Принц Риск и рыцарь Белая Кепка

«Олмер целкой был когда-то

Но нарушил он УК.

И теперь его ласкает

Волосатая рука».

Веселые четверостишья

В двадцатых числах августа в Шапках снова была игра. Её устроили Денна и Петя Фарин, а называлась она Столетняя Война. Этот выезд ознаменовали собой несколько изумительных случаев. Началось все в субботу, во второй половине дня, когда чей-то надсадный голос взлетел к нашей делони и разрушил мой сон.

— Грибные Эльфы! Повелитель Олмер приказывает вам… — надрывался кто-то внизу, и я с превеликим трудом разлепил веки и открыл глаза.

Надо мною на фоне синего неба неторопливо раскачивались сосновые лапы, а следом за их движениями в теле поднималась ватная слабость и приступами накатывала тошнота. Я закрыл глаза, и мне на мгновение полегчало, но тут снизу опять хлестнуло, словно бичом:

— Грибные Эльфы! Повелитель Олмер приказывает вам…

Этот крик проник мне прямиком в мозг и пробудил целую вереницу беспокоящих воспоминаний. Вчера, едва расположившись лагерем у себя на делони, мы узнали, что неподалеку от нас встал лагерем начальник всех питерских «перумистов» король Олмер, [96]к этому времени уже изрядно ненавидимый всеми нами. Причин ненавидеть лично его у нас было не так уж много, но, как говорится — к чему искать причины? Достаточно будет и повода.

Таковым для нас послужил пресловутый Щорс, скрывшийся на прошлой игре от заслуженного возмездия. Мы знали, что Щорс ходит у Олмера в первейших прислужниках. Но сам Щорс еще не отошел от недавних событий и в Шапках не показывался, и тогда за грехи слуги мы решили наказать господина. Тут теряется логическая связь, так как на Щорса братья взъелись по причине его службы Олмеру. Теперь сам черт не разберется, кто из этих двоих больше виноват. Помню, как выпив два литра водки и отставив в сторону иные дела, мы похватали дрекольё и отправились на розыски. Я злоупотребил спиртным и поэтому неожиданно перекинулся, еще по пути. Припоминаю, что мы орали, пока у меня пена со рта не пошла, а потом темнота расступилась, и я словно бы выплыл на залитую светом стоянку.

Навстречу мне вышел какой-то невысокий человечек, почти карлик, и я держал перед ним речь, а говорить мне помогал здоровенный кусок железной трубы.

— Где твой хозяин, пидарас! — орал я. — Отвечай, животное, где Олмер!

Что мне отвечал карлик, я даже не слушал, потому что сам в это время продолжал на него кричать:

— Чего, блядь? Не слышу! Где Олмер, ебучая ты сука?

Вспоминая этот момент, я мучился двойственностью впечатлений: видение карлика расслаивалось, а сквозь него проступал силуэт здоровенного мужика, с потерянным видом стоящего напротив меня. Я наседал на него, размахивал трубой и орал, а он пятился и повторял:

— Нету его, не знаю, где он. Если вернется, я скажу, что вы заходили.

— Пошел ты на хуй, вернется! — не соглашался я и продолжал наседать. — Где он?

— Да не знаю я!

— Пошел ты на хуй, не знаю! — снова орал я. — Живо говори, где ёбаный Олмер!

Воспоминания путались, когда я слишком живо погружался в переживания ночи, а перед глазами вставала черная пелена. Она падала на силуэт мужика, и тогда он мерцал и превращался в карлика, на которого я орал. До сих пор я пребываю в сомнении: то ли Олмер выставил против нас карлика, умеющего наводить морок и превращаться в здорового мужика, то ли ихний амбал карлик в душе, а я это подметил. Но товарищи впоследствии поощряли меня за смелость и даже показывали мне этого «карлика» издалека. Мне и в голову бы не пришло хамить такому лосю, кабы водка не превратила его в моих глазах в лилипута.

