Один в поле – воин.

Роман в 4 частях.

От авторов.

Без всякого сомнения, Россия переживает сейчас период благополучия и процветания... Стоп! Вы уже насторожились? И правильно! Потому что, когда начинаешь пытаться искать что-то позитивное не просто в своей личной жизни, но в жизни нашего современного общества, неизбежно сталкиваешься с тем, что достижений ничтожно мало – если только они вообще есть, – зато проблем предостаточно. Вот потому-то многие вполне себе здравомыслящие люди, зная или хотя бы догадываясь об истинном положении дел в нашей стране (зачастую без всякой там статистики) предпочитают вовсе не думать об этом, искренне полагая, что " всё равно ничего не изменишь". Тем самым действительно позволяя происходить переменам – и переменам, увы, далеко не к лучшему.

Это книга не просто о жизни оппозиции или о способах решить современные общественные проблемы. Роман, прежде всего – как бы ни банально прозвучало – наполнен страстным призывом: не будьте безразличными, не живите по принципу «моя хата с краю», не проходите мимо! Цена за ответственное, осмысленное существование велика, но и награда того стоит. В жизни «тварей дрожащих» не может быть трагедии, но жизнь ли это? Приходит время новых героев. Только в поиске и сомнениях, в преодолении себя и безостановочном росте – одним словом, в борьбе – возможна победа над злом. И нет иного пути.

«Мужество – это когда ты заранее знаешь, что проиграешь, и все-таки берешься за дело и наперекор всему на свете идешь до конца…»

Фрэнсис Бэкон.

Часть первая.

ОБРАТНОЙ ДОРОГИ НЕТ.

Эта книга – история Героини (с большой буквы), которая, увидев проблему, не опустила руки, а встала на путь справедливой борьбы, сумела обратить внимание миллионов на самую большую беду нашего общества, сделала первый шаг… А ведь, как правило, надо только начать – продолжатели найдутся. Это повесть о жизни сильнейшего человека, которым авторы данной книги искренне восхищаются, на силу воли которого следовало бы обратить особое внимание. Я не призываю Вас, дорогой читатель, повторить все те поступки, которые сделала наша героиня, но прошу понять причину того, почему она избрала именно этот путь.

Современный мир не предназначен для мыслящих и интеллигентных людей. Напротив, он создан для бездарных обывателей – проще говоря, для быдла, которому не нужно развитие в силу неспособности его, быдла, к обогащению внутреннего мира. Современный мир умирает… Медленно и незаметно – в силу того, что никто не видит этой проблемы. Люди в различных странах мира наперебой кричат, что нам грозит гибель от загрязнения окружающей среды, от ядерных войн, от генно-модифицированных продуктов питания, от биологического оружия или оттого, что исчезает озоновый слой. Они создают разные организации и комитеты по борьбе со всеми этими мнимыми «угрозами» человечеству, ведут активную пропаганду, однако эти люди совершенно не понимают, что настоящая угроза миру находится у них под носом! Они не видят, что мир умирает от моды, от деградации современной молодёжи, от обывательства, снобизма и разврата. Люди, продвигающие на рынок отравленный товар в виде современных модных певцов, дешёвых сериалов, пропагандирующих разврат и ненависть, счастливы: они получают огромную прибыль, и нет им дела, что они убивают других. Понимание сути истинной проблемы даётся мучительно больно. Большинство тех, кто осознают настоящую угрозу миру, предпочитают откреститься и сказать, махнув рукой: «Мы всё равно одни ничего не исправим». Но та малая часть людей, которая выбирает путь борьбы, действительно достойна уважения. Я не имею в виду конкретно такой путь борьбы, какой избрала наша героиня – просто хочу сказать, что мир уже в таком положении, что все средства борьбы с этой язвой моды и деградации молодёжи хороши. Читая этот роман, вы можете испытывать противоречивые чувства к главным героям, но я считаю своим долгом сказать, что авторы романа восхищаются тем, что наша героиня не опустила руки, а стала бороться; и это уже совсем не важно, хорошими были её методы или плохими: она начала борьбу, и за это я уважаю её!

Кем же была эта девушка? Конечно, более полным образом мы узнаем её в течении нашего романа. Но нам следует вернуться назад на несколько лет, чтобы описать её прошлое. Девушку звали Анна Витальевна Силантьева, а плавность и красота имени как бы отражались на её лице и фигуре. Это была симпатичная брюнетка с мягкими северными чертами лица, с тёмно-синими миндалевидными глазами, немного курносым, но не нарушающим общих пропорций лица носом; её волосы были тёмные, почти чёрные, однако стоит открыть тайну: на самом деле Анна была чистой блондинкой. Она была среднего роста, стройная, всегда держала спину прямо, а голову – гордо поднятой. Она не вызывала впечатления хрупкой девушки – напротив: не каждый сильный мужчина мог бы похвастаться таким смелым видом и таким целеустремлённым взглядом, какой был у Анны. Никто не мог долго выдерживать этот взгляд – прожигающий, тонкий; когда она смотрела, человек чувствовал себя незащищённым, будто она читает его душу. Эти красивые тёмно-синие глаза, окаймлённые густыми ресницами, тонкие подточенные брови, высокий лоб – всё это вместе с достаточно широкими скулами, курносым носиком и большим овалом лица прекрасно выдавало её национальную принадлежность. Это было истинное дитя своего народа! Мать Анны была чистая карелка из деревни под Суоярви, а отец – русский, из Петрозаводска.

Мать Анны, Тойни Ребойнен, которую звали на русский лад Тоня, была прекрасной женщиной. Суровая молодость, бедность, глубинка, где она родилась и выросла – всё это отразилось на отношении к жизни этой прекрасной женщины. Мягкая, добрая, она никогда не отказывала в помощи другим людям; скорее она бы отдала последнее, чем оставила людей в тяжёлом положении. Наверное, таких добрых людей не осталось уже в нашем мире, а если они и остались, их стоит всячески ценить. Не было такого человека, который бы не ценил и не любил Тойни Михайловну.

Деда Анны звали Микя, но местные называли его Михаил. Это был человек с самым добрым сердцем и самой светлой душой, какой вообще мог родиться на нашей грешной планете, готовый прийти на помощь в любой ситуации, подсказать, помочь, просто приласкать… Да и внучка пошла в своего деда характером. Нет, ни у кого не получалось приласкать так, как это делала Тойни Михайловна! Её любили детишки, её никогда не кусали собаки и не царапали кошки, лошади могли слушать только её команды, и коровы на хозяйстве не упрямились, когда к ним обращалась она. Говорят, только дети и животные могут чувствовать по-настоящему человека. Дети обожали Тойни Михайловну – впрочем, как и она их.

Когда Тойни была маленькой и жила на хуторе где-то на самой границе с Финляндией, она присматривала за своими братьями и сёстрами, которых у неё было шестеро. Родители могли на неё во всём положиться, уходя на вырубки в лес или же выпасая скот. Тойни была средней сестрой, у неё было двое старших братьев, одна старшая сестра (которая, впрочем, решила посвятить себя учёбе и быстро уехала с фермы сначала в Лахденпохью, а затем в Петербург поступать в университет, откуда затем перебралась в Москву) и ещё двое младших – братик и сестричка.

