Заключительные выводы. (происхождение якутов-оленеводов и исторический путь их переселений на север)

(Происхождение якутов-оленеводов и исторический путь их переселений на север)

Оленные якуты до переселения на крайний северо-запад Якутского края должны были заселять современный Вилюй ский округ. Об этом мы говорили ещё во II-ой гл., ссылаясь на факт полной якутизации тунгусов в пределах Вилюя. Лин­гвистические особенности говора оленных якутов, а также шаманизм и остатки их особенных обычаев опять-таки частично обнаруживаются в районе обитания четырех север­ных вилюйских улусов, а особенно в Удюгэйском и Мастахском, расположенных к северу от реки Вилюя. Более опре­деленные и ясные доказательства пребывания оленных яку­тов в пределах северного Вилюя мы можем почерпнуть из сравнения родовых наименований, а также отличительных признаков материального и экономического быта, констати­руемых у коренных обитателей этой области и у первых.

По переписи 1917 г. в быв. Западно-Вилюйском улусе значатся два больших наслега с наименованием Боотулу (в офиц. док. Батулинском) с числом душ — в I-м Батулинском 886 д. об. п. и во 2-м Батулинском 482 д. об. п. Раньше мы уже удостоверились, что роды с тем же названием входят в состав якутов Есейского района, в Жиганский и Усть- Янский улусы.

В том же улусе Вилюя сохранился наслег Югюлээт (в офиц. док. Угулятский) с 520 д. об. п. Род югюлээт имеет­ся среди якутов бассейна р. Оленека. В Угулятском наслеге Западно-Вилюйского улуса устанавливаются названия родов (ага-ууса) —хатыгын и чорду. Мы знаем, что хатыгыны составляют две трети Жиганского улуса, кроме того, они входят и в состав якутов Есейского района, а род чорду имеется также и в бассейне р. Оленека.

В Средневилюйском улусе мы находим Жахотский наслег (228 д. об. п.), в якутском произношении «Джооху». Оче­видно, что этот наслег образовался позже из выделившегося рода (ага-ууса). Род джооху, как нам известно, числится и в составе якутов бассейна Оленека.

По переписи 1917 года, в средневилюйском улусе в на­слеге Тенюргястяхском (Тёнгюргэстээх) имеется род кэлтяки. По нашим расспросным данным, род кэлтээки есть в Кыргыдайском наслеге (б. Мастахский ул.), а также и в Кююлэт’ском. Род же кэлтээки один из самых многочислен­ных среди оленекских якутов.

В быв. Мастахском улусе есть два наслега с названием Кююлэт. В тесном соседстве с ними мы находим упомянутый выше Угулятский наслег (Югюлээт). В настоящее время вилюйские якуты, по-видимому, хотя и отличают эти два имени, как Югюлээт и Кююлэт (последнее будто бы происходит от имени озера), но тем не менее лингвистическое сродство этих имен представляется несомненным: «Кююлэт есть то же, что и Югюлээт с усечением начального «ю» (гюлэт — кююлэт). Кююлэт’цы, вероятно, раньше усвоили якутский скот и пе­решли к оседлости, тогда как югюлээт’цы оставались олене­водами. То обстоятельство, что какое-то озеро носит назва­ние «Кююлэт» ещё не доказывает приоритет географического названия, ибо последнее сплошь и рядом может быть заимст­вовано от родового названия своих первых обитателей. Кро­ме двух Кююлэтских наслегов мы находим ещё кююлэт’ские роды в 3-м и 4-м Тогуйском наслегах (Средневилюйский ул.), а также и в Халбаатском наслеге (Верхневилюйский ул.).

Югюлээтских родов в общей сложности, присоединяя к ним кююлэтские, среди скотоводов северного Вилюя насчи­тывается 1511 д. об. п. (по переписи 1917 г. см. Соколов), а среди оленеводов р. Оленека 482 д., всего же около 2000 душ. Об их этническом происхождении мы скажем дальше.

