Голубые плащи 17 страница

служившие для взлома дверей и замков во исполнение королевского приказа.

(Прим. автора.)

Произнося эти слова, нищий в то же время перекладывал груду камней в

одном из углов пещеры. Под камнями был вход на лестницу, о которой упоминал

Эди, и он стал подниматься по ней. Ловел покорно и молчаливо следовал за

ним.

- Воздух-то здесь чистый, - сказал старик. - Об этом позаботились

монахи. Они, думается мне, любили дышать полной грудью. Вот и просверлили

тут и там дырки наружу. Оттого воздух здесь прохладный и свежий, как

капустный лист.

Ловел, в самом деле, убедился, что лестница хорошо проветривается.

Узкая, но не длинная и нисколько не разрушенная, она скоро вывела их в

тесную галерею, которую монахи умудрились проложить внутри боковой стены

алтаря; воздух и свет проникали сюда через отверстия, искусно скрытые под

завитками готических орнаментов.

- Этот потайной ход когда-то обходил чуть не все здание, - объяснил

нищий, - а потом шел в стене, где, говорит Монкбарнс, была затрапезная

(вероятно, Эди подразумевал трапезную), и дальше, до самого дома приора.

Видно, он иной раз слушал, что говорили монахи за едой, а потом мог прийти

сюда и посмотреть, что они там, внизу, делают да бубнят ли свои псалмы. Ну,

и, приглядев, все ли в полном порядке, он мог уйти и привести к себе

какую-нибудь красотку. Монахи, если про них не лгут, были по этой части

ребята не промах. Но наш брат давно уже положил немало труда, чтобы кое-где

подправить ход, а кое-где обрушить его. Мы боялись, как бы кто посторонний

не нашел дороги в пещеру. Тогда дело обернулось бы для нас худо и, будьте

уверены, у многих наших зачесалась бы шея.

Теперь они достигли места, где галерея расширялась в небольшую круглую

площадку, достаточно просторную, чтобы в ней поместилась каменная скамья.

Ниша, устроенная прямо напротив нее, вдавалась внутрь алтаря, а так как ее

боковые стороны были сделаны решетчатыми, образуя ажурный каменный узор, из

нее открывался вид на алтарь во всех направлениях. Эта ниша, рассказывал

Эди, вероятно, была сооружена как удобная сторожевая вышка, откуда

настоятель, невидимый сам, мог следить за поведением монахов и воочию

убеждаться, точно ли они соблюдают те обряды, от которых его избавлял сан.

Таких ниш, размещенных вдоль алтарной стены, было несколько, и снизу одну

от другой нельзя было отличить, благодаря чему тайный пост, загороженный

каменным изваянием святого Михаила, поражающего дракона, и сквозной резьбой

вокруг ниши, был совершенно скрыт от наблюдения. Потайной ход, сужаясь до

своей первоначальной ширины, когда-то продолжался и за скамьей, однако

предусмотрительная осторожность бродяг, посещавших пещеру святой Руфи,

побудила их тщательно заделать его тесаными камнями, взятыми из руин.

- Здесь нам будет лучше, - сказал Эди, опускаясь на скамью. Он

разостлал подле себя полу своего голубого плаща и пригласил Ловела сесть

рядом.

- Здесь нам будет лучше, чем внизу: воздух тут свежий и теплый, а

запах кустов в лесу и цветов ползучих растений на полуразрушенных стенах

приятнее запаха сырого подземелья. Такие цветы - они особенно часто

встречаются среди развалин - слаще всего пахнут ночью. Могут ли ваши

ученые, мистер Ловел, дать этому объяснение?

Ловел ответил отрицательно.

