Дефектология и психология

(Положения, которые мы старались развить, дают нам возмож-жть подойти с совсем новых точек зрения к тем детям, которых их1 физические недостатки поставили в особо невыгодные условия, к т^ем«которые зовутся физически дефективными.

[Изучая физически дефективных, психологи пытались обычно от­ветить на вопросы: в какой степени повреждена их психика и что именно осталось у них из обычного инвентаря здорового ребенка? Эти психологи ограничивались обычно «отрицательной характери­стикой» физически дефективного, и они были частично правы, по­скольку речь шла об изучении судьбы тех функций, с которыми рождается ребенок на свет и которые у физически дефективно­го — слепого, глухонемого — оказываются пострадавшими.

Но оставаться на почве такой «отрицательной характеристики», конечно, нельзя: это значило бы пропустить самое существенное, пропустить то, что для психолога представляется особенно инте­ресным. Рядом с «отрицательной характеристикой» дефективного нужно создать и его «положительную характеристику».

В самом деле, слепой или глухонемой не мог бы жить, если бы он чем-нибудь не возместил те недостатки, которые у него имеются. С своим физическим дефектом он оказался бы слишком неприспособленным. И вот вступает в свои права особый и свое­образный механизм: происходит компенсация дефекта. В процессе опыта ребенок учится возмещать свои природные недостатки; на базе дефектного натурального поведения возникают культурные приемы и навыки, покрывающие, компенсирующие дефект и даю­щие возможность справиться с недоступными задачами новыми, другими путями. Дефективное натуральное поведение обрастает компенсированным культурным, создается определенная «культура дефекта» — физически дефективный получает кроме своей отри­цательной характеристики еще и характеристику положительную.

Ее-то, по нашему мнению, и должен главным образом изучать психолог. В последнее время благодаря целому ряду работ картина этой «положительной характеристики» дефективности и ее основные механизмы начинают становиться все более и более ясными для нас.

Еще в 1905 г. немецкий психолог А.Адлер (А1г. Ай1ег> поло­жил основу своеобразному учению о личности, которое мы только теперь начинаем достаточно объективно осмыслять и отдельные стороны которого много поясняют нам в развитии психики и по­ведения физического дефективного ребенка.

Внимание Адлера, тогда еще врача, имеющего дело с заболевани­ями внутренних органов, было привлечено тем фактом, что боль­ные, страдавшие серьезным дефектом какого-нибудь органа, все же

каким-нибудь образом справлялись с этом недостатком. Известней факт, что при заболевании одного из парных органов (легкие, пом-ки, наконец, руки) функцию его берет на себя другой «викариирую-щий» орган, явился наиболее простым случаем, подтвердившим это наблюдение. Однако огромное число случаев протекает по значи­тельно более сложной схеме. Ведь многие из органов нашего тела непарны, многие же поражаются нацело, и вся их функция целиком оказывается задетой. Это последнее бывает особенно в тех случаях, когда функция органа не выпадает целиком, а оказывается лишь врожденно ослабленной. Так, мы имеем часто врожденную слабость зрения и слуха, врожденный дефект речевого аппарата (слабость го­лосовых связок, косноязычие и т.п.), врожденные дефекты мышеч­ной, половой, нервной и т. п. систем.

И однако, как показал Адлер, люди не только справляются с эти­ми дефектами, возмещая врожденные недостатки, но часто даже «сверхкомпенсируют» их; люди со слабым от природы слухом стано­вятся музыкантами, люди с дефектами зрения — художниками, а люди с дефектами речи — ораторами. Преодоление дефекта может идти как у Демосфена, который из косноязычного человека сделался известным оратором, многократно возместив природные недостатки.

Каким же путем происходит эта сверхкомпенсация?

