Глава 5 2 страница

Система подготовки к аукциону была такая. Я подбирал для Фредди каталоги по темам, которые могли его заинтересовать, и мы просматривали их вместе, при этом Фредди говорил, какие лоты ему приглянулись. После чего я шел в аукционный дом и осматривал отобранные лоты, отмечая, стоит ли Фредди прийти сюда и посмотреть на эти вещи собственными глазами. Расхаживая по аукционному дому, я присматривался и к другим лотам на случай, если мы что-нибудь упустили, просматривая каталог. Вернувшись, я рассказывал Фредди о состоянии поправившихся ему лотов и вообще обо всем, что видел, и тогда уже он решал, идти ему туда самому или нет. Если Фредди отправлялся в аукционный дом, то мы вновь осматривали все лоты, проверяя точность моего доклада. Отметив в каталоге то, что хотел купить Фредди, мы шли обедать в «Richoux».

Фредди переставал думать об аукционе и по возвращении домой пытался взглянуть на каталог свежим взглядом, борясь с искушением. Многие вещи он покупал просто в каком-то порыве, а поскольку покупал Фредди много, появлялось ощущение, что Гарден-Лодж уже слегка переполнен. Впрочем, этот аргумент никогда не останавливал Фредди, если он видел то, что ему страшно нравилось!

Всякий раз, когда на аукционе покупалась мебель, я должен был подогнать к аукционному дому фургон: Фредди ненавидел ждать до следующего дня, он хотел увидеть свою покупку сразу после аукциона. Утром в день аукциона Фредди подписывал незаполненный чек, который я брал с собой па торги и просто проставлял в чеке необходимую сумму, и тогда купленная мебель отправлялась прямиком в фургон. Поскольку устроители аукционов знали Фредди и его причуды, у меня была возможность ускорить процесс оформления и доставки покупки. То же самое происходило и при покупке картин с той разницей, что картину я мог и сам привезти домой на такси.

На одной из моих первых встреч с аукционистами компанию мне составила подруга Фредди, Франческа Тиссен. В тот раз Фредди захотел, чтобы я купил для него гравюру Шагала, которая потом висела над камином в гостиной Гарден-Лодж. Мы с Франческой сидели прямо напротив аукциониста. Мне кажется, это была самая дорогая вещь, добытая мной для Фредди. Та работа Шагала стоила больше тридцати тысяч фунтов. На единственном аукционе, на котором Фредди побывал лично, были выставлены предметы декоративного искусства. Из-за того, что он пришел на торги собственной персоной, за вазу от Lalique, которую Фредди был намерен купить, ему пришлось заплатить непомерно высокую цену — около тридцати пяти тысяч фунтов. Но как эта ваза смотрелась па окне в гостиной у Фредди!

Не только Фредди посылал на торги своего агента. И вполне понятно почему. Каждый раз, когда на аукционе появляется «известное лицо», люди думают, что сейчас деньги гак и посыплются. Зато если вместо этого «лица» на торги придет кто-нибудь вроде меня, никто не обратит на это особого внимания.

Единственный раз, когда Фредди был очень разочарован тем, что я не достал для него ту вещь, которую он хотел, случился опять-таки во время его отъезда в Швейцарию. Фредди хотел, чтобы я купил для него картину каталонского художника Хуана Миро, которым, как я уже упоминал, он очень восхищался. Увидев эту картину в смотровой галерее, Фредди понял, что хочет иметь ее у себя. Он тут же сказал, что готов отдать за нее двести тридцать тысяч фунтов. К моменту отлета в Монтре Фредди поднял потолок до двухсот пятидесяти тысяч. Утром в день аукциона Фредди позвонил мне, чтобы сообщить свое окончательное решение: «Двести восемьдесят тысяч, НО НЕ БОЛЬШЕ!!»

