Чернышевский Н. Г. (1828-1889)

В начале после смерти Белинского в журнале активно сотрудничают писатели 40-х го­дов, центральной фигурой которых, как известно, был Тургенев. Литературной критикой заведовал Дружинин. В нем собирался участвовать в качестве ведущего лите­ратурного критика Григорович.

Николай Гаврилович Чернышевский, после отъезда Некрасова за границу, стал фактическим редактором журнала «Современник» (1853-1862). В журнал пришли, та­кие же как и Чернышевский, «расстриги-семинаристы»: Добролюбов, Антонович, Ю.Жуковский – все были бывшими семи­наристами, и их ментальность складывалась на базе оппозиционности и отсутствия либеральной культуры, у святош всегда крайности – либо вера, либо ярый атеизм, но перемежаемый такой же непримиримо­стью, и неуважению к теории и умственной работе.

Психоаналитическое исследование этого феномена «семинаристов- расстриг» с точки зрения их спе­цифической феноменологии поведения и семиотики выражения с нетерпением ждет пытливых умов. Благо, что Э. Фромм дал нам образец и методоло­гию такого исследования на примере анализа близкого по содержанию фено­мена А. Гитлера в своей работе «Анатомия человеческой деструктив­ности».

В начале реформ Чернышевский и журнал «Современник» приветствовал стремление Александра II к реформам, но далее после манифеста 1861 года и крестьянских волнений «Современник» стал глашатаем оппозиции. Вообще ситуация в начале 60-х была крайне нестабильная. В столице появились разного рода прокламации, кото­рые призывали к революции, особый общественный интерес вызвали прокламации «К мо­лодому поколению» (1861), авторство которой приписывается поэту М.Л. Михай­лову, и прокламация «Молодая Россия» (1862), автором которой был студент П. Г. Заичневский (1842-1896), который потом стал сторонником идеи «русского якобин­ства» и выступал с идеей революционной диктатуры.

Начались студенческие волнения. Обострился «польский вопрос». После выхода ма­ни­феста об освобождении крестьян, крестьяне были разочарованы, начались волнения в губерниях, самое мощное из них – это восстание в Бездне.

Особо вызвало волнение серия пожаров в Пе6тербурге, которые вызвали панику в сто­лице. Некоторые говорили, что поджигают студенты, другие считали, что это делают поляки.

Правительство было испугано, и естественно решило принять жесткие меры. Одной из этих мер было стремление любым способом прекратить деятельность «Современ­ника», прежде всего его лидера- Н. Чернышевского. Чернышевского арестовали по об­винению в написании прокламации «К барским крестьянам», хотя его авторство дока­зано не было. Но власти это не беспокоило, они ставили одну единственную цель – ста­билизировать положение путем выключения из общественно-политической жизни ли­деров демократического движения любым способом. В 1862 г. Чернышевский был осужден на 14 лет каторжных работ и со­слан в Сибирь. Мера была жесткая, да и не со­всем нужная, в принципе волна революционных настроений в среде студентов и кре­стьян через некоторое время пошла на спад сама собой.

«Современник» времен Чернышевского «блеснул» и фактически даже уже до его за­крытия потерял свое влияние и значение. Сам Н. Чернышевский еще до своего ареста «выдохся», о чем свидетельствует последующий период его творчества в ссылке, кото­рый ничего не дал существенного. Традиции «Современника» приняли «Отечественные записки», но уже в новом составе, в который не вошли М.А. Антоно­вич, Ю.Г. Жуковский и А.Н. Пыпин, которые, в отличии от Н. Чернышевского, обладали определенным творческим потенциалом.

А. Герцен достаточно скептично относился к Чернышевскому и к направлению журнла «Современник», который он задал. Он опубликовал критическую статью. Она произвела большое впечатление. Чернышевский поехал объясняться с А. Герценом в Лондон. После поездки Герцен в «Колоколе» (№49) дал уклончивое объяснение.

Можно согласится с Ив. Ивановым: «…критика Белинского в руках Чернышевского оказалось вырождением критики, для нее пришлось изобрести новое слово – публицистика, столь изумлявшее Тургенева» (Иванов Ив. И. С. Тургенев. Жизнь. Лич­ность. Творчество. Нежин. 1914. С.348-349).

