Глава 14. Дни были намного легче, чем ночи

Дни были намного легче, чем ночи. Сумрачный январь уступил место более светлому февралю, и Грейс-Энн привыкла к новой, более комфортной жизни. Даже викарий неохотно согласился, что их положение улучшилось. В доме стало больше свечей, чтобы он мог читать допоздна, достаточно еды, чтобы у него в желудке неловким образом не ворчало во время проповедей, и довольно слуг и нянек, чтобы надоедливые внуки не болтались под ногами. Благодаря новой переписке с профессором Джорданом, Беквит сумел приобрети несколько современных, более скромных текстов, тем не менее, ставших достойным пополнением его коллекции.

При новом образе жизни миссис Беквит частично восстановила свое здоровье и воодушевление. Она даже начала наносить визиты, которыми ей теперь было не стыдно обмениваться с соседями, и посещать прихожан, так как хлеб, который она раздавала нуждающимся, теперь не приходилось отнимать у своей семьи. Грейс-Энн или кто-то из слуг – сейчас у них была кухарка, слуга-мужчина и три девушки, которые каждый день приходили из деревни, чтобы убираться, прислуживать и помогать Мэг в детской – отвозили ее на тележке, запряженной пони.

Поначалу Пруденс тоже пожинала плоды неожиданной удачи, выпавшей Грейс-Энн. Не то чтобы она когда-либо была загружена работой, но сейчас на плечах Пру лежало еще меньше обязанностей. Поэтому она могла проводить большую часть времени со своей закадычной подругой, Люси, в поместье сквайра, к всеобщему облегчению – от Грейс-Энн и детей до слуг, которые все до единого страдали от глумливых и требовательных придирок Пру. Пруденс заявляла, что помогает Люси планировать приданое, а Грейс-Энн надеялась, что это так, и что сестра не помогает Лайаму Халлорану присматривать за новой конюшней скаковых лошадей. Пру пополнела от простой, но вкусной пищи, которую готовила новая кухарка, с каждым днем становясь все более женственной, и Грейс-Энн беспокоилась, что молодой ирландец может найти ее сестру еще более привлекательной.

Так или иначе, дни Грейс-Энн были такими же заполненными, как и всегда, хотя ей не нужно было печь, ездить за покупками и заниматься делами прихода. Она все еще преподавала в воскресной школе и помогала отцу переписывать начисто его проповеди – большей частью для того, чтобы поддерживать с ним мир. Грейс-Энн продолжала управлять домашним хозяйством, чтобы сберечь силы матери, и все еще вела домашние счета. Вдобавок она уделяла много времени своим банковским выпискам, составляя сметы, вычисляя проценты, пытаясь спланировать расходы на непредвиденный случай, чтобы ей не пришлось обращаться к герцогу. Эти дополнительные деньги, остающиеся после каждого месяца, означали ее безопасность, так что Грейс-Энн осторожно обращалась со своими пенсами и фунтами и не превратилась в транжиру за одну ночь.

Все излишки времени, какие она могла найти, Грейс-Энн посвящала мальчикам. Она брала их на длинные пешие прогулки в ясные дни, чтобы выгулять собаку и детей. Пастушья собака, кажется, инстинктивно знала свою работу, приняв близнецов за собственное маленькое стадо. Герцог всегда держал Уилли и Леса в поле зрения и старался, как мог, не отпускать их друг от друга и не подпускать к опасности. К несчастью, пес решил, что пономарь ворует овец, а деревенские собаки похожи на волков, но Грейс-Энн работала над этим. Так же она занималась тем, что учила мальчиков алфавиту и счету, после того, как поклялась Лиланду, что дети слишком малы для формального обучения в школе. Единственный недостаток, который герцог смог бы обнаружить в подобных уроках – это отсутствие учебников. Дома они читали по книжкам с картинками, а на улице – по могильным памятникам в церковном дворе по соседству.

Ее дни были полны забот, но Грейс-Энн больше не падала на кровать сразу же после обеда, истощенная до крайности. Теперь у нее было время для чтения, штопки или написания писем – и на то, чтобы подумать о времени, которое ей еще предстояло заполнить. Бесконечные часы, бессчетные ночи.

А затем Лайам Халлоран пришел просить у викария Беквита руки Пруденс.

Викарий ответил отказом, чему никто не удивился, даже, как подозревала Грейс-Энн, сам Лайам. Она удивлялась только тому, что мистер Халлоран сумел покинуть дом целым и невредимым.

После этого в доме не было ни одной спокойной ночи, потому что Пруденс попеременно кричала, плакала и хлопала дверьми. В первую ночь близнецы проснулись и заплакали; во вторую ночь мистер Беквит перебрался с матрасом в церковь; на третью ночь дрожащая миссис Беквит упросила Грейс-Энн поговорить с сестрой.