Пока цена на картину росла до двухсот тысяч фунтов, торги были открытыми. Я вступил в схватку как раз на этой отметке. С этого момента в торгах остались лишь я да мой противник на другом конце провода. Ставки увеличивались на десятки тысяч. Когда я предложил двести восемьдесят, мой соперник тут же объявил двести девяносто. «Нужно ли мне продолжать? Стоит ли оно того?» — подумал я.

Я дошел до трехсот тысяч. Поколебавшись одно мгновение, конкурент предложил триста десять. «Вот засада!» — подумал я и поднял ставку до трехсот двадцати.

После этого конкурент колебался чуть дольше, но все же предложил триста тридцать тысяч, и я не стал торговаться дальше.

В телефонном разговоре с Фредди я сказал ему, что очень сожалею, но купить картину не смог. Он тут же спросил у меня:

— Ну и сколько ты давал?

— Ты же сам сказал мне дать максимум двести восемьдесят, — сказал я и, сглотнув, продолжил. — А я дошел до трехсот двадцати.

— О, — только и сказал Фредди.

Поскольку лица его я в этот момент не видел, я не понял, что это значило — что все хорошо или что все плохо.

— Ну что ж, — подытожил наконец Фредди, — тебе нужно было дать больше. Ты же знал, что я хотел эту картину!

Был он недоволен или нет, мы уже никогда не узнаем, но во всяком случае в тот день он изрядно сэкономил. В конце концов уцелевшие тогда десятки тысяч фунтов можно было потратить на другом аукционе.

Фредди никогда не скупал одежду. Чаше всего подходящую одежду для него искал Джо или я. Купив то, что, как нам казалось, ему бы понравилось, мы презентовали это Фредди. Куртки, рубашки, джемперы... Захаживали мы с Джо и в магазин «Marks and Spencer», где была куплена большая часть носков для Фредди. А вот нижнее белье он носил от Calvin Klein. И не потому, что он так хотел. Просто Джо думал, что эта линия белья Фредди как раз подходит. Впрочем, несколько раз Фредди сам покупал одежду, особенно на Ибице, где он делал покупки не только для себя, но и для всех людей из своего окружения. Черные рубашки с индийскими узорами, яркие рубашки с цветочным рисунком, шорты... Прямо безумие какое-то! Однажды, вернувшись из поездки в Японию, где он накупил костюмов и рубашек и для себя, и для всех вокруг, Фредди привез мне чудесную красную шерстяную куртку со вставками из черной кожи. По описанию — вещь немодная, но смотрелась она шикарно.

У Фредди были разные костюмы, сшитые для него Дэвидом Чэмберсом, но он не был особо озабочен тем, чтобы носить модную одежду в повседневной жизни. Фредди с превеликим удовольствием слонялся но дому в каком-нибудь спортивном свитере с длинными рукавами и в спортивных штанах. Несмотря на то, что у Фредди имелось очень четкое представление о своем сценическом имидже, в соответствии с которым он и одевался (кстати, поначалу его домашняя и повседневная одежда почти не отличалась от той, в которой он выступал), щеголем он не был. Он никогда не чувствовал необходимости строго следовать моде и вдобавок не испытывал желания быть ее законодателем. Для Фредди было важно, чтобы одежда была удобной.

Хотя с возрастом Фредди стал надевать костюм, выходя в ресторан или в театр, когда он собирался пройтись по барам и по клубам, он выбирал другую «униформу»: джинсы, футболку и кожаную куртку. На ногах у него чаще всего были кеды, и он не был поклонником тяжелой обуви. В начале своей карьеры Фредди всегда носил сабо, а вот от кожаной обуви в последние годы жизни ему совсем пришлось отказаться: ногам было больно.

Фредди нравились разные рестораны, в том числе с китайской, индийской, ливанской и итальянской кухней. Он очень любил кухню дзен в китайских ресторанах, а что касается индийской кухни, то Фредди был завсегдатаем ресторана «Shezan», который находился на Шеваль-Плене внизу площади Монпелье в Найтсбридже. Фредди любил индийскую пищу, хотя после закрытия «Shezan» он стал есть индийские блюда вне дома лишь тогда, когда мы с Джо не готовили их ему. Ресторан с ливанской кухней на Кенсингтон-Хай-стрит приглянулся Фредди из-за того, что он хотел «попробовать что-нибудь новенькое».

