Я люблю тебя, старик!

Они рассказывали обо мне черт-те что, - вот пусть и получают воочию героя своих рассказов.

Не я все это начал, не я.

Я истратил семь лет на поиски Василисы и Ивана, но они как в воду канули.

За это время я успел потерять почти все жизненные силы.

Я понимал, что долго не протяну, но меня приютил старый ведун, живущий за пределами земель.

Он сосредоточил мои оставшиеся силы в хрустальном шаре, многократно их усиливающем.

Он отказался от драгоценных камней и от всего, что я мог ему дать.

- Если ты сможешь стать счастливым, хотя бы в конце своей жизни, считай, что достаточно отблагодарил меня.

Хрустальный шар хранился, замурованный в подземелье, под руинами моего замка, который я сам и разрушил, чтобы не было желания вернуться.

Я шел по городам, покоряя их один за другим, многократно увеличив свою армию, но это не причиняло мне никакого удовлетворения.

Иной раз я готов был бросить все и уйти из мира навсегда, но моя любовь к Василисе и слова ведуна держали меня на плаву.

Я не помню, как звали этот маленький город.**

Я располагался в ратуше, ставшей мне на время резиденцией.

Я вышел на площадь и уселся в кресло у ворот.

Жизнь города текла, как обычно.

Бродили зеваки, предлагали свой товар лоточники, бегали дети.

Откуда-то справа появилась группка из трех человек.

Девочка лет восьми – девяти и две мамки-няньки.

Увидев меня, обе низко поклонились и что-то шепнули девочке.

Она настороженно подошла ко мне и сделала книксен.

- Как тебя зовут, дитя?

- Софи…

Я вздрогнул.

Девочка заулыбалась.

Этот взгляд, эта улыбка…

- Дяденька, а я вас знаю…

Меня всего трясло.

Камердинер, видя мое состояние, налил бокал вина.

- Очень может быть, – шепнул он, подтверждая мою догадку.

- Кто твоя мама? - Спросил я девочку.

- Она- дочь Базилины Корвино, – вмешались мамки-няньки.

Неужели я нашел ее, неужели я пришел туда, куда так стремился, неужели мой путь, наконец, окончен?..

- Моя мама много вышивает, и она вышила вас, - сказала Софи, – только там вы не такой старый.

Ну, спасибо…

- Передайте госпоже Корвино, что я хочу её видеть, – сказал я мамкам-нянькам.

Я встал и ушел в свою резиденцию.

16

У меня голова шла кругом.

Дрожащими руками я налил и выпил вина.

Базилина…

Василиса…

Помнит ли меня ее сердце?

По общечеловеческим меркам, прошло уже много времени.

Ночь…

Моё любимое время…

Вокруг тишина…

Фонари на улицах почти не светят.

Зато у меня в комнате горят три свечи.

В бутылке - мое любимое вино.

Я пью уже пятую и не пьянею.

Пустые бутылки кто-то уносит, стоит мне допить до дна.

Ночь…

Она так же устала, как и я…

Ночь – моя вечная верная любовница…

Ночь…

И именно это время выбрала Василиса, чтобы прийти ко мне.

Не заскрипела дверь, не скрипнула половица под красивой ножкой, - она подошла ко мне и опустилась на ковер у моих ног.

Она ничего не сказала, а просто обняла мои колени.

Вот оно, – счастье…

«Скажи мне, птица, что такое счастье и далеко ль отсюда до него…»** - спел когда-то тот, у кого я учился искренности.

- Я разучилась плакать. Прости, я так долго была уверена, что ты погиб… Вот видишь, теперь я говорю тебе ты … Я растила нашу дочку, а потом, когда узнала, что ты жив и начал войну против всех, я решила, что тебе не до меня. Я ошибалась?

- Ты даже не представляешь, насколько… Как Иван?

- Я давно сбежала от него, – улыбнулась Василиса.

Она стала старше, ее красота была теперь зрелой.

