно, даже жажда роста не была у них такой острой, как у нее, но они были сильнее любого человека или пеквининос и в отличие от людей и пеквенинос королевы ульев ясно видели ее, знали, что она есть, знали все, на что она способна, - они были готовы. И потом, они любили Джейн и хотели, чтобы она разрасталась; они были ее настоящими сестрами и матерями, но, заполненные до краев, не могли высвободить для нее место. Поэтому от их узлов и нитей она повернула назад, к кружевным сплетения пеквенинос, к сильным деревьям, которые снова отшатнулись от нее, потому что знали - она сильнее.

И тогда она поняла, что местами кружево редело не потому, что там ничего не было, а потому, что переплетения становились тоньше. Нитей здесь было также много, вероятно, даже больше, но здесь они напоминали паутинки, и казалось, что грубое касание Джейн может разорвать их; но когда она коснулась их - они выдержали, и, скользя вдоль них, она попала туда, где просто кишела жизнь, тысячи маленьких жизней, медлящих на краю сознания, еще не полностью готовых осознавать. А за всеми ними - теплая и любящая айю, сама по себе сильная, но другой силой, не такой, как у Джейн. Айю материнского дерева не знала честолюбия. Она была участницей каждой жизни, которая теплилась под ее кожей в темноте сердцевины дерева или снаружи, каждой жизни, карабкающейся к свету и достигающей пробуждения, добивающейся свободы и становящейся новой личностью. Свобода доставалась легко, потому что айю материнского дерева ничего не ждала от своих детей, любила их независимость так же сильно, как любила их потребности.

Она была обильной - наполненные соком вены, деревянный " скелет", трепещущие, купающиеся в свете листья, корни, пробивающиеся к изобильным водам, подсоленным веществом жизни. Сильная и дальновидная, она спокойно стояла в центре своей нежной и легкой сети, и когда Джейн пришла к ней, ее приняли, как любое потерянное дитя. Айю материнского дерева отступила и освободила место, позволила Джейн отведать ее жизни, попробовать управлять хлорофиллом и целлюлозой.

Места здесь хватало двоим.

И Джейн, конечно, приняла приглашение, не пренебрегла великой привилегией. В каждом материнском дереве она задерживалась недолго - она приходила и разделяла работу материнского дерева, а потом уносилась дальше, ведя свой танец по легкой сети от дерева к дереву; теперь и отцы не отшатывались от нее, ведь она была посланницей их матерей, их голосом, делила с ними их жизнь и, совсем непохожая на них, могла говорить, быть их сознанием, сознанием тысяч материнских деревьев всей планеты и других, растущих в отдаленных мирах, - все они могли говорить голосом Джейн и снова соединиться в новой, более яркой жизни, которая пришла к ним благодаря ей.

 

***

 

«Материнские деревья говорят!».

Ото Джейн».

«Ах, моя возлюбленная, материнские деревья поют! Я никогда не слышал такой песни!».

«Ей этого недостаточно, но пока хватит».

«Нет, нет, не забирай ее от нас! Впервые мы можем слушать материнские деревья, и они прекрасны!».

«Теперь она знает путь. Она никогда не уйдет совсем. Но ей мало этого. Материнские деревья насытят ее, но не до конца - у них есть свой предел. Для Джейн недостаточно стоять в задумчивости, позволяя другим черпать из нее, но никогда не пить самой. Она танцует от дерева к дереву, она поет для них, но через некоторое время ее снова начнет терзать голод. Ей нужно собственное тело».

«И тогда мы лишимся ее!».

«Нет, не лишитесь. Ей не будет достаточно собственного тела.

Оно станет ее корнями, будет ее глазами и голосом, руками и ногами. Но ее все равно будет неудержимо тянуть к анзиблям и к власти, которой она обладала, когда все компьютеры человеческого мира принадлежали ей. Ты сам увидишь. Мы пока можем поддерживать в ней жизнь, но то, что мы можем дать ей - что могут разделить с ней твои материнские деревья, - этого мало.

Нет пределов, которые могли бы удовлетворить ее».

«Так что же теперь будет?».

«Мы подождем. Посмотрим. Не волнуйся. Разве спокойствие не добродетель отцов?».

 

***

 

Человек, прозванный Ольядо из-за своих механических глаз, расположился в лесу вместе со своими детьми. Вместе с пеквенинос, приятелями его детей, они устроили пикник. Но неожиданно послышался стук - нервный, вибрирующий голос отцов, и все пеквенинос, испугавшись, мгновенно вскочили на ноги.

Первая мысль - " Огонь! " - промелькнула у Ольядо, потому что еще недавно великие древние деревья, которые стояли здесь, были сожжены людьми, переполненными страхом и яростью. Огонь, который принесли люди, убил всех отцов, кроме Человека и Корнероя, стоявших на некотором расстоянии от остальных, и все древние материнские деревья. Но сейчас из трупов мертвых поднялась новая поросль - убитые пеквенинос перешли в Третью Жизнь. Ольядо знал, что где-то в середине нового леса росло новое материнское дерево, конечно, до сих пор еще тонкое, но все-таки достаточно толстоетвольное от неистовой жажды роста первого поколения - сотен похожих на личинок малышей, ползающих в темном пространстве его деревянной матки. Лес был убит, но снова ожил.

Среди тех, кто принес факелы, был и Нимбо, сын Ольядо, слишком юный, чтобы понимать, что делает, слепо веривший в демагогическое пустословие своего дяди Грего, пока едва не лишился жизни. Когда Ольядо узнал, что сделал Нимбо, он почувствовал стыд и понял, что недостаточно хорошо воспитывал своих детей. С этого начались их походы в лес - еще не было слишком поздно. Его дети будут расти, все лучше узнавая пеквенинос, и когда вырастут, и не помыслят нанести им вред.