Кроме того, мы приохотили Фредди к блюдам тайской кухни, которая как раз тогда стала входить в моду как новая восточная кухня. Мы готовили для него супы, добавляя в них много лимонного сорго и жгучего красного перца, потому что Фредди нравились острые варианты жидких тайских супов, например «Том Ям»19.

______________________________

18 - Так называемая " новая кулинария", появившаяся в 1970-х года под влиянием диетологии и международной моды

19 - Суп с морепродуктами (креветками, кальмарами)

Еще Фредди нравился ресторан «La Famiglia» в Челси на повороте с Кингз-роуд. Этот ресторан вошел в число его любимых давным-давно, когда он заходил туда поесть еще со Стрейкером и Клодахом Уоллесом. В районе Ковент-Гарден Фредди очень нравился ресторан «Орсо» на Веллингтон-стрит, а также ресторан Джо Аллена на Эксетер-стрит, где на пианино играл Джимми и где после своих выступлений в Вест-Энде собирались многие друзья Стрейкера.

Обычно Фредди не носил с собой свою кредитку. Когда он собирался в ресторан, его карточку American Express приходилось брать кому-нибудь из нас, главное было не забыть это сделать. Он никогда не пользовался какой-либо другой карточкой, не считая это необходимым.

О желании Фредди уйти из ресторана мы обычно могли догадаться по его телодвижениям. Тогда я или Джо просили у нашего официанта принести счет, который мы всегда проверяли. После этого мы давали официанту кредитку Фредди. Когда нам возвращали карточку вместе с квитанцией, куда при необходимости вносились и чаевые, мы передавали квитанцию вместе с ручкой Фредди, чтобы он расписался. Он очень редко просматривал счета сам. Это бывало лишь в тех случаях, когда мы обнаруживали явное несоответствие размера счета нашему заказу. Впрочем, Фредди всегда знал, в какую примерно сумму ему обошелся вечер. Хотя и казалось, что Фредди не слишком считает деньги, на самом деле он был очень практичным.

Если вечером Фредди оставался дома, то обычно он «ленился» и смотрел телевизор. Он никогда не проводил много времени перед телевизором и лишь изредка просил, чтобы мы поставили для него что-нибудь, и то это была запись, которую он хотел пересмотреть целенаправленно, например, потому, что там выступал кто-нибудь из его друзей, или это был живой концерт — к примеру; концерт Принца. У Фредди была одна кассета с концертным выступлением Принца, которую он заставлял смотреть многих людей, причем иногда по несколько раз.

Когда Фредди усаживался смотреть вот такую трехчасовую кассету, в конечном счете либо на это уходило пятнадцать минут, в течение которых мы успевали посмотреть лишь отредактированные Фредди заголовки, либо часов шесть, когда Фредди просматривал одни и те же отрывки снова и снова. В общем — перемотай или включи еще, и еще, и еще, Сэм! Чаще всего подобные кинопросмотры случались часа в два-три утра, когда Фредди с компанией возвращался домой из города. Тут же запускалась кассета с концертом Принца, причем пультом единолично завладевал Фредди, так что его гости были вынуждены разделять с ним его энтузиазм и смотреть выступление этого артиста снова и снова. Я ухитрился избежать просмотра этой кассеты, но се звуковое сопровождение преследует меня до сих пор! Мне повезло: под предлогом того, что мне нужно приносить гостям напитки, мне удавалось не сидеть в гостиной.

Мне кажется, Фредди восхищался Принцем потому, что тот был очень похож на пего самого в молодости. Общительный на сцене, худенький, темненький, крайне энергичный и наделенный харизмой, превращающей малыша в великана. Среди других исполнителей, привлекавших внимание Фредди, была Арета Франклин. Он серьезно восхищался этой певицей, пока она его не разочарована на своем концерте в «Victoria Apollo». Помню, Фредди частенько рассказывал о том, как он пошел на ее концерт, а она пела всего лишь полчаса, от силы минут сорок. Когда певица ушла со сцены, Фредди ждал, что, может быть, она вернется и споет на бис, но тщетно... Такая вот история. Однако Фредди продолжал ценить ее голос.