Чернышевский называл себя сторонником «антро­пологического принципа» и философии Фейербаха. Но по уровню на несколько порядков ниже не только самого Л. Фейербаха, но и другого последователя «антропологического принципа» А. Герцена.

Правильно подчеркивал Ив. Иванов: «Даже при самом живом отношении к русским шестидесятым годам целесообразнее и увлекательнее прочитать сочинения Фейербаха, бюхнера или даже Гельвеция и Гольбаха, чем русское объяснительное чтение для детей старшего возраста, - первоисточник – талантливый и сильный по своей своеобразности и естественной свободе, а не надуманное ученически-самодовольное, юношески-задор­ное и часто нестерпимо-болтливое переложение чужих мыслей» (Иванов Ив. И. С. Тур­генев. Жизнь. Личность. Творчество. Нежин. 1914. С.349).

Место, ко­торое он, по традиции, за­данной Г. Плехановым, за­нимает в истории рус­ской философии, не соответствует его реальным достоинствам как фило­софа и мыс­ли­теля, он больше всего именно общественный деятель и публи­цист, занявший место ли­дера общественной мысли на недолгое время по случайности и благодаря протекции Некрасова, фактически предоставившему журнал «Современник» в его распоряжение.

Небольшой теоретический интерес вызывает его магистерская диссертация в сотню страниц - «Эс­те­тические отношения к действительности» (1853). Идея обра­щения ис­кусства к ре­альности абсолютно верна и имела большой общественный ре­зонанс. Дей­ствительно, - только в реальности семиотика искусства получает свою зна­чимость, внутренний мир всегда получает легитимность через реаль­ность, «искусства для искус­ства» не бывает, как не бывает ни од­ной идеологической формы без на­полне­ния ре­ально значимыми смыслами. Сама символическая форма искусства предполагает син­тез идеального и ре­ального. К сожалению, его правильный призыв к реализму так и ос­та­ется лозунгом с крайне слабым теоретическим обоснованием.

Но в то время: «Всякое заявление, из какого бы источника ни выходило, могло наде­яться на благосклонное внимание, как только являлось под знаменем прогрессивного направления, которое оказывалось потом у очень многих и фальшивым знаменем» (Анненков П.В. Литературные воспоминания. М., 1989. С.475). Потому, четко это по­чувствовав, Чернышевский, да и другие «новые критики» старались эпатировать своей «революционностью», заменяя этим часто совершенно пустое содержание своих статей и выступлений.

Теоретическая слабость, отсутствие философской глубины - это черта свойственная многим представителям русской общест­венной мысли того времени. Из­вестный лите­ратурный критики Аким Львович Волынский (1863-1926) в своих статьях, вышедших книгой под названием «Русские кри­тики» (1896) верно подмечал, что в то время был популярен распущенный стиль изло­жения, бравирование своей необразованностью и поверхностью, что соответствовало менталитету «разночинцев», - идеологами которых являлись Белинский, Чернышевский и его окружение. К сожалению, это свойство при­суще многим современным мыслителям: полное пре­небрежение к сис­тематическому из­ложению своих взглядов. Видимо они высокомерно считают, что любое их «Слово» достойно внимательного изу­чения и вни­мания, вне зависимости ска­зано оно по сути дела или так просто.

У Чернышевского, большое ко­личество его «слов» посвящено маловажным вещам и выяс­нению личных (не по предмету теоретических разногласий) отношений с оппонентами. Это просто раздра­жает.

Другой «ниспровергатель основ» А. Герцен относился к Чернышевскому и направле­нию, заданному им журналу «Современник» достаточно негативно, о чем свидетельст­вует его разгромная статья в «Колоколе» - «Very dangerous!!!» (1959). Она встревожила Н.Чернышевского (по большей степени, наверное, из-за опасности падения тиража журнала, а не каких-то там идей), что он поехал к Герцену за границу, где был принят достаточно прохладно. Но далее Герцен не выступал активно против «Современника», ибо одной стороны, А. Герцен по­нимал, что уровень мировоззрения и таланта у Чернышевского не­высок, но, с другой стороны, они были соратниками по «борьбе». Потому «Искан­дер» не хотел начинать «склоку», тем более, что общественный резо­нанс и практиче­ская польза сред­него по художественной форме и глубине романа «Что де­лать?» (1863) был большая. Это типично для мно­гих произведений общественно- по­литического ха­рактера, - они, как правило, не глубоки и рас­счи­таны на среднего по уму и эстетиче­скому вкусу обы­вателя.

