У радости тысяча имен 6 страница

днажды доктор взял у меня кровь на анализ и вернулся с унылым лицом. Он сказал, что принес плохую новость, что он очень сожалеет, но у меня обнаружен рак. Плохая новость? Я не могла сдержать смех. Когда я посмотрела на доктора, то увидела, что он был шокирован моей реакцией. Не каждый может спокойно отнестись к смеху в подобной ситуации. Позднее выяснилось, что никакого рака у меня нет. И для меня это была тоже хорошая новость.

Истина состоит в том, что, не полюбив свою болезнь, мы не можем полюбить Бога. Вместо болезни объектом для любви может быть все что угодно: нищета, одиночество, потери — в общем, все, что укладывается в понятия «хорошо» и «плохо» и заставляет нас страдать.

Однажды я долго сидела с подругой, у которой была обширная раковая опухоль. Врачи давали ей несколько недель жизни. Когда я приготовилась уходить, она сказала: «Я люблю тебя, Кейти». «Нет, не любишь, — ответила я. — Ты не можешь любить меня, пока не полюбишь свою опухоль, Ведь все плохое, что ты думаешь о ней, в конце концов будет спроецировано на меня. Если я не смогу дать тебе того, чего ты хочешь, или поставлю под сомнение твои убеждения, ты начнешь проецировать на меня свои негативные мысли, касающиеся

болезни». Возможно, я была довольно резка тогда, но моя подруга просила меня говорить ей только правду. Слезы, появившиеся в ее глазах, были слезами благодарности — так она сказала.

Никто не знает, что хорошо, а что плохо. Никто не знает, что такое смерть. Она может быть чем-то, а может оказаться и ничем. Смерть — чистейшей воды не изведанное, и мне это нравится. Мы думаем, что смерть есть состояние бытия или состояние небытия, и пугаемся собственных представлений о ней.

Я люблю то, что есть; здоровье и болезнь, приход и уход, жизнь и смерть. Для меня жизнь и смерть равны. Реальность добра; поэтому и смерть должна быть доброй, чем бы она ни была, если она вообще является чем-то.

Несколько месяцев назад я была в Нидлсе, маленьком городке в пустыне на юге Калифорнии, где живет моя дочь Роксана. Мы зашли с ней в магазин, где меня заметили старые друзья семьи, с которыми я не виделась уже много лет. «Кейти!» — воскликнули они и подошли ко мне с сияющими улыбками на лицах. Они обняли меня и спросили, как я поживаю. Я ответила им. Затем они поинтересовались: «А как твоя дорогая матушка?» Я сказала: «Прекрасно! Мама умерла». Наступила пауза, улыбки с их лиц мгновенно исчезли. Я заметила, что с ними что-то не так, но я не знала, что именно было не так. Когда мы с Роксаной вышли из магазина, она повернулась ко мне и сказала: «Мама, когда ты говоришь с людьми таким образом, им трудно тебя понять». А мне такое даже в голову не пришло. Я просто сказала правду.

Пока вы не воспринимаете смерть как дар, ваша работа не закончена. Если вы боитесь смерти, это указывает вам на то, что вы должны в данный момент исследовать. Вам ничего не остается: вы либо верите этим детским историям, либо подвергаете их исследованию — другого выбора нет. Что плохого в смерти? Мы каждую ночь закрываем глаза и погружаемся в сон. Многие люди с нетерпением ждут этого момента, а некоторые даже предпочитают сон другой части их жизни. И в этом нет ничего плохого, за исключением веры в то, что кроме смерти или сна существует что-то еще. Ведь до того, как возникает эта мысль, нет ничего— только покой, который даже не распознает себя в качестве покоя.

О смерти я знаю только одно: когда нет выхода и ты знаешь, что никто не придет и не спасет тебя, страх исчезает. Ты просто ни о чем не беспокоишься. Самое худшее, что может быть на смертном одре, — это вера в спасение. Ничего худшего не существует. Так что. если вы умираете и доктор говорит вам, что для вас все кончено, и вы ему верите, ваше замешательство прекращается. Вам больше нечего терять. И в этом покое есть только вы.