Итак, почти все основные роды оленных якутов остались в пределах улусов северного Вилюя: боотулу, хатыгын, кылтээки, чорду, югюлээт и сологоон. В общей сложности эти соименные с северными оленеводами скотоводы нижнего Вилюя составят около 4000 д. об. п. Северных оленных якутов мы раньше насчитали до 10-ти тысяч душ. Прибав­ляя к ним их скотоводческие части, застрявшие в нижнем Вилюе, получаем около 14-ти тысяч душ, которые и должны составлять особую группу якутов, раньше переселившихся на Вилюй из Предбайкалья. Часть оленных якутов, оставшаяся в пределах нижнего Вилюя, могла обзавестись якутским ско­том от поздних переселенцев, а некоторые роды могли и сами переселяться на север с небольшим количеством конного и рогатого скота.

Доктор Т. А. Колпакова, работавшая в Мастахском улусе в составе академической врачебно-санитарной экспедиции в 1925—1926 гг., между прочим, констатирует, что «на Мастахе матери кормят детей грудным молоком... нередко одно­временно двоих и часто до пятилетнего возраста»[372].

Это отступление мастахских матерей от обыкновений яку­тов, почти повсеместно прибегающих к кормлению грудных детей коровьим молоком, свидетельствует о том, что корен­ное население северного Вилюя долго жило при оленеводче­ском хозяйстве, не зная коров.

Ещё более разительное доказательство раннего прожива­ния оленных якутов в пределах Вилюйского округа мы нахо­дим в особенностях их экономического быта.

Якуты-оленеводы повсеместно занимаются рыболовством. Рыбу ловят по преимуществу сетями в озерах, в летнее время и на реках. В их пищевом режиме рыба безусловно зани­мает первое место. Мясо диких оленей, лесная дичь, напри­мер, куропатки и перелетные птицы лишь в краткие периоды охоты вытесняют рыбу. Рыбу сушат и вялят. (Местные названия особых видов рыбной пищи — «порча, паарки, былаабыт и джуукала»). Из летнего и осеннего лова запасают рыбу на зиму в особых ямах или клетях (в сайбах). Такой запас рыбы носит название «аргыс». Это же название рас­пространено повсеместно и у якутов северного Вилюя.

Пишущему эти строки в январе 1924 г. удалось обследо­вать экономическое положение якутов Жиганского улуса. С общими условиями жизни и быта жиганцев мы знакоми­лись лично при разъездах, а статистические данные были со­браны на съезде представителей наслегов.

Якуты Жиганского улуса, хотя и принадлежат по всем признакам своей материальной и духовной культуры к олене­водческому отделу якутского племени, но фактически очень слабо обеспечены оленями. В 360 самостоятельных хозяй­ствах, из которых они состоят, в 1924 г. было установлено нами всего лишь 6178 оленей, т. е. в среднем на одно хозяй­ство приходилось по 17 голов. Но и эти голые математиче­ские выкладки неточно передают состояние оленеводческого хозяйства жиганцев, ибо они делятся на две группы, кото­рые очень сильно разнятся друг от друга по обеспеченности домашними оленями. Первая группа состоит из 64 хозяев, кочующих близ тундры по правым притокам Анабара и в низовьях Оленека. Они могут быть признаны настоящими кочевниками-оленеводами приполярной тундры и края леса. В среднем на хозяйство они имели по 68 голов. Вторая группа жиганцев не кочует, а живет оседло по преимуществу вдоль берегов понизовий Лены на север от заштатного города Жиганска и существует, главным образом, за счет зимнего и летнего рыболовства. Эта группа, состоящая из 296 хозяев, в среднем на одну хозяйственную единицу имеет только по 6 оленей, но зато все хозяева более или менее равномерно обеспечены сетями (около 5 сетей). Исключение составляют лишь объякученные тунгусы эженского рода, у которых в составе 25 семей имеется всего-навсего лишь 4 сети. Этот цифровой показатель, весьма вероятно, очень хорошо харак­теризует различие тунгусских и якутских хозяйственных на­выков. Якуты, люди с более оседлыми привычками, очевидно, занесли на Лену довольно развитое рыболовство. Кроме того, волосяные сети (которые обычно вяжутся из белого волоса) сами по себе предполагают хозяйственные связи и товарооб­мен с коневодческим народом. До переселения якутов-оле­неводов местные тунгусы могли употреблять только сети из тальникового лыка, которые очень непрочны, на морозе ло­маются и отпугивают рыбу. Следовательно, до якутской эпо­хи на Лене вряд ли могло существовать зимнее рыболовство.