Фредди очень нравились чернокожие исполнители, и в числе его любимых звезд были Майкл Джексон, Дионна Уорвик и Лайонел Ричи. Может, они и не были такими уж чернокожими. Ну, где-то между... Может, из-за собственного происхождения Фредди чувствовал какое-то родство с ними. Он слушал музыку дома и при этом неизменно просил кого-нибудь из нас включить ему ту или иную запись, потому что он так и не научился — да, да, как это ни странно — пользоваться музыкальным центром, хотя без проблем обращался c. пультом для микширования в звукозаписывающей студии. Его Фредди прекрасно освоил за день. Даже он, человек с таким музыкальным талантом, признавал, что с бытовой электротехникой он не справляется. В том числе и с такой простейшей вещью, как микроволновка! Как ни странно, но, несмотря на весь звездный статус Фредди, ни его звукозаписывающая компания EMI, ни какие-либо другие фирмы грамзаписи не заваливали его своей продукцией. И сам Фредди никогда не просил у них никаких записей, хотя известно, что другие звезды практикуют подобное. Если Фредди слышал какую-нибудь песню, допустим, по радио или о которой ему кто-то рассказывал, он просил нас купить для него эту вещь. Кроме того, по поручению Фредди и ради собственного интереса Джо ходил в «Tower Records», где набирал целую кучу чужих альбомов, которые, по его представлению, могли показаться Фредди интересными.

Но в конечном счете Фредди интересовало лишь его собственное творчество, и я уверен, что так обстоят дела у многих артистов. Как композитора и музыканта работа поглощала его целиком. Работа и личная жизнь почти всегда тесно переплетаются. Это не означает, что Фредди жил и питался одной лишь музыкой и только ее видел во сне. Ему не потребовался пожизненный приговор, чтобы оценить все прелести жизни. Но в его голове постоянно происходил какой-то подсознательный процесс, в итоге выливавшийся в какую-нибудь песню. И в этом смысле его работа значила для Фредди гораздо больше, чем для кого-либо другого.

Фредди несомненно восхищался Монтсеррат и тройкой теноров20, причем его пиетет к последним зародился еще до того, как они стали ведущими тенорами во всем мире. Но это было восхищение другого рода, оно отличалось от интереса Фредди к поп-исполнителям. Как раз когда мы жили в Нью-Йорке, Джозеф Папп (основатель Шекспировского фестиваля) поставил там «Пиратов Пензэнса» Гилберта и Салливана. Эта постановка долго шла на Бродвее. По той же схеме Папп задумал поставить «Богему» Пуччини в Центральном парке. На роль Мими уже была утверждена Морин Макговерн, а Фредди Папп предложил пройти прослушивание на роль Рудольфо.

Фредди сразу подумал о трех вещах. Во-первых, о смелости Паппа, пригласившего его на прослушивание. Во-вторых, о том, что не справится с ролью романтического героя в опере. И, наконец, о том, что он пообещал себе давным-давно: никогда больше не выступать на сцене по восемь раз в неделю.

В конце концов эта затея сошла на нет. Отмахнувшись от этого предложения, Фредди продолжил работать в своем репертуаре.