При всей «мерзкости» для мыслящего человека, с другой стороны, необоходимо при­знать, что для расчистки мыслительного поля нужна была такая все­погло­щающая кри­тика, а потому передовые философы того времени относились к нему с симпа­тией. Даже либерально мыслящий К.Д. Кавелин, к примеру, писал: «Чернышевского я очень, очень люблю, но такого брульона, бестактного и самонаде­янного человека я никогда еще не видел» (Письма К.Д. Кавелина и Ив. С. Тургенева к Ал. Ив. Герцену. Женева. 1892. С.82)

Имя Чернышевского сыграло «плохую роль» в историографии русской философии, ибо оно стало орудием «переписки» русской истории философии на «марксистский лад». Начало этого из­девательства на русской философией положил Плеханов, а потом её продолжил печально известный «лидер марксист­ско-ленинской истории филосо­фии» Иовчук.

1. ЛИТЕРАТУРА И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

Венгеров правильно подчеркивал: «Когда с средины 1850-х годов началась эпоха вели­ких реформ, первенствующую роль играла литература. Во главе движения стали не представители общественных групп, которым не было возможности сколько-нибудь определенно соорганизоваться, а представители литературы. Вождями нового поколения были: непосредственно публицисты и литературные критики, а в художест­венном отражении – лучшие наши беллетристы и поэты. Борьба общественных партий происходила исключительно на страницах журналов – где же было происходить в дру­гом месте? И – что самое характерное – лозунги сплошь да рядом с внешней стороны были чисто литературные» (Венгеров С.А. Героический характер русской литературы \\ Собрание сочинений. Т.1 СПб., 1911. С.37).

2. НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ФИЛОСОФ

Основной философской работой считается «Антропологический принцип в филосо­фии»(1860). Это была рецензия на работу П.Л. Лаврова «Очерки вопросов практиче­ской философии». Его «основная» философская работа - яркий образец воинствую­щего философского профа­низма. Приведу выдержку у сдержанного (к чему его духовное звание обязывает) о. Василия Зеньковского: «Написана она небрежно, очень невыдержанна в отношении систематического развития основной мысли… Самоуве­ренность автора в том, что только в направлении ему близком, есть истина, - пере­ходит постоянно в развязность, презрительное отношение ко всем инакомысля­щим…. Под именем «антропологического принципа» излагается лишь очерк «но­вой» антропологии - без всякого отноше­ния к философии, точнее говоря, - без всякого анализа фи­лософских тем по существу» (Т.1, ч.2. С.133).

Я не знаю, но всякий здравомыслящий человек (даже не философ) вне зависимости от своей веры и философской позиции согласится с о. Василием. Именно такую манеру потом переняли идеологи «воинствующего большевизма», подняв «на щит» Черны­шевского, сделав его выдающимся философом «всех времен и народов». Как о нем пи­сал «ткачевист» В. Ульянов: «Чернышевский - единственный действительно великий рус­ский писатель, который сумел с 50-х го­дов вплоть до 88-го года остаться на уровне цельного философского материализма и отбро­сить жал­кий вздор неокантианцев, пози­тивистов, махистов и прочих путаников» (Ленин В.И. Полн. Собр. Соч. т.18. С.384).

Свою главную «философскую» работу он начинает «глубоким» историко-философ­ским анали­зом: «Политические теории, как и всякие вообще философские учения соз­дава­лись всегда под сильнейшим влиянием того общественного положения, к которому, принадлежали, и каждый философ бывал представителем какой-нибудь из политиче­ских партий, боровшихся в его время за преобладание над обществом, к кото­рому при­надлежал философ» (Чернышевский Н.Г. Сочинения в 2-х т. Т.2 М.: Мысль, 1987. С.147). Мысль неплохая, задающая выход в последующую далее социологию знания К. Мангейма. Но, как и большинство мыслей Чернышевского, они имеют разви­тие крайне вульгарное, вместо развития этой мысли в глубину, он просто «ошараши­вает» вульгарным развитием своей же мысли: «Гоббс был абсолютист, Локк был виг, Мильтон- республиканец, Монтескьё - либерал в английском вкусе, Руссо - революци­онный демократ, Бентам - просто демократ, революци­он­ный или нереволюци­онный, смотря по надобности; о таких пи­сателях нечего и говорить... Кант принадлежал к той пар­тии, которая хотела водворить в Германии свободу революцион­ным пу­тем, но гну­шалась террори­стическими средствами. Фихте пошел несколькими шагами дальше: он не боится и террори­стических средств… Гегель - умеренный либерал, чрезвычайно консервативный в своих вы­во­дах…» (Чернышевский Н.Г. Сочинения в 2-х т. Т.2 М.: Мысль, 1987. С.147)