Люди, которые знают, что надежды нет, свободны; они знают, что от них ничего не зависит. Это всегда было так, просто некоторым людям дано это понять только на смертном одре. Нет ничего удивительного, что они умирают с улыбкой. Смерть — это то, чего они искали в жизни; они расстались с иллюзией, что могут управлять жизнью. Когда нет выбора, нет страха. Они начинают осознавать, что ничего никогда не рождалось, кроме грез, и ничего никогда не умирает, кроме грез.

Когда вам все ясно со смертью, вы можете тотально присутствовать рядом с тем, кто умирает. Какую бы сильную боль ни испытывал умирающий, это не может разрушить вашего счастья. Вы можете просто любить его, держать его за руку и заботиться о нем, пстгому что это заложено в вашей природе. Приближаться к человеку со страхом — значит передавать ему свой страх. Он смотрит в ваши глаза и получает сообщение о том, что находится в большой беде. Но если вы пребываете в состоянии покоя, если вы не испытываете страха, то человек, глядя на вас, понимает: что бы ни происходило — хорошо.

Смерть подобна жизни. У нее свой собственный путь, и вы не можете управлять ею. Люди думают, что нужно быть осознанным в процессе умирания. Это невозможно. Даже желание сохранить состояние осознанности в течение следующих десяти минут неосуществимо. Вы можете быть осознанными сейчас. Все, чего вы хотите, есть здесь, в этом моменте.

Мне нравится рассказывать историю о своем друге, который, ожидая перед смертью откровения, старался накопить для этого энергию и оставаться полностью осознанным. Я сидела рядом с ним, когда он, широко открыв глаза и сделав глубокий вдох, произнес: «Кейти, мы — червяки». Какая проницательность на смертном одре! Я спросила: «Дорогой, правда ли это?» Он разразился смехом. Откровение заключалось в том, что не было никакого откровения. Вещи хороши такими, какие они есть. Только ваши представления о вещах могут сделать их иными. Несколько дней спустя мой друг умер с улыбкой на лице.

Другой мой друг был уверен в том, что знает, когда наступит его последний час. Но мы умираем тогда, когда должны умереть, — ни секундой раньше, ни секундой позже. Мой друг решил пройти через ритуал умирания, описанный в «Тибетской Книге Мертвых», и его друзья обещали ему помочь. Друзья пришли к нему, провели ритуал, но смерть не наступила. Через несколько дней все повторилось: он снова почувствовал приближение смерти, снова пришли его друзья и провели ритуал, и опять ничего не произошло. Это повторилось еще два или три раза, и его друзья уже начали думать о том, когда же все это закончится. Сколько раз еще нужно приходить! Меня он тоже неоднократно просил прийти к нему, — дескать, увидеться в последний раз, и я отве

чала: «Если смогу, то приду». Но когда наконец наступил смертный час моего друга, люди, которые должны были оповестить меня об этом, даже забыли позвонить мне, Все произошло не так, как он планировал, а совершенно по-другому.

Ох уж эти истории — я их обожаю! А как же иначе?

Великое Дао вездесуще.

ажется, что разум проникает повсюду, хотя на самом деле он сама неподвижность. Мы думаем, что разум присутствует везде. Но со временем приходит понимание, что его нет нигде.

Его беспрерывная работа сводится к осознанию того, что есть. Разум ведет себя смиренно, поскольку понимает, что невозможно требовать того, чего нет в реальности. Величие смиренности — это все, что у него есть. Он пребывает в состоянии благодарности за все — за себя.

Познавая один мир за другим, разум приходит к осознанию не-бытия и, таким образом, больше ни за что не цепляется. А когда он ни за что не цепляется, это и есть свобода. И эта свобода проявляется снова и снова в беспредельных не-мирах «Я» — простая, гармоничная, невозмутимая, начало и конец всего.

Тот, кто сосредоточен на Дао, может идти куда пожелает, без страха. Он ощущает гармонию Вселенной даже в окружении великой бсяи, потому что обрел мир в своем сердце.

тобы чувствовать себя нормально, вам не нужно

I думать. Вы не создаете мышление; вы являетесь мышлением. Нет ничего, что нужно было бы знать, поэтому не стоит делать вид, будто вы что-то знаете. Вы в полной безопасности. Вам не нужно ничего делать, чтобы жить, и. не нужно ничего делать, чтобы умереть. Если вы сосредоточены на реальности, вы можете идти туда, куда пожелаете, без страха. В этом нет никакой опасности, поскольку опасность возможна только в будущем, а будущее никогда не наступает.