Одним из любимых нью-йоркских знакомых Фредди была Анни Лейбовиц, известный фотограф, чьи работы, особенно для журнала Rolling Stone, стали просто легендарными в мире шоу-бизнеса. Она стала иконой для многих фотографов и часто выставлялась. Фредди и понятия не имел, что это за женщина, когда их общая подруга Лиза Робинсон в первый раз привела Анни к нему в гости. Мы вчетвером приятно провели время, болтая ни о чем. У Фредди отлично это получалось, когда он расслаблялся. После того, как Лиза уговорила Фредди дать ей интервью на телевидении, они с Анни ушли. Вечером к Фредди зашли «нью-йоркские дочки». Они стали расспрашивать, чем Фредди занимался днем. Он вскользь упомянул, что к нему заходила его подруга Лиза вместе с какой-то женщиной-фотографом, которую звали Анни, Анни... как-то там. Ли Нолан не мог в это поверить. Он единственный из всех нас прекрасно знал, кто такая эта госпожа Лейбовиц и чем она занимается, и тут же потребовал у Фредди рассказать, где она сидела, что говорила... Увидится ли Фредди с ней снова? Но Фредди никогда не снимался у Анни Лейбовиц.

Когда Фредди сошелся с Джимом Хаттоном, его потребность ходить по клубам и барам ослабла, а в последний год своей жизни он, конечно же, редко бывал в подобных заведениях. Но раньше, когда Фредди проводил там довольно много времени, он никогда не ходил развлекаться в одиночку. Обычно его сопровождали Пол Прентер, Питер Стрейкер и еще кто-нибудь, кто вел машину. К этой компании довольно регулярно присоединялись Кении Эверетт со своими приятелями, Уэйн Слип, Петра фон Катце и Дуглас Траут, Тревор Кларк, Руди Паттерсон, Ясмии Петтигрю. Потом кого-то из них сменили Гордон Дальциль и Грэм Гамильтон. Кроме того, к Фредди всегда присоединялись такие гости, как Барбара Валентин, а также другие друзья из Мюнхена и Нью-Йорка.

Сначала вся компания собиралась у Фредди дома, и уже оттуда они куда-нибудь ехали. Тог, кто не влезал в лимузин Фредди, ехал следом на такси или на собственной машине. Впрочем, однажды в «роллс-ройсе» Фредди, которым редко пользовались, уместилось девять человек, чем он был очень горд. Но я бы не рекомендован повторять этот подвиг, к тому же больше такого не случалось. Кроме того, следует добавить, что четверо или пятеро пассажиров танцевали в балете. Другими словами, этот народ был способен проявить невиданную гуттаперчивость, чтобы втиснуться в машину. В тот раз за рулем сидел Питер Джонс. Я сидел на переднем сиденье, и на моих коленях хватило места еще для двух человечков. А вот пятеро остальных каким-то образом ухитрились влезть на заднее сиденье. Уму непостижимо!

Когда я только познакомился с Фредди, больше всего он любил бывать в «Colehcrnc» на Эрлз-Корт и в клубе «Maunckberry's» на Джермин-стрит. Потом ему приглянулся клуб «Embassy» на Бонд-стрит, и я помню множество славных вечеров, проведенных там со Стивеном Хейтером и Майклом Фишем. Потом о любимых ночных заведениях Фредди поползли слухи, хотя спустя какое-то время он перестал ходить в «Coleherne». Я не могу точно передать разницу между каким-нибудь мерзким гейским «кожаным» баром в Нью-Йорке и противной атмосферой лондонского «Coleherne» на Эрлз-Корт. Могу лишь сказать, что их разделяла дистанция огромного размера. Аморальность не всегда значит одно и то же, однако паб «Coleherne» быстро надоел Фредди... Больше ничего говорить не стану.

После открытия «Copacabana» на Эрлз-Курт-роуд потребность бывать в «Coleherne» у Фредди отпала, хотя это был уже не паб, а клуб. «Copacabana» стал для Фредди «своим местом». И хотя этот клуб был всего лишь в трех минутах ходьбы от его дома, стоит ли говорить, что он никогда не ходил гуда пешком. Да и обратно тоже.

К концу ночных похождений наша компания становилась чуть более шумной и заметной. В эти вестэндские ночные клубы привыкли ходить все кому не лень, а уж Фредди заглядывал туда в любой день недели, не только по выходным, когда в клубы могли набиться приезжие, жаждавшие поглазеть на проходящих мимо звезд. В будни в клубах больше места, меньше толкотни, и мы могли оставаться самими собой, слушать музыку и в то же время разговаривать.