Такого рода «теорети­ческие откровения» до­пустимы в качестве крат­ких заметок и те­зисов к более детальной разработке во­проса, или для мыслей уровня малозначащего провинци­ального преподавателя гимна­зии, кем он и являлся в г. Саратове – пе­реезд его в Петербург как видно не сильно повлиял на глубину его ментальности и уровень тео­ретической состоятельности.

В этой же работе вызывает определенный интерес его схема химического редукцио­низма, которая при­суща была немецким романтикам: отождествление закономерностей суще­ствования чело­века и об­щества с закономерностями химического процесса. Мысль крайне интересная, но она опять-таки имеет «сногсшибательное» вульгарное развитие.

Смысл «химического подхода», в противовес «физикализму» и «механицизму» состоит в под­черки­вании структурной устойчивости (традиционности) общественных институтов общества, в утвержде­нии устойчивости и взаимосвязи всех систем жизни (духовной, социальной и мате­риальной) человека и человеческого бытия в единой сис­теме традиции; в подчеркивании, что изменение этих структур есть процесс качествен­ный и «эмерджентный».

Какая-то видимость чего-то философского в этой работе была «поддержана» тем, что Черны­шевский опирался на критику работы Петра Лавровича Лаврова – самого значи­мого философа того периода в России по признанию, к примеру, самого верного друга Чернышев­ского и ярого оппонента П. Лаврова - М. Антоновича.

«Между строк» у Чер­нышевского явно сквозит «зависть» к его таланту, но он её сдер­живает, чувст­вуя, что резкие нападки на Петра Лавровича явно не принесут ему «дивидендов» популярности в среде «бесов-демократов», эту работу за него сделал М. Антонович в своей статье «Два типа филосо­фов» (см. «Современник» 1861, №4), кото­рая написана в типичной манере «взбун­товавшихся семи­наристов»- к которым относился Н.Чернышевский, Н. Добролюбов, и сам М. Антонович.

Здесь можно отметить довольно четкую критику этой статьи П.Д. Юркевичем (1827-1874). Памфил Данилович Юркевич в то время был преподавателем…. сотрудничал в «Русском вест­нике». В он опубликовал статью… Эта статья прошла бы незамеченной, если бы не Катков и его «Русский вестник». Катков в серии статей в 1861 году выступил против «Современника», беря на вооружение именно статью П. Юркевича. О Юркевиче заговорили. И стало все ярче звучать требование, чтобы Чернышевский от­ветил на возражения Юркевича. Чернышевский же в своем маньякальной самовлюб­ленности, не считал нужным отвечать какому-то Юркевичу.

Опираясь на Юркевича, выступили против «Современника» «Отечественные записки», «Светоч» и «Домашняя беседа».

Чернышевский был вынужден выступить публично с объяснениям.

Что примечательно, сам «виновник» статьи П.Л. Лавров не посчитал нужным открыто подвергнуть критике Чернышевского.

При всем ажиотаже вокруг его статьи, Юркевич был совершенно не приспособлен к полемике с Чернышевским. Во-первых, он был достаточно слабый философ, а, во-вто­рых, достаточно ограниченная личность. Известен случай, когда его буквально «опозорил на века» известный фельетонист Д.Д. Минаев. Как-то П.Д. Юркевич в убо­гом журнале «Домашняя беседа» под редакцией известного своей пошлостью В.И. Ас­коченского (1820-1879), которого презирали все – и демократы, и либералы, высказал мысль, что розги – это зло неизбежное, что жизнь «нуждается в основах и мотивах бо­лее энергических, нежели отвлеченные понятия науки» (Домашняя беседа.1860. №14). Его буквально «раздел и высек» Дмитрий Минаев, посвятив его «идее» стихотворение «Де­тям»:

«Розог не бойтесья, дети! Если ж случиться вам ныне

Знайте – ученым игривым С плачем снести наказанье, -

Прутья ужасные эти Что ж? И мотивы России

Названы жизни мотивом. Будет порою рыданье.