Таким образом, основным помощником в доме была только Тойни. Тяжёлый труд, которым ей приходилось заниматься изо дня в день, присматривая за детьми и убирая за скотом, полуголодная жизнь в лесу вдали от больших городов и наедине с самой природой не сломили её, а, напротив, сделали её душу неповторимо мягкой и отзывчивой. От неё будто исходил какой-то волшебный свет доброты, который она сумела передать своим детям потом и сделать их настоящими людьми. В десять лет Тойни пошла в школу в ближайшее село, а затем поступила в техникум в районном центре. После, во время работы на предприятии, когда её послали по какому-то делу в Петрозаводск, Тойни познакомилась с будущим своим мужем Виталием Николаевичем Силантьевым – учёным-геологом, который после этого часто приезжал к ней в маленькую коммунальную квартирку в районном центре, где та работала. Через несколько месяцев они поженились, и Тойни Михайловна переехала к Виталию Николаевичу в трёхкомнатную квартиру в Петрозаводске. Это была поистине счастливая семья, и, видимо, только в подобных семьях могут родиться такие хорошие дети, какие были у Тойни Михайловны и Виталия Николаевича. Хотя сам Виталий Николаевич был человеком строгих правил, честным, прямым и даже, возможно, немного сухим, на самом деле за видимой сухостью скрывался мягкий и очень добрый человек. Он был настоящий учёный, посвятивший науке свою жизнь. Каждый раз он с искренним детским умилением и радостью собирался в очередную экспедицию по Карелии или Кольскому полуострову, где исследовал горные породы. Как и всем настоящим учёным в нашей стране – людям, работающим ради её прогресса, – денег ему не платили почти совсем. Жить было очень тяжело, поэтому помимо чисто научной работы отец Анны начал преподавать географию в ПетрГУ. Но, несмотря ни на что, это были внутренне счастливые люди. Такая семья, какая была у Анны Силантьевой, встречается нечасто – более того, просто редкость, – особенно в наше время, когда браки основаны в основном на деньгах и престиже, но не на любви. Даже по прошествии многих лет их любовь не угасла; они по-прежнему были счастливы и радовались каждому дню, прожитому вместе.

У Силантьевых было двое детей: Анна и Наталья. Наталья была на шесть лет старше Анны, однако это не мешало сёстрам любить друг друга и быть лучшими подругами. Анна обожала Наталью всей душой, безумно, как самого близкого человека, которому она могла безгранично доверять и на которого всегда могла положиться. Примерно то же чувствовала к сестре и Наталья. Для Натальи Анна была маленькой девочкой, за которой сама Наташа вместе с мамой привыкла ухаживать. Конечно, когда девушки выросли и разница в возрасте перестала сказываться на их общении, они, казалось, стали ещё ближе друг другу. Должно быть, это тоже дар Бога – такая любовь между сёстрами.

Виталий Николаевич, будучи человеком глубоко интеллигентным, стремился дать своим дочерям хорошее образование, которое тем не менее не противоречило бы их внутренним устремлениям, – то есть всячески способствовал тому, чтобы девушки выбрали специальности по вкусу. Наталья поступила в ПетрГУ на филологическое отделение, где изучала финский и карельский языки. Для Натальи всё складывалось легче, чем для Анны. Наталья была спокойной девушкой, принимающей всё, что происходило, как должное. Сестра же её с детства отличалась некоторым упрямством и желанием отстаивать своё мнение, отчего так страдала в своей жизни.

Карело-финская культура всегда была по душе Анне: она чувствовала себя частью этого большого и прекрасного финно-угорского мира, хотела изучать язык своих предков, заниматься культурой этих народов. Но с языками у неё не ладилось ещё со школы, поэтому по мере приближения момента поступления в институт мечта Анны стать филологом и заниматься финским языком потихоньку угасала. Наталья же, напротив, не особо задумывалась над тем, кем стать. И когда у отца появилась возможность устроить её в ПетрГУ на филологическое отделение, то она без особых раздумий согласилась – тем более, что училась всегда очень хорошо. Таким образом, Наталья стала изучать языки, чем вызывала восхищение и даже в некоторой степени зависть Анны.

Анне было всего одиннадцать лет, когда сестра закончила школу. Поэтому ещё тогда Анна решила для себя весьма твёрдо, что пойдёт по стопам своей сестры, поступит в тот же университет, на то же отделение и займется тем, к чему лежит её сердце. Но когда подошло время поступления для Анны, стало очевидным, что она не пойдет на отделение, где училась её сестра. Бывает в жизни так, что, когда человек хочет осуществить самую желанную мечту, ряд различных обстоятельств встаёт непреодолимой стеной, и человеку приходится уступать, отказавшись от своей мечты. Конечно, многие говорят, что всегда найдутся отговорки, чтобы не жить собственной жизнью. Но, как правило, когда к чему-то особенно сильно стремишься, то всё будет против тебя. Так же вышло и с Анной. Как уже говорилось выше, к языкам у неё не было решительно никаких способностей; она была сильна в точных науках, хотя и не любила их. Возможно, ещё одним её хобби была астрономия, однако математикой на таком уровне, какой требовался для поступления на физический факультет, она не владела.

Анна не знала что делать. Знакомые Виталия Николаевича, которые в своё время помогли поступить Наталье, уже давно не работали в ПетрГУ, поэтому надежда на помощь растаяла. Анне было обидно, больно; она не понимала почему в жизни столько несправедливости. Она часто размышляла, зачем Бог – если он, конечно, существует – так любит дразнить и заигрывать с людьми, а зачастую просто мучить?

Когда Анна была ещё совсем маленькой девочкой, она мечтала о собаке породы «бигль». Никакая другая порода собак её не привлекала настолько, насколько эти маленькие, проворные английские охотничьи собачки. Она увидела одну у подруги на Дне Рождения и сразу же влюбилась. Но сколько она ни уговаривала свою маму купить ей щенка, мама не могла этого сделать по нескольким причинам: во-первых, было мало места в квартире, во-вторых, собаки требуют большого ухода, а дома днём никого не бывало. Анна мечтала о бигле; они ей даже снились ночами, и она не знала, что делать и почему мечту так сложно осуществить. У семьи Силантьевых были лучшие друзья – соседи по лестничной клетке – хорошие люди, семья Петровых. Петровы часто ходили в гости к родителям Анны, пили вместе чай, беседовали о жизни, часто дарили подарки дочерям Силантьевых. Они прекрасно знали как Анна упрашивала маму и папу купить ей бигля, причём даже сами хотели сделать ей такой подарок на День Рождения. Но они, конечно, понимали, что без согласия с родителями Анны делать это было бы нехорошо.

Время шло, Анна продолжала тихо мечтать об этой собаке – правда, уже без слёз и истерик перед мамой, ибо стало совершенно очевидно, что они не помогут. Анна даже хотела просто втайне начать копить деньги, а затем втихую купить собаку и уже поставить всех перед фактом, что пёс есть и либо его принимают, либо выгоняют её вместе с ним. Но собака бигль была недешёвым удовольствием, а с достатком Анны и её родителей копить пришлось бы очень долго… В то время у соседей Петровых умер их любимый пёс Тобик – спаниель, проживший с ними более пятнадцати лет. Но поскольку Петровы не могли без собаки, то они решили завести себе через некоторое время нового домашнего питомца. Им было, в сущности, всё равно какую собаку покупать; они даже беседовали с Силантьевыми по этому поводу. Им была настолько безразлична порода их будущей собаки, что они даже думали взять дворняжку из питомника. Но почему-то потом передумали и купили именно бигля. Это стало ударом для Анны, настоящим шоком. Теперь она видела собаку каждый день, могла гладить, играть с ней, но знала, что пёс не её! «Почему так?» – спрашивала Анна родителей. – «Им же было всё равно какую породу брать! Почему они взяли именно бигля? Почему же они даже не подумали обо мне! Они ведь прекрасно знали, как я хочу эту собаку!».

Это была первая жестокая реалия жизни, с которой Анна столкнулась, будучи ещё ребенком. Естественно, что дальше таких ударов могло быть только больше. Просто, возможно, это был именно первый, после которого началось формироваться мировоззрение девочки совершенно в определённом русле.

* * *

Когда пришло время поступать в институт для Анны, Тойни Михайловна и Виталий Николаевич решили отправить её в Москву, чтобы она попробовала поступить в МГУ на экономический факультет. Естественно, в МГУ поступить было намного сложнее, чем в ПетрГУ, но именно на экономическом факультете МГУ имела связи сестра Тойни Михайловны, переехавшая в Москву уже давно. Несмотря на то, что Тойни Михайловна мало общалась с сестрой, такое обстоятельство, как поступление дочери, вынудило сестёр сблизиться. Было решено, что Анна и Тойни отправятся в Москву после того, как Анна окончит школу, где год будет подготавливаться к поступлению в университет. Нельзя было сказать, что это особенно радовало Анну, но всё же она понимала, что учиться в МГУ намного престижнее, чем в ПетрГУ. Она ещё не знала, ЧТО ждёт её в Москве.

