Анна Никольская

СНЕЖНЫЙ ПЁС

Висящий снег укутывает хлопьями фонарь.
Сквозь решето сочится тихий шорох снега.
И если встать под небом и поднять глаза,
То кажется, что долго падаешь на небо.
Шамиль Абряров

Улица, украшенная свежим, воздушным, словно взбитые сливки, снегом, напомнила ей кремовый торт, что подарили к свадьбе друзья.
Напротив дома, где жили Хильде и Янсон, почти сливаясь со слепящей белизной, лежала собака. Недвижно; лишь взгляд красных глаз провожал прохожих.
— Странный пёс... — протянула девушка, задумчиво глядя в окно. — Весь белый — ни единого пятнышка... Разве такое возможно?
— Дог-альбинос — бывает, — ответил Янсон.
— Страшно... — шепнула Хильде. — Он за мной пришёл...
— Не бойся, — обнял её юноша. — Обычный уличный пёс. Хочешь, прогоню?
— Нет! Пускай остаётся. Ему плохо. Видишь, какой худой, давай покормим его, — бледное лицо залилось румянцем. — Там осталось немного хлеба.
Янсон не стал перечить, хотя знал: завтра платить булочнику будет нечем.
— Ложись. Доктор запретил вставать, — он взял краюшку и, накинув пальто, вышел.
Но Хильде не отошла от окна. С болезненным любопытством смотрела: вот Янсон приблизился к собаке, протянул хлеб... Пёс не шелохнулся, даже не повернул головы. Тогда Янсон положил хлеб наземь и пошёл прочь.
— Не голодный, — с досадой отряхивал он пальто, думая о том, что будут есть сами.
— Он скоро умрёт, — тихонько сказала Хильде.
— Что? — Янсон подумал, что не расслышал.
— Я знаю: пёс умрёт. А после — я...

Утром Янсон отправился на поиски работы. Он был скульптором, но жалких грошей, что зарабатывал, мастеря бюсты отцов города и шляпные болваны, молодой семье не хватало. А деньги... Деньги — так нужны! Особенно теперь, когда заболела Хильде. Никогда не была она крепкой, а недавно схватила воспаление лёгких. Необходимы лекарства, свежие фрукты, надо платить за уголь — зима в северной Норвегии выдалась суровой. Давно Янсон подумывал сменить работу: пойти в матросы — в портовом Нарвике они не сидят без дела. Но Хильде была против.
— Береги себя для искусства. Не стоит размениваться — твори, мы проживём. Вот увидишь, совсем скоро станешь знаменитым, ведь ты талантлив, — так говорила Хильде, и глаза её сияли.
И Янсон без остатка отдавался творчеству — ничто не вдохновляет так, как вера ближнего. Его приятели, актёры, ставили новую пьесу, и Янсон с головой ушёл в работу над декорациями. Денег это не приносило, но ведь он помогал друзьям... Милая Хильде! Последнее время она совсем не улыбалась, но в добрые минуты лицо её теплело и становилось прекрасным. Они знали друг друга с детства — росли по соседству. Среди хулиганов-мальчишек девочки считались низшими, презренными существами, плаксами и неженками. Но Хильде была другой...
Который месяц носит она платье, дешевле и опрятнее какого трудно себе представить. А эта их комната — тёмная, узкая, длинная, как кегельбан. Вопиющая нищета, нет — скорее, красноречиво молчащая бедность — как это унизительно! А ведь они были счастливы. Полгода семейной жизни пролетели быстро, как меж двумя актами пьесы.
— В красном свитере ты мил мне ничуть не меньше, чем в красном авто, — смеялась Хильде, подбадривая мужа. — Короткие пути к счастью не про нас писаны, пора бы тебе это знать.
Холодно. Быстро и низко мчались тучи с растрепанными краями. С моря дул норд-ост, закручивая метелью снег, пронизывая прохожих до костей. Ледяное дыхание зимы сорвало последние листья, оголённые скелеты деревьев топорщили руки-ветви в пасмурное небо. Из снежной пелены едва выглядывали чёрные прямоугольники домов, слабо мерцая крышами. Подняв воротник старого пальто, Янсон шагал по безлюдным улицам.
Скульптор! Да он беднее самого бедного рекламного сэндвича, что день и ночь стоит у соседнего бара! А работы его опять не продались.
— Не сбагрю твои безделушки до конца недели, можешь забирать все. И заплатишь комиссионные, — сказал хозяин галереи, ухмыляясь в масляные усы.
Янсон и сам знал: то, что ему приходилось делать, не было искусством, зато находились покупатели. Всё реже и реже. А мечтал он совсем о другом...
— Эй, парень, заработать хочешь?
Янсон обернулся. Перед ним стоял здоровяк колоссального роста, дружелюбно протягивая длинную, как мачта, руку.
— Смотрю, ты парень дюжий. Поможешь разгрузить судно, получишь десять крон.
Десять крон! Это целое состояние! Он рассчитается с бакалейщиком, купит лекарств и ещё хлеба, овощей, молока, мяса... Да за такие деньги он готов хоть с чёртом побрататься!
Капитан двухмачтового китобойного брига «Бетси» привёл его в порт. Раньше Янсон и Хильде часто приходили сюда — любовались величественным фьордом. Скалы громадного незамерзающего Уфут-фьорда, подобно стаду гигантских драконов, припадали грудью к бухте. Сунув головы в воду, с настороженным ухом чудовища жадно пили и всё не могли напиться.
— Работа тяжёлая — требует опыта. Но людей не хватает. Вербуем каждого, кто отличает шпангоут от якоря. Послезавтра — снова в море, медлить некогда, — отрывисто говорил капитан. — Дам тебе напарника. Будете выгружать из трюмов бочки с китовым жиром.
Работа и вправду оказалась тяжёлой. Янсон был вынослив, как дублёная кожа, но не из первых силачей, и еле поспевал за напарником — огромным угрюмым негром, что казался древнее пирамид. Тот ворочал бочки, точно узлы тряпья, форсил и поигрывал мускулами. Пар валил от него, как от почтовой лошади.
К вечеру поднялся шторм, и бриг стало сильно раскачивать, что затрудняло работу. Не знавший качки Янсон еле держался на ногах. К счастью, разгрузка судна подходила к концу. С усилием приподняв с палубы последнюю бочку, Янсон с напарником медленно, осторожно, широко расставив дрожащие ноги, подтаскивали её к трапу. Рванул ветер. Напарник неуклюже покачнулся и выпустил бочку из рук.
Боль, зверская, неистовая пронзила пальцы; Янсон потерял сознание.