Основным механизмом компенсации и сверхкомпенсации дефекта оказывается, видимо, то, что дефект становится в центр внимания индивида и над ним создается известная «психологическая надстрой­ка», пытающаяся компенсировать природный недостаток настой­чивостью, упражнением и прежде всего известной культурой использования этой дефектной функции (если она слаба) или других замещающих функций (если эта совсем отсутствует). Природный де­фект организует психику, аранжирует ее таким образом, чтобы бы­ла возможна максимальная компенсация, и, что самое важное, воспитывает огромную настойчивость в упражнении и развитии все­го, что может компенсировать данный дефект. В результате получа­ется своеобразная, неожиданная картина: человек со слабым зрением, которое не дает ему сравняться с другими, делает его не­полноценным, ставит этот дефект в центр своего внимания, направ­ляет на него свою нервно-психическую деятельность, развивает особое умение максимально пользоваться теми данными зрения, ко­торые он получает, — и становится человеком, у которого зрение

* В ряде работ установлен факт, что такое -замещение- может иметь место и в отношении мозговых полушарий. При повреждении центров речи левого полушария функция речи может восстановиться за счет развития данной функции в правом полушарии. Естественно, что это проходит со значительно большими трудностями, так как здесь простого 'переключения» явно недостаточно.

сюит в центре его работы, — художником, графиком и т. п. Мы знаем в истории множество таких полуслепых художников, музы­кантов с органическими дефектами слуха, глохнущих, как Бетховен, к концу своей жизни, великих актеров со слабым голосом и плохой дикцией. Все эти люди сумели преодолеть природные дефекты, аранжировали свою психику так, что стали большими людьми имен­но в той области, на пути к которой у них лежало больше всего препятствий. Оказалось, что дефект, который прежде всего снижал психику, делал ее слабой и уязвимой, может служить стимулом к ее развитию, может и поднимать ее, делать более сильной.

С этой динамической точки зрения физически дефективный получает не только свой отрицательный паспорт, но и свою поло­жительную характеристику.

Спросим себя, однако, в чем же именно состоит механизм та­кой компенсации дефекта? Является ли он простым механизмом перемещений функции, как это бывает при заболевании одного из парных органов?

(Один факт толкает нас на правильное решение этого вопроса, и ^тот факт дает нам психология слепых.

1Уже давно психологи, изучавшие жизнь слепых, интересовались вопросом: как именно слепой компенсирует свой природный недо­статок? Создавались целые легенды о том, как тонко осязание слепых, какой необычайно тонкий слух они имеют; говорили о том, что у них развивается новое, необычайно тонко работающее «шестое чувство», однако точный эксперимент дал неожиданные результаты: оказалось, что ни слух, ни осязание, ни другие орга­ны чувств слепого не представляют какого-нибудь исключительно­го явления, что они развиты ничуть не лучше, чем у обычного зрячего человека'. Но вместе с тем ни для кого не секрет, что слепой достигает в области слуха, осязания и т. п. значительно лучших результатов, чем зрячий.

Разрешение этого будто бы противоречивого положения боль­шинство авторов, изучавших слепого, видят в том, что, имея оди­наково со зрячими развитые органы чувств, слепой вырабатывает в себе умение пользоваться ими, далеко превосходящее умение зрячих. Те слуховые и осязательные ощущения, которые у зряче­го при доминирующем зрении лежат без движения, у слепого мо­билизуются и используются с необычайной полнотой и тонкостью. Удивительное развитие слуха, осязания и т. п. у слепых не есть результат врожденной или приобретенной физиологической тонко­сти этих рецепторов, а является продуктом «культуры слепого»,

' См.: В и г к I е п К. ВНпаепрзуспоеде. Ье1рне. 1924.

результатом умения культурно использовать оставшиеся рецепте и этим компенсировать природный недостаток.