Пусть вырастают березы, Дети! Отрите же слезы!

Гибкие отпрыски ивы, - Можете строгость снести вы

Вы, улыбаясь сквозь слезы, Прежде терпели вы лозы,

Молвите – это мотивы! Так и стерпите мотивы!» (1861)

Эта журнальная «возня» вокруг его имени окончательно его «задавила», хотя, в принципе, он мог быть доволен. Благодаря своей известности, ему было предложена кафедра философии в Московском университете, чем он и удовлетворился. Так писал известный литературный критик идеалистического направления А. Л. Волынский об Юркевиче: " «деи его не получили распространения в обществе, его литературные труды не создали направление в нашем философском развитии, даже не удостоились особого издания» (Волынский А.Л. Русские критики. СПб. 1896. С.317).

Критика статьи Чернышевского в статье «Из науки о че­ловеческом духе» крайне удачна, тем более, что критиковать её легко, ибо она содержит бесконечное множество элементарных «ляпсусов». Вернее именно по этой причине П. Лавров не счел нужным отвечать на критику, ибо просто эта статья была «вне всякой критики» – как и лепет ребенка, а потому П. Лавров отнесся к ней снисходительно, сохраняя уважение к Чер­нышевскому как «главе» демократического движения, сделавшего неудачную попытку на поприще философии. Достойна критики была эта статья только для такого философа как П.Д. Юркевич, а не философом такого масштаба как П. Лавров.

Петр Лаврович был во­обще уди­вительный человек, который своей порядочностью и мощным умом мог оча­ровать лю­бого. Вначале Чер­нышевский после своей статьи избе­гал общаться с Лавровым, но как-то в феврале 1862 года они были с ним вме­сте на за­седании комитета Литературного фонда. Когда работа закончилась, то все стали расхо­диться. Ехать было обоим далеко, а извозчиков не было. Лаврову и Чер­нышевскому же нужно было идти в одну сторону, - сначала молча, они пошли вместе, - а потом разговорились. И.. так дошли до квартиры Чернышевского, но разговор не за­кончился. Пошли до квартиры Лаврова, и опять не договорили. И так ходили от квартиры к квар­тире до самого утра. В конце концов, Лав­ров зашел домой к Черны­шевскому, за чаем они еще проговорили два часа. После этого Чернышевский и другие оппоненты Лав­рова из «Современника» ни одним плохим словом не обмолвились про­тив Лаврова. Он покорил Чернышевского своим талантом при непосредствен­ном об­щении, Чернышев­ский молча про себя соз­нал свою неправоту и слабость таланта по сравнению с этим гением русской философии.

П. Юркевич, критикуя Чернышевского и его стремление все психические явления све­сти в физиологиче­ским и химическим процессам явления, и изучать человеческий дух мето­дами естественных наук П. Юркевич писал: «Возможна ли эта наука (о человече­ском духе- С.Г.) и существует ли она? В своем ис­ториче­ском ходе она представляет не­обозримое множество противоречащих гипотез и произвольных мнений о существе че­ловеческого духа.. мнений, которые сменялись с каждым новым поколением, зависели от характера народов и лиц..» (104)

И далее:

«Душевная жизнь в своих явлениях представляется величиной так изменчивой, так те­кучей, что почти нельзя указать в ней двух моментов совершенно сходных. При каждом самовоззрении мы чув­ствуем себя в другом состоянии… Тысячи чувствований, стремлений, представлений, понятий и идей, привычек, наклонностей и страстей выны­ряют на поверхность сознания не­ожиданно и без на­шего ведома, сочетаются или пере­секаются в различных отношениях, опре­деляют нашу деятель­ность, наш взгляд на лю­дей и обстоятельства, наши симпатии и антипатии, наше ежеминутное душе­настрое­ние…» (105)