- А я думаю, - заметил нищий, - они похожи на людскую доброту - она

ведь лучше всего познается в беде. А может, это вроде притчи, которая учит

нас не брезговать теми, кто погряз во грехе и проводит дни в горестях, ибо

господь посылает благоухание, чтобы скрасить самый темный час, да еще цветы

и красивые кусты, чтобы одеть ими развалины. А еще я хотел бы, чтобы

какой-нибудь мудрый человек сказал мне, нравится ли небесам то, на что мы

отсюда взираем: мягкие и спокойные лунные лучи, что так тихо ложатся на пол

этой старой церкви и заглядывают сюда из-за прекрасных колонн и сквозь

резные окна и вроде как пляшут на листве темного плюща, когда его колышет

дыхание ветерка, - я хотел бы знать, что приятней небесам: это или прежняя

картина, когда здесь пылали лампады да, конечно, свечи и факелы, и царило

благолепие, и пахло миром и ладаном, как говорится в Священном писании, и

теснились певцы и певицы, и гремели фанфары, и цимбалы, и все прочие

музыкальные инструменты, - так вот, было ли это угодно небесам, и не об

этих ли пышных церемониях в Писании сказано: " Мерзостны они мне"? И я

думаю, мистер Ловел, если бы две такие сокрушенные души, как ваша и моя,

сподобились вознести мольбу...

Тут Ловел с беспокойством положил руку на плечо нищего.

- Тсс!.. Я слышал чей-то голос.

- Я туг на ухо, - шепотом ответил Эди. - Но здесь мы, конечно, в

безопасности. Откуда шел звук?

Ловел указал на богато украшенную дверь в западном конце здания. Над

нею возвышалось резное окно, открывавшее доступ потоку лунного света.

- Это не наши ребята, - так же тихо и осторожно продолжал Эди. -

Только двое из них знают про пещеру, а они за много миль отсюда, если все

еще продолжают свои земные скитания. Не думаю, чтоб в эту ночную пору сюда

заглянули слуги закона. Да и в бабьи сказки про духов я не верю, хоть здесь

подходящее для них место. Но смертные или жители иного мира, а они идут

сюда: два человека с фонарем!

И правда, пока нищий говорил, две человеческие фигуры заслонили собой

вход в церковь, через который только что была видна освещенная луной

лужайка, и фонарик, который нес один из пришельцев, бледно замерцал в ясных

и сильных лунных лучах, как вечерняя звезда в свете уходящего дня. Прежде

всего напрашивалась мысль, что, вопреки заверениям Эди Охилтри,

посетителями руин в такой необычный час должны быть представители судебной

власти, разыскивающие Ловела. Однако их действия вовсе не подтверждали

такого подозрения. Старик, прикоснувшись к Ловелу, шепотом предупредил его,

что ему следует сидеть тихо и следить за пришедшими из своего укрытия. Если

бы возникла необходимость отступить, к их услугам были потайная лестница и

пещера, и они могли бы скрыться в лесу задолго до приближения погони.

Поэтому они остались на месте, стараясь не шуметь и с жадным и тревожным

любопытством следя за каждым звуком, издаваемым ночными пришельцами, за

малейшим их движением.

Пошептавшись между собой, фигуры вышли на середину церкви, и голос, в

котором по выговору и оборотам речи Ловел сразу узнал голос Дюстерзивеля,

чуть громче, но все же приглушенно, произнес:

- Право ше, мой допрый сэр, не мошет быть лучшего часа для нашей

большой цели. Ви убедитесь, мой допрый сэр, что мистер Олденбок говорил

сплошную чепуху и что он понимает в нашем деле не больше, чем малий

ребенок. Господи помилуй! Он рассчитывает разбогатеть, как шид, за свои

шалкие, грязные сто фунтов. А мне на них, честное слово, наплефать, как на

сто грошей! Но вам, мой щедрый и увашаемый покрофитель, я открою все

секреты искусства и даже тайну великого Пимандера.

- Другой, - прошептал Эди, - видать, сэр Артур Уордор. Больше никто не

пришел бы сюда в такой час, да еще с этим немецким мерзавцем. Немец

прямо-таки околдовал его: сэр Артур готов поверить, что белое - это черное.

Посмотрим, что им тут надо.

