Первые встречи. Большим событием 1882 года была Всероссийская промышленно-художественная выставка

Большим событием 1882 года была Всероссийская промышленно-художественная выставка. В начале лета Ходынское поле в Москве прекратилось в выставочный городок с разноцветными павильонами, увенчанными то веселыми петушками, то сердитыми золотыми орлами.

Молодых художников, конечно, больше всего привлекал к себе художественный отдел выставки, где были собраны лучшие образцы русского искусства за те последние двадцать пять лет: от «Явления Христа на роду» Александра Иванова до «Утра стрелецкой казни» Сурикова.

Но поразительнее всего на выставке были зрители. Сотнями и тысячами тянулись сюда люди «простого звания», и это восхитило пламенного Стасова. «На выставку, — писал он в «Голосе», — нынче ходит сам народ — мужики, бабы, солдаты, фабричные — массами». «Кто бы это подумал несколько месяцев назад: на московской выставке, в воскресенье или праздник, встретишь множество — знаете даже кого? — лапотников, которые приплелись из каких-то подмосковных мест и не побоялись заплатить пятиалтынный, чтобы побывать там, где быть им нынче нужно и интересно. Не историческое ли это событие у нас? И ведь говорят эти люди, смотрят, думают и понимать начинают. Это новая волна поднимается и идет».

В этой толпе ходил и Левитан, жадно слушая, какие картины люди громко хвалят, где весело смеются, что осуждают.

Проходя равнодушно мимо Христов и блудниц, Христов и грешниц, посетители вдруг останавливались и застывали. Перед их взорами бурлаки, напрягаясь, тянули лямку. У этой потрясающей душу картины Репина «фабричные, солдаты и лапотники» долго стояли в молчании.

Французские крестьяне, видевшие картину Курбе «Каменотесы», хотели купить ее, чтобы поместить у алтаря в церкви. Репинские «Бурлаки» обычно висели в бильярдной великого князя Владимира. Вряд ли у русского «лапотника» возникала мысль найти «Бурлакам» место в церкви, но фотографии и репродукции этой картины они раскупали сотнями, чтобы, вернувшись с выставки, украсить ими свои жилища.

Теперь Левитана с новой силой тянула Волга, эта репинская Волга, опаленная знойным солнцем, которая несла со своими волнами кровь, пот и слезы русского труженика.

Но Волга пока оставалась недоступной. И Левитан бродил по выставке от «Черного моря» Айвазовского к лесам Шишкина, от «Заросшего пруда» Поленова к «Грачам» своего наставника Саврасова.

Почему эти две небольшие картины волнуют его больше, чем «Всемирный потоп» Айвазовского или «Рожь» Шишкина? Как среди этих морей и гор, лесов и болот, прудов и речек пробиться и проложить свою тропу?

Неожиданным открытием для Левитана явились этюды Александра Иванова, которые еще мало кому были известны. Тридцать три этюда и три эскиза к «Явлению Христа народу» были показаны на Всероссийской выставке, среди них несколько пейзажей, написанных в неожиданной, новой манере.

Чистые и смелые краски этих этюдов лишали покоя, все казалось кругом серым и неправдоподобным. Вот у кого на холсты вырвался прозрачный воздух и солнце! Левитан был ошеломлен. Он не мог вдоволь насмотреться на ивановскую «Ветку», которая звала его самого скорее к природе и краскам.

Отныне Иванов стал для Левитана путеводной звездой.