Покуда я орал, отвлекая внимание, рабочая группа под чутким руководством Дональда Маклауда (тоже, видно, недовольного Олмером), зашла в темноте с другой стороны стоянки. Все внимание Олмеровской стражи сконцентрировалось на мне, и стало возможным тихонько проверить — не прячется ли Олмер в какой-нибудь палатке? Для этого друзья вскрыли обращенные к лесу стороны палаток так, что они превратились в чистой воды симуляцию. Со стороны костра это выглядело как натянутые палатки, а вот из леса была видна совсем другая картина. Наши умельцы тихо сделали П-образные надрезы по бокам и поверху боковых стенок, а затем просто откинули освободившиеся полотнища в сторону, положив их на землю От палаток осталось по два матерчатых треугольника с обращенными к костру целыми скатами, и можно было легко заглянуть туда и точно сказать — есть там Олмер или там его нет.

Впрочем, Олмера на стоянке не оказалось. Позже мы узнали, что Злой Стрелок издалека услышал наши голоса, все обдумал и решил не дожидаться на стоянке своей участи. Олмер отправился за ней в лес, оставил заместо себя верную стражу, а с собою прихватил только свою бабу. Ночь была темная, в этой мгле Злой Стрелок метался, ища себе убежища, юлил и путал следы. По ходу этого он сбился с пути, заплутал и угодил наконец в болото за озером, где едва не утоп. Вытащила короля его баба, сама перемазавшись в тине и изрядно намокнув, в таком виде они проплутали по лесу до середины следующего дня.

Вернувшись к себе, Олмер узнал о произошедшем на стоянке и немало разгневался. Ему бы стоило послать против нас войска, но он опасался переусердствовать и ограничился посольством. Снаряженный им парламентер, украшенный поверх плаща знаком трезубой короны, [97]появился перед нашей делонью и своими криками вырвал меня из целительных объятий благодатного сна.

Он бесновался внизу, не зная, как до нас докричаться и не будучи в силах проникнуть взглядом через плотно уложенные жерди и занавесь из множества одеял. Тогда я собрал все силы, приподнял уголок одеяла и принялся за ним наблюдать.

— Грибные Эльфы! — снова завел свою шарманку парламентер. — Повелитель Олмер приказывает вам прийти к нему трезвыми и с извинениями. Вы должны будете зашить палатки, которые ночью испортили, и вернуть украденный вами фонарь. Повелитель Олмер…

Тут я заметил, что парламентер говорит не сам от себя, а читает по бумажке, перебирая в руках намотанный на палочку свиток. Иногда он поднимал его перед собой, открывал рот и тогда над поляной снова взлетало надсадное:

— Повелитель Олмер…

— У тебя совесть есть? — обратился я к нему. — Спят же еще все!

Говорить мне было трудно — глотка пересохла, а язык почти не ворочался. Видно, вчера я здорово сорвал голос, пока выкликал по лесу:

— Олмер! У-у-у сука! О-о-олмер!

Но посол великой державы не прислушался к моим миролюбивым словам. Тогда я откинул покрывало и прямо воззвал к его разуму:

— Ты что, совсем ебанат? Ты же сейчас их разбудишь!

— Кого? — спросил снизу посол. — Кого разбужу?

— Братьев, — объяснил я. — Братьев разбудишь!

— Ну, — кивнул посол. — А я чего добиваюсь? Мне нужно…

Но чего ему было нужно, мы так и не узнали. Брат Гоблин, проснувшийся от всех этих криков, вскинулся на помосте. Он отодвинул в сторону закрывающий центральное отверстие щит и принялся таращиться на посла, опираясь при этом на края дырки дрожащими руками. Он проснулся скорее «еще пьяным», нежели «с похмелья», поэтому на края опирался очень недолго. Руки у него разошлись, Гоблин вниз головой нырнул в дыру и сверзся с делони. Под помостом было старое костровище, и Гоблин упал ровнехонько туда. Некоторое время он лежал, словно куль с мукой, воткнувшись в землю плечами и задрав ноги кверху. Я начал было уже беспокоиться — не сломал ли он себе шею, но тут Гоблин зашевелился, принялся потихоньку распрямляться и начал вставать.

— Беги, идиот! — крикнул я парламентеру. — Спасайся!

Но он меня опять не послушал, и очень зря. Поднимаясь, Гоблин прихватил с земли горелую корягу, и как только встал — тут же ударил ею парламентера по голове. Взлетела целая туча гари и пепла, коряга разлетелась на куски, а посол упал и схватился за голову. Гоблин тут же начал водить глазами по сторонам, не в силах понять, куда тот делся, но быстро забыл о нем и занялся своими делам: на глаза ему попался упавший посольский свиток.