Но главное, по теме вышеуказанного «психоаналитического» исследования, Памфил Данилович едко завершает свою критическую статью: «Статьи («Антропологический принцип в философии» публиковался двумя статьями - С.Г.), ко­то­рые мы рассмотрели, не только изъясняют психические явления, интересное во многих от­ношениях… По­смотрите, в самом деле, на их диктаторский тон, на всезнание сочинителя, на его пре­зрение к людям, которые искренно признаются в за­труднениях, связанных со многими психоло­гическими вопросами, на эти странные уве­рения сочинителя, что для него тут все легко, все просто, все понятно- посмотрите на то, как он всякую путаницу выдает за строгий вывод точных наук…» (192)

Тем не менее, если уж взялись за анализ его работ, то вызывает еще небольшой интерес его «утопич­ная» схема развития человеческого общества по триадической схеме ритма традиции, которая дана Геге­лем, изложенная несерьезно и без должного анализа в не­большой статье «Критика фи­лософских пре­дубеждений против общинного владе­ния»(1858). Смысл его схемы состоит в том, что человече­ство прохо­дит три стадии: первобытное со­стояние, где существует общинное владение зем­лей; затем при­ходит время «вторичного состояния (усиления развития)» - частному владению землей; затем третье - как возврат к первому способу - об­щинному владе­нию. Переход к общинному владению в третьей стадии он обосновывает следующим образом:

«..обработка земли начинает требовать таких капиталов, которые превышают средства огромного большинства землевладельцев, а земледельческое хозяйство требует таких размеров, которые далеко превышают силы отдельного семейства..»(I, 628)

Далее он утверждает, что отсталые народы могут под воздействием высокоразвитой цивилизации достигнуть этой «третьей» стадии, минуя вторую. Все это он резюмирует в «шести строках», считая видимо в этом проявление своей гениальности (мол, краткость- «се­стра таланта»):

«1.Высшая ступень развития по форме совпадает с его началом.

2.Под влиянием высокого развития, которого известное явление общественной жизни достигло у передовых народов, это явление может у других народов развиваться очень быстро, подниматься с низшей ступени прямо на высшую, минуя средние логические моменты.»(I, 640)

Мысли, в общих чертах правильные, но как бы «скользящие по поверхности». Н. Бер­дяев был прав, говоря о Чернышевском: «Чернышевский имел самую жалкую философию, которой была заполнена поверхностность его сознания»(с.140)

И дело тут совершенно не в его философской позиции, а в степени глубины этой пози­ции. Он сыграл большую роль как общественный деятель (что и подчеркивает Н. Бер­дяев), но как тео­ретик совер­шенно слаб (чего нельзя сказать, к примеру, о А. Герцене, П. Лаврове и даже Д. Писареве.)

Далее, как сторонник «экономического подхода» к действительности, он интересен анализом соот­ношения социально-политической сферы с хозяйственной в единой сис­теме традиции. (В своем «принципе» он не оригинален, ибо особенно после 1848-1849 гг. в Европе «экономиче­ский принцип» стал основой идеологии и стиля жизни всей Ев­ропы, что и констатировал К. Маркс, - его, Маркса, «экономический принцип» не был открытием ни для кого в Европе).

В частности, в работе «Экономическая деятельность и законодательство» (1859), он справедливо кри­тикует принцип «laissez faire, laissez passer», т.е. принцип невмеша­тельства го­сударства в хозяйствен­ную жизнь, делая это в своей поверхностной манере мышления. Он пра­вильно подчеркивает, что хо­зяйственная сфера взаимосвязана с ос­тальными сферами жизни общества, которые каким-то образом регламентируются за­конами государства, а потому ре­зонно отмечает непонятность мнения, что хо­зяйственная сфера жизни общества не должна рег­ламентироваться такого же рода за­конами.

Эти за­коны должны определенным образом регламентировать хозяйственную деятельность для удержания её в рамках того образа жизни, которым живет общество, для соизмерения её с нравствен­ными ус­тоями его, что абсолютно верно. Тем более, что реальная практика государств на протяжении всей истории человечества была именно такова: хозяйственная дея­тельность всегда соизмерялась с обще­ством и его традицией. Более того - хозяйственная дея­тельность не только ограничивалась, но и инициирова­лась госу­дарством в том или ином на­правлении; нормальная хозяйственная деятель­ность вообще возможна только при наличии должного правового обеспечения государственной властью, должной обеспечен­ности общественной власти «привычек и обычаев» социальной общности вообще.

3. ЭКОНОМИЗМ ЧЕРНЫШЕВСКОГО