Тема 31.

“В чём же причина того, что отношения между Онегиным и Татьяной сложились так нелепо трагически? ” (Г.А. Гуковский). (По роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин».)

Прав ли Гуковский, говоря о нелепом трагизме? По-моему, всё-таки нет. Школьнику, который захочет взять эту тему, нужно посоветовать не обращать внимания на слово “нелепо”, а просто исследовать сущность отношений Татьяны и Онегина, как они даны в романе Пушкина.

Ознакомившись с пьесой Грибоедова «Горе от ума», Пушкин написал А.А. Бестужеву о Чацком: “Всё, что говорит он, очень умно. Но кому говорит он всё это? Фамусову? Скалозубу? На бале московским бабушкам? Молчалину? Это непростительно. Первый признак умного человека — с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловым и тому под.”. Запомним, по какому признаку определяет умного человека Пушкин.

А теперь подумаем над чувством, которое овладело Татьяной, едва она увидела Онегина. Она и сама довольно точно выражает его в письме Евгению:

Ты в сновиденьях мне являлся,
Незримый, ты мне был уж мил,
Твой чудный взгляд меня томил,
В душе твой голос раздавался
Давно… нет, это был не сон!
Ты чуть вошёл, я вмиг узнала,
Вся обомлела, запылала
И в мыслях молвила: вот он!

Татьяна ошиблась? Но она очень тонко почувствовала противостояние Онегина её деревенским знакомым. “С первого взгляду” она отметила незаурядность гостя, хотя, как явствует из разговора Онегина с Ленским, едущим от Лариных, Татьяна не перекинулась с Евгением ни единым словом.

Впрочем, судя по этому разговору, Онегин отличается не меньшей наблюдательностью.

“Скажи, которая Татьяна? ” — спрашивает Онегин Ленского. “Да та, которая грустна, // И молчалива, как Светлана, // Вошла и села у окна”. “Неужто ты влюблён в меньшую? ” — искренне удивлён Онегин. “А что? ” — удивлён, в свою очередь, Ленский. “Я выбрал бы другую, // Когда б я был, как ты, поэт. // В чертах у Ольги жизни нет”.

Жизнью светятся черты Татьяны, и Онегин “с первого взгляду” различил это. Вот почему не только “посланье Тани” живо тронуло Онегина, но и воспоминание о ней: “И вспомнил он Татьяны милой // И бледный цвет, и вид унылый; // И в сладостный, безгрешный сон // Душою погрузился он”. “Милая” — это ведь онегинский эпитет, объясняющий сладостный, безгрешный сон его души. Ясно, что мысленно Евгений представляет себе вовсе не красавицу (“и бледный цвет, и вид унылый”). Но дело не во внешнем облике. Татьянино письмо совпало с первым впечатлением Онегина от девушки, которую он выбрал бы, если б был поэтом, которую назвал бы невестой, “когда бы жизнь домашним кругом // Я ограничить захотел”. Но он не был поэтом и не собирался жениться, о чём по возможности мягко и сказал девушке.

Правда, похвалив её за искренность тона: “Она в волненье привела // Давно умолкнувшие чувства”, он не удержался от интересничания: “Но я не создан для блаженства; // Ему чужда душа моя; // Напрасны ваши совершенства: // Их вовсе недостоин я”. И хотя дальше говорит о том, что “супружество нам будет мукой”, и о том, “что может быть на свете хуже // Семьи, где бедная жена // Грустит о недостойном муже…”, в этой убеждённости, что “я не создан для блаженства”, отчётливо слышны отзвуки той “особенной гордости” и того “чувства превосходства”, о которых говорил эпиграф к роману.

Что с самого начала отличает Онегина, чем противостоит он посредственности? Онегин знает людей.

Что знает Онегин о людях? Он знает, что они пошлы, мелочны, завистливы, корыстолюбивы, изменчивы в любви, непостоянны в дружбе. “Кто жил и мыслил, тот не может // В душе не презирать людей…” — вот итог такого знания.