Это было первое, что увидел Олмеровский посол, когда у него прояснилось в голове после удара корягой и он начал заново осознавать мир. Какое-то время он стоял на четвереньках, тряся башкой, а потом медленно поднял взгляд. Ему открылся душераздирающий вид: жопа Гоблина, который уселся срать прямо напротив и Олмеровская грамота, которой Гоблин подтерся прямо у посла на глазах.

Чуточку попозже, капельку опохмелившись и урвав еще час беспокойного сна, мы спустились с делони и начали готовиться к наступлению нового дня. По ходу этой подготовки мне вздумалось сразиться с Болгарином Гаврилой на колах. Это произошло перед завтраком — Болгаре шумной толпой вышли из лесу к нашей делони, и мы принялись пить за встречу и кичиться друг перед другом военными подвигами. От такой беседы мы перешли к ругани, а от ругани, как водится — к драке.

Гаврила парень дюжий, кол у него в руках так и летает, но я отверг всяческий страх. Увернувшись от нескольких ударов и отбив примерно столько же, я перехватил свой кол за конец и размахнулся как следует. Я нанес чудовищный удар в горизонтальной плоскости, рассчитывая перешибить Гавриле ноги одним ударом.

Момент был выбран хорошо — Гаврила вывел свой кол на замах и уже не успел бы прикрыться. Я бил достаточно высоко, примерно на уровне пояса, поэтому поступком Гаврилы был премного удивлен. Он взвился в воздух, пропуская мой кол под собой, подскочил так шустро, что сила, вложенная в инерцию тяжелого древка, развернула меня вокруг собственной оси.

В это время за моей спиной грелась на солнышке девочка по имени Котенок. Её подобрал где-то Крейзи — ему изменили в этот раз безупречные до этого происшествия вкус и чутьё на баб. Невзрачная малолетка по имени Катя связалась с нами на свою беду — она только и успела, что съездить с нами в Москву, как удар колом зачеркнул её в сердце Крейзи.

Котенок сидела на бревне и ела суп. Никто не предполагал, что так выйдет, но инерция сделала своё дело — кол прошел прямо над миской, впечатался Кате в переносицу и сбросил её с бревна. Глухой стук дерева по кости — вот и все звуки, сопровождающие эту мгновенную раскадровку. Сначала Катя сидит на бревне и ест свой ебучий суп, потом наступает момент удара, и Кати на бревне уже нет, а воздухе застыла выпущенная ей миска.

Когда я понял, что произошло, Котенок лежала на земле неподвижно. Ударом кола ей сломало нос, и он так распух, что Катя приобрела некоторое сходство с тапиром. Она потеряла из-за этого всяческую привлекательность, и Крейзи пришлось поскорее избавиться от неё. Это было нетрудно, но мы вспоминаем Катю и сейчас, с нежностью называя её Девочка-Тапир.

Уладив этот случай, мы решили выйти в свет и немного посидеть в кабаке. Тогда он был далеко не на каждой игре, так что всем это было в диковинку. На большой поляне сколотили деревянные столы, которые облепила разномастная публика. Среди них мы заметили известного волшебника, беглого ученика Кота-фотографа по кличке Паук.

Он устроился на низенькой лавочке с миской лапши и смотрел на мир маленькими злыми глазками, целясь в окружающих огромным дрожащим кадыком. Выглядел Паук так, будто постоянно ожидал колдовского удара из тонких областей бытия — вжал голову в плечи и все время оглядывался. Мы знали про эту его особенность и решили над ним подшутить.

Для этого мы отложили все дела и сели напротив Паука в линеечку, руки на коленях. Мы смотрели неподвижно и пристально, как будто бы сквозь него — и Паук тут же заметил это и забеспокоился. Он сменил позу и начал сучить руками, извлекая на свет целую кучу фенек и артефактов, его зрачки расширились, а губы зашевелились. Если бы кто-то из нас обладал в ту пору волшебным зрением, то наверняка увидел бы множество интересного.

Я не умею смотреть сквозь астрал, но у меня хорошее воображение, к тому же мы неплохо изучили заблуждения Паука. Я почти видел, как заструилось защитным коконом его биополе, и как вспыхнули в разделяющем нас пространстве незримые зеркала. Они преградили путь нашим взглядам, рассеяв большую часть содержащейся в них ненависти и злобы, и тогда Паук выпрямил спину и вздохнул с облегчением. Первый раунд он выдержал достойно — помогли зеркала, но мы смотрели в будущее и не собирались отступать.