– Ты что? – Грейс-Энн упала на один из стульев в комнате Пру. Пруденс вытянулась на матрасе, с головой накрывшись одеялом. Может быть, она неправильно расслышала. – Ты ведь не в самом деле…

Одеяло кивнуло в знак согласия.

– Господи Боже, как же это произошло? Нет, я знаю, как это случилось. Этот ирландский негодяй воспользовался тобой, не так ли? Да ведь этот подлец заслуживает того, чтобы его пристрелили. Если бы я была мужчиной, то вызвала бы его на дуэль, вот так-то.

Из-под одеяла послышалось какое-то бормотание.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что это не его вина? У тебя был кто-то еще?

Теперь Пруденс резко выпрямилась, на ее припухшем от слез лице было написано негодование.

– Конечно же, нет, простофиля. Я имела в виду, что Лайам не виноват. Это была даже не его идея. Я думала, что папа позволит нам пожениться, если я больше не буду… ну, ты знаешь.

– Но теперь ты ждешь ребенка!

– Что ж, я ведь не знала, что может это случиться, не так ли? Никто не сказал мне!

Никто и не подумал, что ей нужно это знать. Грейс-Энн не могла решить, что ей следовало делать: рвать на себе волосы – или вцепиться в локоны Пруденс.

– Ты должна была узнать, ради всего святого! И в первую очередь тебе не следовало так поступать. О чем ты только думала? – вскричала она, прекрасно понимая, что эти болваны не думали вовсе.

– Я думала о том, чтобы выбраться отсюда, вот так. Если бы я осталась здесь еще на один год, то состарилась и подурнела бы, так ни разу не побывав ни на одной вечеринке и не повеселившись. Я бы никогда не встретилась с подходящими молодыми людьми, осталась незамужней и вечно жила бы с родителями. Или все кончилось бы тем, что я вышла бы замуж за фермера и стала матерью его чумазых сопляков.

– А теперь ты станешь матерью чумазых… хм, ребенка Лайама. – Грейс-Энн не вполне понимала, каким образом коннозаводчик может занимать положение выше фермера, выращивающего пшеницу и ячмень, или владельца свинофермы, но у нее не было шанса уточнить это.

– Я никогда не хотела иметь ребенка. Я всего лишь мечтала увидеть другие места. Лайам дважды в год ездит в Таттерсоллз на аукцион. Это Лондон, знаешь ли. И он все время отправляется на лошадиные ярмарки. Он сказал, что я смогу ездить с ним.

Грейс-Энн сомневалась, что хотя бы одно из этих мест подходит для леди, и там определенно нечего делать женщине, ждущей ребенка.

– Когда должен родиться младенец?

Пру перекатилась на бок, устав от разговора.

– О, я не знаю.

– Что значит – ты не знаешь? Разве ты не вела подсчет? Пру, ты должна знать, должна строить планы!

– Прекрати кричать на меня! Все постоянно кричал на меня! И я построила свои планы: я собираюсь выйти замуж за Лайама и убраться отсюда. Я не хотела никакого ребенка, я же говорю тебе. И никто никогда не говорил мне, что я должна считать. Что, по твоему мнению, мама собиралась рассказать мне по поводу размножения?

Нет, Грейс-Энн не могла представить, как их тревожная матушка объясняет семнадцатилетней дочери тайны брачной постели. Миссис Беквит ни слова не сказала самой Грейс-Энн, даже в день ее свадьбы. Тони только рассмеялся и сказал, что сам ей все покажет.

– Я подумала, что смогу каким-то образом избавиться от ребенка, если не хочу его.

Некоторые из женщин в армии намекали на нечто подобное, но Грейс-Энн определенно ничего не знала об этом.

– Но Лайам сказал, что это будет грехом.

А переспать с невинной девушкой – это не грех? Но не важно, что сделано, то сделано, и если уж нельзя все вернуть назад и сделать по-другому, то нужно придумать, как это исправить.

– Папа ответил отказом?

– Он заявил, что раньше увидит меня горящей в аду, чем позволит мне выйти замуж за паписта. Думаю, что для него это одно и то же. А никто другой не сможет поженить нас, так как я несовершеннолетняя.

– Но он знает о ребенке? Несомненно, это должно иметь значение, даже для папы.

– Лайам должен был сказать ему, когда просил позволения жениться на мне. – Пру села на кровати. – Ты можешь пойти и поговорить с ним, Грейси. Тебя он послушает.

