Я так и сделал, выпив обжигающий напиток.

- Сейчас иди в ту дверь и вверх по лестнице, там есть ванная. Я набрал немного горячей воды. Залазь в неё и полежи там, чтобы согреться. Затем выйдешь, вытрешься и наденешь одежду, которую там найдешь. Она будет большой, но другой нет. Затем спустишься вниз. А сейчас шевелись!

Я не стал спорить, то ли потому, что размяк от напитка, то ли потому, что слишком замёрз, то ли от тона его голоса.
Я вернулся через двадцать минут, согревшийся, сухой, и довольно сонный. Темно-синий свитер свисал с меня как палатка. Брюки пришлось подвернуть на пол длины до колена и использовать ремень, оставленный там, но он был более тощим, чем я предполагал, поэтому они оказались не так свободны. В руках я нёс свою промокшую одежду.
Когда я вернулся, он, стоя ко мне в профиль, смотрел через окно над раковиной на море внизу. В полусвете лампы, и с этой стороны его увечье было не так заметно. Что бы ни произошло с ним, оно не коснулось костей черепа, которые были хороши: нос с небольшой горбинкой, высокий лоб и крепкие челюсти. Затем он повернулся и вновь стал Квазимодо. Это было не просто ужасно красным. Изборождённое шрамами и рубцами лицо выглядело как рельефная карта.

- Всё нормально? - спросил он.

Я кивнул
- Да, спасибо.
- Там на столе чай. Выпей его.

Я никогда особо не подчинялся приказам, но здесь почему-то не протестовал. Чай оказался горячим, сладким, крепким, и с молоком. В целом, он был приятен на вкус и немного прочистил мне мозги. Я вспомнил, для чего я здесь.

- Ты можешь оставить одежду в магазине, - сказал он, - заберу её, когда в следующий раз приеду туда. А сейчас отвезу тебя домой.

- Пожалуйста, подумайте о репетиторстве, - начал я отчаянно.

-Я же сказал нет.
Он снова повернулся под лампой и направился к двери. То, что казалось мне большой каменной глыбой перед камином, поднялось и оказалось Микки. Делать было нечего. Я последовал за ними через дом к входной двери. Микки остался сидеть на крыльце, а Маклеод и я поехали по грунтовке к воротам.
Мы ехали по дороге среди больших скал, море находилось далеко внизу, огни деревни окружали небольшую гавань где-то в стороне, и я высказал нечто совсем идиотское, даже для меня.
- Я заплачу вам, - сказал я. - Эти деньги папа оставил мне, и я сохранил большую часть. Вы сможете получить все. Там больше трёх тысяч долларов.

- Я не хочу твоих денег.
Он сказал это совершенно обычным голосом, но мне стало стыдно.

- Разве я сказал что-то не так?

- Я не знаю. Ты же не хотел? Разве ты это намеренно?

- Нет. Правда. Это просто так вырвалось.
Мой голос затих. Как рассказать про мать, не говоря уже о Глории, про чувство, что я все меньше и меньше на что-то способен, что Глория останется дома всю следующую зиму, и следующую за ней, и ещё одну, как я мог всё это объяснить?
Я полагаю, что, именно поэтому плачут девчонки, и на минутку, всего лишь на минуту, пожелал этого, если только слёзы могли бы смыть гнетущее пылающее чувство внутри меня, становящееся все более тяжёлым и жгучим.
Но я не мог плакать. Я опустил стекло, чтобы впустить ветер и охладить лицо, и уставился на темную стену деревьев, проносящихся мимо.

Спустя минуту Маклеод спросил:
- Что за экзамен?

- В Святого Матфея.

- Почему для тебя так важно попасть туда?

Когда я шел к его дому, то распланировал всё, что скажу, и так далее. Это как навестить могилу Гранта. Теперь, благодаря коньяку или виски, который он дал мне, все безнадежно запуталось. Я попытался восстановить мужественные и откровенные фразы, надеясь собрать их вместе. Ничего не вышло.

- Ну? - сказал он раздражённо.

Я знал, что должен что-то ответить, хотя подумал, что он не собирался менять свое мнение. Он же, несомненно, думал, что это была шутка, розыгрыш. Ну а какой выбор был у меня?

Я глубоко вздохнул.
- Потому что я устал от жизни в доме с тремя женщинами, моей мамой и двумя сестрами, особенно потому, что они обе умнее меня, и с этим ничего не поделать, то есть с моими сёстрами, имею я в виду. Я думал, что Глория, моя старшая сестра, одна, кто..., Ну, обычно она уезжает в школу-интернат. А сейчас нет. Она пробудет дома всю зиму и год после этого, и затем ещё один год. Она портит мне жизнь. Подавляет меня. Высмеивает все, что я делаю. Когда мне исполнится семнадцать, я собираюсь поступить в ВВС. Но это еще три года, и я не могу оставаться тут.

- Я вижу, - сказал он. - Как тебя зовут?

- Чарльз Норштадт.

Он переключил передачу, и мы съехали вниз, на полуостров, затем повернули направо, на дорогу, ведущую вокруг гавани, и двинулись на другую её сторону к нашему дому.

- Хорошо. Я помогу тебе. Но ты будешь делать всё, что скажу, и это будет трудно. Ты, должно быть, уже побывал на экзамене. Святой Матфей не проводит второго экзамена без необходимости. Как я понял, ты провалился?

- Да, - прошептал я в ужасе, что он передумает. - Вы подготовите меня к нему?

- Нет.

- Если вы хотите сделать так много, почему нет?
Я снова принялся объяснять про Глорию и её планы.

- Это не очень дальновидно, не так ли?

- Нет.
Испугавшись, что он отступит, я знал, что одну вещь нужно прояснить с самого начала.
- Я не очень умный. Совсем не такой, как мои сестры.

- Кто это тебе сказал?

- Практически все, кроме того есть школьные тесты.

- Что это за школа?