Эти слова и тихий голос, каким говорил сэр Артур, помешали Ловелу

расслышать его ответ магу, за исключением трех последних - весьма

выразительных - слов: "...очень большие расходы...", на что Дюстерзивель

тотчас же возразил:

- Расходы - да, конечно, необходими большие расходы. Не рассчитываете

ше ви собрать урошай до посева? Расходы - это семена, а сокровища, руда

хорошего металла, сундуки с драгоценной посудой - это шатфа, и, честное

слово, неплохая. А теперь, сэр Артур, ви посеяли в эту ночь маленькое

семечко в десять гиней, - это вроде понюшки табаку, не больше, - и если ви

не соберете богатый урошай, - я хочу сказать, богатый для посева с понюшку

табаку, ибо, ви сами знаете, во всем долшна быть соразмерность, - больше не

назыфайте Германа Дюстерзивеля честным челофеком. А теперь ви видите, мой

покровитель - ибо я совсем не хочу скрыфать свою тайну от вас, - ви видите

эту серебряную пластинку? Вам изфестно, что луна обходит все знаки зодиака

за двадцать восемь дней, это знает каштый ребенок. Так вот, я беру

серебряную пластинку, когда луна находится в своем пятнадцатом доме, что во

главе Libra*, и графирую на одной стороне слова " шедбаршемот шартахан", то

есть эмблему духа луны, и делаю рисунок, вроде летящей змеи с голофой

индюка. Отлично! А теперь на другой стороне я черчу таблицу луны, в фиде

квадрата из дефятки, умноженной на самое себя. На каждой из двух сторон ми

имеем восемьдесят одно число при поперечнике дефять. Все это сделано очень

точно. Эту пластинку я заставлю служить мне при каштой смене четверти луны.

Мои находки будут в пропорции с затратами на серные курения, принимаемые за

дефятку, - и составят дефять, умноженное на самое себя. Но сегодня я найду,

может быть, лишь дважды или трижды дефять, так как в доме главного влияния

есть противодействующая сила.

______________

* Созвездия Весов (лат.).

- Послушайте, Дюстерзивель, - остановил его простодушный баронет, - не

смахивает ли это на колдовство? Я хотя и недостойный, но верный сын

епископальной церкви и не хочу иметь никаких дел с нечистым.

- Ну, ну! Во всем этом нет ни капли колдовства, ни единой капли! Все

основано на флиянии планет, на симпатии и на власти чисел. Я покажу вам

кое-что еще получше. Я не говорю, что все обходится без духа: мы же

производим курения. Но, если вам не страшно, он перестанет быть нефидимым.

- Я нисколько не любопытствую увидеть его, - сказал баронет, чье

мужество, судя по дрожащему голосу, внезапно несколько поостыло.

- Как жаль, - сказал Дюстерзивель, - а мне хотелось показать вам духа,

охраняющего сокровища, подобно сфирепому сторошефому псу. Я ведь знаю, как

укрощать его. Так ви не хотите на него взглянуть?

- Нет, не желаю, - с притворным равнодушием ответил баронет. - Мне

кажется, у нас мало времени.

- Простите меня, мой покрофитель, но ведь еще нет двенадцати, а

двенадцать - это как раз час нашей планеты. И я пока очень хорошо успел бы

показать вам духа - просто для удофольствия. Я, видите ли, начерчу внутри

круга пятиугольник, это совсем не трудно, и фоскурю в нем серу, и ми с фами

будем как в большом крепком замке. Фи будете дершать меч, а я произнесу

необходимые слова. И тогда перед фашими глазами эта сплошная стена

раскроется, как городские ворота, а тогда... одну минутку... да... тогда ви

увидите прешде фсего оленя, преследуемого тремя черными борзыми, и они

повалят его, как это бивает на парадной охоте курфюрста, а затем филезет

безобразный и злой маленький негр и отнимет у них оленя, а потом - пуф! -

все исчезнет, и фи услышите звук рога, такой громкий, что загремят все

руины, честное слово! Рога сыграют охотничью песню, да так прекрасно, не

хуже, чем у вашего Фишера на гобое... Ну хорошо!.. Потом выйдет, трубя в

рог, герольд - его зовут Эрнгольд, а после этого появится на черном коне

великий Пеольфан: его иначе называют Великим Охотником сефера... Но ви

вовсе не хотите увидеть все это? *

______________

* Много подобного вздора, вроде вложенного в уста преследующего свои

цели немецкого " мага", можно найти в книге Реджиналда Скотта " Разоблачение

колдовства", 3-е изд., ин-фолио, Лондон, 1665. Добавление озаглавлено:

" Замечательный разбор природы и сущности чертей и духов, в двух книгах:

первая написана упомянутым автором (Реджиналдом Скоттом), вторая же

добавлена к настоящему 3-му изданию как продолжающая первую и

способствующая законченности всего произведения". Эта вторая книга, хотя о

ней и говорится как о продолжающей первую, фактически совершенно расходится

с ней, ибо произведение Реджиналда Скотта представляет собой компиляцию

общераспространенных в то время нелепых и суеверных представлений о

ведьмах, а неправильно названное " Дополнение" есть серьезный трактат о

различных способах заклинания астральных духов (Прим. автора.).

