Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава LXX. СФИНКС
Необходимо упомянуть, что еще до свежевания левиафана обезглавливают.Отделение головы кашалота - это научный анатомический подвиг, которым весьмагордятся опытные китовые хирурги, и не без основания. Заметьте себе, что у кита нет ничего похожего на шею; напротив, в томместе, где как будто бы соединяются его голова и туловище, именно тут-то инаходится самая толстая часть туши. Возьмите также в соображение, что нашемухирургу приходится проводить операцию сверху, с высоты восьми, а то и десятифутов, отделяющих его от пациента, причем этот пациент почти скрыт подмутными волнами, нередко весьма сильными и норовистыми. Учтите, кроме того, что в этих, крайне неблагоприятных, условиях он должен сделать в тушеотверстие глубиной в несколько футов, и так, вслепую, как при подземныхработах, не взглянув в это отверстие, готовое каждую секунду сновастянуться, он должен, искусно минуя все прилежащие запретные участки, отделить спинной хребет в той единственной точке, где тот уходит в череп. Недостойна ли поэтому всяческого изумления Стаббова похвальба, будто он задесять минут может обезглавить любого кашалота? Отделенная голова оставляется на тросе за кормой, пока не будетосвежевано туловище. После этого, если кит был небольшой, голову поднимаютна палубу и разделывают самым тщательным образом. Но с головой взрослоголевиафана так распорядиться невозможно; дело в том, что голова крупногокашалота составляет чуть ли не треть его объема, и пытаться подвесить такойгруз, даже на мощных талях китобойца - все равно что взвешивать голландскийамбар на весах ювелира. Теперь, когда наш кит был обезглавлен и освежеван, голову подтянули кборту " Пекода", но так, чтобы она лишь до половины поднялась из воды, всееще поддерживаемая в значительной мере своей родной стихией. И вот, покакорабль, напрягаясь, круто кренился на бок под страшным давлением нагрот-марс, а ноки реев по всему борту, словно краны, торчали над волнами, кровоточащая эта голова висела на поясе у " Пекода", точно гигантская головаОлоферна на поясе у Юдифи. Наступил полдень, и команда ушла вниз обедать. Молчание воцарилось надобезлюдевшей палубой, еще недавно такой шумной. Глубокая бронзовая тишь, точно вселенский желтый лотос, разворачивала над морем один за другим своибесшумные, бескрайние лепестки. Прошло немного времени, и в это безмолвие из каюты поднялся одинокийАхав. Он несколько раз прошелся взад и вперед по палубе, остановился, поглядел за борт, потом вышел на грот-руслень, поднял длинную лопату Стабба, брошенную там после того, как была отрублена китовая голова, и, вонзив ееснизу в подтянутую на тросах массу, упер свободный конец себе под мышку итак стоял, устремив на огромную голову свой внимательный взгляд. Голова была черная и крутоверхая; едва покачиваясь среди полногозатишья, она казалась головой Сфинкса в пустыне. " Говори же, о громадная ипочтенная голова, - тихо произнес Ахав, - ты, что кажешься косматой, хоть ибез бороды, потому что ты увешана водорослями; говори, огромная голова, иповедай нам сокрытую в тебе тайну. Ты ныряла глубже всех ныряльщиков. Этаголова, на которую светит сейчас солнце с неба, двигалась среди глубинныхустоев мира. Там, где, канув, гниют в безвестности имена и флотилии, гдепохоронены несбывшиеся надежды и заржавленные якоря; в смертоносном трюмефрегата " Земля", где лежат балластом кости миллионов утопленников, там, вэтой зловещей водной стране, твой родной дом. Ты плавала там, где не побывални один ныряльщик, ни подводный колокол; ты забывалась сном подле моряков, чьи потерявшие сон матери ценою жизни своей купили бы у тебя это право. Тывидела, как любовники, не разжимая объятий, бросались в море с горящегокорабля и, уста к устам, сердце к сердцу, скрывались в бушующей пучине, верные друг другу, когда само небо изменило им. Ты видела, как полетел заборт труп капитана, зарубленного в полночь пиратами; много часов подрядпогружался он в ненасытную бездну, которая еще чернее полночи; а убийцы его, невредимые, уплывали все дальше и дальше - и быстрые белые молнии пробегалипо кораблю, который должен был доставить верного супруга в нетерпеливые, нежные объятия. О голова! ты повидала довольно, чтобы раздробить планеты иАвраама сделать безбожником, но ни словом не хочешь обмолвиться ты! " - Парус на горизонте! - раздался с грот-мачты ликующий возглас. - Вот как? Что ж, это приятная новость, - воскликнул Ахав, внезапновыпрямившись, и грозовые тучи схлынули с его чела. - Право же, этот живойголос среди мертвого штиля мог бы обратить к добру того, кто еще не погибдушою... Где? - Три румба справа по борту, сэр. Идет на нас на своем ветре! - Еще того лучше, друг. Что, если это сам апостол Павел идет сюда, чтобы принести с собой ветер в мое безветрие! О природа, о душачеловеческая! сколь несказанно многое связывает вас; каждый мельчайший атомприродной материи имеет свой двойник в душе.
