Глава 10 берегитесь, бургонцы,-мольер идет.

Вообще, зима 1657 года была временем общего возбуждения в труппе,

каких-то перешептываний между актерами, непрерывных таинственных совещаний

между Мольером и Мадленой, являвшейся финансовым гением труппы. В этот

период времени Мадлена не раз вела какие-то переговоры с разными деловыми

людьми, связанными с Парижем, но в чем было дело, этого в труппе еще не

знали.

В начале следующего, 1658 года труппа пошла в Гренобль, где играла во

время карнавала, потом в последний раз побывала в Лионе, и вдруг Мольер

повел ее, пересекая всю Францию и нигде не останавливаясь, в город Руан. Он

прошел со своим караваном невдалеке от Парижа, но даже не повернул в его

сторону головы. И он пришел в Руан, в котором пятнадцать лет назад появился

с неопытными Детьми Семьи, чтобы играть на Руанской ярмарке.

Теперь было совсем иное. Пришел тридцатишестилетний опытнейший актер,

первого ранга комик, в сопровождении прекрасных актеров. В труппе среди

женщин были настоящие звезды: бывшая его любовница Мадлена Бежар, теперешняя

любовница Дебри и отвергшая его Тереза-Маркиза Дюпарк. Бедная труппа, с

трудом победившая в Нанте несчастных кукол венецианца, теперь шла по

Франции, разя губительным мечом всякую из встретившихся ей бродячих трупп. В

тылу у них на юге остались поверженные Миталл и Кормье, а на севере

подходившего к Руану Мольера уже с трепетом дожидался директор игравшей в

Руане труппы-Филибер Гассо сьёр дю Круази.

Слух о Мольере ворвался в Руан, как огонь. Мольер вошел в Руан, занял зал

Двух Мавров и начал свои представления. Прежде всего здесь состоялась

встреча Мольера с лучшим из всех драматургов Франции Пьером

Корнелем, тем самым, чьи пьесы уже давным-давно играл Мольер. И Корнель

сказал, что труппа Мольера- блестящая труппа! Не хочется даже и прибавлять,

что Корнель влюбился в Терезу Дюпарк.

Затем труппа Филибера дю Круази погибла, подобно труппе Миталла.

Приятнейший человек, дворянин дю Круази, первоклассный и разнохарактерный

актер, поступил очень правильно. Он явился к Мольеру, и тот немедленно

пригласил сьёра дю Круази к себе.

Играя в Мавританском зале и время от времени давая представления в пользу

Божьего Дома в Руане, Мольер окончательно покорил город, а затем, не говоря

никому ничего в труппе, за исключением, конечно, Мадлены, он в течение лета

раза три тайно побывал в Париже.

Вернувшись последний раз из столицы, Мольер наконец открыл труппе свой

план. Оказалось, что он проник, опираясь на некоторые лестные рекомендации,

в придворные круги и добился того, что был представлен его высочеству

Филиппу Орлеанскому, единственному брату ныне царствующего короля Людовика

XIV.

Актеры слушали директора бледные, в полном молчании.

Тогда Мольер сказал еще больше. Он сказал, что единственный брат короля,

наслышавшись о его труппе, хочет взять ее под свое покровительство и очень

возможно, что даст ей свое имя.

Тут сердце у актеров упало, руки их задрожали, у них вспыхнули глаза, и

слово-Париж! -загремело в Мавританском зале.

Когда утих актерский вопль, Мольер отдал приказание грузить поклажу,

сниматься с места и идти в Париж.

Был осенний закат 1658 года, когда театральные фургоны подошли к столице.

Октябрьские листья падали в роще. И вот вдали показались островерхие крыши

домов, вытянутые вверх соборы. Так близко, что казалось, можно было их

осязать руками, зачернели предместья.

Мольер остановил караван и вышел из повозки, чтобы размять ноги. Он

отошел от каравана и стал всматриваться в город, который двенадцать лет тому

назад его, разоренного и посрамленного, выгнал вон. Клочья воспоминаний

пронеслись у него в мозгу. На миг ему стало страшно, и его потянуло назад,

на теплую Рону, ему послышался плеск ронской волны за кормой и звон струн

императора шутников. Ему показалось, что он стар. Он, похолодев, подумал,

что у него в повозке нет ничего, кроме фарсов и двух его первых комедий. Он

подумал о том, что в Бургонском Отеле играют сильнейшие королевские актеры,

что в Париже великий Скарамуччиа, его бывший учитель, что в Париже

блистательный балет!

И его потянуло в Лион, на старую зимнюю квартиру... А летом бы-к

Средиземному морю... Его напугал вдруг призрак сырой и гнусной тюрьмы, едва

не поглотившей его двенадцать лет назад, и он сказал, шевеля губами, в

одиночестве:

- Повернуть назад? Да, поверну назад...

Он круто повернулся, пошел к голове каравана, увидел головы актеров и

актрис, высунувшиеся из всех повозок, и сказал передовым:

- Ну, вперед!