Момент завораживал: мы сидели, безмолвно уставившись на Паука, а он вовсю противодействовал нам, напрягая воображение и призвав на помощь собственные галлюцинации. Погода ласкала теплом, плыли по небу перистые облака, и даже я проникся сгустившейся атмосферой неподвижности и тишины. Но пришла пора действовать — и тогда мы взрывными движениями вскинули к плечам свои правые руки. Растопыренные кисти выпрямились в направлении Паука, и он вынырнул из своего сосредоточения, дернувшись, словно от жалящего удара электрическим током.

— Семижды семь раз проклинаем тебя, Паук! — произнесли мы замогильными голосами, а потом наши руки упали и вновь успокоились на коленях.

Этого Паук вынести уже не смог. Секунду он потерянно сидел, вращая глазами, а потом вскочил и бросился к озеру. Там он разделся и принялся лить на себя воду, при этом подпрыгивая и неистово бормоча. Он нарисовал на земле возле мостков широкий круг и развел в нем костер, а затем перепрыгнул через него сам и принялся перетряхивать над дымом одежду. Складывалось впечатление, что он борется не с проклятием, а против внезапно поразившего его множества вшей. Его обстоятельность в делах колдовства поражала, но он пользовался отсталыми методами. Паук потратил полтора часа на ритуал очищения от проклятья, наложение которого заняло у нас не более полутора минут. Легко подсчитать, что за сутки мы успели бы проклясть его этим способом девятьсот шестьдесят раз, и тогда на очищение Пауку потребовалось бы не менее двух месяцев. Ясное дело, что при таком подходе магическая война отнимает слишком много времени и ничем хорошим закончиться не может. Это показал ряд последующих случаев, ну а пока мы удовольствовались и этим: наблюдая с холма, как скачет у озера обнаженный Паук, размахивая руками и семижды семь раз обливая себя тщательно заговоренной водой.

Между тем вечерело: если спать до вечера, то и день недолог, а на эту ночь у нас были большие планы. Неподалеку вознеслись бревенчатые стены Мшистого Замка, и мы всерьез рассчитывали развлечься, устроив его обитателям ночной штурм. Обычно в нем селились парни из коллектива «Рось», обитатели северных районов нашего города — охочие до драки дюжие пацаны. Их военное братство держалось самых что ни на есть правильных патриотических взглядов и может послужить примером для любой подобной организации. Составляли её Ратибор со своим старшим братом, здоровяк Вига, Бамбук и еще несколько парней. В качестве вооружения они использовали тяжеленные прямые мечи, защитой сильно пренебрегали и много пили, ища в бою не победы, но подвига.

Они привнесли немало оригинальных нововведений, и среди них — особенный тип поединка, который мы называли «Канистра в кругу». Для этого пять и более человек берут канистру водки и кружки, хватают мечи и выходят в специально очерченный круг. Там они пьют по полкружки водки зараз, а кто хочет — тот пьет и больше. Затем все расходятся по сторонам и начинается свара — каждый за себя в маленьком кругу, свистопляска дубинок и целая куча увесистых пиздюлей. В ходе таких боев Ратибор не раз удивлял нас вот каким военным приемом. Он шел на противника, высоко подняв меч, и не защищался, спокойно принимая на корпус самые жестокие удары. На них Ратибор отвечал своими — чудовищными по силе и направленными обычно в башку, а объяснял своё поведение так:

— Воин-славянин не должен вертеться в бою, ровно девка, подпрыгивать и юлить. Перед лицом врага нельзя отступать ни на шаг, а еще меньше воину пристало заботиться о себе, защищаться и отбивать чужие удары. В сече нужно больше думать о том, как сразить противника, а не о том, как бы тебе самому уцелеть. Тогда и удача будет, и слава придет.

С людьми Роси приятно было иметь дело, поэтому мы старались использовать для этого любую возможность. Мы надеялись, что они остановятся в Мшистом и на этот раз, но просчитались.

