Слова и вещи

М. Фуко сделал грандиозную попытку выявить структуру но­воевропейской ментально­сти. Как нам известно, он, сам того не зная, попробовал осуществить тот же замысел, который вынашивал всю свою жизнь Петр Лаврович Лавров, но смог лишь очертить общие контуры, – это его идея написания «Истории мысли». По тому, что эта грандиозная программа не была осуществлена П. Лавровым и по тому, что у М. Фуко эта за­дача также не реализовалась удачно, можно сделать вывод, что это задача будущего. Тем более, что полноценный анализ истории ментальности (истории мысли) возможен лишь на методологической базе эмпирического рас­смотрения реальных арте­фактов истории. Этого у Фуко не наблюдается, он слишком «заангажирован» на опре­деленную философскую позицию; создается ощущение, что он бук­вально «подгоняет» реальные артефакты ментальности под за­данную схему. Исходная же его установка – это установка структурализма. «Структура» – слишком статична, а потому не мо­жет служить методологией анализа артефактов культуры. Для меня это ясно, как и ясно то, что в культуре действует реальный динамичный механизм – «тра­диция», который од­новременно является наилучшей методологией для анализа.

Этой попыткой выяснить устойчивые структуры менталитета, которые существовали в европейской истории Нового времени, явилась работа Фуко «Слова и вещи» (1966). Эти устой­чивые структуры Мишель Фуко называет «эпистемами». Основной принцип упорядочения этих «эпи­стем»- это взаимоотношение «слов» и «вещей». Можно согласиться с мнением некоторых, что «эпистема» Фуко представляет собой более глу­бокую и расширенную модель кантовских апри­орных структур, или же платоновских «эйдосов» культуры. Эта работа грешит недос­тат­ками: фрагментарностью изложения, неуточненностью терминов, анализом по преимуще­ству французской мысли. С тем, что эта работа была неудачна, молчаливо согласился сам Фуко, в его последующей работе «Археология знания», он, по словам исследователя и переводчика ра­бот Фуко Н.С. Ав­тономовой, более тщательно интерпретирует артефакты истории культуры, и уже не употребляет концепт «эпистема» для анализа истории ментальности. В связи с вышесказанным работа «Слова и вещи» не может служить методологической базой или «на­учно-исследовательской программой» для анализа культурных феноменов. Тем не менее, для прослеживания истоков философии Делёза, да и за неимением другой, имеет смысл подробно рассмотреть концепцию Фуко, которая хотя не совсем адекватно, но отражает реальные про­цессы новоевропейской культуры.

Рассматривая тот или иной тип культуры надо всегда учитывать её своеобразие, в ко­торое уло­жены многообразные стороны жизни в какой-то определенный порядок, ко­торый даже нельзя уловить посредством рефлексии. Этот порядок сложен, но он опре­деляет все мировидение че­ловека и тип его поведения в культурной общности, Фуко в начале «Слов и вещей» подмечает по этому поводу: «Основополагающие коды любой культуры, управляющие ее языком, ее схе­мами восприятия, ее обменами, ее формами выражения и воспроизведения, ее ценностями, ие­рархией ее практик, сразу же определяют для каждого человека эмпирические порядки, с кото­рыми он будет иметь дело и в которых будет ориентироваться. На противоположном конце мышления науч­ные тео­рии или философские интерпретации объясняют общие причины воз­никновения любого по­рядка, всеобщий закон, которому он подчиняется, принципы, выражающие его, а также осно­вания, согласно которым установился именно данный порядок, а не какой-нибудь другой. Но между этими столь удаленными друг от друга областями находится такая сфера, которая вы­полняет функцию посредника, не являясь при этом менее ос­новополагающей: она менее четко очерчена, более непостижима и, пожалуй, менее доступна анализу» (Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. Спб., 1994 с.33). Вот эта об­ласть, как синтез «сознательного» и «бессознательного духа» – т.е. «менталитет» или «код культуры», - является объектом его исследования.

Анализируя европейскую культуру с XVI века Мишель Фуко прослеживает как происходит из­менение ментальности. Фуко различает три «эпистемы», которые существовали в европейской культуре нового времени: «эпистема» Ренессанса, в кото­рой слова и вещи взаимно перепле­тены в символической конструкции; «эпистема» ра­ционализма XVII-XVIII веков, в которой слова и вещи разводятся и соотносятся лишь через мысль, и «эпистема» конца XVIII по вторую половину XX века, в которой «слова» и «вещи» опосредованы языком, жизненной средой и трудовой деятельностью.