Глава VIII. Когда я вошёл в библиотеку, Маклеод стоял у камина, глядя на то, что, вероятно, было пеплом прошлой ночи

Когда я вошёл в библиотеку, Маклеод стоял у камина, глядя на то, что, вероятно, было пеплом прошлой ночи. Это звучит бредово, но здесь уже в начале августа приятно ощущать по ночам тепло очага.
Он взглянул на меня.

- Извините, что так поздно, - пробормотал я, и скользнул к своему месту за столом.

- Я хочу поговорить с тобой, - резко произнёс Маклеод.

За одну тошнотворную минуту я решил, что он уже слышал о моём разговоре про него.

- Да? - И без особой убежденности добавил, - сэр.
Не то, чтобы я боялся. Но было как-то не по себе.

Как обычно, он начал без обиняков.
- Я сожалею о том... о том, что произошло вчера. Я сказал тебе однажды, что я слишком долго жил в одиночестве. Я обвинял тебя в том, что ты всегда бежишь от всего. Ну... это то, чем занимался и я. Только я построил вокруг себя стену. Будучи писателем, это легко сделать, легко сидя здесь зарабатывать себе на жизнь, легко жить в покое и держаться в стороне от людей.

Упрямое самолюбие заставило меня сказать:
- Это не имеет значения.

После чего он уставился на меня.
- Это так, Чарльз? Тогда почему ты так внезапно ушел?

У меня не было ответа. Вернее, я не хотел отвечать, поэтому мы некоторое время молчали.

- Ну?

...

- Или ты заставишь меня поверить, что ты на меня не разозлился, или, если тебе неприятно, то я прекращаю этот разговор.

Это была протянутая рука, но я не мог позволить себе пожать её. Как можно поступить так после предательства?
- Почему мы не можем просто забыть об этом?

- Ты этого хочешь?

- Да.

- Отлично. И возвращаемся к Виргилию.

Но не получилось. Пока мы медленно продвигались через весь слегка занудный Карфаген, то, о чём я рассказал Питу, делалось всё нереальнее и неправдоподобнее. Я не мог вспомнить слова, которые отлично знал раньше. Целые части того, что мы уже прошли, и я знал, были для меня словно в новинку. В конце концов, Маклеод захлопнул книгу.

- Что с тобой? Как будто ты никогда не видел этого. Мы же проходили всего несколько дней назад.

Вернулось странное чувство невозможности сосредоточиться. Травка не должна так влиять, по крайней мере, другого я не знал. Но потом вспомнил, как слышал в школе, или читал в одной из тех дурацких брошюр, которые раздаются по углам и большинство людей не берут их, что организм у некоторых людей не воспринимает наркотики, так же, как у других - алкоголь. Это заставило меня задуматься о своём отце. Не знаю почему. Потом мне вспомнился сон, который привиделся в бухте.

- Чарльз!

Голос Маклеода хлопнул, словно удар кнута. Вдруг он оказался надо мной.
- Чем ты занимался вчера? - спросил он. - После того, как ушёл отсюда?

Мать спрашивала то же самое, что, но это было не одно и то же. Кроме того, я сбежал от неё и пришёл сюда. Сейчас не было мест, куда можно было податься, а если бы и были - я вовсе не был уверен, что смогу собрать все мысли воедино и пойти туда, или что захочу этого...
- Я пошёл к бухте, где собираются мои приятели.

- И?

- Немного покурил травки.
Так что теперь я сдал Пита и остальных. Но чувства, что предаю кого-то, как с Маклеодом, не появилось. Я ждал, что он начнёт расспрашивать.
Но он не стал этого делать. Не до, не после. Просто устало произнёс:
- О, мой Бог, - пошел и встал у окна.

- Если ваше поколение пьёт, то почему моё не может покурить травки? Когда вы учились в школе, разве вы никогда не пробовали пива?

- Да.

- После чего все получали взбучку?

- Как ты себя чувствуешь?

- Великолепно. Какое это имеет отношение к разговору?

- Потому что ты не можешь сконцентрироваться как обычно.

- Ну и что? У вас же бывало похмелье?