Анна прекрасно помнила тот день, когда её отец и старшая сестра провожали их с матерью на вокзале в Москву. Тойни Михайловна собиралась вернуться сразу после того, как Анну устроят к преподавателям и всё будет улажено. Анна же оставалась в Москве, работая у тётки Марии Михайловны лаборанткой и занимаясь с преподавателями. Начиналась новая жизнь, совершенно не похожая на прежнюю… Уже тогда, на вокзале, Анна чувствовала: что-то должно измениться непоправимо – что-то важное, хотя она не могла объяснить что.

Было пасмурно, начало сентября; шёл мелкий моросящий дождик, создавая туман от вокзала до набережной. Приятно пахло водой с Онежского озера, осенней листвой и скошенной газонокосилкой травой. Всё-таки Петрозаводск был городом, который так гармонично сливался с природой; он был частью её (поэтому и многие жители этого прекрасного города так открыты природе, жизни, чувствам и красоте)… Поезд «Карелия» отъезжал только через тридцать минут после того, как Силантьевы пришли на вокзал. Виталий Николаевич стоял, убрав руки в карманы, стараясь смотреть куда-то в сторону, но не на любимую дочь Анну, и часто моргал глазами. Он был уже человеком в возрасте, ему всё сложнее было сдерживать свои чувства, поэтому он постарался сделать вид как можно более деловой и строгий, чтобы никто не мог видеть как ему на самом деле тяжело. Он будто чувствовал, что в Москве всё изменится, всё будет иначе, и больше он не увидит прежней Анечки, которую так любил. Наталья тоже грустила: она потирала руки и смотрела на часы увлажнёнными слезами глазами. Ей было грустно расставаться с любимой сестрой так надолго. Если мать она надеялась увидеть в скором времени, то Анна теперь могла приехать только на новогодние праздники.

Но грустнее всех было Анне. Она всегда чувствовала всё острее других, глубже переживала; ничто практически не могло пройти для неё бесследно. В её душе всегда бурлил вулкан чувств, и даже малейшая ссора или расставание с родными хотя бы на две недели вызывали у неё искренние слёзы сожаления и горя. Поэтому сейчас, стоя с чемоданом в руке и рюкзаком за плечами, она не стесняясь плакала, говоря тихо-тихо: «Папочка, Натуся, милые мои! Как я там без вас одна справлюсь! Вот уж не думала, что так горько будет расставаться. Но поворачивать назад уже поздно. Мы же решили… Институт, образование… Мой любимый город! Как же я без тебя справлюсь там, далеко? Милые мои, милые родные!». Сердце её сдавил ком неизбежности; боль, которую она переживала в душе, было невозможно описать словами. И тот серый день, моросящий дождь, запах воды – всё это осталось в памяти Анны как самое чистое и последнее, что она смогла увезти с собой из детства в Москву. В холодную, неприветливую, жестокую Москву.

Распрощавшись с родными и сев в поезд, Анна окончательно поняла, что все мосты сожжены, что впереди неизвестная новая жизнь, страшная, непредсказуемая жизнь в незнакомом городе, встречи с новыми людьми. Сначала, когда Тойни Михайловна и Виталий Николаевич ещё только сказали Анне о своих планах насчёт того, чтобы отправить её учиться в Москву, она думала, что всё не так страшно, что отучится и приедет – подумаешь! Многие из её школы ехали поступать в Петербург, в Москву; это не было таким уж необычным явлением. Она тоже думала, что отучится и вернётся, что время пролетит быстро – тем более если постоянно заниматься учёбой, книгами, курсовыми. Да к тому же есть лето, всегда уговаривала себя Анна: на него она бы приезжала к своим родным в Петрозаводск, и они с мамой и Наташей вели бы маленький огородик неподалеку от Вытегры, а отец занимался бы рыбалкой. Ну, в крайнем случае, если в Москве будет совсем невыносимо, можно вернуться назад! Поступить в ПетрГУ на экономиста. Что уж в этом такого? В армию-то не идти – можно сколько угодно лет пропускать. Не хотелось Анне расстраивать маму и папу, ей нужно было получить образование, стать достойной дочерью Силантьевых!

Будущее издалека всегда выглядит весьма неопределённо и не так пугающе, каким оно начинает казаться по мере своего приближения.

Анна была принципиальным человеком: если она что-то решила, то старалась не отступать до конца. Москва пугала её, девочку исключительно домашнюю и не привыкшую к самостоятельной жизни вдали от дома. Ей даже начинало казаться, что она делает огромную ошибку; в последний момент Анна даже думала отказаться, броситься к родителям со слезами, сказать, что не может! Но она знала, что мать и отец уже несколько лет копили на педагогов, не доедая, отказывая себе в одежде; им даже пришлось продать старенькую машину и гараж, чтобы отложить деньги на обучение Анны. Отступить сейчас значило предать старания родителей, плюнуть на то, во что они вкладывали свои силы. Анна так не могла. Стиснув зубы от невыносимой душевной боли, Анна с натянутой улыбкой на лице говорила о поездке в Москву и о радостях предстоящего обучения в МГУ. Родители поверили, что ей самой хотелось бы там учиться, поэтому не переживали так сильно.

Садясь в поезд, Анна последний раз оглядела город – свой родной, любимый город, где жили её родственники, школьные подружки, где прошли самые хорошие дни её жизни; горло девушки сдавил ком, к глазам подступили слёзы… Поезд тронулся – сначала медленно, затем разгоняясь и набирая скорость. Позади остался вокзал, отец и Наталья, которые махали рукой вслед уезжающим. Вскоре вокзал скрылся из виду. Анна сидела у окна, тупо смотря на капли, стекающие по стеклу с обратной стороны. Мама нежно обняла дочку, понимая насколько трудно бросать ей родные края и желая подбодрить её, хотя самой Тойни Михайловне тоже было нелегко.

* * *

Москва была настоящим шоком для девушки, которая привыкла к тихой жизни в глубинке. И стала она шоком не столько в плане шума, пробок, постоянной толпы, суеты, сколько в плане самих людей, самой жизни этого московского общества. Эти злоба, ненависть в глазах, пошлость, мерзость московской молодёжи были настолько ужасными и настолько шокирующими, что Анна не могла поверить в то, что такое действительно возможно! Привыкшая к тихой жизни вдали от шума, среди добрых, приветливых и отзывчивых людей, Анна не могла понять как возможно вообще жить в Москве, когда вокруг только бетон и железо, нет ни единого места, не тронутого человеком; когда озлобленные усталые люди спешат с утра на работу, а вечером домой, и каждый день происходит одно и то же; всё как бы остановилось и погрязло в рутине однообразия! Анна не могла понять и принять этот город с самого первого дня. Конечно, суета, грязь, шум и толпа – это лишь поверхностные впечатления; основную проблему Анна увидела не сразу…

Каждый новый день ужасал девушку по-новому. Куда там восхищаться красотами Кремля, когда вокруг такое творится? Первая поездка на метро в «час пик»… Анна никогда не забудет этот ужасный день, поразивший её столь глубоко, что она не забыла его до самого конца своей жизни. Всё было впервые. И от этого пугало ещё больше.

Устроившись у Марии Николаевны и её мужа в квартире на окраине Москвы, Тойни Михайловна и Анна начали потихоньку изучать город, где девушке предстояло учиться и жить последующие несколько лет. Сказать по правде, Тойни Михайловна сама помнила Москву конца восьмидесятых годов; сейчас, конечно, многое изменилось с тех пор.

