Кратократия

Советский коммунизм не только продемонстрировал все принципиальные черты ЦЕМВ, русской власти, но и довел их до логического завершения, до предела. Он создал господствующий слой полностью лишенный собственности, осуществив мечту Ермолая Еразма и Ивана IV. В 1550-е годы монах Ермолай Еразм подал Ивану IV, тогда еще не Грозному, «сказку», т.е. аналитическую записку, где предложил не раздавать больше дворянам земли в поместья, а посадить дворян на продовольственный паек (кстати, именно так в XVII в. поступили в сегунате Токугава по отношению к самураям). Ивану Грозному идея очень понравилась, но он не посмел ее реализовать. Номенклатура, т.е. господствующая группа, где каждый ранг отличается от другого только объемом потребления, пайком, это и есть реализация мечты Ермолая Еразма и Ивана IV.

Различные ранги господствующих групп советского общества отличались уровнем и объемом властных полномочий, а материально это выражалось в объеме потребления («паек» и т.п.). Коммунистическая власть – высшая стадия русской власти – была принципиально ничем не ограничена. Ленин писал, что это – «ничем не ограниченная, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненная, непосредственно на насилие опирающаяся власть». Привет Ивану IV.

Иными словами, речь идет о такой власти, основой которой является власть-насилие, осуществляемая в масштабах всего общества, в массовом порядке; ее осуществляют массы под руководством «партии». Коммунизм есть русская власть эпохи массового общества, когда массовая организация власти-насилия становится стержнем данного социума. Ясно, что снижение уровня массового насилия, ослабления его организации должно было стать и стало началом конца такого типа общества.

В конце 1980-х годов я определил советское общество, общество «власти власти» как «кратократию» (анализ ее социальной природы представлен в моих работах «Кратократия» и «Взлет и падение перестройки», опубликованных в 1991–1993 гг. журналом «Социум», главным редактором которого в то время был Александр Золотарёв).

В 1929–1933 гг. советские крестьяне были прикреплены к земле, а точнее – к новой служебной организации, колхозам. С 1940 г. к месту службы были де-факто прикреплены рабочие – без разрешения администрации они не могли перейти на другую работу. Партийная организация жестко прикрепила к себе (как роду службы) руководящих работников, кадры – т.е. господствующие группы. И чем выше был статус, тем вероятнее (по крайней мере, до 1953 г.) было жестокое, вплоть до смертной казни, наказание. Только с 1953 г. номенклатура перестала бояться за свое физическое существование (с хрущевского времени высокий статус стал гарантией мягкости наказания, с «расстрельным эгалитаризмом» было покончено, теперь если кого и стреляли, то, как правило, простой люд, «винтиков»). В 1956 г. рабочим вернули право свободно менять работу. С середины 1970-х годов колхозники стали получать паспорта, и это было одним из признаков надвигающегося разложения строя, новой смуты.

Однако наиболее поразительной была над- (а следовательно и непод-, вне-) законность коммунистической формы русской власти, ее воплощение – КПСС, которая была над(вне)законна в полном соответствии с советским гражданским правом. Согласно последнему, любая организация могла существовать (т.е. быть юридическим лицом, владеть имуществом и т.п.) в разрешительном порядке – государство должно было ее разрешить. Советское государство разрешило существование всех организаций в СССР, за исключением одной – КПСС. Более того, это КПСС (ВКП(б), РКП(б)) когда-то «разрешила» существование СССР – создала его. Не закон определял в СССР существование КПСС, а решения КПСС были источником закона.

Разумеется, в качестве контраргумента можно попытаться привести статью 6 Конституции СССР 1977 г., где о КПСС заявлялось как о руководящей и направляющей силе советского общества. Проблема, однако, в том, что «сила», «руководящая», «направляющая» не юридические термины. Это метафоры, не конкретизированные юридическими формулировками. Легальность, право – это не общие заявления, а юридические формулировки и четко прописанный правовой механизм. Причем сами коммунистические руководители прекрасно ощущали и понимали надзаконность и внезаконность своей власти. Два примера.

Первый – из «оттепели», 1960 г. Когда Хрущёв узнал, что находящимся под судом Рокотову, Файбишенко и Яковлеву – королям советского «черного рынка», возглавлявших сеть нелегального оборота золота и иностранной валюты, светят всего лишь пять-шесть лет тюрьмы, он потребовал расстрела, поскольку речь шла об огромных для того времени суммах. Генеральный прокурор попытался возразить, что такое наказание не соответствует закону. Хрущёв пришел в ярость и заорал: «Закон над нами, над коммунистической партией или мы над законом?!». Ответ был очевиден, в результате за время суда законы менялись трижды и обвиняемых подвели под расстрельную статью.

Второй пример – из времен перестройки, 1990 г. Перед нами секретный документ «О неотложных мерах по организации коммерческой и внешнеэкономической деятельности партии». Он датирован 23 августа 1990 г., имеет № 15703 и направлен за подписью заместителя Горбачёва по ЦК КПСС Ивашко Горбачёву (впервые этот документ – в выдержках – опубликован мной в работе «Кратократия. Взлет и падение перестройки» // Социум. М. 1992. № 10. С.117). Документ констатирует:

«как свидетельствуют уроки Восточной Европы, непринятие своевременных мер по оформлению (речь, понятно, идет о юридическом оформлении. – А.Ф.) партийного имущества применительно к требованиям коммунистической работы и включение его в нормальный хозяйственный оборот, особенно в условиях перехода к рынку, неминуемо грозит тяжелыми последствиями для партии» (с. 2 документа).