- Я думал, что марихуана не должна так действовать.

- У меня нет похмелья. Послушайте меня, мистер Маклеод. Чем я занимаюсь, когда меня здесь нет - это моё личное дело.

Как только я произнёс это, то понял, что совершил ошибку. Для него открылась прекрасная возможность напомнить мне, что это была моя идея заниматься здесь, а не его. Я затаил дыхание.

- Это правда. Но поскольку пытаться учить тебя, когда ты вот такой, это все равно что пытаться зазвонить в колокол, оббитый ватой, поэтому я был бы очень признателен, если бы ты отказался от курения на время, пока я готовлю тебя. То есть, если ты хочешь завалить экзамен, не стоит тратить свое и моё время.

В этом послышался прежний Маклеод. Но его слова оказались гораздо мягче, чем я ожидал, поэтому я был почти разочарован. Кроме того, я в любом случае не собирался больше курить травы.
Он подошел к столу и захлопнул книгу.
- Можешь устроить себе каникулы. Ты ничего не способен делать. Возвращайся, когда почувствуешь себя лучше.

Я вернулся на следующий день. Я всё равно не был в форме, но хоть не настолько обалдевший, как накануне. Хороший ночной сон очень сильно помог.
Шли дни, и я много занимался, прилежнее, чем раньше. Спустя время я сообразил, что пытаюсь вернуть всё в то состояние, каким оно было до того момента, как я совершил глупый шаг в порыве сочувствия или чего-то подобного. Мне казалось, что с того утра минул год, хотя прошла всего одна неделя. Я часто ловил себя на мысли о том событии, всякий раз, когда не был занят учёбой. Я все еще не понимал случившегося. Я не мог понять Маклеода. Я даже не понимал себя. Но понял, что за стену он имел в виду, потому что он вернулся за неё.
На этом фоне, я неотчётливо осознавал, что мать и Барри были озабочены предстоящей своего рода праздничной вечеринкой. Барри, в настоящий момент находившийся в отпуске от своей юридической фирмы, номинально должен был находиться со своими друзьями внизу, на пляже, но каждый раз, когда я оказывался дома, он околачивался там, на фоне многочисленных разговоров о дате свадьбы, поиске квартиры, и всём том, что Глория однажды язвительно назвала ползучей безвкусицей.
Я пытался пару раз - не очень упорствуя - переговорить с Мег, но так как она прекратила свои визиты в предрассветные часы, и я находился вдали от дома практически весь день, поэтому шансов мне выпадало не так уж много. Что касается моих ранних подъёмов, походов к Маклеоду и от него, и шестичасовых занятий между ними - я почти засыпал за ужином, уронив голову на обеденный стол. К счастью, мать слишком витала в своих мечтах, чтобы задавать наводящие вопросы о том, куда я хожу и что делаю. Кроме того, заметив, что Глория явно уклоняется от всеобщего ликования, они сконцентрировались на её завоевании. Они брали с собой ее и Бесподобного Перси на всё, к чему те выказывали хоть малейший интерес - свинговые вечеринки [танцевальные, а не связанные с сексом], на любые летние гастроли, случавшиеся поблизости, на пару музыкальных фестивалей с пикником на весь день и возможностью послушать Бетховена в тени деревьев. Но моя сестрица Глория была не настолько глупа. Она оттаивала, но не достаточно быстро, но их забота и желание угодить должны были в любом случае принести победу. Я мог видеть этот прогресс за ужином. Вместо обычного хмурого выражения у Глории появилась лёгкая улыбка и взгляд искоса на Барри. Я как-то сомневался, заблуждался ли насчёт этого Барри. Но, скрепя сердце, вынужден был признать, что сделать мать счастливой - для него было основным. В конце концов, я всё-таки решил, что он не так глуп, как я думал раньше. По-своему он участвовал в игре Глории также хитро, как она сама, что в его случае означало сидеть невозмутимо, как пень, пока она ржёт, гарцует, и слегка соблазняет, так чтобы она не смогла понять, что ничего не приобрела, и (обязательно) оставила попытки понравиться. Но он умудрился сделать так, чтобы она не скисла, не забив при этом ни одного гола.
Когда Глория отсутствовала, холодный фронт Барри таял. Я думаю, Мег понимала, что он делает и зачем, потому что, когда Глории не было рядом, он становился как ребёнок, и дурачился с ней, и она начинала светиться, как маленький подсолнух. На самом деле она была так счастлива, что стала меньше есть, меньше походить на бочонок, а больше - на взрослеющую девочку. Не то, чтобы я сам всё это заметил. Просто мать и Барри вдвоём высказали это, и Мег засветилась еще больше.
Никто не обращал на меня внимания. Я думаю, Барри убедил мать, что моё поступление в Матфея не такая уж катастрофа. Потому что кроме однажды высказанного:
- Думаю, что ты недостаточно двигаешься, Чак, - она оставьте меня в покое.