Глава LXXI. ИСТОРИЯ " ИЕРОВОАМА"
Рука об руку приближались к нам судно и ветер, но ветер пришел раньше, чем судно, и скоро " Пекод" уже качался на волнах. Немного погодя в подзорную трубу можно уже было разглядеть на палубенезнакомца вельботы, а на мачтах у него дозорных, и мы поняли, что этокитобоец. Но он был далеко на ветре и летел на всех парусах, вероятно, кдругим промысловым районам, и " Пекоду" нечего было надеяться подойти к нему.Поэтому мы подняли вымпел и стали ждать ответа. Тут надо пояснить, что, подобно судам военного флота, каждый корабльамериканской китобойной флотилии имеет свой собственный вымпел; все этивымпелы собраны в специальную книгу, где против них обозначены названиякораблей, которым они принадлежат; и такая книга имеется у каждого капитана.Благодаря этому командиры китобойцев могут без особого труда узнавать другдруга в открытом море, даже на больших расстояниях. Наконец в ответ на сигнал " Пекода" незнакомец вывесил свой вымпел; этобыл " Иеровоам" из Нантакета. Обрасопив реи, он замедлил ход, лег в дрейф натраверзе у " Пекода" с подветренного борта и спустил шлюпку; она быстроприблизилась, но в тот миг, когда матросы по команде Старбека готовилисьспустить штормтрап для прибывшего с визитом капитана, тот вдруг замахал скормы своей шлюпки руками, давая понять, что эти приготовления совершенноизлишни. Оказалось, что на борту " Иеровоама" свирепствует эпидемия, икапитан Мэйхью боится принести заразу на " Пекод". И хотя самого его и всюкоманду шлюпки эпидемия не затронула, хотя его корабль находился нарасстоянии в половину пушечного выстрела от нашего и чистая морская волна идевственный струящийся воздух разделяли нас - все-таки, честно придерживаясьсухопутных карантинных порядков, он решительно отказался ступить на палубу" Пекода". Но это вовсе не помешало общению. Сохраняя между собой и кораблемрасстояние в несколько ярдов, шлюпка " Иеровоама" держалась при помощи веселрядом с " Пекодом", который тяжело резал волну, (к этому времени ветер сильнопосвежел), обстенив грот-марсель; по временам, подхваченная внезапнонабежавшим валом, она слегка обгоняла " Пекод"; но умелый кормчий тут жевозвращал ее на подобающее место. Так, то и дело прерываемая этими - илиподобными - маневрами, велась с борта на борт беседа, однако, с паузами, возникавшими также и по совершенно иным причинам. Среди гребцов в шлюпке " Иеровоама" сидел один человек, выделявшийсясвоей внешностью даже в команде китобойца, где что ни матрос - топримечательная личность. Он был довольно молод, невысок и тщедушен, с лицом, сплошь усыпанным веснушками, и с длинными космами желтых волос. Облачен онбыл в долгополый сюртук загадочного покроя и какого-то выцветшего ореховогооттенка, чересчур длинные рукава которого были засучены, обнажая запястья. Ав глазах его горело неискоренимое, упорное, фанатическое безумие. Как только на " Пекоде" его разглядели, Стабб воскликнул: - Это он! это он! тот длиннополый шут, о котором нам говорили на" Таун-Хо"! Стабб вспомнил фантастическую повесть об " Иеровоаме" и одном из егоматросов, которую нам рассказывали незадолго перед тем при встрече китобои с" Таун-Хо". Согласно их рассказу, а также по некоторым сведениям, полученнымвпоследствии, упомянутый " длиннополый шут" ухитрился обрести какую-тоудивительную власть чуть ли не над всеми членами экипажа " Иеровоама".История его такова: Этого человека взрастила секта исступленных шейкеров Нискайюны, средикоторых он почитался великим пророком, неоднократно спускаясь на их дурацкиетайные сборища прямо с небес при помощи потолочного люка и возвещая вближайшем будущем откупорку седьмого сосуда, который лежал у него в карманежилета и был наполнен, как подозревали, не порохом, но опиумной настойкой.