В чернильной темноте мы перебрались через стены и с налету срубили часовых. В две минуты мы сбросили немногочисленных защитников со стен и захватили штурмовой коридор, а с «Росью» такой халявы нам не разу не перепадало. В прошлый раз за такую попытку я сам чуть было не остался без башки, а здесь дело пошло споро, словно по маслу.

Обороняющиеся отбивались вяло, от них было больше шума, чем дела. Неожиданно внизу вспыхнул фонарь, и в его желтом свете я сумел разглядеть защитников замка. Это была целая толпа сомнительных незнакомцев, предводительствуемых каким-то типом в спортивном костюме и с аккумуляторным фонарем.

— Кто это? — повернулся ко мне Кузьмич. — Кто это такие, ты не знаешь?

В те времена большинство людей были между собой знакомы, и повстречать чужаков нам было в диковинку. Сначала мы даже усомнились — не попутались ли мы в темноте и не громим ли, часом, туристическую стоянку? Не то чтобы это нас останавливало — просто хотелось владеть ситуацией и тогда уж действовать наверняка. Но люди внизу были одеты и вооружены несообразно моему представлению о туристах. Пока мы на них дивились, снизу осветили прожектором стены и увидели нас. Тогда обладатель фонаря вышел вперед, задрал голову и принялся на нас орать.

— Эй вы, — голос у него был с надломом, казалось, это не человек кричит, а дребезжит старый треснувший таз. — Вы что, суки, совсем охуели? По какому праву вы сюда врываетесь, козлы?

— Сами вы козлы! — перебил его Строри. — Ты разве не слышал правила? Было же объявлено — без стоптайма, [98]мудак ты ебучий!

— Как ты меня назвал, мальчик? — начал горячиться внизу наш оппонент.

— Мудаком, — отозвался Строри, — а что не так? Надо было назвать долбоёбом? — Костян выждал пару секунд, пока до его собеседника дошла суть сказанного и добавил:

— Извини, пидор, больше не повторится!

Тут обладатель фонаря встал в позу и принялся со знанием дела «заколачивать понты». Ради этого он устроил на внутреннем дворе крепости целое представление: бесновался, тряс руками и требовал от своих подчиненных, чтобы они его держали.

— А иначе я за себя не отвечаю! Семеро меня держите! — выл он. — Я принц Риск, брат всем известного Крылатого Саблезубого Пса!

Представившись, принц снова принялся угрожать — припоминал какой-то пояс, выданный ему в секции по айкидо, и обещал поломать нам всем руки. Начал он хорошо, но под конец сам испортил все впечатление, когда начал пускать слюни и пронзительно верещать:

— Тебе пиздец, мальчик! Тебе пизде-е-ец!

Довел его до такого состояния Строри, который устроился на гребне стены и все время подливал масла в огонь, обдавая принца Риска на глазах у его подданных площадной бранью.

— За себя не отвечаешь? — подначивал его Строри. — Так ты пиздобол!

— Принесите мне моё ружьё! — надрывался принц Риск. — Мальчик, тебе пизде-е-ец! В темноте не разобрать было, принесли этому дебилу ружье или нет, но если и так — стрелять из него принц что-то не торопился. Некоторое время мы развлекались, наблюдая за ним, а потом нам всё это наскучило.

— Ну что, братья? — тихо спросил Барин. — Начнем?

— Не сейчас, — отозвался Крейзи. — Сочтемся при случае.

— Пейберда? [99] — спросил Кузьмич.

— Пейберда, — согласился Крейзи. — Пейберда, братья?

— Пейберда! — поддержали его мы.

Мы грубо попрощались с принцем и спрыгнули со стены. Уходя, мы старались запомнить как можно лучше его лицо, так как до следующей нашей встречи могли пройти годы. Точно сказать нельзя — принцип пейберды требует отбросить эмоции, успокоиться и терпеливо ждать. Придет время, и если вы были безупречны в своем ожидании — возможность отомстить представится, возникнет как бы сама собой. Иногда ждать приходится долго — несколько лет и даже больше, но время само по себе не является препятствием для осуществления мести. Скорее помощником: бывшие недруги забывают сам факт ссоры, настороженность угасает, а ваше лицо постепенно стирается из памяти у врагов.