Ей уже около тридцати. Она немного поправилась за эти годы, и её это красило. Она стала ещё более женственной, более мягкой…

Но, при этом, более сильной.

- Ты постарел, мой рыцарь.А я видела тебя во сне.

Я стояла у бакалейной лавки, а ты чуть в стороне, - и смотрел на меня…

- Я знаю, я был там во сне.

- Наутро я родила нашу дочку. Я назвала её в честь тебя.***

Я провел ладонью по округлой щечке Василисы, всё такой же нежной и по-девичьи упругой.

Но мои пальцы почувствовали непонятную неровность.

Авасилиса вся сжалась.

Было темно, и я не видел, что это.

Я скользнул пальцами вдоль.

Сердце замерло.

Я понял, что это.

Это был шрам.

Длинный, вертикальный, во всю щеку.

Старый шрам.

- Откуда он, - спросил я.

Василиса молчала

Потом, едва слышно, сказала:

- Это Иван, нагайкой, когда я сказала, что беременна от тебя… Он был в бешенстве…

В бешенстве был я …

Как посмел этот ничтожный хам, эта мразь поднять руку на мою любимую!..

- Я уничтожу его. Я раздавлю эту суку!..

- Не надо, - прошептала Василиса, - он и так давно стал никем. – мало что может быть хуже этого. Он не смог вынести того, что я не его. Он решил. Что я повелась на твоё богатство, на твоё могущество…

- Я вовсе не богат.

Моё богатство – это иллюзия.

Всё моё богатство, в то время уместилось в мешочек, который я взял в дорогу, когда отправился вас искать.

А могущество – ещё большая иллюзия, – его, по-просту, нет.

Это вот сейчас что-то подобное начинает появляться, да и то – это, скорее, видимость, я же воюю за идею, а не за власть..

- Он думал по-другому, - вздохнула Василиса. – он стал искать способы быстро разбогатеть и добиться влияния. Он занялся алхимией. Это оказалось слишком сложно для него, что и неудивительно. Его мозг не выдержал. Тогда я и смогла убежать от него. Я должна была скоро рожать я была очень слаба, но у меня хватило сил уехать, чтобы родить и вырастить дочь. А он сошел с ума, он только и делает, что ищет древние сокровища, и больше ни до чего ему дела нет. Оставь его, пожалуйста, он давно не в себе…

Василиса, видимо, и пришла в темноте, чтобы я не увидел шрама…

Бедная моя девочка, и такая сильная…

Другая могла бы выйти замуж, - хоть за того же Ивана.

Или полюбить какого-нибудь другого молодого человека, раз уж я, как бы, погиб…

И проблем у неё было бы меньше, и ребёнок бы рос в настоящей семье… И родила бы она ему ещё деток.

А она потеряла восемь лет своей жизни, своей юности, посвятив себя любви ко мне и дочке…

И она не предала меня, она избрала иной путь, более сложный, зато она осталась честна перед собою.

Ну и передо мной.

А что я мог ей дать?

Я, человек, которого все боятся и, по инерции, ненавидят.

А теперь ненавидят и по делу, - сколько я подмял под себя городов и областей!..

Сколько, в сущности, зла я им причинил…

Красивую жизнь я не мог ей дать.

Впрочем, всё что ей было необходимо, - это быть рядом со мною.

В этом для неё и есть счастье.

Я хочу дать ей его.

Она заслуживает всего самого лучшего в этой жизни.

Я не знал подобных женщин в своей жизни, никогда, и это логично, - она одна такая…

Милая моя девочка…

Я наклонился и поцеловал её туда, где тянулся длинный шрам.

- Я стала уродиной, - прошептала она.

- Нет! Нет! Ты самая красивая, самая лучшая!.. Я люблю тебя, я люблю твой шрам. Ты всегда будешь для меня самой – самой. Спасибо тебе за то, что любила меня все эти годы.