Далее идут конкретные рекомендации, как избежать тяжелых последствий:

«Потребуется соблюдение разумной конфиденциальности и использование в ряде случаев анонимных форм (подставных фирм. – А.Ф.), маскирующих выходы на КПСС. Конечная цель, по-видимому, будет состоять в том, чтобы наряду с «коммерциализацией», имеющейся в наличии партийной собственности, планомерно создавать структуры «невидимой» партийной экономики, к работе с которой будет допущен очень узкий круг лиц, определяемый Генеральным секретарем ЦК КПСС или его секретарем» (с.2–3 документа).

Не этот ли «узкий круг» начал осенью 1991 г. полеты из окон – не во сне, а наяву, и стал в массовом порядке кончать жизнь самоубийством?

«Невидимую» сеть партийной экономики в документе предлагалось создавать неотложным образом по следующим направлениям.

«– Подготовить предложения о создании каких-то новых «промежуточных» хозяйственных структур (фонды, ассоциации и т.п.) (не знаю почему, но когда я прочел эти строки, у меня в памяти тут же возникли связки: «фонд» – фонд Горбачёва, «ассоциация» – ассоциация Шеварднадзе. – А.Ф.), которые при минимальных «видимых» связях с ЦК КПСС могли бы стать центрами формирования «невидимой» партийной экономики (нет, что ни говори: большевики все-таки даже экзистенциально – партия «нового типа». Даже 70 лет пребывания у власти не истребили духа нелегальщины. Впрочем, удивительно ли? Ведь все 70 лет их власть была нелегальной, хотя здесь можно и спорить. – А.Ф.);

– безотлагательно приступить к подготовке предложений об использовании анонимных форм, маскирующих прямые выходы на КПСС, в развёртывании коммерческой и внешнеэкономической деятельности партии (какой язык, а! – А.Ф.);

– рассмотреть вопросы о создании контролируемого ЦК КПСС банка с правом ведения валютных операций, об участии партии своими валютными ресурсами в капитале оперирующих в международном масштабе фирм, контролируемых хозяйственными организациями друзей (выделено мной; кратократический новояз – А.Ф.). Для обеспечения внешнеэкономической деятельности следовало бы также безотлагательно начать аккумуляцию на отдельном счёте КПСС партийных взносов загранучреждений;

– провести консультации с Госснабом СССР по вопросу об использовании для внешнеэкономического сотрудничества партии советского имущества, остающегося после вывода советских войск из Чехословакии, Венгрии и ГДР» (указанный документ с. 4–5).

Что же получается? КПСС – у власти, а коммунист № 2 пишет коммунисту № 1 о необходимости создания «невидимой» (т.е. внелегальной) структуры партийной экономики. Почему? Да потому что власть – надзаконна, внезаконна, а следовательно, и ее «экономика» (т.е. пущенное в дело имущество, не являющееся собственностью, так как нет собственника, собственность есть не кража, а юридическое отношение, предполагающее наличие юридического лица, разрешенного государством) должна быть внелегальной, нелегальной. Отсюда – в силу природы власти – всего один шаг до использования в указанном процессе внелегальных, т.е. криминальных методов, средств и групп создания такой «экономики» как наиболее адекватных по своей, потусторонней закону природе.

У криминализации позднесоветского и постсоветского общества не один источник, но главный – это, безусловно, вне-, над-, неподзаконная природа власти и контролируемого ею имущества, которое в новых условиях можно было сохранить, поделить, присвоить только вне-, над- и неподзаконными методами. А криминал обеспечил адекватные средства и формы. Другие средства и формы обеспечил мировой рынок, но это отдельная тема.

В «сухом остатке»: в советской пирамиде власти, чем выше статус организации, тем юридически менее определен ее статус, тем менее она подзаконна. На вершине пирамиды – вообще над- и внезаконная КПСС. Однако пришла перестройка, началось правовое оформление и вот тут-то «стали последние первыми, а первые – последними», и КПСС оказалась перед лицом «неминуемых тяжелых последствий», о которых предупреждал Ивашко. Единственным выходом стало превращение внелегальной власти во внелегальную экономику и превращение этой последней в законную собственность. Обе операции – с активным использованием внезаконных, а то и просто криминальных методов, средств и структур. Криминализация, таким образом, стала формой и способом не только разложения старого советского строя, но и возникновения нового постсоветского, который, точнее, его господствующие группы исходно формировались как административно-криминальная матрица в неолиберальном (свобода без равенства, т.е. свобода сильного по отношению к слабому) «идеологическом» обрамлении. А как известно, генезис явления определяет его содержание и дальнейшее функционирование.

Надзаконность власти, по крайней мере, самой верхней ее части сохраняется и в постсоветском обществе, в нынешней РФ. Де-факто главной, решающей структурой власти в РФ является Администрация президента. Об этом «органе» нет ни слова в конституции, однако именно он формально технический, как когда-то «собственная Его Величества канцелярия» Николая I с ее шестью (на 1842 г., после создания шестого отделения, управлявшего Закавказьем) отделениями, является главной властной структурой страны. И пытается выполнять эта структура функции вовсе не технические, а те, которые в советское время выполнял ЦК КПСС, правда, делает это намного хуже – ресурсы не те, кадры не те и школа не та; да и страха нет, а русский/советский чиновник хорошо работает (точнее: работает настолько хорошо, насколько может) только со страхом, когда его на цугундер могут, а то и подалее. В этом плане русский либерализм на практике есть не что иное, как практически полная, преступающая мораль и закон вседозволенность чиновника, поэтому 1990-е годы в РФ во многом похожи на 1890-е в России, хотя, конечно же многократно превосходят их по масштабу лихоимства и безнаказанности – глобализация, понимаешь, как мог бы сказать один из творцов этих девяностых.