- Отчего же, я не боюсь, - ответил бедный баронет, - если... я хочу

сказать... Не происходят ли в таких случаях какие-нибудь большие несчастья?

- О, несчастья? Никаких! Но иногда, если круг начерчен не очень точно

или если зритель - шалкий трус и не дершит крепко меч, напрафив его прямо

на Великого Охотника, тот может воспользоваться этим, витащить заклинателя

из круга и задушить его. Это бивает.

- Тогда, знаете ли, Дюстерзивель, при всем доверии к моему мужеству и

вашему искусству, мы обойдемся без этого духа и займемся нашим сегодняшним

делом!

- От всей души... Мне совершенно все равно, а кстати, пришло и время.

Подержите меч, пока я разожгу эти... как вы их называете - лючинки.

И Дюстерзивель тут же зажег горсточку щепок, смазанных каким-то

смолистым веществом, от которого они ярко запылали. Когда же пламя

разгорелось с полной силой и на мгновение осветило развалины, немец бросил

в огонь щепотку каких-то благовоний, сразу же распространивших сильный и

острый запах. Заклинатель и его ученик оба закашлялись и расчихались вовсю.

Пахучие испарения поплыли между колонн здания, проникая во все уголки, и

оказали такое же действие на нищего и Ловела.

- Что это - эхо? - спросил баронет, пораженный донесшимся сверху

раскатистым звуком. - Или, может быть, - продолжал он, придвигаясь поближе

к заклинателю, - это дух, о котором вы толковали, насмехается над нашим

покушением на спрятанное сокровище?

- Н-нет, - пробормотал немец, уже готовый разделить ужас своего

ученика. - Надеюсь, что нет!

Тут громкий взрыв чиханья, которое нищий не мог подавить и которое

никак нельзя было объяснить замиранием эха, - чиханья, сопровождаемого

хриплым глухим кашлем, - привел обоих кладоискателей в окончательное

замешательство.

- Боже, помилуй нас! - воскликнул баронет.

- Alle guten Geister loben den Herrn! * - подхватил объятый ужасом

чародей. - Я начинаю думать, - продолжал он, помолчав, - что нам лучше

будет действовать при днефном свете, а теперь лучше уйти.

______________

* Хвалите господа, все ангелы его! (лат.)

- Ах вы, подлый обманщик! - возмутился баронет, в котором слова немца

пробудили подозрение, пересилившее в нем ужас, так как оно было порождено

предчувствием близкого разорения. - Дрянной шут, это опять какой-то фокус,

за которым вы прячетесь от выполнения обещаний, как делали уже много раз.

Но перед лицом неба говорю вам: нынче ночью я узнаю, ради чего я позволял

вам дурачить и грабить меня. Продолжайте же, пусть является хоть фея, хоть

дьявол, а вы покажете мне сокровище или признаете себя подлецом и

самозванцем, не то, клянусь гневом отчаявшегося и разоренного человека, я

отправлю вас туда, где вы увидите сколько угодно духов!

Заклинатель, дрожа от ужаса перед сверхъестественными существами,

которыми он считал себя окруженным, и страшась за свою жизнь, которая была

в руках доведенного до отчаяния баронета, мог лишь пробормотать:

- Мой покрофитель, это не самое лучшее обхождение! Учтите, мой

почтенный сэр, что духи...

Тут Эди, который начал входить в роль, соответствовавшую этой сцене,

издал необычайный рев, представлявший собой усиление и удлинение его

обычных жалобных завываний при вымаливании милостыни, и Дюстерзивель

бросился на колени.

- Дорогой сэр Артур, пойдемте или же отпустите меня!

- Нет, обманщик и негодяй, - ответил сэр Артур, вынимая из ножен меч,

принесенный им для заклинаний, - эти увертки вам не помогут. Монкбарнс

давно предостерегал меня против ваших мошеннических фокусов. Я должен

увидеть клад, прежде чем вы двинетесь с места, или я заставлю вас

признаться в обмане. А не то, даю слово, я проткну вас этим мечом, хотя бы

вокруг нас поднялись все духи загробного мира!