Если бы даже сам Всевышний шептал на ухо Беквиту, то викарий все равно бы не стал слушать. Ни одна его дочь не выйдет замуж за человека, не принадлежащего к единственной истинной вере, и все тут.

– Но что, по-твоему, должна делать Пруденс, папа? Это ведь не просто флирт, который она перерастет, если ты запретишь ей встречаться с молодым человеком. Речь идет о ребенке!

Викарий захлопнул Библию, которую изучал, словно мог таким же образом закончить этот разговор.

– Тогда она может произвести его на свет в работном доме, мне это безразлично. Или пойти и жить в грехе со своим конюхом. Она уже согрешила, какое это будет иметь значение для ее бессмертной души?

– Но что будет с ребенком, папа? Неужели ты позволишь, чтобы твой собственный внук был заклеймен ублюдком? Его жизнь навсегда окажется разрушенной, хотя само дитя ни в чем не виновато.

– Это не мой внук. Пруденс больше не моя дочь. – Он снова открыл Библию, в самом начале, и указал на семейные списки. Пруденс Линн Беквит была перечеркнута толстой черной линией. Несколько раз. Если бы Грейс-Энн не знала, что за имя там написано, то не смогла бы разобрать его.

Она покачала головой.

– Безрассудный старик. Неужели ты полагаешь, что проблему можно решить, вычеркнув ее из семейной Библии? Твоя дочь, твоя дочь Пруденс, сейчас лежит наверху в своей комнате, ее живот становится все больше и больше, пока ты размышляешь о ее будущем в загробной жизни. Что вы собираетесь делать с этим, сэр?

– Я собираюсь писать проповедь для следующей воскресной службы, девчонка, вот что. О змеиных языках, непочтительных детях и сладкоречивых дьяволах. Если ты думаешь, что что-то должно быть сделано по поводу положения твоей сестры – так сделай это. Увези эту… эту Иезавель из моего дома. Это ведь у тебя есть деньги и влиятельные друзья, так что ступай и займись своими нечестивыми приготовлениями. Так или иначе, но я считаю, вся эта пагубная кутерьма – твоих рук дело.

Грейс-Энн не собиралась молчать.

– Моих? Моих рук дело, папа? Как ты можешь так говорить? Я никогда не поощряла ее встречаться с Лайамом, никогда не оставляла их наедине. Думаю, что Пру планировала это еще до того, как я вернулась домой с Полуострова.

Не поднимая глаз, не желая прислушиваться к ее логике, викарий проворчал:

– Да, твоих рук. Ты бросила вызов моему авторитету, ты и твой дважды проклятый герцог. Именно ты забила ей голову несбыточными мечтами занять более высокое положение в обществе, заставила ее желать того, что она никогда не сможет иметь.

– Это несправедливо, папа. Пру начинает жалеть, что у нее есть так мало, даже тогда, когда смотрит на Люси Макстон. В самом деле, если бы ты позволял ей смеяться и танцевать, как разрешают всем остальным девушкам, она обращала бы больше внимания на твои нотации. Ты расточаешь все средства на свои драгоценные книги. – Грейс-Энн махнула рукой в сторону застекленных шкафов. – И игнорируешь нужды собственной семьи. Ты ведь никогда не выказывал ей своей любви, папа, так неужели не мог предвидеть, что Пру будет искать это в другом месте?

– Ба. У ирландца? Он даже не может голосовать.

– Женщины тоже не могут, но какое отношение это имеет к делу?

– То, что ты поощряла сестру думать, что она может сама принимать решения, противоположные моим, противоречить естественному ходу вещей. Теперь ей придется заплатить за это. Убирайся с глаз моих, девчонка, ты не даешь мне заниматься Божьими делами.

Если Грейс-Энн и была в чем-то уверена, так это в том, что даже Бог не может хотеть того, чтобы ребенок Пру родился вне брака. Мария и Иосиф были женаты, не так ли? Если Он не обирается позаботиться об этой ситуации – а викарий не собирается ничего предпринимать – то Грейс-Энн, черт бы все побрал, возьмет дело в собственные руки.

Полагая, что это очень похоже на то, когда дверь хлева запирают, а корова уже убежала, Грейс-Энн отправилась повидаться с Лайамом Халлораном в поместье сквайра. Она не заехала в особняк и не засвидетельствовала свое почтение миссис Макстон; она даже не задумалась, какие могут пойти слухи. Грейс-Энн просто заставила Пози объехать дом сзади, направляясь к новым паддокам и конюшенному комплексу. Она поравнялась с расчищенным кругом для лошадиных бегов и передала поводья Пози одному из конюхов, который стоял рядом и наблюдал за тренировочными забегами. Рыжие волосы Лайама выделялись среди группы мужчин, наблюдавших за лошадьми у перил, и Грейс-Энн решительно зашагала к ним, коротко поприветствовав сквайра.