Рыболовство у северных якутов развито повсеместно и является одним из основных устоев их хозяйства. В Усть- янском улусе рыбой кормят даже ездовых собак, которые в зимнее время на берегу океана заменяют оленей.

Якуты притундровой полосы Туруханского края до самого последнего времени были очень богаты оленями. По собран­ным нами данным, якуты понизовий р. Анабара, всего около 50 семей, имели не меньше 25 тысяч голов оленей, т. е. по 500 голов на хозяйство. И здесь, конечно, средние цифры искажают действительную обеспеченность отдельных се­мейств. По всему полярному северу далеко разносилась слава об оленеводческом Крезе Анабара, о «Баай-Владимире» (по якутски «богач В.»), который, по рассказам, владея оленным стадом в 10 тысяч голов, наряду с которым не могли не существовать пауперы-батраки, служащие простыми пасту­хами у магнатов оленеводческого быта. Несмотря на обес­печенность оленями, все анабарцы занимаются и рыболовст­вом. Благодаря своей покупательской силе, они были обеспе­чены волосяными сетями вдвойне выше наших жиганцев.

Об якутах Есейского и Оленекского районов у нас нет цифровых данных, но по общей информации, имеющейся в нашем распоряжении, их экономический быт точно также покоится на трех китах: оленеводстве, рыболовстве и охоте.

Повсеместная развитость рыболовства у северных якутов, а также и самый характер господствующего у них рыбного промысла, а именно, ловля сетями по преимуществу озерной рыбы, ясно доказывает, что они до своего переселения на север занимали обширный озерный район нижней половины бассейна Вилюя, где до сих пор рыболовство является очень важным подспорьем к скотоводческому хозяйству. Подробно об особенностях хозяйственного быта на северном Вилюе мы будем говорить в следующей части наших очерков, специаль­но посвященной вилюйским якутам.

О раннем оседании на Вилюе якутов-оленеводов свиде­тельствует также и тот факт, что среди коренных вилюйчан до недавнего времени местами имелось немало хозяев, со­держащих домашних оленей, тогда как в улусах Якутского округа нигде нельзя найти якутов-оленеводов, за исключени­ем тех немногих случаев, когда оленные стада заводились торговцами-пушниками, совершавшими дальние поездки на оленях для сбора пушнины.

Стародавнее рыболовческое занятие обусловливает ещё одну особенность в материальном быте якутов-оленеводов.

Это — особый тип жилища, известного почти повсеместно среди якутов-оленеводов и называемого ими «холума». Холу­ма представляет из себя конический и пирамидальный четы­рехугольный шалаш, обсыпаемый снаружи толстым слоем земли или кусками дерна. Остов холума образуют четыре толстых жерди или тонкие бревешки, скрепленные на замок своими верхушками и расставленные пирамидкой. На рас­стоянии аршина или полутора от верхнего скрепления приби­ваются поперек бруски, образующие верхнюю раму, на кото­рую приставляются наклонно толстые жерди или плахи, образующие стены. Вверху остается дымовое отверстие. На середине земляного пола разводится огонь. Холума, каким бы убогим оно ни казалось на первый взгляд, представляет из себя начальный тип постоянного и неподвижного жилья, развившегося из шалаша. Этот тип жилья, по-видимому, был когда-то господствующим среди малооленных хозяев, живу­щих по преимуществу рыбным промыслом. И владельцы крупных оленных стад, большую часть года кочующие в пере­носных шатрах, в период зимних холодов могли жить в таких же холумах, более защищающих своих обитателей от ветров и непогоды. В настоящее время якуты-оленеводы на зиму пред­почитают ставить обыкновенные якутские юрты с наклонны­ми стенами, обсыпая их снаружи также дерном и глиной.