- Ради милости неба, будьте терпеливи, мой уважаемый покрофитель, и

вам достанутся все сокровища, которые мне известны. Вот увидите, только не

говорите о духах - это их сердит.

Тут Эди Охилтри приготовился издать новый вой, но его удержал Ловел,

который начал следить за происходившим с большим вниманием, так как

заметил, каким отчаянным гневом обуян сэр Артур. Дюстерзивель, в жестоком

страхе перед неистовым духам и перед разъяренным сэром Артуром, играл роль

заклинателя из рук вон плохо. Он боялся придать себе самоуверенный вид,

необходимый, чтобы обмануть баронета, так как опасался рассердить невидимый

источник своей тревоги. Закатывая глаза, он бормотал и лепетал немецкие

заклинания, гримасничая и извиваясь всем телом - больше под действием

ужаса, чем в целях обмана, и наконец направился в один из углов здания, где

на земле лежал плоский камень с высеченным барельефом, изображавшим

простертого воина.

- Мой покрофитель, - пробормотал он, обращаясь к сэру Артуру, - это

здесь. Помилуй нас боше!

Сэр Артур, который после первой минуты суеверного страха, казалось,

собрал всю свою решимость, чтобы довести приключение до конца, помог магу

перевернуть камень. С помощью принесенного немцем лома они совместными

усилиями справились, хотя и не без труда, с этой задачей. Никакой

сверхъестественный свет не брызнул из глубины, чтобы указать подземное

сокровище, и никакой дух - ни земной, ни адский - не появился. Но после

того, как Дюстерзивель с великим трепетом несколько раз ударил киркой и

торопливо выбросил наверх одну или две лопаты земли (они с баронетом

захватили с собой необходимые землекопные орудия), внизу что-то звякнуло,

словно упало что-то металлическое, и Дюстерзивель поспешно схватил предмет,

который произвел этот звук и который его лопата выбросила вместе с землей.

- Даю вам честное слово, мой покрофитель, это все, больше ничего

нет... Я хочу сказать, это все, что ми сегодня могли сделать.

Он боязливо огляделся кругом, будто стараясь разглядеть, из какого

угла появится мститель, чтобы наказать его за обман.

- Покажите! - сказал сэр Артур и затем повторил еще более сурово: - Я

хочу удостовериться. Я поверю только своим глазам.

Он поднес находку к свету фонаря. Это был небольшой сосуд. Ловел на

расстоянии не мог ясно различить его форму, но, судя по восклицанию

баронета, который сейчас же раскрыл его, он был полон монет.

- Эге, - обрадовался баронет, - нам таки повезло! И если эта находка

предвещает соответственный успех при большем размахе работ, этим следует

заняться. Уже истраченные шестьсот золотых, если их присчитать к прочим

срочным обязательствам, были бы для меня верным разорением. Если вы

думаете, что мы можем отвести эту угрозу, повторив наш опыт, - например,

после новолуния, - я уж как-нибудь наскребу необходимые средства.

- Ох, мой допрый покрофитель, не говорите об этом сейчас, - взмолился

Дюстерзивель, - а помогите мне улошить на место камень, и пойдем отсюда!

Так они и сделали. Как только плита была возвращена на место,

заклинатель увлек сэра Артура, - который теперь снова доверился его

руководству, - прочь от того места, где нечистая совесть и суеверный страх

немца рисовали ему духов, притаившихся за каждой колонной, чтобы покарать

его за гнусный обман.

- Видано ли что-нибудь подобное! - сказал Эди, когда двое

кладоискателей, подобно теням, исчезли за дверью, через которую раньше

вошли. - Видела ли хоть одна душа что-либо подобное! Как бы помочь этому

несчастному дураку-баронету?.. А удивительно все-таки, как он нынче

расхрабрился! Не ожидал я от него такой прыти. Похоже было, что он и

вправду сейчас проткнет этого мерзавца своей железиной. Да, сэр Артур был

не так храбр в тот вечер на " Переднике Бесси". Но сейчас в нем вскипела

кровь, а мне не раз случалось видеть, как люди в гневе могли убить

человека, а в другое время вели себя точь-в-точь, как баронет под Коровьим

Рогом. Однако что же нам делать?