Все в конечном счете реально, поэтому, когда люди говорят о насилии, я вижу в этом насилие, которое они применяют по отношению к реальности в данный момент. Зачем бояться реальности? Она милостива ктем, в ком есть ясность.

Как-то, уже после моего пробуждения в 1986 году, один христианский священник сказал мне: «Вы слишком открыты. Для вас не существует никаких границ и препятствий, а это опасно. Злые духи могут проникнуть в вас и завладеть вами, потому что все ваши двери открыты, и они причинят вам и всем нам огромный вред». В то время я была как ребенок, который верит всем. Но когда священник говорил со мной о зле, я по-

5 -931

ннмала, что того, о чем он говорит, не может произойти. Я верила ему. когда он говорил о существовании неких высших сил: здесь у меня не было причин ему не верить. Но зло для меня означало пребывать в заблуждении. Каждый, кто верит в существование зла, живет в страхе и, значит, пребывает в заблуждении. А я знала, что все должно приветствоваться здесь—все. Это тело не мое, и все, что желает войти в него, приветствуется мною. Я наслаждаюсь этим. Что может проникнуть в меня такого, что способно одолеть истину? Истина — это сила, которая позволяет нам быть свободными, и с этим никто ничего не может сделать. В мире нет ничего ужасного. Зло — это просто еще одна история, которая мешает нам открыться любви. Я знаю только одно: Бог есть все, и Бог есть добро.

Я могу двигаться в любом направлении, поскольку все сущее для меня — метафора, отражение моего внутреннего мира. Ничто не может помешать мне жить без страха. Я укоренена в реальности. Я люблю ее и поэтому не могу излучать вовне ничего, кроме любви.

Иерусалим: палестинец, посетивший один из моих семинаров, приглашает меня в Газу. Да, конечно, я поеду, нет никаких причин для отказа от этой поездки. Но один из моих израильских друзей, ортодоксальный иудей, говорит мне: «Нет, нет, ты не должна туда ехать, это очень опасно. Там ужасающая нищета, отчаявшиеся, жестокие люди. Им может не понравиться то, что ты учишь евреев, и тебе не позволят вернуться в Израиль».

Люди очень привязаны к своим историям, и им кажется, будто они спасают меня от опасности. Они не понимают, что все их истории — это истории о будущем, которого не существует. Они не представляют никакой ценности для меня. И поскольку я не верю в то, во что верят эти люди, я договариваюсь о встрече с моим новым арабским другом по ту сторону стены.

И вот она — стена. Контрольно-пропускной пункт. Я попадаю в Газу. Сточные воды текут прямо по улицам, люди живут в тесноте — по двадцать-тридцать человек в двухкомнатной квартире, в стенах некоторых домов зияют огромные пробоины. Но в этом нет ничего плохого. Я хожу повсюду. Босоногие детишки встречают меня лучезарными улыбками, меня приглашают в дома, я пробую очень вкусную еду на улице, беседую слюдьмис помощью моего друга-переводчика. Мы дс лаем Работу. Один человек сообщает о том, что у него в теле семь пулевых ранений. Он показывает мне некоторые из них и говорит, что получил их, бросая камни в израильских солдат. Когда он говорит о политике, то буквально кипит негодованием, а на его лице я читаю глубокое отчаяние. Он все еще верит в то, что, бросая камни, можно что-то изменить. Пули не убедили его в обратном. Такова сила веры в безумные мысли.

Я могу свободно отправиться в любой уголок мира, с кем угодно и когда угодно. От меня не исходит опасность. Для меня не существует никаких ограничений. Я люблю путешествовать, потому что я люблю то. с чем путешествую, — ясный разум, свободный от страданий. Ясный разум прекрасен, он видит только свое собственное отражение. Он склоняется в смирении перед самим собой. Он ничего не прибавляет и ничего не отнимает; он просто знает разницу между тем, что реально, и тем, что нереально. И поэтому для него не существует никакой опасности.

Человек, который любит то, что есть, способен принять нее жизнь, смерть, болезнь, уграту, землетрясение, бомбежку — все, что ум называет «плохим». Жизнь принесет нам все, в чем мы нуждаемся, и укажет на то, от чего мы еще не избавились. Ничто внешнее не может заставить нас страдать. Рай везде, кроме пространства наших неисследованных мыслей.