Так вот, первая поездка на метро в центр города оставила глубокое впечатление у Анны и Тойни Михайловны. Не зная времени московского «час пик», Тойни Михайловна и Анна собрались съездить в центр посмотреть московские красоты, сходить в музей да и просто пройтись по улицам столицы. От дома Марии Николаевны до ближайшей станции метро нужно было ехать на автобусе около получаса. В довольно приподнятом настроении от ожидания прогулки по городу мать с дочерью пришли на остановку. Когда подошёл нужный автобус, то они обнаружили с удивлением, что он переполнен – причём так, что люди внутри напоминали плотно уложенные шпроты в консервной банке, – но толпа, ожидающая вместе с Силантьевыми на остановке, всё равно направилась к первой двери. Люди ломились внутрь, расталкивая локтями других, при этом жутко ругаясь. Поскольку проход пассажиров осуществлялся только через первую дверь (очевидная глупость!), то народ просто сразу же оккупировал её. Какой-то темноволосый парень в брюках, которые, казалось, вот-вот спадут – настолько низко они были посажены, – оттолкнул стоящую рядом бабулю с сумкой на колёсиках и ворвался в автобус, задев ногой средних лет мужчину, стоявшего у самой двери и собирающегося уже зайти внутрь. Бабуля начала было падать на стоящих рядом пассажиров, но они, озабоченные лишь тем как бы скорее пролезть внутрь, даже не заметили произошедшего. Бабушка, чтобы не упасть, схватила рукой даму в модном костюмчике с миниатюрной сумочкой, а та, озлобленно крикнув что-то в лицо старушке, грубо схватила её за локоть. Бабуля не смогла ничего ответить этим людям; видимо будучи настолько привыкшей к подобным ситуациям, она всего лишь поправила свою бедную накидку, в то время как дорого одетая дамочка с сумкой пролезла-таки в автобус. Двери закрылись, автобус уехал. Бабуля и ещё несколько неудачливых пассажиров остались на остановке в ожидании следующего маршрутного такси или автобуса. Анна стояла с открытым ртом, не веря своим глазам. Более-менее придя в себя, она спросила маму:

- Мамуль, что это было?

Тойни Михайловна была в ужасе сама и тем более не могла объяснить дочери, что произошло.

- Это Москва, деточка моя, Москва это, – ответила бабушка, услышав вопрос Анны, стоящей рядом.

Анна не знала, что ответить, да и любые слова были бы лишними.

Через пару минут подошло маршрутное такси, всё расклеенное рекламой. Жёлтая легковая ГАЗель затормозила с пронзительным скрипом и резко остановилась, чуть не задев пассажиров. Из окна машины высунулась довольная морда какого-то сомнительного типа кавказской национальности и с сильным акцентом сказала:

- Захади, дарагая, давадцать рублэй!

Анна, не поняв, что обращались к ней, непроизвольно отшатнулась от этой не внушающей доверия машины.

- Нэ хочэш как хочэш! – огрызнулась морда в машине.

Но, тем не менее, остальные ожидавшие на остановке, посмотрев на Анну с матерью как на полных умалишённых, пробрались к маршрутке, бурча что-то невнятное под нос. Маршрутное такси резко рвануло с места и пристроилось к пробке на дороге. Анна и Тойни Михайловна всё ждали на остановке.

Пропустив ещё два-три автобуса, Анна и её мать, наконец, сумели пробраться в один из них и, зажатые так, что было просто не продохнуть, доехали до метро. Но в метро их ждала примерно такая же картина. Жуткая толпа, вонь, грязь, бездомные люди, живущие прямо на станции, – это всё было настолько необычно для Анны! Возле остановки первого вагона на скамеечке сидели двое парней и трое девчонок – причём две из них восседали на коленях у рыжеволосого парня. Ему было лет пятнадцать – так же, как и его другу, – но они вполне уверенно пили пиво и пытались закурить. Затем одна из девчонок, одетая модно и красиво, уже совсем по-взрослому, полезла целоваться к нему, будучи весьма в нетрезвом состоянии. Парень не противился и тоже поцеловал её с отвратительным чмоканием. Второй девчонке, разодетой в почти прозрачный топик и такую мини-юбку, что её нужно было искать на теле с микроскопом, это всё явно не понравилось. Подождав, когда парень закончит целовать первую, она сама пристроилась у него под боком и начала прикладываться своими ярко намазанными губами к его шее. Парню всё это, видимо, очень нравилось, и он, периодически посматривая на своего дружка, кричал ему: «Димон! Открой ещё бутылку! Эй! Слышь, Димон, харэ там комиссарить, сатанищща аццкий!». Его друг, тупо смеясь со своей девчонкой, протянул тому бутылку.

Анна не понимала почти ни слова из их «разговора», если такой язык вообще можно назвать разговором. В вагоне было душно, места для сидения были заняты. Анна с Тойни Михайловной встали в уголке и наблюдали за происходящим.

Поразительно, но на местах для сидения находились в основном молодые парни и девушки, но ни единого пожилого человека. Читала книжку со смартфона какая-то красивая и очень модно одетая девушка лет двадцати, сидя довольно вальяжно, положив ногу на ногу, недалеко от двери. Она была одета в красно-чёрный топик и брючки до колен, очень красиво обтягивающие её бедра. Топик заканчивался чуть выше пупка – так, что был виден двойной пирсинг в виде змейки, на голове у которой красовался небольшой бриллиант. Из миниатюрных карманов капри выглядывала пачка сигарет «Vogue», оттуда же тянулся провод от маленького плеера. Длиннющие ярко красные ногти на тонких пальчиках ловко нажимали колесико прокрутки на телефоне. Анна ещё в жизни не видела, что вот так с телефона можно читать спокойно книги! Рядом с девушкой сидел парень тоже лет восемнадцати-двадцати трёх, довольно симпатичный, с мелированными и густо намазанными лаком волосами. На голову были приподняты узкие чёрные очки с непонятными Анне рисунками. Одет парень был вообще невероятно: бело-чёрная футболка, на которой ярко вырисовывалась эмблема марки «Dolce& Gabbana»; внизу, под маркой, было изображено лицо какой-то девушки с сигаретой в зубах; зрелище, прямо скажем, не для слабонервных. На ногах его были светло-синие джинсы, протёртые на коленях так, что были видны ноги; огроменный красный пояс был небрежно наполовину расстегнут. Когда парень встал, чтобы выходить на следующей остановке, то Анне даже показалось, что эти джинсы вот-вот спадут: настолько низко они были посажены, а из-под них виднелись яркие чёрные трусы, на которых тоже было видно марку.

Рядом сидели примерно такого же возраста пассажиры, которые даже не вели носом, когда в вагон зашла пожилая женщина с большущей сумкой. Встал лишь мужчина лет сорока в другом конце вагона и громко, чтобы женщина услышала, произнёс: «Садитесь, пожалуйста!». Старушка, благодаря мужчину, поковыляла в другой конец вагона, еле волоча за собой тяжеленную сумку. Один из стоящих у стенки парней язвительно пробурчал: «Давай, давай, скорей, торопись, старая карга, а то место займут».

Анне стало тошно от этого. В глазах молодых людей была ненависть и злоба, презрение, снобизм. А ведь у них была вся жизнь впереди, они не голодали, не страдали в бедности! Напротив, многие из них учились в престижных учебных заведениях, имели жильё, не нуждались ни в чём. Откуда же эта злость?

* * *

Примерно так начались дни в Москве для Анны и её матери – со столкновения с жестокой реальностью, со злобой, полностью обывательским отношением к жизни. Конечно, это был не полный спектр всех «прелестей» московской жизни, с которыми Анна ещё встретится на своём пути, но начало, как правило, даёт первое впечатление, а первое впечатление бывает очень верным!

Шло время, Анна старалась найти себе место в этом ужасном холодном бетонном городе и не могла. Душа её рвалась на свободу от камней и асфальта, на природу, подальше отсюда, где нет современной «продвинутой» молодёжи, где люди всегда ласковы и вежливы, где никто никуда не спешит, где везде в воздухе витает дружелюбие и уважение друг к другу. Анна чувствовала, что когда мама уедет в Петрозаводск, оставив её одну с почти чужими людьми, то она не справится со всем этим. Конечно, неприспособленный человек погибает в мире бетона и зла. Чтобы здесь выжить, надо исключительно долго и упорно работать над собой, пытаться терпеть всё это и не воспринимать близко к сердцу! Но нельзя было совершенно откреститься от этого города: всё-таки ей предстояло в нём прожить ещё несколько лет!