Но с вашей памятью подобного происходить не должно — следует держать виновных в уме или вести «списки ненависти», чтобы по прошествии многих лет случайно не забыть, кому и за что требуется отомстить. Тогда, пока ты жив — ничто не закончено, и за каждый камень в твой огород враги еще заплатят немалую цену. Это долгий путь, но иногда судьба улыбается воинам и пейберда бывает закончена в ту же ночь.

В этот раз судьба предстала перед нами в лице рыцаря Белая Кепка, объявившегося на нашей стоянке спустя пару часов после указанного случая. Мы сидели себе на делони, когда услышали снизу, как к нам грубо обращаются какие-то незнакомцы, как мы тогда думали — пришлые ролевики:

— Есть тут кто, блядь? А, ебаный в рот?

— Кто это пиздит? — возмутился Строри и крикнул в ответ:

— Идите на хуй!

— Что? — донеслось снизу, и что-то в этом голосе насторожило меня. — Что?

— Хуй в очо! — снова крикнул Строри. — Уебывайте с нашей поляны!

— Да ты что! — послышался тот же голос. — С вашей поляны? Миша! Ми-и-иша!

— Ну, бля! — гулко ухнуло из лесу, а потом послышался треск кустов и тяжелые шаги. Тут уж мы подняли свои жопы и решили узнать, в чем там дело. Мы глянули вниз и вместо ролевиков увидали целую грядку местной молодежи, пришедших инспектировать игровой полигон. Предводительствовал ими невысокий крепыш в ватнике и ярко-белой кепке, а с собой они вели пьяного в говно амбала лет сорока по имени Миша. Он поражал воображение — за два метра ростом и не менее ста тридцати килограмм, совершенно лысый и с лицом скорее бульдога, нежели человека. Увидав такое дело, мы перестали орать и крепко задумались. Первым нашелся Кузьмич.

— Пейберда, — шепнул он, подхватил литр водки и спрыгнул с помоста. — Парни, вы что ли местные? Извиняйте, не за тех вас приняли. Давай-ка, за знакомство!

Зарождающийся было конфликт тут же угас, и мы уселись с новоприбывшими тесным кружком, предавая по кругу одну нашу и одну ихнюю литровые бутылки водки. Поговорили чутка за жизнь, а после тема сместилась на нынешние обстоятельства.

— Хуй ли тут происходит? — пожаловался ихний предводитель, представившийся нам Саньком. — Понаехали в наш лес какие-то пидоры, куда не придем — только ебла кривят, а нормально за себя сказать ни хуя не могут. Вы первые люди, которые нас по-человечески встретили. Поругались — помирились, хуй ли там, все же люди!

— Ну, — с сомнением произнес Кузьмич, — не все. Тут неподалеку поселился один пидарас, до того охуевший, что…

Тут мы наперебой (перевирая и приукрашивая) принялись расписывать Саньку и его друзьям нынешних обитателей Мшистого Замка. Сказали, что там — пидор на пидоре, а сам Риск — мусорской стукач. Это было основное, но мы еще много чего к этому добавили. Затем Кузьмич подробно представил перед парнями из Шапок, как ведут себя в ихнем лесу Риск и его сотоварищи.

— Хотите прилично охуеть с понтов человеческих? Пиздуйте прямо туда! — резюмировал Кузьмич. — Это идти надо вот как…

— С нами не пойдете, что ли? — спросил Саня.

— Только что оттуда, — съехал Кузьмич. — Нет больше сил втыкать на этого пидараса!

— Ну тогда… — Саня встал и оглядел своё войско. — Мы пойдем, что ли.

— Только вы это… — Кузьмич на секунду задумался. — Вы поначалу лечите, будто вы пришли их штурмовать. А то как бы они мыша не включили и не выключили понты. Скажете, типа вы рыцари, а…

— Я буду рыцарь Белая Кепка! — уверенно заявил Саня. — Миша, во-о-он туда, видишь? Пошли!

— Ну, бля! — Миша встал с земли, поднялся и попер через лес, ломая кусты, а за ним потянулось остальное Санино войско.

Когда они скрылись из виду, мы ударили рука об руку и выдвинулись за ними вслед. Мы несколько опередили Белую Кепку и заняли позицию неподалеку от Мшистого, в кустах. Оттуда прекрасно просматриваются надвратные башни и площадка перед воротами.