Работа в действии «Мои дети не должны страдать»

Сара: Я должна оберегать своих детей, иначе с ними

может случиться что-то плохое. Кейти; «Вы должны оберегать своих детей» — правда

ли это?

Сара: Если рассуждать логически, это звучит глупо, поскольку мои дети уже выросли и у каждого из них своя жизнь; они работают, имеют собственных детей. Но это инстинктивная потребность — я чувствую, что должна оберегать их.

Кейти: Понимаю, милая. И какой ваш ответ — да или нет?

Сара: Да. Хотя я не хочу больше мучиться сама и мучить

своих детей. Это тяжело. Кейти: Я слышу, что вы по-прежнему хотите оберегать

своих детей. Сара: Да, это так. Верно.

Кейти: Хорошо, давайте обратимся к тому, что является правдой для вас. «Я больше не хочу заботиться о них. Им не нравится, когда я это делаю. Я устала и больше не желаю этого делать» — правда ли это? Нет, (Смех в зале.)

Сара: Нет.

Кейти: «Вы должны оберегать своих детей» — можете ли вы абсолютно точно знать, что это правда?

Сара (после паузы): Нет. Я не могу знать, действительно ли это то, что мне нужно,

Кегли: Отлично, милая. Это главное, что вы должны понять для себя. Как вы реагнруетеь, когда верите в эту мысльТ Как вы реагируете, когда верите в необходимость оберегать своих детей, хотя вдействитель-ности у них все хорошо и без вашей опеки? Ведь это и есть доказательство. Но смотрите, как ведет себя ваш ум: «Да, но...» Как вы реагируете, когда верите в мысль «Я должна оберегать своих детей», а они не хотят вашей помощи, или они недоступны для вас, или вы не можете им помочь, когда знаете, что они нуждаются в помощи?

Сара: Я живу в постоянном напряжении. Все время беспокоюсь о них.

Кейти: И когда вы напряжены и беспокоитесь, как вы обращаетесь со своими детьми? Постарайтесь определить это.

Сара: Думаю, я чересчур их опекаю.

Кейти: Я бы отбросила «Думаю». (Смех в зале.) В чем именно это проявляется?

Сара: Ну, я все время даю им советы. Я пытаюсь заставить их быть осторожными, не рисковать. Когда у них все хорошо, я все равно беспокоюсь за их будущее. Я пытаюсь контролировать их жизнь. Иногда это совсем не весело.

Кейти: О, милая, кем бы вы были без этой мысли? Кем бы вы были, если бы у вас не было мысли «Я должна оберегать их»?

Сара (после паузы): Я бы меньше беспокоилась. Я стала бы женщиной, которая живет своей жизнью и позволяет детям жить их жизнью. Мне не нужно было бы контролировать весь мир ради безопасности своих детей. Я стала бы счастливым человеком.

Кейти: Теперь сделайте разворот. «Я должна оберегать своих детей» — разверните эту мысль.

Сара: Я не должна оберегать своих детей.

Кейти: Правда ли это?

Сара: Это правда. И я понимаю это. Но, Кейти, я не хочу, чтобы мои дети страдали. Это так глубоко во мне сидит.

Кейти: Вы не хотите, чтобы ваши дети страдали. Почему?

Сара: Разве любая мать не чувствует то же самое? Я просто хочу видеть их счастливыми.

Кейти: Но почему вы не хотите, чтобы они страдали? Что происходит с вами, когда они страдают?

Сара: Я тоже страдаю.

Кейти: Вы страдаете. Не поэтому ли вы не хотите, чтобы они страдали? Очень важно Егайти правильный ответ.

Сара: У меня нет правильного ответа. Видеть, как страдает мой ребенок, для меня хуже, чем страдать самой.

Кейти: Это и должно быть хуже, потому что вы проецируете на своих детей то, через что они должны пройти. Вы проецируете на них свои собственные переживания. Вы страдаете не из-за их боли, а из-за ваших собственных переживаний.

Сара (после паузы): Это правда.

Кейти: И когда вы переживаете, кто страдает? Вы,

Сара: М-м-м.

Кейти: Итак, когда вы смотрите на страдания своих детей и проецируете их на себя, то ситуацию уже можно оценить не на один балл, а, скажем, на шесть или семь баллов по десятибалльной шкале. Но это не страдания детей тянут на семь баллов, а боль, которую их страдания причиняют вам.