Лишь в местах временной рыбной ловли над рекой или озера­ми они возводят холума.

По словам Серошевского, холума под названием «калыман» встречается и в Колымском крае[373]. Любопытно, не нахо­дится ли в генетической связи само географическое имя «Колыма» со словом «колыман — холума», ибо не подлежит сомнению, что оно позаимствовано русскими от якутов, которые искони веков Колымский край на своем языке на­зывали «Халыма» или «Холума» (смотря по аканию или оканию говорящего)? Нам удалось видеть типичные северно­якутские холума, встречающиеся, главным, образом в Жиганском и Усть-Янском улусах, и по Нижней Тунгуске у тамошних тунгусов рода кюндэгир, панкагир и чапогир. Они известны также и илимпейским тунгусам. Тунгусы этот тип жилья называют тоже гольомо, голом, холумачаан. «Гуулама джу» — дом-рубленок русского типа. У верхнеангарских тутуро-ачеульских и киренских тунгусов — гула, гуло — изба, дом[374]. Очевидно, лингвистические корни якутского «холума» восходят к тунгусским названиям.

В данное время трудно решить, принесен ли тип холума объякученными тунгусами из их прибайкальской родины или усвоен ими от местных тунгусов. Во всяком случае, мы ду­маем, что холума было господствующим типом зимнего жилья у якутов-оленеводов в более ранние исторические эпохи, в особенности же у их рыболовческого ответвления.

Ни слово «холума» и ни тип подобного конического шала­ша, крытого дерном, в пределах Якутского округа якутам не известны. Лишь в богатырских былинах изредка попадается упоминание о «балыксыт киси буор урасата» — шалаш рыба­ка с земляной покрышкой. У вилюйских же якутов понятие о холума вполне реальное представление, как не чуждо им и само слово. Например, по их сказаниям, Эчик, сын ле­гендарного прародителя вилюйских якутов Быркынгаа- Боотура, «жил в круглом шалаше холума, заваленном дерном и питался исключительно рыбой, зажаренной на углях»[375]. Другой, ещё более популярный, герой вилюйских сказаний Улуу-Омолдоон (Великий Ом.) в детстве пропадает без вес­ти, но, однако, его «следы привели к бывшему здесь жилищу древнего человека — холума»[376]. Ещё на памяти стариков Мархинского улуса в окраинных местах рыбаки жили в точно та­ких же холума. А в Мастахском улусе, по всей вероятности, и в Удюгэйском, смежном с первым, и теперь существуют хо­лума. Один якут б. Мастахского улуса Семен Игнатьев, сту­дент Иркутского медрабфака, сообщил мне, что приблизи­тельно у четвертой части домохозяев имеются холума, преимущественно у рыбных озер.

По берегам р. Чоны во многих местах сохранились сле­ды, по-видимому, подобных же пирамидальных шалашей, об­сыпанных глиной. Один старик якут, Тимофей Попов, так описывает эти археологические остатки:

«По реке Чоне во многих местах над озерами встречаются старые ямы, расположенные по углам четырехугольника... По видимости эти рыбаки заваливали свои дома по четырем сторонам дерном. Четыре ямы по углам всегда располагаются наружу земляных бугров, обозначавших, вероятно, стены до­мов... На правом берегу Чоны, около озера Бёрё-Кюёл име­ются следы десяти домов»[377].

Развалившиеся стены пирамидальных холума должны бы напоминать описанную картину остатков.

Сказанное о холума — зимнем типе жилья — полностью применимо и к типу легких летних шалашей, крытых со всех сторон древесной корой, которые и по сие время не вывелись у якутов Жиганского улуса. Это, так называемые, «хатырык отуу» (корьевой шалаш).