Василиса смотрела мне в глаза, едва улыбаясь:

- Глупый!.. Как же я могла не любить тебя! Ведь ты стал для меня всем!.. Я любила тебя в нашей дочурке, когда думала, что тебя больше нет на свете!..

Я прижал её к себе, мою любимую девочку…

Её улыбка стала очень тёплой, задумчивой и немного грустной.

Во взгляде отражалось пережитое.

Я понимал, что она испытала много больше, чем рассказала мне, но я не спрашивал её о том, - пусть придёт время, когда она сама захочет этим поделиться.

Она моя.

Навсегда...

- Правда она красавица?

- Она похожа на тебя, – я погладил Василису по голове.

Она поцеловала мою ладонь.

- Я люблю твои руки, - они дарили мне счастье.

Ты больше никогда не потеряешь нас, – меня и Софи…

- Я прекращаю войну, мне больше ничего не нужно, когда вы со мной.

17

На руинах замка Конрада бесчинствовал Иван.

Непристойная брань не затихала ни на мгновение.

Иван размахивал киркой.

Он искал сокровища.

Его так бесило то, что по его мнению Конрад увел у него невесту, что он хотел хоть что-то отнять у него, - хоть мелочь украсть.

Он безумствовал уже вторую неделю.

Он уже перекопал всё, до чего дотянулся, но он все равно продолжал орудовать киркой.

Наверное, где-то грунтовые воды подточили камень, а, может, строители допустили ошибку, - кто знает, но под ногами Ивана разломились плиты. и он провалился под землю.

Оклемавшись. он зажёг факел и осмотрелся.

На подиуме из обсидиана лежал хрустальный шар.

Впрочем, это был не совсем шар, – он был немного вытянут с одного конца, и этим немного походил на яйцо.

Довольная ухмылка появилась на лице Ивана.

Он подошел поближе и вгляделся в бездонную глубину хрусталя.

Там мелькали какие-то лица.

Иван присмотрелся повнимательнее и. к своему ужасу, увидел Конрада и Василису, - в объятиях друг друга.

Он завопил дурным голосом и обрушил кирку на хрупкий хрусталь.

18

... Баба-Яга замолчала и вытерла платочком глаза.

- Он был вашим другом? – спросил странник.

- У Конрада не было друзей, – помолчав, ответила она, – и у меня их нет…

- Он умер тогда?

- Конечно, ведь вся его сила была в хрустальном яйце… А потом молва выдумала и утку, и зайца, и медведя, и сундук на цепях, - на высоком дубу… И Ивана героем сделала…

- А что стало с Василисой и с их дочкой, - Софи?

- Да кто ж их знает, – улыбнулась Баба-Яга, – слышала я. что дочурка унаследовала долголетие отца… Да ты кушай, мил человек, кушай, - одними разговорами сыт не будешь, А как, бишь, зовут-то тебя? Запамятовала я что-то, совсем старая стала.

- Меня называют Дунадан …*****

Странник переночевал в доме Бабы-Яги, а ранним утром отправился в путь.

Переходя вброд речку, что текла неподалеку, он увидел купающуюся девушку удивительной красоты.

Она не завизжала и не попыталась чем-то прикрыться, а стояла перед ним – нагая, прекрасная, черноволосая, с глазами цвета стали.

- Кто ты? – спросил Дунадан.

- Я - Бабы-Яги дочка, – улыбаясь, ответила она.

- Как зовут тебя, красавица?

- Софи.

Странник тоже улыбнулся, но чему-то своему.

- Будь счастлива, Софи! – в его глазах промелькнуло узнавание. Он продолжил свой путь:

- Будь счастлива, дочка!..

* Цитата из произведения Макса Фрая.

** Бедная птица, - Наутилус Помпилиус.

*** Скажи мне, птица, - песня В.Бутусова.

****Конрад (Conrad) герм. – мудрый;

Софи (София, Софья) греч. – мудрость.

*****Дунаданом называли Арагорна.