Сара: Может быть.

Кейти: Я часто говорю: мне нравится в идее об обособленных телах то, что, когда другому человеку больно, я не испытываю боли. Не моя очередь, Но когда больно мне, я честно признаюсь в этом. Посмотрите на слезы в моих глазах — это моя боль.

не ваша. Вы сейчас свободны от боли и можете даже помочь мне, если захотите. Но проецируя мою боль на себя и переживая ее как свою собственную, как вы можете помочь мне? И когда больно вам, я тоже не должна проецировать вашу боль на себя. Сара: Как вы пришли к этому?

Кейти: Я выполняла Работу. Я исследовала свой разум. Я устала от постоянной боли. И я поражаюсь тому, каким свободным может быть разум. Чем свободнее вы становитесь, тем сильнее любите себя. А человек, любящий себя, любит все, что видит вокруг. Это то, что он проецирует на мир. «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Раньше я ненавидела себя, ненавидела других. Теперья люблюсебя, и мне ничто не может помешать любить вас. Воттак это работает. А сейчас подумайте о самом худшем времени в вашей жизни, о самом худшем, что вы претерпели.

Сара: Хорошо.

Кейти: Вы справились с этим, не так ли?

Сара: Конечно. Это было тяжело, но я справилась.

Кейти: Отлично. Так почему вы уверены в том, что ваши дети не смогут справиться с этим? Если вы смогли сделать это, то почему вы уверены в том, что они не смогут справиться с теми трудностями, которые пре подносит им жизнь?

Сара: Я понимаю это.

Кейти: Да, милая. Вы справились со своими трудностями. Так что вас заставляет верить в то, что ваши дети не настолько способны и мужественны, как вы? Что заставляет вас верить в то, что они обладают меньшими способностями к выживанию, чем вы?

Сара: Сейчас мне пришла в голову мысль, что у них не было способностей к выживанию, когда они были маленькими.

Кейти: Неужели? Это хорошее утверждение. «У них не было способностей к выживанию, когда они были

маленькими» — разверните эту мысль. «У меня не было...»

Сара: Верно. У меня не было способностей к выживанию...

Кейти:...когда они...

Сара:...когда они были маленькими.

Кейти: Да. Ваше бесстрашное творческое «Я» не обладало способностями к выживанию. Я наблюдала за детьми и видела, какими бесстрашными они бывают, пока мы не научим их бояться. Я до сих пор учусь у детей способности к выживанию. Когда они с разбега врезаются в дверь, то никогда не оглядываются по сторонам, чтобы проверить, видел ли это кто-нибудь. (Смех в зале.) Я учусь способности к выживанию у двух-трехлетних внуков, а также у своих уже взрослых детей. Я наблюдаю за тем, как поразительно легко и — вы не поверите — без моей помощи они справляются со своими проблемами. Но так происходит потому, что я не вмешиваюсь, а только наблюдаю. Я хочу знать своих детей. А если я начну вмешиваться, то как смогу узнать, насколько сильны их способности к выживанию? Как я смогу узнать это, если я буду все время вмешиваться в дела своих детей, не давая им проявить себя? И зачем им нужны эти способности, если я всегда рядом! Чему мы можем научить детей, вмешиваясь в их жизнь, когда нас не просят об этом?

Сара: Я понимаю.

Кейти: Итак, вы не хотите, чтобы ваши дети страдали, потому что, когда они страдают, вы тоже страдаете Все дело в вас. Теперь представьте, что ваши дети заболели и страдают от непрекращающейся боли. А доктора говорят: «Мы ничего не можем сделать с этим», и эвтаназия, как известно, запрещена законом.

Сара: Это мой самый страшный кошмар.

Кейти: Да, именно'так ведет себя неисследованный ум. «Мои дети обречены на страдания, и я ничем не могу помочь им». Поскольку данная ситуация находится вне вашего контроля, вы остаетесь наедине с собой и своим страданием. И вам придется самой справляться с этой проблемой. Вот почему мне нравится решать проблемы еще до того, как они возникают. Благодаря этому я готова к любым превратностям жизни и способна оказать людям более действенную помощь. Такой подход к жизни гораздо более эффективный. Я здесь для того, чтобы делать то, что я могу, а не для того, чтобы делать невозможное или то, в чем нет необходимости.