Но лес снова наполнился страхом, и от ужасных предчувствий у Ольядо заныло сердце. Что это может быть? О чем предупреждают отцы? Какой пришелец напал на них?

Но через несколько мгновений страх исчез. Пеквенинос, следуя голосу отцов, развернулись и пошли в сердце леса. Дети Ольядо хотели было последовать за ними, но Ольядо остановил их. Он знал, что пеквенинос направились в глубь леса, туда, где растет материнское дерево, а людям ходить туда не подобало.

- Смотри, папа, - вдруг сказала его младшая девочка. - Пахарь кивает.

Он действительно звал их. Тогда Ольядо кивнул в ответ, и они вслед за Пахарем углубились в молодой лес, пока не пришли в то самое место, где однажды Нимбо принял участие в сожжении древнего материнского дерева. Его обуглившийся ствол продолжал смотреть в небо, а рядом высилось новое материнское дерево, поменьше, но все же с более толстым стволом, чем у молодого поколения братьев. Ольядо удивило не то, как быстро оно разрослось, и не высота, на которую ему удалось подняться за такое короткое время, не плотная крона, которая уже бросала неровные тени на поляну. Его поразил удивительный танец света, который проносился вверх и вниз по стволу, а там, где кора была тоньше, был таким ярким и слепящим, что на него трудно было смотреть. Иногда казалось, что по дереву бегает маленький огонек, причем так быстро, что дерево, раскаленное добела, не успевает остыть, пока он возвращается, чтобы снова пробежать тем же путем; а иногда казалось, что дерево светится целиком, вздрагивая, как будто внутри его бурлил вулкан жизни, готовый к извержению. Свечение разошлось по ветвям дерева и охватило тончайшие веточки, а меховые тени малышей пеквенинос ползали по стволу дерева гораздо быстрее, чем представлялось возможным Ольядо. Как будто маленькая звезда упала и поселилась внутри дерева.

Через некоторое время, когда Ольядо немного привык к ярким вспышкам света, он заметил то, что сильно удивляло и самих пеквенинос. Дерево цвело. Некоторые соцветия уже сбросили лепестки, и под ними зрели плоды, увеличиваясь прямо на глазах.

- Я думал, - сказал Ольядо тихо, - что деревья не дают плодов.

- Они и не давали, - ответил Пахарь. - Из-за Десколады.

- Но что происходит? - удивленно спросил Ольядо. - Почему внутри дерева свет? Почему появились плоды?

- Отец Человек сказал, что Эндер привел к нам свою подругу. Ее зовут Джейн. Она побывала внутри материнских деревьев всего леса. Но даже он не может ничего рассказать нам о плодах.

- Они так сильно пахнут, - заметил Ольядо. - Как они так быстро зреют? У них такой сильный, сладкий и острый аромат, что, когда вдыхаешь запах цветения и созревающего плода, кажется, что уже отведал его.

- Я помню этот запах, - сказал Пахарь. - Я за свою жизнь никогда не нюхал его, потому что ни одно дерево раньше не цвело и не давало плодов, но этот запах есть в моей памяти. Он пахнет радостью.

- Тогда съешь его, - предложил Ольядо. - Смотри, один из них уже вызрел, вот - я могу его достать.

Ольядо протянул было руку, но остановился.

- Можно? - спросил он. - Могу я сорвать плод с материнского дерева? Не для того, чтобы есть самому, для тебя.

Пахарь, казалось, кивнул всем телом.

- Пожалуйста, - прошептал он.

Ольядо ухватился за светящийся плод. Он вздрогнул в ладони. Или то была дрожь Ольядо?

Он крепко, но не грубо, обхватил плод ладонью и аккуратно сорвал с дерева. Черенок оторвался легко. Ольядо протянул плод Пахарю. Тот кивнул, почтительно принял его, поднес к губам, лизнул и открыл рот.

Открыл рот и впился зубами. Брызнувший сок осветил его губы. Пахарь чисто вылизал их, пожевал, глотнул.

На него внимательно смотрели другие пеквенинос. Он передал плод им. Они подходили по одному - братья и жены, подходили и пробовали.

И когда первый плод был съеден, пеквенинос начали карабкаться на ярко светящееся дерево, срывали плоды, делились ими и ели до тех пор, пока уже не могли съесть больше ни одного. А потом запели. Ольядо и его дети провели всю ночь, слушая их пение. Жители Милагра тоже услышали отголоски, и многие отправились в лес, идя на свечение дерева, чтобы найти место, где пеквенинос, насытившиеся плодами со вкусом радости, пели песню своего восторга. И частью их песни было дерево, стоящее в центре поляны. А айю, чья сила и свет сделали дерево еще более плодородным, проносилась в танце по каждой его жилке тысячи раз за каждую секунду.

Тысячи раз в секунду она проносилась в танце и в каждом другом дереве, в каждом мире, где росли леса пеквенинос, и каждое материнское дерево, которое она посещала, загоралось цветением и плодами, а пеквенинос ели их, вдыхали аромат цветов и плодов и пели. Песня была старая, они давно забыли ее смысл, но теперь они снова понимали ее значение и не могли петь никакую другую. Это была песня сезона цветения и пиршества. Они так долго жили без урожая, что забыли, что значит урожай. Но теперь они узнали, что украла у них Десколада. Потерянное было снова обретено. И те, кого снедал голод, которому они не знали названия, насытились.

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.