Москва… Город бетона, суеты и непонимания. Никому ведь нет дела до какого-нибудь одного человека, страдающего лишь потому только, что он увидел, как гибнет мир! Увидеть и понять проблему – значит лишь обречь себя на вечные страдания, потому как один-единственный – не воин; он может бороться, но эта борьба не принесёт ему победы, и в конце концов он проиграет!

Мир погибает… Прошло не так много времени, прежде чем Анна начала осознавать причину такой ужасной деградации общества, которую она наблюдала на ярком примере города Москвы. Вот эта молодёжь и эти злые люди на улице – это ведь следствие огромной катастрофы, беды в масштабе страны, а, возможно, и всего мира. Почему они такие? Почему их интересы сводятся к клубам, выпивке и противоположному полу? Почему забыты все классики и гении искусства? Почему люди начали поклоняться каким-то современным певцам и актёришкам, которые даже не знают, кто такой А.С. Пушкин?

Эти бесконечные «почему» не дают покоя мыслящим людям, заставляя их искать ответы на вопросы, пытаться придумать хоть какое-то решение проблемам, от которых гибнет современный мир. Эти вопросы делают людей несчастными, поскольку противопоставляют их остальному миру, превращая в изгоев!

«И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или понимать что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдём способ их оболгать и объявить отбросами общества…» – доктрина Алена Даллеса действует! Но почему же люди настолько тупы и подвластны своим мелочным интересам? Почему так сложно понять, что с этим нужно бороться сообща, что в одиночку никто ничего не сделает, а погибнет? Видимо, потому, что таких «воинов» тщательно нейтрализуют, устраняют, что у них нет никаких способов продолжать борьбу, они обречены сразу!

Телевидение, что оно пропагандирует? По первым (главным!) каналам насаждают культы зарубежных актёров и актрис, бездарных певцов и певиц, показывают жестокие пошлые фильмы, призывающие к насилию и разврату, рекламируют спиртные напитки, клубы, где употребляют наркотики. Достойные телеканалы находятся шестисотыми по счёту, платными, да и не везде есть возможность их установить… Конечно, нам же не нужно, чтобы народ смотрел передачи про великие открытия в науке, про учёных и художников, классических музыкантов и великих полководцев прошлого! Зачем? – у нас же есть Дом Два и Фабрика Звезд! Они нам заменят всё! Мы им будем поклоняться и знать не хотим, что были какие-то Моцарты и Бетховены. Великие научные открытия, учёные? Они нам тоже не нужны, когда у нас есть клубы, где можно свернуть трубочку марихуаны или даже героина и плевать на всё, дергаясь под примитивные ритмы зарубежных пропагандистов. Зачем нам нужны передачи про космос, животных, исторические исследования? Ведь чем меньше знаешь, тем легче жить, не о чем беспокоиться, не надо задумываться над историей. Зачем знать кто такие Достоевский и Пушкин? Разве они писали понятнее, чем современные модные писатели? Они были далеки от народа, писали о возвышенном, в то время как нам это возвышенное к чертям не нужно, когда можно почитать жизненные романы этих популярных " писателей", пропитанные сексом и подлостью. Хотя бы один пример - супер модная серия так называемых книжек в желтой обложке. Да подумаешь, главный герой убил главную героиню – эка невидаль? Может быть, у него были на это причины? Она же влюбилась в него и надоедала ему, а он привык к свободе! Зачем ему было смущать себя ею, когда задушить её и бросить в море было бы самым лучшим выходом? Конечно, если бы этот роман был написан с иронией или даже с сарказмом, то можно было бы сказать, что автор пытается высмеять современный мир, презирает его! Но нет же, автор искренне доволен, что наш мир есть подлинное воплощение свободы и равенства! Наш мир – самый правильный! Ну хорошо, по каким-то неясным причинам книгу всё же допустили к печати, но почему же её не запретили продавать? Где цензура? Нет её. Я не имею в виду Запад, что вы! Там никто не слышал про подобных авторов и про их книжонки – там это всё под строжайшим запретом. Но почему же у нас такие " писатели" стали культом и апогеем литературы? Почему их сравнивают с Великими классиками? Что же им классики такого плохого-то сделали, чтобы их настолько не уважать? Страшно даже подумать, но если всё будет продолжаться в таком же духе, то эту «литературу» ещё могут начать преподавать в школах!

«Из литературы и искусства мы < …> постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьём у них охоту заниматься изображением, исследованием < …> тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театр, кино – всё будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых «художников», которые станут насаждать и вдалбливать в сознание культ секса, насилия, садизма, предательства – словом, всякой безнравственности». И в этом доктрина прекрасно действует! Да что уж там, она действует во всём абсолютно!

Наука, образование? В скором времени Анна прекрасно осознала что представляет из себя МГУ. Конечно, если бы она знала раньше, что это было за место – рассадник коррупции, поощрение только денег и ещё раз денег! Какие специалисты – например, переводчики – получатся из студентов МГУ, которые не ходят на занятия по языку месяцами, а бывает, и по целому семестру, а затем, когда приходит время сессии, эти молодые люди и девушки, не трудясь даже узнать что нужно было хотя бы учить к зачёту, приходят и, суя преподавателю в конвертике от 2000$ до 5000$, получают свои тройки, четвёрки, а нередко и пятерки! И они продолжают учиться, переходить с курса на курс, а в итоге получают свои дипломы и могут спокойно идти с «высшим образованием» работать к своим папочкам в фирмы.

С этим Анна сталкивалась каждый день, учась на своём факультете; она видела и этих студентов, и их папочек, которые швыряются деньгами почём зря! Отделение международных экономических отношений было исключительно модным: там учили европейские языки и экономику европейских стран – словом, то, что считалось приоритетным в современном мире. Конечно, приличным людям там было не место. Точнее, даже если кто-нибудь из интеллигенции мог туда попасть по счастливой случайности, то его оттуда выгоняли на первой сессии. Зачем держать тех, кто не способен платить постоянно деньги, спонсируя коррумпированных преподавателей? Такие нам не нужны! Отделение докатилось до того, что там не держали почти ни одного учащегося студента, а если таковые и были, им всё равно приходилось платить, чтобы только не получить двойку. Очень хорошую подругу Анны таким образом выгнали с отделения датского языка: просто она не смогла в очередной раз принести 3000$, чтобы получить «три». Учителя внятно сказали, что такие им на отделении не нужны.

А что было, когда мальчик Миша не сдал английский язык? Ну, скорее всего, это был недосмотр отца, который примчался на следующий день разъяренный в Университет и заплатил всем – от кафедры английского языка до кафедры экономики России. Заплатил всем, кому надо и кому не надо, и ещё долго возмущался, почему его сыну сразу пятёрку не поставили: ведь он же всегда платит, и платит весьма щедро! Учителя, конечно, испугавшись, что разгневанный папашка в сердцах ещё расстреляет их всех из окна своего тонированного джипа, сразу же поставили Мише зачёты и экзамены – причём даже не только по английскому, но заодно и по всем остальным важным предметам. Им бы ещё, конечно, следовало извиниться перед Мишей и его отцом за предоставленные хлопоты, а то и вправду как-то нехорошо вышло.

Вот в такой обстановке предстояло учиться Анне целых пять лет плюс ещё год работать лаборанткой и заниматься на курсах.

Устроив Анну, Тойни Михайловна, бесконечно благодарная своей сестре, поехала в Петрозаводск. Анна же осталась работать у Марии Михайловны лаборанткой на её кафедре, заниматься с учителями и посещать еженедельные курсы. Ко всему этому, Анне приходилось помогать Марии Михайловне по дому; она старалась всегда мыть посуду, пылесосить пол, протирать пыль – словом, делать всё, чтобы её присутствие в доме не было нежелательным. Мария Михайловна и её муж относились к Анне довольно понимающе, однако через несколько месяцев Анна стала замечать, что, несмотря на вежливое обращение и видимую ласку, семья её тётки тяготится присутствием девочки в доме. Но ей было всего-то восемнадцать лет, она даже не поступила ещё в Университет, ей некуда было идти. Нужно было хорошо готовиться к поступлению, стараться не мешать в доме, а уже потом, если всё будет хорошо, после поступления пойти работать куда-нибудь и снимать квартиру. Не хотелось Анне быть кому-то обузой, поэтому о квартире она начала думать заранее. Конечно, можно было устроиться в общежитие: это было бесплатно и прилагалось к поступлению, но в общежитиях невозможно было совсем заниматься, и Анна это прекрасно понимала, зная печальные примеры своих знакомых. Конечно, платить за квартиру да или даже за комнату в Москве совсем недешёво, но, по крайней мере, там бы она училась, а затем стала бы и подрабатывать.