Но в таких местах, как «Copacabana», все было иначе. Там мы вели себя уже по-другому. Мы старались вести себя потише и держаться вместе, чтобы привлекать к себе меньше внимания. Мы никогда не стояли в очереди, чтобы заплатить за вход в подобные заведения: нас всегда пускали туда бесплатно, ибо их владельцы знали, что не взятая плата за вход с лихвой компенсируется счетом за напитки, не говоря уже о том, что принимать Фредди Меркьюри в своем клубе — это очень круто. Как и в ресторане, оплату счета брал на себя кто-нибудь из штата Логан-Плейс.

Когда Фредди говорил, что хочет выпить, нужно было спросить у всей нашей компании, хочет ли к нему присоединиться кто-нибудь еще — так было заведено. Такой «подход» редко когда обходился меньше двадцати фунтов, причем это было пятнадцать лет назад. Сейчас это будет стоить фунтов пятьдесят. Еще и с порциями Фредди не мелочился. Слово «один» применительно к напиткам из бара он не знал. Он всегда заказывал большую водку с тоником, которую мы приносили ему в «его угол», куда Фредди неизменно садился.

Здесь было довольно темно, зато отсюда весь клуб был как на ладони. От внимательного взгляда Фредди было почти невозможно укрыться. Обычно с ним всегда кто-нибудь сидел, а па лондонские танцполы он вообще не рисковал выходить. Если Фредди на кого-то засматривался, то это становилось заметно. Он посылал кого-нибудь из нас — обычно Пола — переговорить с теми, кто ему понравился, и пригласить их в нашу скромную компанию. Удивительно, но к нам попадали исключительно по приглашению, и лишь немногие пытались вломиться в нашу компанию без спроса.

Реакция людей на то, что они оказывались рядом со всемирно известной рок-звездой, была самая разная. Все зависело от клуба и от страны. Так, например, в Японии за Фредди бегала огромная толпа, бывало, что человек пятьдесят, но все они держались на почтительном расстоянии, останавливаясь футов за двенадцать до своего кумира. Вся эта толпа поклонников выстраивалась за группой из трех-четырех заводил, как хвост за кометами Галлея и Хейла-Боппа.

Разумеется, в Лондоне наша компания тоже не оставалась незамеченной. Представьте себе человек шесть, которые держатся все вместе, не особо глядя по сторонам, чтобы не привлекать внимания, и в то же время зная, что все остальные пялятся на них. Каждый из нас всеми силами старался не подать виду, что мы — это мы, тогда как те, кто замечал нас, отчаянно пытались казаться равнодушными, словно ничего особенного поблизости они не видели. Все это было похоже на какой-то хорошо отрепетированный спектакль, который строился и развивался по своим законам. Попытайтесь-ка остаться незамеченным, понимая, что вы находитесь в центре внимания. К тому же все время приходилось быть начеку и следить за тем, чтобы ничего не случилось, потому что кое-кому все же могло взбрести в голову попробовать прорваться сквозь заслон к Фредди и насильно вторгнуться в нашу частную компанию. Впрочем, как я уже сказал, такое бывало редко, а когда бывало, то мы разбирались с ситуацией своими силами. Лишь раз или два Фредди приходилось откуда-то уходить из-за подобных неприятностей. Правда, у меня остался один крошечный шрам па предплечье после одного случая, когда меня задели осколком разбитого стекла, а все потому, что какие-то ребята из провинциального американского бара сильно расстроились из-за того, что Фредди не захотел с ними поговорить.

Если уж речь зашла об Америке, надо сказать, что в Нью-Йорке мы жили совсем по-другому. В Лондоне друзья старались подстроиться под Фредди, тогда как его нью-йоркские приятели жили своей жизнью, хотя и были очень рады составить ему компанию, когда он шел развлекаться, приглашая с собой кого-нибудь вроде Тора Арнольда, Ли Нолана, Джона Мерфи и Джо Скардилли. У Фредди был еще один друг в Нью-Йорке — Тони Кинг, работавший с Джоном Ленноном и его женой, потом с одной Йоко Оно, с Миком Джаггером и Джерри Холлом. Он жил там, как и другой друг Фредди из Нью-Йорка — Джеймс Артурс.