Сара: Да, мне это понятно.

Кейти: Когда другой человек страдает, я ничего не могу с этим поделать, разве только обнять его или принести ему чашку чая и дать понять, что я абсолютно доступна. На этом мое вмешательство заканчивается. Остальное он должен сделать сам. И поскольку я справилась с этим, уверена, что и он справится, Я не являюсь каким-то особенным человеком.

Сара: Это так глубоко.

Кейти: Жизнь будет проверять вас. Поэтому, когда дети страдают, эвтаназия противозаконна и вы не хотите садиться в тюрьму за убийство, а доктора говорят, что ваши дети будут мучиться от боли всю оставшуюся жизнь — двадцать или, скажем, пятьдесят лет, — вы ничего не можете с этим поделать. Все доктора говорят, что сделать ничего невозможно. Это то, что есть: дети страдают от боли. «Вы не способны справиться с этим» — правда ли это?

Сара: Это действительно кажется правдой.

Кейти: Я прошу вас посмотреть глубже. Давайте не будем уходить от реальности! «Вы не способны справиться с этим» — можете ли вы абсолютно точно знать, что это правда?

Сара (после длительной паузы): Нет, я не могу абсолютно точно знать этого. Хотя, возможно, я и справилась бы.

Кейти: Конечно, вы справитесь! В этом зале нет никого, кто бы не справился. Это то, что есть. Вы находитесь в больничной палате, страдая оттого, что вашим детям больно, а потом вы идете в ванную комнату На обратном пути вы замечаете что-то или улавливаете какой-то запах — и на мгновение забываете о страданиях детей. Затем вы понимаете, что голодны, и решаете поесть. Вы наслаждаетесь едой и, возможно, чувствуете себя виноватой оттого, что наслаждаетесь. Затем вам становится скучно в больничной палате. «Мне нужно немного свежего воздуха!» И вы находите какой-нибудь предлог Для того, чтобы покинуть палату, и считаете себя ужасной матерью... А потом у вас появляется мысль, что кровать в палате не такая удобная, как дома, и, в конце концов, вы идете домой, а потом ложитесь спать. Так или иначе, вы справитесь с этим.

Сара: Это близко к правде. Именно так все и происходит со мной.

Кейти: Как вы реагируете, когда верите мысли «Я не

смогла бы с этим справиться»? Как вы реагируете, когда верите в эту ложь? Я называю эту мысль ложью, поскольку вы сами сказали, что она не является правдой, что вы не можете знать, что она правдива.

Сара: У меня сжимается горло, я чувствую тяжесть в груди и животе и думаю о самых ужасных вещах, которые только могут случиться.

Кейти: Точно, Ваш ум устремлен в будущее, и он создает ад. Он создает даже больше страданий, чем их причиняет вам ваша мнимая проблема, как будто ему недостаточно того, что уже есть. И тогда, как вы обращаетесь... скажем, с вашей дочерью. Как вы обращаетесьс ней, когда верите в мысль «Я не способна с этим справиться»? Сара: Я испытываю ужас и растерянность. И держусь как можно дальше от дочери. Моя собственная боль так сильна, что я действительно не могу быть рядом с ней.

Ксйти: Как вы относитесь к жизни, когда верите в мысль «Я не способна справиться с этим»? Вы отстраняетесь от жизни, не так ли? «Я просто не вынесу этого! Я не могу видетьсвою дочь страдающей!» Итак, речь идет о вашей дочери. Кем бы вы были без этой мысли?

Сара: Я была бы более спокойной, уверенной в себе. Я могла бы смотреть ей в глаза и держать ее за руку, как бы сильно она ни страдала.

Кейти: Да, милая, это было бы для вас более естественно. Разверните эту мысль.

Сара: Я способна справиться с этим.

Кейти: Да. Я смогу справиться с этим, видя, как страдает моя дочь. Это не я испытываю боль, а она! Вы запутались. Проблема в вас. Я, мне, меня, я, я, мне. И снова: мне, я, я, меня. «Я не способна справиться с этим» — в то время как ваша дочь умирает. И ваше сердце закрывается. А мы удивляемся, почему так отстранены отжизни. Потому что верим в мысли, подобные этой: «Я не способна справиться с этим», хотя на самом деле мы можем с этим справиться.