Всё это Анна начала старательно обдумывать ещё даже до поступления в Университет, но гораздо больше девушку угнетало другое. Она не могла жить в этом ужасном мире. Ей было тошно смотреть телевизор, где по всем каналам мелькали гнусные рожи каких-то самовлюблённых актёров и певцов, которые не умели ни петь, ни думать, но, тем не менее, стали предметом для подражания сотен тысяч молодых нашей страны. Круглые сутки показывали не просто их концерты, но и реалити-шоу: как эти сволочи живут, куда ходят, как жрут – вплоть до того, как они ходят в туалет. О них рассказывали и газеты, и журналы; их воспевали на радио, про них снимали передачи, их награждали всевозможными премиями. И всё это делалось в то время, когда заслуженные писатели и учёные вели полуголодный образ жизни.

С каждым днём, казалось, положение всё ухудшается и ухудшается: закрылся журнал Бориса Стругацкого «Полдень, XXI век», журнал «Geo» превратился в сплошную цветную рекламу, телеканал «Discovery» стал полностью платным, 661-ым по счёту. Нечего было читать, нечего было смотреть, нечем было развлечься. Клубы, наркотики, выпивка, секс – это был предел мечтаний современной молодёжи. Им нужно было в начале недели успеть заказать столик в клубе на субботу, а с наступлением выходных упиться вконец, чтобы прийти в себя только к понедельнику. Анна видела этих людей на курсах, в Университете, на улице, в метро. Они были везде – казалось, что общество состоит только из них! Только из них, а если и есть «другие» люди, то им приходилось усиленно прятаться, чтобы не быть замеченными, чтобы их не убила и не затоптала современная элита, а ведь наша элита – это быдло! Как можно нашу элиту обижать?

Анна не могла не думать об этом; ей бы хотелось забыться, бросить всё и уехать из этого ада к себе на родину и никогда-никогда сюда не возвращаться, но это было невозможно… Почему мы всегда находим отговорки, чтобы не жить собственной жизнью? Для Анны отговоркой были деньги родителей, которые они вложили в её обучение, их надежды, престижное образование. Хотя, конечно, после всего того, что Анна узнала об МГУ, «образованием» это назвать можно было условно.

Но с каждым днём сердце Анны всё сильнее и сильнее наливалось кровью; она понимала, что видеть происходящее и бездействовать – это по меньшей мере грешно! У девушки не было ещё плана действий, да и вообще она плохо представляла как можно действовать в такой ситуации, но в душе что-то окончательно повернулось: Анна встала на путь борьбы, сама не заметив этого.

* * *

По природе Анна не была мягким человеком. Возможно, потому, что справедливость и мягкость не могут уживаться в одном теле: одно взаимоисключает другое, ибо часто для достижения справедливости не приемлема никакая мягкость. Анна считала, что основными качествами в человеке должны быть такие, как преданность друзьям, семье, а главное, пожалуй, идеям; убеждённость, твёрдость характера, чувство справедливости и честности. Анна всегда говорила правду; она просто не могла понять, для чего люди вообще лгут, когда правда, приятная или неприятная, всегда лучше лжи. Без твёрдости характера нельзя противостоять быдлу в современном мире, нельзя бороться против одурения и обманывания народа, нельзя просто ПРЯМО идти по жизни – очень скоро после переезда в Москву Анна приняла это за правило. Никакая справедливость не восторжествует, если жалеть всех и стараться всем угодить; убеждения нельзя провести в жизнь, будучи мягкосердечным. Нет, Анна на была злой или неприятной в общении – напротив, все, кто знал её по-настоящему, любили её за хорошее чувство юмора, за готовность всегда прийти на помощь, за честность, за ум, за искренность. За прямоту, конечно, в нашем лживом мире не любят, но тётка и родители с сестрой умели ценить в ней это качество.

Когда Анна ещё жила в Петрозаводске с семьей и друзьями, она была гораздо менее жёсткая и твёрдая, чем стала после переезда в Москву и с годами, прожитыми там. Если что-то касалось её убеждений, то, конечно, Анна умела их отстоять, причём довольно жёстко, однако спор с ней никогда не заканчивался криками и дракой. Вообще, она очень любила цивилизованный спор. Имея склонность к логическому мышлению, Анна обычно была непревзойдённой в спорах; она находила любые доказательства и умело их преподносила. Многих эмоциональных людей очень злило такое отношение Анны; им казалось, что она над ними издевается, шутит и смеётся, они начинали ругаться и раздраженно бросали спор. Анна не относилась к людям эмоциональным. Во всяком случае, она переживала всё всегда в себе, на людях не показывала никаких своих чувств, старалась казаться холодной и неприступной. Она считала неприличным выплёскивать свои эмоции на других людей. В душе у неё бурлил вулкан чувств, эмоций, причем таких сильных, что другие люди бы рыдали в истерике или стреляли себе в голову; однако она умела – точнее сказать, научилась – переживать всё в себе, всё до единой капли, оставляя окружающим лишь холодные и незначительные улыбки. Она никогда ни с кем не задиралась, она ненавидела любого рода ссоры и перебранки, стараясь всячески от них уйти. Однако некоторые недалёкие люди, привыкшие жить по стереотипам, считали, что своей холодностью и спокойствием Анна лишь задирается. Но, Боже упаси, Анна даже не думала никогда кого-либо задирать, придерживаясь поговорки, что худой мир лучше доброй ссоры.

Анна была немногословна и с трудом сходилась с людьми. Скорее даже, она трудно с ними сходилась именно потому, что мало настолько преданных и хороших людей, которые могли бы с ней дружить: подружки с лёгкостью предавали, молодые люди (а с ними Анне не везло просто катастрофически) изменяли и не умели ценить Анну за что-то кроме внешнего вида. В скором времени она попросту перестала верить людям; с девушками Анна общалась, но никогда не подпускала близко к себе. Придерживаясь мудрой латинской поговорки «Кто везде – тот нигде», Анна понимала, что лучше иметь одного, но близкого друга, чем много просто знакомых. Анна также очень любила повторять отрывок из стихотворения Омара Хайяма:

Выше всех поучений и правил, как правильно жить,

Две основы достоинства я предпочел утвердить:

Ты лучше голодай, чем что попало есть,

И лучше будь один, чем вместе с кем попало.

Для неё это был, можно сказать, душевный гимн, потому как она не могла понять ни девчонок, которые хватаются за первого попавшегося парня, только «чтобы не быть одной», ни подруг, которые стараются держаться с кем-то, только бы не быть отдельно от всех. А ведь такие люди находятся сплошь и рядом, их абсолютное большинство; многие из них даже сами наперебой кричат, что эта пословица есть истина и её надо придерживаться по жизни, однако, будучи слабохарактерными, они не могут так делать. Ведь самое трудное – это не поставить себе убеждение, а его придерживаться, не ступать с выбранного пути, жить ради своей идеи, потому как если потерял свою идею, то считай, что потерял смысл жить дальше.

Анне не везло с молодыми людьми как в школе, в последних классах, так и во время её первых лет в Москве. Здесь даже она, умная, логически мыслящая девушка, не могла найти объяснения почему так получается. Почему молодые люди не обращают внимания на умных, красивых, стройных девушек, которые умеют вести себя в обществе, с которыми интересно общаться, а смотрят, бывало, на самых никчёмных, обязательно глупых и даже страшненьких? Почему выходит так, что умные, как правило, проводят самые прекрасные годы жизни несчастными и одинокими?