В окошко заглядывала зеркальная луна. Босая, с болезненным лицом, на пороге стояла Хильде. — Что с тобой?! — закрыла рот ладошкой, заметив окровавленные бинты.
— Ерунда, — через силу улыбнулся Янсон. — Смотри, сколько я накупил! Сегодня мы богачи!
Испуганный взгляд прыгал с полного снедью куля, неловко прижатого к груди мужа, на изувеченные руки.
— Боже, твои пальцы! — зазвенел крик. — Ты не сможешь творить...
— Брось! Это скоро пройдёт — раны несерьёзные вовсе, — соврал Янсон. — Я купил тебе лекарства. Теперь пойдёшь на поправку.
Хильде припала к его груди и заплакала.

Они устроили праздник — завели граммофон, зажгли свечи, слушали музыку и ели. Много, торопливо, как изголодавшиеся звери, хохоча и подтрунивая друг над другом. Два часа пролетели на крыльях. Потом оживление улеглось, уступив место предусмотрительности. Убрали продукты в ледник и уснули сытым счастливым сном.

На следующий день Хильде не встала. День ото дня становилось ей хуже. Почти все деньги Янсон истратил на доктора, но визиты его не принесли утешения.
Пальцы заживали медленно, а боль приходилось прятать. Глубоко; от Хильде. О работе не было и речи.
Каждый день проводил пёс под их окнами — но ни разу не принял еды. Появляясь утром, лежал в снегу до самого вечера.
«Зачем он приходит и куда уходит, когда на город спускается ночь?» — задумывался Янсон. Панический страх Хильде со временем убедил его в том, что между женой и собакой существует необъяснимая связь. Очевидно — собака умирает. Белый дог волочил лапы, исхудал, глаза гноились. И чем хуже становилось ему, тем быстрее угасала Хильде. Она была не в силах ходить, но каждый день просила Янсона поднести её к окну, и тогда подолгу смотрела на пса.
Однажды он не пришёл.
Была пурга. В надежде отыскать его Янсон вышел на улицу. Не обращая внимания на непогоду, кружил по городу в тщетных поисках белого пса. Обшарил окрестности, но собаки не было нигде.
— Что ты делал? — прошептала Хильде, когда он вернулся.
— Вот, купил апельсинов. Твоих любимых.
— Отнеси меня к окну.
— Послушай, на улице метель. Ты всё равно ничего не увидишь, — избегая взгляда жены, отозвался Янсон, словно виновный в чём-то. — Вот вечером распогодится...
— Янсон, скажи правду, его больше нет?
— Поверь, твой пёс по-прежнему там. И мне кажется, ему гораздо лучше, — чужим голосом проговорил Янсон. Сердце похолодело и затосковало — слишком часто теперь он был вынужден лгать.
Вскоре Хильде уснула. Спала беспокойно и долго. Её то охватывал жар, то бил озноб, а временами, будто в мучительном бреду, она кричала: «Пёс, белый пёс!»
Пришедший по вызову доктор сказал, что, вероятно, в сознание Хильде больше не придёт. Проводив его, Янсон вновь отправился на поиски.
Непогода улеглась. Снег лежал на тротуаре, белея слабо и плоско, как бумага. Пугая редких прохожих, с безысходной неистовостью Янсон спрашивал их, не встречали ли белоснежного пса с кровавыми глазами. Люди шарахались от него, как от безумца. Было трудно дышать, боль в руках не отпускала. Янсон чувствовал приступ тоски, похожей на тошноту. Переводил взгляд с предмета на предмет, и вместе с этим по снегу, домам и деревьям двигались два красных пятна.
Отчаявшись, Янсон повернул назад. Брёл по пустынному скверу и думал о том, что сказать Хильде, когда она очнётся. Откуда он только взялся и куда подевался, этот проклятый пёс...