Потом под влиянием непостижимой апостольской прихоти он, покинув Нискайюну, перебрался в Нантакет, с ловкостью, присущей только безумцам, прикинулся тамуравновешенным, нормальным человеком и попытался устроиться на уходящий закитами " Иеровоам" в качестве матроса-новичка. Его взяли, но как только сушаскрылась из виду, его безумие разыгралось с новой силой. Он провозгласилсебя пророком Гавриилом, повелевал капитану прыгнуть за борт, обнародовалманифест, где объявлял себя освободителем всех островов и главным пастыремОкеании. Железная убежденность, с какой он все это утверждал, темная дерзкаяигра его неусыпного лихорадочного воображения, жуткие признаки подлинногобезумия - все это делало Гавриила в глазах невежественных матросов почти чтосвятым. Больше того, его боялись. Поскольку реальная польза от этогочеловека на судне была весьма невелика, тем более что он соглашался работатьтолько тогда, когда ему самому вздумается, капитан, в отличие от своейкоманды не подверженный суевериям, рад был бы от него избавиться; ноархангел, проведав, что его намерены высадить в первом же порту, сломал всесвои печати и откупорил все сосуды, предавая корабль вместе с экипажем настрашную гибель, в случае если это намерение будет осуществлено. Влияние егона приспешников из числа команды было так велико, что в конце концов матросывсем миром отправились к капитану и заявили ему, что, если он спишетГавриила, ни один из них не останется на судне. Тот был вынужден отказатьсяот своего плана. Точно так же они не позволяли, чтобы с Гавриилом плохообращались, что бы он ни делал и ни говорил; и мало-помалу Гавриил сталпользоваться на борту полной свободой. А это в свою очередь привело к тому, что архангел ни в грош не ставил капитана и его помощников, в особенности стех пор, как разразилась эпидемия, когда он еще пуще прежнегораскомандовался, заявляя, что чума, как он выражался, началась исключительнопо его повелению и что только он один может, если пожелает, прекратить ее.Матросы, все больше люди темные, трепетали, иные даже заискивали перед ним, оказывая его особе по его же требованию чисто божеские почести. Такаяистория может показаться неправдоподобной; но тем не менее она истинна.Вообще в жизнеописаниях фанатиков поражает не столько их неизмеримыйсамообман, сколько их неизмеримое умение обманывать и дурачить других. Нопора, однако, вернуться к " Пекоду". - Меня не страшит твоя эпидемия, друг, - сказал Ахав, перегнувшись запоручни, капитану Мэйхью, стоявшему на корме своей шлюпки. - Подымись ко мнена борт. Но тут-то и вскочил на ноги Гавриил. - Подумай, подумай о лихорадке, желтой и желчной! Страшись ужаснойчумы! - Гавриил! Гавриил! - воскликнул капитан Мэйхью. - Или ты сейчас же...- Но в этот самый миг волна подхватила шлюпку и вынесла ее далеко вперед, заглушив своим шипением его слова. - Не встречал ли ты Белого Кита? - спросил Ахав, как только шлюпкавновь поравнялась с " Пекодом". - Подумай, подумай о своем вельботе, разбитом и потопленном! Страшисьужасного хвоста! - Сказано тебе, Гавриил, чтобы ты... - Но шлюпку снова вынесло впередсловно влекомую нечистой силой. На несколько мгновений разговор был прерван, шумные валы один за другим прокатились вдаль, и ни один из них, понепостижимой прихоти океана, не поднял ее на гребень. А притянутая головакашалота сильно забилась о борт корабля, и видно было, как Гавриилразглядывает ее с гораздо более откровенной опаской, чем можно было быожидать от архангела. Когда эта интерлюдия завершилась, капитан Мэйхью начал свое мрачноеповествование о Моби Дике, то и дело прерываемый, однако, при упоминании егоимени Гавриилом и бушующим морем, которое, казалось, выступало с ним заодно. Оказалось, что вскоре после выхода из родного порта " Иеровоам" повстречался с одним китобойцем и от него команда услышала о существованииМоби Дика и о том смятении, какое вызывал этот кит. С жадностью впитав новыесведения, Гавриил под страшными угрозами пытался запретить капитануохотиться на этого кита, если чудовище покажется в виду " Иеровоама", провозглашая в своей бредовой тарабарщине Белого Кита ни много ни мало каквоплощением бога шейкеров. Однако, когда год или два спустя дозорные намачтах действительно заметили Моби Дика, старший помощник Мэйси загорелсяжеланием схватиться с ним; и когда сам капитан, пренебрегая всеми угрозами ипредостережениями архангела, охотно позволил ему это, Мэйси сумел уговоритьпятерых матросов, сел с ними в вельбот и пустился за китом. После долгойизнурительной погони, после многих неудачных попыток он наконец всадил внего один гарпун. Тем временем Гавриил, вскарабкавшись на верхушкугрот-мачты и яростно размахивая и потрясая там свободной рукой, осыпалсвятотатственных врагов своего божества пророчествами скорой и ужаснойгибели. Вот уже старший помощник Мэйси, встав во весь рост на носу своеговельбота, в пылу схватки изливает, как полагается, на кита целый потокпроклятий, выжидая