Он презирает не всех. “Иных он очень отличал // И вчуже чувство уважал”. Но как раз это “иных” и это “вчуже” свидетельствуют о его характерной избирательности, допускающей только, что есть люди не хуже его, равные ему.

Разочаровавшись в светской суете, он, так сказать, умом возвысился над нею, умом постиг её неравенство ему. Но, изощрив его ум, она же опустошила его душу, что в совокупности привело к “чувству превосходства”, содержательность которого и раскрывает, следуя своему эпиграфу, пушкинский роман.

“Меняю милый, тихий свет // На шум блистательных сует…” — говорит Татьяна, прощаясь со всем, что ей дорого, вынужденная уступить матери, которая собирается везти её “в Москву, на ярманку невест! ”

Что Онегин называет светскую жизнь “суетой”, понятно: он уже в конце первой главы предстал перед читателем, “отстав от суеты”. Но Татьяна, которая ещё не соприкасалась с этим, — откуда у неё на устах более подходящее разочарованному Онегину “шум блистательных сует”?

Из книг, которые она читает “в молчаливом кабинете” Онегина? Не столько сами по себе эти книги, сколько показавшийся Татьяне “странным” выбор именно их Онегиным способствует тому, что “ей открылся мир иной”.

К тому же Татьяна не просто читает книги из библиотеки Евгения, она читает по ним его душу, следит за тем, как невольно выражает себя его душа “то кратким словом, то крестом, // То вопросительным крючком”.

Поэтому она и сумела разгадать Онегина. Поэтому ей открылся мир “блистательных сует”. Но обратим внимание: не доктринёром, не обличителем явилась в свет Татьяна. Попав туда, она “вслушаться желает // В беседы, в общий разговор”. Другое дело, что ей невыносимо тоскливо, “душно” на московском балу. И всё же, несмотря на эту духоту, несмотря на свою тоску, она пытается понять чуждый ей мир и понимает его, как показывает последняя глава романа, где “цвет столицы” как бы сворачивает хвост, тушуется перед естественностью Татьяны.

Такое понимание человека не просто оттеняет онегинское знание людей, но обнаруживает неполноту, ущербность такого знания.

Скорее всего именно в этом истоки того, что отношения Татьяны и Евгения не сложились.

Они сложились трагически? Определённо на этот вопрос не ответишь. Бывшему светскому льву, постигшему “науку страсти нежной” и разочаровавшемуся в ней, несомненно, оказалось бы скучно с деревенской барышней, так сказать, пришельцем из другого для него мира. Не зря же он так оглушён появлением Татьяны в свете: “Как изменилася Татьяна! Как твёрдо в роль свою вошла! ” В эту Татьяну он влюбляется, заваливает её письмами, мечтает “поминутно видеть вас, // Повсюду следовать за вами…”, чем, как показывает их последнее объяснение, оскорбляет её: “Как с вашим сердцем и умом // Быть чувства мелкого рабом? ” Это “мелкое чувство” она назовёт ещё и “обидной страстью” не потому, что не верит в его любовь (“ей внятно всё”, — сказал по этому поводу автор), а потому что его любовь действительно оскорбительна ей, замужней женщине.

Ибо что он может предложить ей, кроме пикантной для света пошлятины, в которую неизбежно выльется их роман, случись ему возникнуть?

А что до её “я вас люблю (к чему лукавить?)”, то фраза эта разительно отличается от тональности её девичьего письма к нему, где она самозабвенно писала: “Я твоя”. Отличается тем, что означает только, что он — её первая любовь, а первую любовь, как сказал Ф.И. Тютчев, “сердце не забудет”.

Она ведь не случайно начала объяснение с напоминания о том времени, когда “я любила вас”, то есть была влюблена в него. Не случайно употребляет это перфектное “любила”.

Не случайно, потому что теперешнее её “люблю” полностью исключает влюблённость. А без этого какой же может быть союз между любящими?