Мы можем сказать, что слепые часто обладают десятками ботанных навыков и приемов, которых мы не можем заметить у зрячих. Достаточно присмотреться к точности и ловкости в дви» ниях, которые часто проявляются слепыми, необычайно тонкому анализу, которому они подвергают ощущения, приносимые прикосновениями и слухом, чтобы понять те путя, которые позво. ют им компенсировать хоть отчасти их природную неприспособл ность. Слух и осязание становятся в центре внимания слепого; его контролем вырабатывается ряд приемов для их максимального использования — это приемы как бы вращиваются в самую функ­цию восприятия слепого, памяти, мышления и перестраивают гти последние. В результате такого процесса мы получаем слепых, кс го-рые с помощью шрифта Брайля быстро читают текст, которые раз­бирают географические карты и которые своими путзми оказываются в состоянии стать полноценными членами общей ва. Достаточно вспомнить известную всем историю Елены Келлер, сле­поглухонемой от рождения и достигшей, однако, высоких степеней образованности, чтобы понять, что рациональное воздействие, приоб­щение к культурным приемам может перестроить психику, даже вы­росшую на особо неблагоприятной почве физической дефективности.

Близкий к этому круг «культурных надстроек» мы встречаем и при других видах физических дефектов. Мы видим часто, как та или иная функция при наличии определенного врожденного дефек­та начинает исполнять совершенно иную, новую роль, становясь орудием, компенсирующим наличный недостаток. Так, мы знаем, что при глухонемоте мимика начинает приобретать совершенно но­вую для нее функцию. Она перестает быть простым путем выра­жения эмоций, она становится важнейшим коммуникативным средством, пока новые, более совершенные приемы — чтения с пальцев или с губ — не заменяют этот наиболее примитивный ап­парат выражения и связи*.

Больше того, на этом примере мы можем убедиться, насколько каждое из применяемых глухонемым «орудий» совершенствует, развивает и изменяет его психику. Можно с уверенностью утвер­ждать, что каждому из употребляемых приемов соответствует осо­бая психологическая структура. Совершенно понятно, что у

* Интересно, что отребляются для разл*

[х способов передачи материала: так, в общении со взрослым употребляют чтение с пальцев и губ, в общении друг с друго эмоциональных переживаний преобладающую роль играет мимическа

лухонемого, пользующегося для разговоров со своими сверстника-и исключительно языком мимики, очень небольшие возможности чя контакта, для обмена опытом и сведениями, а следовательно, 1ень небольшие возможности и для дальнейшего развития' и со­вершенствования интеллекта. Насколько эти возможности развива-гся, когда он переходит к языку знаков, который дает > зможность передать любое слово, любую комбинацию звуков! Как необычно расширяется его психологический инвентарь! Какой о ромный стимул получает развитие его интеллекта, обогатившись: только значительным числом новых понятий, но — главное — новым и значительно более совершенным методом контакта с людьми! Наконец, быть может, столь же важный скачок делает развитие глухонемого, когда он научается чтению с губ, а отсюда и обычной речи, которой он пользуется часто в совершенстве, хо­тя сам и не слышит ее. Овладев этим «орудием», глухонемой включает себя в среду нормальных, слышащих и говорящих лю­дей. Он получает возможность вступить в разговор с каждым, по­нять каждого. Не говоря уже об огромном психотерапевтическом значении этого завоевания, выводящего его из замкнутости, меня­ющего всю его личность, делающего его социально полноценным, такое включение его в широкую социальную среду сразу же рас­крывает новые возможности перед его интеллектом. Конечно, в интеллектуальном отношении глухонемого, владеющего умением читать с губ, навряд ли можно сравнить с тем примитивным су­ществом, которое пользуется для связи со средой лишь несовер­шенными орудиями мимики и нечленораздельных звуков.

Еще один простой пример, иллюстрирующий, как физические дефекты могут компенсироваться искусственными средствами. Мы имеем в виду многочисленные во время войны случаи ранения и ампутации конечностей.

Все эти случаи характерны тем, что в них человек внезапно вы­бивался из строя, лишаясь конечности, и восстанавливал свою полно­ценность лишь с помощью искусственной конечности — протеза. Приучение пользоваться протезом вместо руки или ноги в существен­ном перестраивало характер поведения такого субъекта, и выросшая за время войны «психология протеза» указала на ряд особенностей в пользовании этими искусственными руками и ногами.