В темноте маячила сгорбленная фигура. Человек впереди был пьян. Янсон узнал его — это дворник одного из доходных домов, что неподалёку. Когда они поравнялись, пьяница стал приставать, намекая, что неплохо бы промочить горло. Янсон выскреб из кармана последнюю мелочь и протянул дворнику.
— Вот спасибо, господин хороший, — просветлело пьяное лицо, — помяну ещё разок друга. Я ведь дружка давеча лишился — пёсика дорогого.
— Какого пёсика? — Янсон обмер.
— Да, пёс у меня был, Тодом звали, неужто не видали? Самостоятельный, день-деньской пропадал где-то, на ночь только приходил. Белый такой, с красными глазами. Он, бедняжка, глухой с детства, — дворник шмыгнул носом, глаза наполнила влага. — Схоронил я сегодня Тода, один он у меня был, друг-то...

Опять шёл снег. Янсон сидел во дворе на скамейке, наблюдая за тем, как дети, звонко скрипя валенками, лепят снеговика. Скатав один за другим снежные комья, они устанавливали их пирамидой, до хрипа споря друг с дружкой, как это лучше сделать. Давным-давно точно так же строили снеговика Янсон и Хильде. И ведь именно тогда он решил: вырасту и стану скульптором.
«Как я ждала, чтоб выпал снег, — вспомнились её слова. — Со снегом уйдут прочь ненастья. Как здорово вспоминать зимней ночью детские сказки и мечты! Как прекрасно хранить в душе их тепло и счастье! Как приятно, когда принц приносит в подарок замёрзший цветок... И не хочется думать о горе, ведь мир надёжно укрывает белая пелена...»
Поразительно, как зима с помощью такого, казалось бы, простого средства, как белый снег, подчёркивает красоту природы...
На каждого человека природа возложила свою обязанность. Если обязанность выполнена — человек умирает. Но, не выполнив её, он всё равно умирает. Природа равнодушна, а люди покорны ей. Но живёт и не умирает лишь непокорность...

Янсон очнулся. Стало совсем темно. Дети ушли, а посреди двора красовался неуклюжий, по-детски милый толстенький снеговик.
Янсон с трудом пошевелил замёрзшими пальцами.
В душе ожила надежда.

В комнате было тихо, лишь тикали часики, да за стенкой страдали скрипка и харингфеле.
— Незадолго до кончины человеку, как правило, становится лучше, — сказал доктор, хмуря складчатый лоб. — Осталось чуть больше суток.
— Родная, — Янсон с нежностью смотрел на жену. Впервые за несколько дней она открыла глаза.
— Покажи мне его, — попросила девушка.
— Конечно, — Янсон поднял невесомое тело и сделал ровно три шага к окну. — Смотри, он по-прежнему здесь, — голос дрожал тёплым глубоким тоном.
В тусклом свете фонаря, не обращая внимания на снегопад, на то, что ночь, и пора домой, лежал белоснежный пёс.
— Видишь, ему гораздо лучше. Вчера, пока ты спала, мне даже удалось покормить его.
— Кажется, он выздоравливает, — на лице Хильде появлялась краска.
— Не кажется — точно!
— Янсон, у нас ещё есть апельсины? — спросила вдруг Хильде.
И это было самое лучшее, что могла она сделать.

Утром Янсон вышел на улицу. Он был уверен: жизнь возвращается к Хильде. Снегопад перестал. Теперь, пожалуй, надолго. По улицам, тротуарам, крышам раскинулось белоснежное море. Солнце светило застенчиво и робко, как улыбается женщина после слёз.
Янсон подошёл к собаке и, сжимая непослушными пальцами стек, поправил чуть подтаявшее ухо.
«Только бы не потеплело», — подумал он и оглянулся. В окне стояла улыбающаяся Хильде.