подходящий момент, чтобы вонзить острогу, как вдруг! огромная белая тень поднялась над водой, заставив своим веерообразнымдвижением замереть все сердца. В тот же миг несчастный командир вельбота, полный жизни и ярости, был выброшен высоко в воздух и, описав длинную дугу, упал в море на расстоянии пятидесяти ярдов. Ни одна планка на вельботе небыла повреждена, ни один волос на головах матросов не тронут, только старшийпомощник Мэйси навсегда скрылся под волной. Тут следует попутно заметить, что несчастные случаи, подобныеописанному, достаточно часты в китобойном промысле. Иногда, кроме погибшегостоль диким образом человека, все остальное остается невредимым; чаще приэтом идет на дно отломанный нос вельбота или выбитая банка, на которойтолько что стоял несчастный, вместе с ним взлетает к небу. Но всегоудивительнее то обстоятельство, что на теле погибшего, в тех случаях когдаего удается подобрать, нет ни малейших следов насилия, а между тем человекмертв. С корабля видели все, что произошло, видели, как скрылось под водойтело Мэйси. И Гавриил, подняв пронзительный вопль: " Сосуд! Сосуд гнева! " -заставил охваченных страхом матросов прекратить охоту. Ужасное этопроисшествие только усилило власть архангела, потому что его суевернымприспешникам стало казаться, будто он именно это и предсказал, а не простоизрекал туманные пророчества, какие и всякий на его месте мог бы произнестив расчете на то, что хоть что-нибудь авось да и сбудется. Он стал грозойвсего корабля. Когда Мэйхью кончил свой рассказ. Ахав стал задавать ему вопросы, выслушав которые, капитан встречного судна не мог удержаться и в своюочередь спросил Ахава, намерен ли тот предпринять охоту на Белого Кита, еслипредставится к тому возможность. " Да", - ответил ему Ахав. В ту же секундуГавриил снова вскочил на ноги, устремив на старого капитана огненный взор, имрачно завопил, указуя перстом вниз: - Подумай, подумай о святотатце - мертвом, там в глубине! Страшисьучасти святотатца! Ахав бесстрастно отвернулся, затем сказал, обращаясь к Мэйхью: - Капитан, я вспомнил сейчас о моем мешке с почтой; там, сдается мне, есть письмо для одного из твоих офицеров. Старбек, посмотри почту. Каждый китобоец, отправляясь в плавание, забирает с собой изрядноеколичество писем для различных судов, доставка которых адресатам всецелозависит от случайной встречи на широких просторах четырех океанов.Большинство из этих писем так никогда и не доходит до цели, а иные попадаютв назначенные руки, лишь достигнув двух- или трехлетнего возраста. Вскоре возвратился Старбек с письмом. Прежалостным образом измятое иотсыревшее, оно было все покрыто тусклыми пятнами зеленой плесени, так каквсе это время хранилось в темном шкафу. Для такого письма лучшим почтальономпослужила бы сама Смерть. - Не можешь разобрать? - крикнул ему Ахав. - Ну-ка передай его мне. Да, верно, надпись почти стерта... Но что это? Пока он разглядывал письмо, Старбек взял длинную рукоятку фленшернойлопаты и ножом расщепил ее конец, чтобы можно было вставить туда письмо итак, на палке, передать в шлюпку. Тем временем Ахав разбирал надпись на конверте: - " Мистеру Гар...", да, " мистеру Гарри" (женская рука... каракули...ясное дело, жена пишет)... Ага, вот... " мистеру Гарри Мэйси, судно" Иеровоам"... да ведь это Мэйси, а его нет в живых! - Эх бедняга, бедняга! и ведь от жены, - вздохнул Мэйхью. - Ну что ж, давайте его сюда. - Нет! Оставь у себя! - крикнул Гавриил Ахаву, - ведь ты скоропоследуешь за ним. - Чтоб ты подавился своими проклятиями! - взревел Ахав. - КапитанМэйхью, принимай письмо. Взяв из рук Старбека несчастливое послание, он вставил его врасщепленный конец шеста и протянул за борт к шлюпке. Гребцы в ожиданииперестали грести, шлюпку отнесло немного к корме " Пекода", так что письмо, точно по волшебству, ткнулось прямо в жадные ладони Гавриила. В то жемгновение он поднял со дна шлюпки большой нож, наколол на него письмо и сэтим грузом запустил его обратно на корабль. Нож упал к ногам Ахава. АГавриил визгливым голосом приказал своим товарищам навалиться на весла, ивзбунтовавшаяся шлюпка стремглав понеслась прочь от " Пекода". Когда матросы после перерыва возобновили работу над китовой попоной, много туманных догадок было высказано по поводу этого дикого случая.Глава LXXII. " ОБЕЗЬЯНИЙ ПОВОДОК"
Данная страница нарушает авторские права?