_______________________________

20 - Речь идёт о Лучано Паваротти, Пласидо Доминго и Хосе Каррерасе

Обычная нью-йоркская ночь начиналась с того, что часов в девять Фредди и я шли куда-нибудь поесть. Фредди любил ужинать в ресторанчике «Clyde's» в Гринвич-Виллидж. Остальное было делом техники. Все друзья Фредди обычно знали, где он бывает в зависимости от дня недели, к тому же его авто цвета бычьей крови, неизменно припаркованное в пятидесяти ярдах от входа в бар или клуб, служило им еще одним указательным знаком.

Фредди терпеть не мог подъезжать на своей машине прямо к дверям развлекательных заведений. Он считал это вульгарным и всегда старался пройти последние несколько оставшихся до входа ярдов пешком. Вот ресторан — это другое дело. Подъезжая к какому-нибудь ресторану, Фредди настаивал, чтобы его подвозили прямо к входу.

В зависимости от клуба Фредди либо проходил туда сразу, минуя очередь, как, например, оп делал в клубе «Studio 54», либо, если мы отправлялись в место наподобие клуба «Saint», он настаивал, чтобы мы вставали в очередь, особенно если он видел там своих знакомых. В Нью-Йорке Фредди изо всех сил старался вести себя как «обычный человек». Его известность всегда была палкой о двух концах.

Но, как он ни пытался, Фредди не становился похожим на обычного человека. Он никогда им не был. Уже с детства, проведенного им в индийской школе-интернате, Фредди привык к тому, что большая часть его потребностей удовлетворяется прислугой, и я лично могу это подтвердить, поскольку сам учился в похожей школе в Южной Индии. Дома, в Африке, у него тоже была прислуга, так что, когда Фредди превратился в звезду, его жизнь мало изменилась по сравнению с тем, к чему он привык и принимал как должное. Фредди редко утруждал себя: когда ему было что-то надо, чаще всего он не шевелил и пальцем. Для него это было вполне естественным положением дел. Возможно, кое-кто сочтет это поведение странным, по Фредди так не казалось, да и не было оно странным. Кроме того, я подозреваю, что даже без обретенных в детстве привычек его звездный статус все равно привел бы к тому же самому, а с ними Фредди было гораздо легче привыкнуть к своей славе.

С другой стороны, должен подчеркнуть, что Фредди не относился к тем людям, которые любят устраивать шоу на каждом шагу. Могу сказать вам, на каких машинах он ездил. В Англии Фредди пользовался черным «мерседесом», который при необходимости мог выглядеть «изящным» лимузином или, наоборот, превратиться в дорогостоящее такси, ведь в мире полно мест, где изящные «мерседесы» используются в качестве скромных такси. В Нью-Йорке, где лимузины двадцать пять футов длиной — обычное дело, у Фредди был седан «линкольн таункар». Он и впрямь считал эти длиннющие лимузины слишком уж обычными для Нью-Йорка и пользовался ими лишь тогда, когда ехал на концерт и возвращался обратно.

Единственный раз, когда Фредди позабыл о своей неприязни к лимузинам, — так это во время большой прогулки на Джоунс-Бич рядом с Манхэттеном, где, как он слышал, собираются мускулистые качки. Нас было шестеро: я, Фредди, Тор, Ли, Джо и Джон плюс водитель. Мы вышли из квартиры Фредди в полседьмого утра — просто дикость для всех нас. Обычно в это время мы только возвращались домой с прогулки, а не шли куда-то. Но Фредди велел всем нам подняться рано поутру, чтобы мы успели занять место на пляже. Он думал, что, добравшись до пляжа, сможет вздремнуть там.