Любопытно, что в один прекрасный день Маклеод сказал то же самое. Я был в эти дни в состоянии какой-то неопределённости. После того, что случилось внизу, в бухте у меня не было никакого желания туда ходить. Одна только мысль о Пите заставляла меня чувствовать себя виноватым. С другой стороны политика открытых дверей в отношениях с Маклеодом, которая существовала приблизительно до пяти вечера, похоже, ушла в прошлое. Иногда я чувствовал, как он захлопывает дверь. В другой раз я мог войти. Я был несчастен. Мне хотелось дружить с ним, но каждый раз, когда я пытался хоть как-то пробиться к нему снова, появлялось чувство, как у Ричарда, упирающегося при прыжке. Я не могу объяснить получше, потому что никогда не чувствовал такого раньше. Я всегда был одиночкой. Мать, и все пять школьных психотерапевтов, до тошноты твердили мне об этом. До сих пор мне казалось, что это хорошо. Одиночество не обременяло меня. Теперь же всё, о чём я думал - я предал Маклеода. От этого мне становилось хуже, чем когда-либо. Все это само по себе возводило стену вокруг меня все выше и выше. И чем выше становилась она, тем меньше я мог что-то с этим поделать, и, следуя логике, я тяготился тем, что предал Маклеода.

И вот однажды, как я особенно туго соображал, он произнёс:
- Думаю, тебе необходимо больше двигаться.

- Мне хватает.

- Чем-то занимаешься?

- Например, поднимаюсь сюда, и спускаюсь отсюда вниз.

- Для мальчика, спортивного мальчика твоего возраста, не слишком ли мало? - он сделал паузу.
- Как дела с плаванием?

- Слишком холодно.

- Не предполагал, что ты в такой плохой физической форме.

Я мог видеть часы над камином, и они показывали одиннадцать двадцать.
- Разве не время для вашей выездки?

- Это может подождать.

Он смотрел на меня, и я попытался прочитать выражение его лица. Конечно, оно не демонстрировало того тепла, которое я когда-то видел. Иногда мне казалось, что я могу отдать почти все, чтобы увидеть его снова, но в тот момент, когда я начинал думать об этом, на меня накатывала тошнотворная волна вины. После чего я замирал, словно заглохший автомобиль.

- Ну, это никак нам не помешает.
Он встал и вышел из комнаты. Оставшись в одиночестве, я ожидал услышать стук копыт Ричарда. Но через несколько минут Маклеод вернулся назад с рюкзаком в руках.

- Пошли.

- Куда?

- Не бери в голову. Просто пошли.
Была дана команда в своей обычной самодержавной манере, и легче было подчиниться, чем спорить с ним. Кроме того, я не желал упорствовать.
К моему удивлению, снаружи он повел меня к своей машине.
- Садись.

- Зачем?

- Просто садись.

Неотчётливо мне пришло в голову, что кто-то может увидеть меня с ним. Но это казалось совсем не важным. Когда мы добрались до ворот, вместо того чтобы повернуть налево на главную дорогу, он повернул направо, на дорогу, ведущую к скалам, которая становящуюся всё более узкой и ухабистой, чем выше он по ней поднимался. Но вид оттуда был действительно потрясающим. Я никогда такого не видел.

- Ничего себе, - сказал я. Море было таким синим, это почти переходило в зеленый цвет.