- Мне кажется, - сказал Ловел, - что его доверие к проходимцу

полностью восстановлено этим обманом, который, несомненно, был подготовлен

заранее.

- Вы о чем? О деньгах? Еще бы! Такие штуки он мастер подстраивать! Кто

сам спрятал, тот и находит. Подлец решил обобрать баронета до последней

гинеи, а потом удрать на родину. Хотелось бы мне быть на месте в день

стрижки нашей овечки и хорошенько съездить мошенника посохом. Он, наверно,

счел бы это за благословение, посланное ему каким-нибудь мертвым аббатом.

Но не надо торопиться. Верх берет не тот, кто сильнее, а тот, кто ловчее

владеет клинком. Я еще как-нибудь доберусь до него.

- А что, если известить мистера Олдбока? - предложил Ловел.

- Вот уж не знаю. Монкбарнс и сэр Артур одного поля ягода, хотя часто

и спорят. Иной раз советы Монкбарнса доходят до баронета, а бывает, что тот

готов чихать на мистера Олдбока, вроде как на меня. Монкбарнс кое в чем не

слишком умен. Он готов принять стертый грош за древнюю римскую монету или

канаву за лагерь, как уж ему наболтают. Я сам, случалось, выдумывал

что-нибудь и водил его за нос, прости господи! Но у него нет снисхождения к

другим людям. Он рад тыкать им в нос их глупость, будто у него мало своей.

Монкбарнс готов уши развесить, когда вы начинаете рассказывать ему сказки

про Уоллеса, Гарри Слепого или Дэви Линдсея, но перед ним и заикаться

нельзя о духах и феях, о призраках, что бродят по земле, и о всякой другой

чертовщине. Он уже раз чуть не выбросил в окно Кексона (да еще и свой

лучший парик вслед за ним) за то, что старик уверял, будто видел духа на

холмике, поросшем болиголовом. Так вот, если мы пойдем к нему, он

ощетинится, и выйдет больше вреда, чем пользы. Олдбок уже раза два пробовал

говорить с сэром Артуром насчет рудника, но только чем больше Монкбарнс

предостерегал его, тем глубже сэр Артур как нарочно увязал в этом деле.

- А не сообщить ли обо всем мисс Уордор?

- Что вы! Ну как бедняжка может помешать отцу делать, что ему

нравится? Да и чем это поможет? В округе известно об этих шестистах фунтах,

и поговаривают, что какой-то стряпчий в Эдинбурге готов пустить в дело

шпоры закона и вонзить их в бока сэру Артуру, чтоб заставить его уплатить.

А если ему платить нечем, он должен либо садиться в тюрьму, либо бежать за

границу. Он теперь совсем отчаялся и хватается за соломинку, лишь бы

спастись от гибели. Так стоит ли мучить бедную девушку, раз она ничего не

может поделать? А сказать по правде, не хотел бы я раскрывать тайну этого

места. И потом, сами видите, очень удобно иметь убежище, и хотя мне самому

оно сейчас ни к чему и, я надеюсь, по божьей милости, никогда больше не

понадобится, все же нельзя знать, какое может встретиться искушение... Ну и

мне было б не по нутру, если б кто-нибудь проведал об этом уголке. Говорят

ведь: " Храни вещь семь лет; на восьмой годок увидишь в ней прок". Так что,

может, пещера мне еще пригодится либо для себя, либо для кого другого.

Этот довод, которому Эди Охилтри, по старой привычке, несмотря на

сохранившуюся в нем крупицу добродетели и благочестия, придавал большое

значение, Ловелу было не слишком удобно оспаривать: ведь он сам в эту

минуту извлекал пользу из тайны, которую старик так ревниво оберегал.

Впрочем, весь этот эпизод оказал на Ловела благоприятное воздействие,

так как отвлек его мысли от несчастий минувшего вечера и пробудил в нем

некоторый прилив энергии, парализованной всем пережитым. Теперь он

рассудил, что опасная рака не должна быть непременно смертельной, а ведь

его увели прочь еще до того, как врач высказал свое мнение о состоянии

капитана Мак-Интайра. И даже при худшем исходе у него, Ловела, остаются

обязанности на земле, которые, если и не вернут ему душевного спокойствия и

сознания невиновности, все же придадут смысл его существованию и в то же

время направят его жизнь на добрые дела.