Корьевой шалаш у якутов Якутского округа точно так же не в ходу, как обычное жилье для семейных людей, хотя бы даже временное. Такие шалаши на скорую руку делаются только на сенокосе или во время кратковременных работ в тайге и вдали от обитаемых мест. Само собой разумеется, в них спасаются и охотники от непогоды. Это явление нахо­дит свое простое объяснение в том, что настоящий «саха», из которых состоит основное ядро якутского народа, немыс­лим без своих коров и коней и, кроме того, он в пределах своей современной родины никогда не кочевал, а жил всегда оседло. Охота и рыболовство для него всегда были лишь под­спорьем к его основному скотоводческому занятию. Вот по­чему в отношении основной массы собственно якутов-саха ни корьевой шалаш и ни зимнее холума не могут быть пока­заны, как обычные типы жилья хозяйствующей единицы. Иную картину мы опять-таки находим на Вилюе, где осели и в наши дни объякутились (вернее было бы сказать, уподоби­лись «саха») древние «ураангхаи», народ первоначально не­тюркского происхождения. На Вилюе, опрашивая глубоких старцев, мы также наткнулись на живые ещё воспоминания о том, что в старину де многие семьи якутов в летнее время проживали в корьевых шалашах. Это показание для нас, как уроженца Якутского края, было большой неожиданностью. Исходя из хозяйственных обыкновений и воспоминаний яку­тов Якутского округа, мы думали, что обычным и нацио­нальным типом жилья для якутского простолюдина была и остается традиционная юрта «саха балагана» (стоячая юрта якута), летом обмазывается глиной, а на зиму коровьим на­возом. Якутские же князья-феодалы как по воспоминаниям стариков, так и по ранним литературным источникам в качестве летнего жилья и как признак своего аристократического проис­хождения, м. б., и начальнического звания устраивали во дворе неподвижную коническую урасу очень больших размеров, крытую берестой. Мало того, как установлено нашими рас­копками древних могил в пределах Западно-Кангаласского улуса, одну цельную покрышку подобной урасы князья неиз­менно клали в свою могилу. Эти княжеские шатры, по всей вероятности, сродни дворцам-шатрам или «сараям» древнету­рецких степных феодалов. На этом сложном вопросе мы имеем в виду подробнее остановиться во 2-м томе наших очерков в связи с изучением общественной организации у якутов дорусской эпохи. Здесь же необходимо отметить, что княжеские берестяные шатры у старинных якутов нельзя смешивать с урасой, как типом первобытного жилья. Корье­вые же шалаши жиганских якутов и вилюйчан раннего периода, кое-где встречающиеся у них и теперь, свидетель­ствуют об их охотничьем и рыболовческом прошлом и о позднем развитии у них скотоводческого хозяйства, позаим­ствованного извне.

Итак, якуты-оленеводы, переселившиеся когда-то в древ­ности из Прибайкалья, заселяли Вилюйский округ. Помимо оленеводства они, как и теперь, несомненно, занимались ры­боловством в многочисленных озерах северной половины Вилюя, а также и охотой. Изучая быт, нравы и обычаи современных северных якутов, мы можем получить прибли зительное представление о первой стадии якутской истории на Лене. Героический эпос оленных якутов содержит в себе довольно ясные доказательства того, что эти ранние пересе­ленцы занесли на Лену железную культуру, благодаря чему они должны были одержать сравнительно легкую победу над местными тунгусами. Весьма возможно, что часть тунгусских аборигенов Вилюйского края отодвинулась на запад, где ныне мы находим разные тунгусские племена по Нижней Тунгуске и в Илимпейском районе со следами влияния на них якут­ской оленеводческой культуры. В эпоху заселения Вилюя якутами-оленеводами территория современного Якутского округа, по всей вероятности, имела местное тунгусское же население. Основное ядро этих тунгусов, бывших аборигенов Якутского округа, пред нами налицо. Это будут тунгусы бьш. Майского ведомства, значительная часть которых полностью объякутела, обзавелась якутским скотом и живет оседло по Алдану около устья Маи и выше. Эти оседлые тунгусы быв. Майского ведомства ничем не отличаются от якутов более глухих районов ни по языку и ни по образу жизни. Только при наличии длительного общения с якутами цент­ральных районов и отличного знания их языка в говоре этих тунгусо-якутов можно кое-когда уловить легкие следы их тунгусского акцента, которые у некоторых индивидуумов совершенно исчезают. Часть майских тунгусов сохранила оленеводство и кочевой образ жизни.