Вопросов «почему» становилось всё больше и больше, Анна не могла на них ответить… Она, конечно, понимала, что философия – важнейшая наука, что без философских рассуждений и мыслей нельзя прожить в нашем мире, но в случае с противоположенным полом никакая философия не могла объяснить ситуации. Конечно, нельзя сказать, что Анна страдала, нет! Она бы никогда в жизни не пожелала встречаться с каким-нибудь типичным представителем современной молодёжи – модно, до глупости выряженным петухом, который вряд ли видит что-либо кроме себя. Она понимала, что таких сейчас 99.9% в современной Москве и, чтобы найти приличного человека, нужно ехать далеко-далеко, в глубинку, где живут простые люди, близкие и открытые природе и любви, без фальши и снобизма, которые Анна ненавидела всей своей душой. Но пока это было невозможно, и Анна жила только своей идеей и целью, а цель эта с каждым днём становилась всё яснее и отчётливее.

Анна ещё не знала, как она начнёт осуществлять свою задумку, но то, что она приехала в этот ужасный город, чтобы делать мир лучше, было совершенно очевидно. Как это сделать? Мягкость нужно забыть уже навсегда или же оставить для других случаев. В борьбе против такого мира нужно быть предельно жёстким и даже жестоким. А такая борьба предстояла Анне в скором будущем. Быть другой! Бороться за право быть другой! Бороться против тех, кто губит этот мир! Бороться до самого конца – всё равно терять уже нечего, – биться до самого последнего вздоха не только за себя, но и за других таких же, как она, «других» людей, умирающих, задушенных в этом мире. Это была война, которую Анна объявляла миру. Каждую ночь она представляла, что чем больше она бездействует, тем хуже становится ситуация, что была бы возможность, она бы схватилась за оружие прямо сейчас, она вышла одна и расстреляла бы всех от Димы Билана до последнего Миши с его отцом, расстреляла бы не жалея, не задумываясь о том, что они всё-таки люди. Потому что они – не люди. Сердце её рвалось так поступить, но разум подсказывал, что настоящая война – это хорошо спланированный план действий, продуманный, чтобы не вышло осечек, чтобы не поймали, чтобы сражаться как можно дольше. И такой план нужно было придумать.

Анна поступила в университет без проблем, чему несказанно радовалась вся семья Анны; даже Мария Михайловна с мужем от души поздравили Анну с этой «победой» в её жизни. За этот год, пока Анна готовилась с преподавателями, она подружилась со своими будущими хорошими подругами, многое узнала об этом месте и хорошенько приготовилась к тому кошмару, который её ждал последующие 5 лет. Она подготовилась, но не смирилась, потому что её натура не принимала смирения: она принимала войну.

Первый год в Университете прошёл довольно легко. Анна познакомилась с людьми с курса, прикинула кто из них что из себя представляет, не переставая при этом обдумывать план своей будущей войны. Хотела ли она, чтобы о ней узнали в мире, или хотела сделать мир лучше? Конечно, с трудом верится, что кто-то начнёт бороться ради других, но поверьте, есть такие герои, и этим героем являлась наша Анна Силантьева.

* * *

На курсе у Анны было сто пятьдесят человек – таким потоком они ходили на общие лекции; в группе было всего пятнадцать человек – так они занимались языком и особенностями экономики страны. Из всех этих ста пятидесяти человек у Анны появилось всего две хорошие подруги – всего две (!), в то время как другие люди дружили по интересам целыми группами, вместе ходили в клубы и другие развлекательные заведения. То были не люди в понимании Анны. Это были растения, каким-то необъяснимым образом принявшие форму людей и продолжающие жить своей растительной жизнью. Обывательство и разрушение словно было у них в крови, заложено генами, и вся жизнь их сводилась лишь к разрушению мира вокруг. Эти сто сорок семь человек с курса были именно такими людьми, с которыми поклялась бороться Анна – бороться до последнего вздоха, самыми разными способами, но не опускать руки. Конечно, не все они были одинаково быдлом: кто-то из них был хуже, кто-то лучше, а были и те, кого приметила Анна в первый же день в институте: настолько они выделялись своим ужасным отношением к жизни, а главное, тем, что вели агрессивную войну против «других». Таких, как правило, было немного, но они всегда являлись лидерами в этом стаде.

Первая, с кем познакомилась и подружилась Анна, была девушка Настя. Они сели вместе на одной из общих пар, и Анна сразу увидела рядом с собой прекрасного человека, представителя «других», достойных людей. Необычной красоты тёмно-русая девушка с остреньким носиком и огромными карими глазами, стройная, хрупкая, нежная. Она сразу стала ассоциироваться у Анны с пухом от цветов, который, летя по воздуху, несёт в себе ароматы тепла и лета. Насте чрезвычайно не повезло с группой: это были богатые парни и девки, которые составляли совершенно другой круг общения. Хотя среди богатых, как убедилась Анна сама, не может не быть быдла, эти превосходили все определения. Они собирались в Университете крайне редко, но когда были те редкие дни их посещения, то эти три девушки всегда садились на небольшой диван в коридоре, не обращая совершенно никакого внимания на то, что пожилые преподаватели стоят, и начинали обсуждать всё: своих однокурсников, дорогие машины, дорогие марки одежды, дорогие клубы, курорты за границей и прочие вещи, какие ни Анна, ни Настя не могли себе позволить. Конечно, неприятно находиться с такими людьми вместе; радовало лишь то, что они были нечастыми гостьями в Университете. Они были богаты и ненавидели всех других, начиная задираться то с Настей, то с Анной, принижали их, высмеивали. Анна уже привыкла к такому отношению, но Настя не могла. Ведь в этом мире каждый был сам за себя, никто никому не помогал, все были озлоблены. Как часто повторяла Настя: «В нашем мире все живут не по принципу «человек человеку – друг», а по принципу «человек человеку – волк». Анна понимала, что это так и есть, но не могла и не хотела смириться.

Впервые и Анна, и Настя столкнулись со следующей ситуацией. Семинары у групп Насти и Анны были совместными, то есть две разные языковые группы объединялись для того, чтобы вместе ходить на некоторые предметы к определённым преподавателям. Надвигалась сессия. По одному предмету – а это была история (со строгим и неподкупным учителем) – нужно было сдавать экзамен. И тут Анна как назло сильно простудилась и заболела, поэтому пролежала все консультации дома с высокой температурой, вследствие чего не знала какой период нужно учить. Надо сказать, что строгие преподаватели обычно не давали билетов и нередко даже не предоставляли примерного плана того, что нужно готовить к экзаменам, оставляя всё это на последний семинар перед сессией. Таковым оказался и этот преподаватель. Анна позвонила вечером Насте и спросила, что нужно готовить, но как назло и Настя сама заболела и пропустила консультацию. Это было очень плохо, и ничего не оставалось, как обратиться к представителям «золотой молодёжи» для того, чтобы узнать. Выяснилось, что учить не так и много: всего-то два века. Анна и Настя, обрадованные этим фактом, отправились на экзамен, хорошо подготовившись, как им казалось. Но когда они пришли, то узнали от самого преподавателя, что учить-то надо было на самом деле аж пять веков, а не два, как уверяли согрупники. Естественно, выяснять отношения девушки не стали, уйдя молча на пересдачу. Потом, конечно, какими-то способами стало известно, что обе группы сговорились и не сказали им – просто из-за того, что это были «другие» люди. «Пока мы не будем с ними пить, ходить в дорогие бары, клубы, обсуждать всех и вся круглые сутки, мы не вольёмся в их общество», – говорила Настя с какой-то грустью. Анна не понимала в Насте вот эту грусть – будто бы та тяготится тем, что она «другая». Да, это нелегко, но нужно ведь радоваться тому, что ты лучше, достойнее, что в тебе есть духовность! Но Настя не могла. Её нельзя винить за подобное отношение: ведь в современном мире практически невозможно выжить не приспособившись. Насте было плохо оттого, что она изгой, ей хотелось быть частью этого общества, она не понимала устремлений Анны, не понимала ненависти Анны к этому миру и скорее поддакивала ей лишь потому, что боялась, как и большинство людей, остаться одной. Наверное, можно сказать, что она умело играла свою роль. Она была другой, была несомненно, но это её стесняло. Да, она была эрудированна, очень многое знала, была прекрасным собеседником, но никак не могла понять, что «золотая молодёжь» принимает лишь таких, как она сама.