Таковы были чувства Ловела, когда, по расчетам Эди, - который по

одному ему известным правилам наблюдал небесные тела и не нуждался в часах

или хронометре, - настало время покинуть убежище и направиться к берегу,

чтобы встретить, как было условлено, шлюпку Тэфрила.

Они ушли тем же ходом, которым пришли к тайному наблюдательному пункту

приора, и, когда выбрались из пещеры в лес, птицы уже щебетали и пели,

возвещая, что занялся новый день. Об этом говорили и легкие янтарные

облака, показавшиеся над морем, как только путники, выйдя из зарослей,

увидели перед собой открытый горизонт. Когда говорят, что утро дружественно

музам, вероятно, подразумевают его воздействие на воображение и чувства

людей. И даже те, кто, подобно Ловелу, провел бессонную и тревожную ночь,

черпают в утреннем ветре силу и бодрость духа и тела. Итак, с новым

приливом энергии Ловел, ведомый верным Эди, шел, стряхивая с себя росу,

через дюны, отделявшие " угодье святой Руфи", как в народе называли леса

вокруг развалин, до берега моря.

Первый яркий луч солнечного диска, поднявшегося над океаном, осветил

дрейфовавший поблизости небольшой пушечный бриг, а у берега - уже ожидавшую

шлюпку. Сам Тэфрил, закутанный в морской плащ, сидел на корме. Увидев

приближавшихся нищего и Ловела, он выскочил на берег, сердечно пожал

последнему руку и просил его не унывать.

- Рана Мак-Интайра, - сказал он, - серьезна, но далеко не безнадежна.

(Багаж Ловела, заботами лейтенанта, был потихоньку переправлен на борт

брига.) Я уверен, - добавил Тэфрил, - что, если вы согласитесь погостить на

бриге, недолгий рейс, быть может, будет единственным неприятным для вас

следствием поединка. Что касается меня, то мое время и мои действия в

значительной мере зависят от меня самого, за исключением того, что я должен

оставаться на своем посту.

- О наших дальнейших шагах мы поговорим на борту, - предложил Ловел.

Затем, повернувшись к Эди, он попытался сунуть ему в руку деньги.

- Мне кажется, - сказал Эди, возвращая монеты, - все здесь либо

спятили, либо дали слово подорвать мое дело. Говорят же, что от избытка

воды и мельник тонет. За последнее время мне предлагали больше золота, чем

я видел за всю жизнь. Оставьте себе деньги, молодой человек! Вам они еще

понадобятся. А мне они не нужны. Одежде моей цена невелика, но я каждый год

получаю голубой плащ и столько грошей, сколько лет королю, благослови его

бог. Вы знаете, капитан Тэфрил, что мы с вами служим одному хозяину. Он

заботится о вашем снаряжении и довольствии, меня же кормят в округе все,

кого я попрошу. А выдастся черный день - я могу погулять и не евши, потому

как у меня правило - никогда еду не покупать. Так что деньги мне нужны

только на табачок - покурить или понюхать, да еще, может, пропустить

стаканчик в холодный день, хотя вообще-то я не пью, а то плохой бы я был

бродяга. Возьмите, значит, ваше золото и дайте мне шиллинг, белый как

лилия!

В своих причудах, которые он считал неотделимыми от понятия о чести

профессионального бродяги, Эди был тверд как кремень и глух к самым

красноречивым увещаниям. Поэтому Ловелу ничего не оставалось, как сунуть

свой дар обратно в карман и дружески попрощаться с нищим, пожав ему руку и

заверив его в своей искренней признательности за оказанные в эту ночь

важные услуги. В то же время он настоятельно просил Эди молчать о том, чему

они были свидетелями в эту ночь.

- Можете в этом не сомневаться, - ответил Охилтри. - Я всю жизнь

помалкивал про пещеру, хотя навидался там удивительных вещей.

Шлюпка отошла от берега. Старик смотрел, как под ударами весел шести

сильных гребцов она быстро приближалась к бригу, и Ловел увидел, как Эди в