Ехать по Второй авеню было довольно странно, ведь улица была совсем пустынной, хотя это и не остановило парочку эксгибиционистов, принимавших солнечную ванну стоя на крыше и махавших всем, кто попадал в их поле зрения. Вот как лимузины действуют на людей! В багажнике мы везли еду для пикника и холодильную камеру с пивом. Как ни удивительно, но, прибыв на место через два часа, мы обнаружили, что припарковать какой-нибудь лимузинчик там было не так-то просто, не говоря уже о нашем лимузине в двадцать пять футов длиной. В конце концов мы его приткнули, но потом нам пришлось бродить по пляжу в поисках подходящего местечка. Мне кажется, Фредди был немного разочарован увиденным. На пляже можно было увидеть великолепные загорелые тела, но таких, которые были в его вкусе, было меньше, чем он ожидал. Помню, меня отправили за мороженым. Со мной пришлось пойти еще одному человеку: пока я гонял на лимузине за мороженым, ему нужно было охранять место, где стояла наша машина. Вернувшись, мы обнаружили, что нашего стража осыпают ругательствами два водителя, мечтавшие запять нашу стоянку.

В ту поездку на пляж меня хватил солнечный удар, что со мной случалось лишь дважды в жизни. Я не понял, что перегрелся, пока мы не вернулись домой. Меня стало колотить и ужасно затошнило. Так мне и надо, наверное.

Во время ночных экскурсий по Нью-Йорку мы с Фредди сами шли в какой-нибудь бар или клуб и уже там встречались с людьми, которые жили по своему графику. Мы могли отправиться в бар «Uncle Charlie's» в Гринвич-Виллидже или в бар «Works» в Вестсайде, а, быть может, даже заглянуть в бар «Eagle» или «Spike». Оба этих бара находились в нижнем Вестсайде у старого пирса. По средам мы чаще всего ходили в «Roxy» кататься на роликовых коньках. Здесь собиралась вся компания, и Фредди, как положено, надевал ролики. Однако обычно он весь вечер просто сидел на скамейке, не участвуя в общих забавах на катке. Странно, да? Когда мы собирались уходить, Фредди снимал ролики, надевал свои туфли и возвращал ролики за стойку. Так он «составлял компанию».

Многие из этих ночных прогулок, само собой, подогревались искусственными стимуляторами, например «депрессантами». Как-то раз у входа в клуб «River» в нижнем Вестсайде Манхэттена какой-то «приятель» уговорил Фредди принять метаквалон. Казалось, все было отлично, пока Дэвид Ходо, другой знакомый Фредди, исполнявший роль рабочего-строителя в рок-группе Village People, не зашел за угол и не увидел Фредди, забравшегося в большой черный мусорный контейнер, наполовину заполненный пустыми пивными банками. Он размахивал руками и кричал: «О-о-о! Поглядите! Я мусор. Мусор!»

Под конец ночной прогулки мы почти всегда заходили в «Anvil». Этот клуб, находившийся в центре района, прилегавшего к старому мясному рынку, имел дурную репутацию. Даже ночью на рынке загружали и разгружали грузовики, перевозившие мясо. В этом клубе мы познакомились с Фелипе Роуз — индейцем из индейцев из Village People. Он танцевал на барной стойке. Хотя репутация у «Anvil» была та еще, музыка там была отличная, да и оставаться в этом клубе можно было не только до утра, но и гораздо дольше. В «Anvil» имелась задняя комната, но никто не отсылал тебя гуда насильно. Обычно и сами посетители, и атмосфера в клубе только радовали, и все чувствовали себя довольно непринужденно. Кроме того, Фредди нравилось местное кабаре, особенно один парень, который одевался в стиле королевы диско Грейс Джонс и был изумительно на нее похож, распевая «Pull up to the Bumper, Baby». Клиенты всегда засовывали купюры в удобные складки нарядов исполнителей. Среди любимчиков Фредди был и парень, появлявшийся на сцене в образе Кэнди Статтон и исполнявший песню «Don't Stop the Train».