Сара: О Боже! Поразительно! Я никогда не понимала этого раньше.

Кейти: Пробудиться к реальности — значит быть изумленной самой собой, своей силой, своей любовью, своей преданностью. Кем бы вы были в присутствии своего ребенка без мысли «Я не способна с этим справиться»?

Сара: Думаю, я была бы внимательной и присутствующей.

Кейти: Я тоже так думаю. И я прошла через это. Я знаю, что значит быть полностью присутствующей в страдании ребенка или смерти матери. Я не чувствовала себя отстраненной от них, поскольку не верила в мысль «Я не способна справиться с этим». Я так глубоко связана с ними. Если они будут умирать, я не захочу пропустить ни одного мгновения, проведенного с ними. Но мысль «Я не способна справиться с этим» отделяет нас от близких. В наших умах они уже умерли, в то время как они еще живы.

Сара: Я способна справиться с этим.

Кейти: Это хорошо — обрести связь с реальностью. Связь матери с реальностью — действительно замечательная вещь.

Сара: Я очень благодарна вам, Кейти. Мне трудно передать словами то, как много вы для меня сделали.

Кейти: Я рада за вас. Вам удалось осознать, что вы можете справиться со всем, что приносит вам жизнь. Теперь ваши дети могут жить спокойно. И вы тоже. И это прекрасный пример силы любви.

Если хочешь от чего-то избавиться, позволь этому сначала разрастись.

ля меня не существует такого понятия, как критика, есть только те или иные наблюдения, высказанные в мой адрес. И нет такого наблюдения, которое не делало бы меня просветленной, если мой разум открыт. Что может сказать мне человек такого, с чем бы я не согласилась? Если кто-то говорит мне, что я ужасная женщина, я погружаюсь внутрь себя и за две секунды воскрешаю в памяти те жизненные ситуации, в которых действительно выглядела не лучшим образом; это не занимает много времени. А если кто-то скажет мне, что я замечательный человек, я также легко смогу найти в себе доказательство и этому. Все дело в самоосознании, а не в стремлении определить, что хорошо, а что плохо. Все дело во внутренней свободе.

Например, когда кто-то уличает меня во лжи, я погружаюсь внутрь, чтобы увидеть, прав ли этот человек. И даже если это не относится к данной ситуации, я с легкостью воскрешаю в памяти другую — может быть, десятилетней давности. Я не говорю о ней вслух, но внутри меня что-то откликается. И тогда я могу сказать: «Я действительно лгунья. Я вижу, что вы правы». Мы достигаем согласия. Этот человек осознает, кем я была когда-то, осознает то, что я начала осознавать двадцать лет назад. Я люблю людей, которые злятся на меня. Они ведут себя подобно страдальцам на смертном ложе: вы же не станете толкать такого человека и говорить ему:

«Поднимайся». Те, кто злится и нападает на вас, пребывают в таком же заблуждении. И если мой разум ясен, почему я не могу войти в контакте такими людьми? Мы по-настоящему счастливы только тогда, когда отдаем себя другим безо всяких условий.

Я достаточно попрактиковалась в такой самоотдаче. Мой бывший муж Пол любил кричать на меня, особенно после того как в 1986 году мой разум стал более ясным. Он мог только кричать на весь дом: «Да кто ты такая, черт побери? Где женщина, на которой я женился? Что ты с ней сделала? Ты не любишь меня. Если бы ты любила меня, то сидела бы дома, а не разъезжала бы по всему свету. Ты любишь кого угодно, только не меня».

И конечно, с его точки зрения, он был прав. Он считал, что если я люблю его, то должна делать то, чего хочет он, поэтому его история все время шла вразрез с реальностью. Когда Пол кричал на меня, он раздувался как воздушный шар, краснел и размахивал руками. А я видела дорогого мне человека, который боялся потерять меня и делал все возможное, чтобы этого не произошло. Пол думал, что кричит на меня, на самом деле он кричал на себя, Я просто любила и понимала его и слушала музыку его жалоб, в то время как его воображение создавало образ жены, которая не заботится о нем, и уводило его все дальше и дальше от реальности, пока расстояние между нами стало непреодолимым. В конце концов Пол, одержимый обидой и злостью, просто отвернулся от меня, как будто меня не существовало. И я действительно перестала для него существовать.