Густая тьма лежала между деревьями и по краю поляны. Но бревенчатые бастионы Мшистого виднелись как на ладони, омытые призрачным светом августовской луны. Крейзи раскурил косяк, и какое-то время мы сидели в тишине, пряча в ладонях крохотный огонек. Затем между деревьями послышался шум — и мы увидели Саню, вышедшего на поляну перед Мшистым вместе со всем своим войском.

— Я рыцарь Белая Кепка! — заорал Саня во весь голос.

Его крик разнесся над лесом и на какое-то время повис в воздухе, многократно отражаясь от близлежайших деревьев и далеких холмов.

— Где этот пидор Риск, ебучей собаки брат? Открывайте ворота! Какое-то время в замке было тихо, а потом из-за стены донеслось знакомое:

— Опять вы? Мальчик, ты что — не понимаешь, что я могу с тобой сделать? Живо пошел отсюда на хуй! Услышав такое, рыцарь Белая Кепка и его воины подошли к воротам и принялись в них колотить.

— Открывай, стукач! — выл Белая Кепка. — Живо, пока пизды не получил!

Мы сидели неподалеку и наслаждались постепенно накалявшейся ситуацией. Вскоре Белая Кепка разрушил ворота и ворвался в замок, а вокруг Мшистого объявилось немало подоспевших на крики и снаряженных увесистыми палками людей. Оказалось, что принц Риск успел послать к «мастерам» за подмогою, утверждая, что на его лагерь напали пьяные хулиганы. Сане могло прийтись несладко, но мы были тут как тут и вписались за наших новых друзей. В числе подоспевших на помощь оказались Царь Трандуил и Эйв со своими товарищами. Вместе с ними мы создали вокруг стен Мшистого плотный периметр, не давая ролевой общественности вмешаться и напасть на рыцаря Белую Кепку. Пока мы стояли в охранении, Трандуил придумал взять здоровенный кусок бревна и забросить его внутрь — метя в центр прячущегося за стенами палаточного городка. Акция имела успех, изнутри понеслись испуганные крики и надсадный вой принца:

— Вам пиздец, мальчики! Я сломаю вам руки!

В конце концов Риск, разгорячившийся сверх всякой меры, набросился на вломившегося в ворота Санька. Он схватил его за руку и начал выкручивать, но удача была сегодня не на его стороне.

— Ми-и-иша! — заорал Санек. — Эти пидоры драться лезут!

— Ну, бля! — донеслось от ворот, и пьяный амбал Миша неожиданно явил свою мощь, враз стряхнув пьяное оцепенение и неторопливую сонную одурь.

Мы залезли на стены и наблюдали, как он с матюгами громит лагерь принца. Трижды каждый из нас поздравил друг друга и поблагодарил Кузьмича за то, что мы не стали сами разбираться с Белой Кепкой. И, как следствие этого — не встретились с Мишей в бою.

Миша ворвался в город, как ураган: сносил столы и палатки, пиздил всех по чему ни попадя. Мало кто после его ударов вставал. Даже для решительного войска Миша составил бы некоторую проблему, а вялых прислужников Риска он разметал, словно взрыв фугаса — сельский туалет. Прорвавшись к самому принцу, Миша увидел, как тот вцепился в его друга Санька и пытается заломить ему руку.

— НУ, БЛЯ!

Страшный удар в лицо поверг Риска на землю, а потом Миша сел ему на грудь и принялся пиздить великим множеством известных ему способов. Сначала принц пытался сопротивляться и орал:

— Принесите моё ружьё! Тебе пизде-е-ец, мальчик! Но на Мишу это не произвело впечатления.

— Неси своё ружьё, мальчик! — рычал Миша, и в его устах слово «мальчик» звучало куда как уместнее. — Неси, я его тебе в жопу засуну!

Мы наблюдали за экзекуцией со стены, а когда принц не выдержал и затих, Кузьмич поднял руку и заявил:

— Пейберда исполнена!

— Свидетельствуем, — признали мы. — Исполнено, как должно! Мы сняли оцепление и пошли к себе. По пути мы передразнивали истошные вопли принца:

— Принесите моё ружьё! — пронзительно выл Строри.

— Тебе пизде-е-ец! — изгалялся Кузьмич.

— Ми-и-ша! — приставив ладони ко рту, звал Крейзи. Тогда мы останавливались и вместе, как могли более похоже, отвечали ему:

— Ну-у, бля!