Второй подругой Анны стала Татьяна Воропаева. С ней Анна подружилась где-то ближе к концу первого семестра первого курса. Это была симпатичная девушка, с чёрными волосами и такими же чёрными, волшебно красивыми глазами, среднего роста. Она тоже училась в другой группе и посещала с Анной лишь некоторые поточные лекции и семинары. Девушки быстро нашли общий язык, Таня любила музыку, кино, прекрасно разбиралась в искусстве, знала многих художников средневековья. Это был единственный человек, с кем Анна чувствовала себя такой необразованной и мало знающей, но в то же время гордилась и восхищалась своей подругой.

Татьяна словно сошла со страниц старинной книги. Она не вписывалась в современный суровый мир. Её мечты были безграничны, её жизнь казалась странной. Длинные вьющиеся чёрные волосы окутывали её плащом, контрастируя с фарфоровой, почти прозрачной кожей. Она носила странные длинные платья и шёлковые блузки. Она пила кофе с кардамоном и любила Ренату Литвинову. Она рисовала акварели и играла на фортепьяно. Она носила странные кольца и была похожа на бабочку.

Татьяна не любила этот мир. Не любила она и эпоху. Она просто жила в мире своих грёз. И это спасло её душу от грязи и жестокости. Она жила отчаянно – каждый день как последний, – она взахлеб наслаждалась жизнью… Её иногда сравнивали с мотыльком, летящим на пламя. Ей говорили «доиграешься», а она усмехалась и шла с компанией друзей, любящих «экстрим», в Ховринскую больницу. Ей говорили: «Осторожней!», а она танцевала на крышах и пускала мыльные пузыри, высунувшись в трамвайное окно.

Татьяну можно было наблюдать на концертах авторского рока, где она сидела, застыв, в облаке едкого сигаретного дыма, и она словно не замечала его, погрузившись в музыку.

У неё было всё: хорошие родители, хорошая, удобная квартира. Её баловали как единственного ребенка, и потому она была немного эгоисткой. Отец-следователь не мог обеспечить капризы дочери – так же, как и мать, работающая в антикварном салоне. Обычная семья интеллигентных людей, которые в нашей стране, как правило, нищие… Но мать Татьяны, несмотря на скупые средства, могла обустроить дом наилучшим образом. Даже сама небогатая квартира была похожа на филиал салона: пушистые ковры, столовое серебро, красивые подсвечники…

Это были прекрасные, но безумно несчастные люди… У Владимира Борисовича – проблемы на работе, безучастное ко всему начальство, невозможность спокойно вести дела, постоянное давление со стороны ОПГ (организованных преступных группировок), мизерная зарплата за непосильный труд. Да и дочь не слушается и всё повышает запросы. Владимир Борисович её за это не винил; он видел жизнь молодёжи, видел малолетних наркоманов, убийц, воров и только благодарил Бога за то, что его кровиночка не такая. Он думал: «Эгоизм – это пройдёт, но душа у Танечки добрая, чистая…».

Наверное, этим и отличается «другой» современного мира от быдла – тем, что он, подобно Тане, может одинаково хорошо разбираться как в восточной средневековой поэзии, так и в ядерной физике, занимается лепкой, изобразительным искусством, ходит на фехтование, на бальные танцы, на конные виды спорта и на семинары по ядерной физике космоса в МГУ… Это была уникальная девушка, одна на миллион – таких Анна не встречала никогда и никогда не встретит больше в своей жизни. Сложного человека сложно понять. Поэтому сначала Анне была ближе Анастасия Петрова. Татьяна же была человеком контраста, ей нельзя было приписать какой-то определённый тип характера. Иногда она могла трещать без перерыва о каких-нибудь сайтах в интернете, где рассказывалось о раскопках в Перу и древних инках – причём с искренним восхищением, будто бы сама принимала участие в этой археологической экспедиции, а на следующий день могла быть молчалива и не отрываться от какой-нибудь книжки. В один день она могла прийти в институт с Гёте, на следующий – с современной фантастикой, именуемой как стиль «фэнтези». Анна не понимала такого, наверное, потому, что никогда не могла отступить от своих убеждений. Анна была умна, исключительно умна, непревзойдённо, но Татьяна была мудра, и её мудрость была настолько глубокой, что Анна не смогла её раскрыть никогда.

- Почему ты читаешь литературу современного быдла? – спрашивала, недоумевая, Анна.

- Потому что я должна хорошо изучить своего врага, – отвечала Татьяна.

Татьяну не особенно трогала современная «элита». Боялись ли? Или уважали? Вряд ли они могли испытывать чувства, подобные уважению… Иногда, конечно, некоторые особо ярые ненавистники «других» начинали выпадки против Татьяны, однако эти выпадки или насмешки не были столь яростными, сколь против Анны. «Привет, Танечка», – нарочито громко, с издёвкой кричала девушка Даша, а с ней следом повторял её молодой человек Данила, – «сегодня опять с новой книжечкой… ммм… как интересно-то. Какая ты у нас умная! Куда нам до тебя!» – после чего, злобно хихикая, уходили прочь. Конечно, это было неприятно, но Татьяна умела не обращать на это внимание. У неё был огромный круг общения таких же людей, как и она, что неудивительно; с некоторыми она знакомилась на занятиях по фехтованию, с некоторыми на занятиях по лепке и изобразительному искусству – иными словами, на всех тех мероприятиях, которые она посещала. Анна, в глубине души, понимала, что жить надо именно так, с таким вот правильным отношением, но не могла.

Они часто гуляли с Татьяной после уроков по садам и аллеям МГУ, рассуждая о смысле жизни и об искусстве. Анна старалась запомнить каждый такой разговор, хотя смысл их всегда был примерно одинаков.

Был майский тёплый день – один из немногих дней весной, когда лето дразнит своей теплотой, а потом снова становится холодно и дождливо. Листва на деревьях была уже густой, пахло летними садами, было свежо, и идиллию нарушал лишь гул автомобилей, который стоял по всей Москве и от которого нельзя было нигде спрятаться. Солнечный свет заливал асфальтовые дорожки, отсвечивал от молодых листьев. Зацветали одуванчики, и их приторный медовый запах наполнил воздух; летали разноцветные бабочки, радуясь приходу весны. Анна и Татьяна шли под руку, не спеша и любуясь красотами. Был конец первого курса.

- Прекрасный сегодня день, не правда ли? Наконец-то к нам пришло лето, – с улыбкой на лице говорила Татьяна, не сводя глаз с весенних деревьев.

- Я совершенно не могу понять, как можно восхищаться чем-либо в Москве. Здесь всё пропитано этими ужасными запахами, стоит постоянный гул, даже трава не такая зелёная, как у меня на Родине! – отвечала Анна.

- Ну, надо уметь ценить то, что имеешь: ведь у нас нет возможности сейчас перенестись к тебе на Родину, а день скоро кончится, и будет прожит, считай, зря, если не увидеть красоту в малом, – ответила, улыбаясь, Татьяна и сорвала одуванчик, – понюхай, как прекрасно пахнет! Он же не виноват, что вырос именно в Москве; если бы он вырос у тебя на Родине, ты, верно, восхитилась бы им.

Анна задумалась. Как обычно, Татьяна была права. Но одно дело –осознавать правоту своего оппонента, а другое – принять её.

- Я не понимаю твоего отношения к жизни, – усмехнулась Анна горько, – вроде бы мы с тобой похожи, а ты видишь мир совсем иначе!

- Надо уметь приспособиться к любым условиям. Если ты будешь размахивать руками и кричать во всё горло, что ты не принимаешь этого мира, то ведь, в сущности, ничего не изменится, – спокойно проговорила Татьяна.

- То есть надо приспособиться? – переспросила с недоумением Анна.

- Не совсем. Я же не говорю стать частью его (хотя ты уже часть его), но хотя бы принять таким, какой он есть. Общество