– На минутку, мистер Халлоран?

– Конечно, я не могу отказать прелестной леди, мадам. Извините меня, сквайр. Продолжайте, ребята.

Грейс-Энн частично сознавала, крошечным уголком сознания, что рот сквайра приоткрылся от удивления, а некоторые из конюхов посмеиваются и толкают друг друга локтями.

– Насчет хора, – твердо заявила она. В каком-то смысле так оно и было, хотя Лайам и Пру занимались не только музыкой.

Лайам легко взял ее под руку и повел в сторону от остальных. Когда они оказались вне пределов слышимости, но по-прежнему у всех на виду, он схватил Грейс-Энн за руку и спросил:

– Пру? С ней все в порядке, миссис Уоррингтон? Ничего дурного?

Отчаяние в его голосе успокоило Грейс-Энн. Красивый ирландец не просто сбил ее сестру с истинного пути; кажется, он на самом деле заботился о Пру. Она подавила готовый вырваться ответ о том, что с Пруденс не все в порядке, что она в положении. Но Лайам уже знал об этом.

– Да, с ней все в порядке, – вместо этого ответила Грейс-Энн. – Или настолько в порядке, насколько можно ожидать в ее положении. Я, хм, пришла спросить о ваших намерениях. – Ну и ну, подумала Грейс-Энн, эти слова словно взяты из дешевой мелодрамы. Ее реплику мог бы произносить отец или брат девушки – или другой человек, который, по крайней мере, не оказался вровень всего лишь с плечом злодея. Не то чтобы Лайам Халлоран был настоящим злодеем. Даже в его внешности не было ничего злодейского. Ирландец был высоким и широкоплечим, но на его загорелом лице выделялись веснушки и морщинки от смеха, и он в смятении вцепился твердыми, мозолистыми руками себе в волосы.

– Прошу прощения, – снова начала Грейс-Энн. – Я знаю, что вы благородным образом просили у моего отца позволения жениться на Пруденс. Я имела в виду, как вы собираетесь довести это до конца, в свете его отказа?

– И насколько быстро, я уверен, это вы тоже хотите знать. Бог видит, что я и сам беспокоюсь об этом.

Грейс-Энн заметила, что под давлением у Лайама снова появился резкий акцент. Она потрепала его по руке таким же образом, каким утешала близнецов, за исключением того, что у Лайама оказалась стальные мускулы под вельветовой курткой. Она кивнула.

– И я пришла, чтобы предложить свою помощь. У меня отложено немного денег, если вам понадобится приобрести специальное разрешение. Я не знаю, сколько оно стоит, а вы?

Лайам улыбнулся, продемонстрировав ямочки – он и в самом деле оказался очень привлекательным мужчиной, хотя крепкие мускулы и ямочки не могли извинять падение Пру – и мягко коснулся ее щеки.

– Вы и в самом деле истинная леди, миссис Уоррингтон, но все не так просто. Да, специальное разрешение могло бы решить проблему, но архиепископы не выдают разрешений на брак бедным ирландским католикам. Ваши высокородные английские лорды, вероятно, могут получить разрешение жениться даже на сводных сестрах, если у них есть достаточно денег и влияния. Я сомневаюсь, что они пустят меня за дверь, только если у меня не будет в руках горшка с золотом, который я ищу всю свою жизнь.

Грейс-Энн подозревала, что он может оказаться прав, и снова прокляла герцога за то, что тот уехал за границу.

– Тогда это должна быть Гретна-Грин.

– Да, на шотландской границе народ не такой разборчивый. Но этот негодяй викарий – простите, ваш па – сказал, что арестует меня за похищение, если я увезу мисс Пруденс. Я бы не стал обращать внимания на старого мерзавца, но так случилось, что есть еще одна проблема. Я пообещал сквайру, что в этом месяце отвезу трех его лучших кобыл и племенного жеребца моего отца обратно в Ирландию, чтобы они ожеребились там. Он уже обо всем договорился и оплатил проезд. А моему па необходим доход.

– А Ирландия в противоположной стороне от Шотландии, – закончила за него Грейс-Энн.

Лайам кивнул.

– И есть кое-что еще. Я никогда не думал, что возьму замуж чью-то дочь без благословения отца. Это приносит неудачу в браке. Я подумал, что нам лучше отправиться в Ирландию вместе с лошадьми и получить благословение моего па.

Как мило, подумала Грейс-Энн, тогда три кобылы и Пру смогут одновременно принести приплод.