Шрифт Брайля, чтение с пальцев и губ у глухонемых, проте­зы — все это становится предметом психологии наряду с такими процессами, как инстинкты, навыки, внимание и аффект. С пере­ходом к истории человеческого поведения, к изучению его куль­турных форм такое расширение становится обязательным.

В. Джемс указал в одном месте, что личность человека конча­ется не кончиком его пальцев, а носком его ботинка и что бо-

тинки, шляпа, одежда так же входят в состав личности, как п -лова, волосы, ногти.

Это положение совершенно неоспоримо, если мы решим из; -чать и культурные формы поведения личности. Понятие культу -ной личности кончается за пределами организма, и изучен] е культурных привычек и одежды дает нам ценнейшие материалы к пониманию человеческого поведения.

Вся история одежды и моды говорит нам о том, что одной ^з существенных задач их было всегда оттенить нужные стороны фи­гуры, скрыть физические недостатки и — где нужно — компен­сировать их. Стоит только немного просмотреть мемуары XVI — XVII вв., чтобы найти целый ряд примеров такого происхождения мод и отдельных частей туалета. Брыжи на рукавах вводятся при дворе для того, чтобы скрыть некрасивые руки; дамские повязки, в начале XIX в. бывшие в моде, облегавшие шею, были введены законодательницей мод, которая должна была скрыть уродливый шрам на шее. Чтобы увеличить рост, употребляются высокие каб­луки, и уродливые ноги скрываются длинными платьями. Худоба и недостаточное развитие форм компенсируются корсетами, тур­нюрами, толстинками и т. п. (особенно развитыми в модах позд­него средневековья и Ренессанса). Трудно было бы перечислить все те случаи, когда физические дефекты компенсировались «стра­тегией костюма», когда этот последний организованно применялся как дополнение и исправление личности. Достаточно вспомнить все военные костюмы, увеличивающие рост, фигуру и придающие устрашающий, грозный вид, костюмы, начиная от боевого наряда индейцев до современных военных форм, чтобы убедиться, что одежда действительно может составлять как бы часть личности и организуется зачастую общей ее установкой.

Мы не можем пройти мимо еще одного внешнего приема, при­менявшегося с успехом в модах XVIII — XIX вв. для компенсации недостатков и для того, чтобы организовать внимание, отвлечь его от одной части тела и направить на другую. Мы имеем в виду «мушки», которыми пользовались модницы прошлых веков и кото­рые служили великолепным искусственным приемом, для того чтоб соответствующим образом организовать внимание.

Все перечисленные нами приемы сводятся к внешним орудиям для компенсации недостатков. Чтобы быть логичным, следует упо­мянуть, что их дополняют и внутренние приемы компенсации. То, что мы уже упоминали о формации черт характера, относит­ся именно сюда. Компенсация природной слабости необычайно громкой речью, вызывающим поведением, грубостью является обычной вещью и служит источником целого ряда характерных свойств у трудного ребенка, хулигана и т. п. Мы знаем, что не-

обычайно жестокие с виду люди при ближайшем рассмотрении оказываются очень мягкими и их жестокость — лишь компенси­рующая маска, а слабоволие часто компенсируется упрямством. I Физические недостатки, так же как и отдельные психические дефекты, часто компенсируются не только внешними приемами, но и организацией, ориентировкой характера всей личности.

Дефект не может рассматриваться нами как нечто статическое, раз навсегда закрепленное; он динамически организует целый ряд приемов, которые могут не только ослабить его значение, но иногда и компенсировать (и сверхкомпенсировать) его. Дефект мо­жет явиться могучим стимулом к культурной реорганизации лич­ности, и психологу нужно лишь уметь различить возможности его компенсации и воспользоваться ими.