В настоящее время якутское скотоводческое население Амгино-Ленского плоскогорья достигает до 80 тысяч душ об. п. При определении численности древнего тунгусского населения этой же самой территории, конечно, нельзя руководствоваться современными якутскими масштабами, ибо при оленеводческом и охотничьем хозяйстве соотноше­ние эксплуатируемой площади к численности и плотности населения должно было быть принципиально иным. Всех тунгусов б. Майского ведомства, кочевых и бродячих, по пе­реписи 1917 г. насчитывалось 2936 д. об. п.[378]. (Из них осед­лых и вполне объякутевших было 1350 д.). Даже это количе­ство тунгусов при оленеводческо-охотничьем быте не смогло бы довольствоваться тайгой одного Амгино-Ленского плоско­горья. Тунгусское население Алдано-Ленского горного райо­на, как известно, до нашего времени занимает свою террито рию. (Тунгусы 9-ти кангаласских родов, численностью до 1085 д. об. п.). О ликвидации их тунгусского образа жизни, нравов, обычаев и языка, очевидно, придется говорить лишь со времени развития Алданской золотопромышленности. К этим бывшим владельцам всех земель Якутского округа необходимо прибавить и тех тунгусов, которые с наплывом в этот край якутской колонизации откочевали на восток — на Охотское побережье.

Соприкосновение северных якутов в эпоху заселения ими Вилюя с тунгусами б. Майского ведомства устанавливается наличием в составе Жиганского улуса двух тунгусских ро­дов — Эженского и Кюпского (по-якутски — Эджээн, Кюп). Эти эженцы и кюпцы могли оторваться только от тунгусов Майского ведомства, о чем свидетельствует наличие среди последних пяти родов с тем же названием «Эджээн» и одно­го рода с именем «Кюп»[379]. Два рода из эженцев имеют якутский тип хозяйства, говорят по-якутски, а три бродят с оленями. Кюпцы на Мае и теперь остаются бродячими. Не приходится сомневаться в том, что эжэнцы и кюпцы в старо­давние времена находились в тесном общении с оленными якутами Вилюя. Только при этом условии часть эжэнцев и кюпцев могла переселиться на север одновременно с якутами-оленеводами. Между прочим, по есейскому варианту оленекского эпоса, главный герой северных якутов Юнгкээбил, имеет брата, которому дается имя Эджээн-Хосун[380]. Здесь, очевидно, мы имеем дело с отражением в народном фольклоре фактических отношений вилюйских оленеводов с тунгусами, аборигенами Якутского округа, когда последние были полными хозяевами этого края. Старшинство и коман­дующее положение Юнгкээбиля свидетельствует о том, что вилюйские оленеводы тогда подчинили своему культурному влиянию амгино-ленских тунгусов, м. б., держа их в положе­нии политической зависимости, как поставщики железного вооружения. В ту эпоху оленеводы Вилюя должны были быть в несколько раз многочисленнее тунгусов Якутского округа, ибо у первых были огромные запасы рыбы в озерах нижнего Вилюя и весьма развитый охотничий промысел на диких оле­ней в бассейне Оленека. Затем сзади они должны были по­полняться постоянным напором новых якутских колонистов. Этот процесс в конечном итоге и оттеснил их дальше на север.

В главе о языке северных якутов мы отметили наличие в нем лишних монголизмов, в их нравах и обычаях тоже устанавливаются, правда, и не особенно резкие и отчетливые, следы соприкосновения с монгольским миром. Обнаружение монгольского влияния и примесей в северном авангарде якут­ского племени имеет огромное значение в деле прояснения прошлой истории не только якутов, но и бурят. До сих пор якутоведы и бурятоведы полагали, что монгольское племя в лице бурят наседало сзади на якутов и вытеснило их из Прибайкалья. При таком понимании исторического взаимо­отношения якутов с монгольскими племенами передние ряды якутов, казалось бы, не должны были иметь тесное соприкос­новение с монголами. В противном же случае пришлось бы придти к выводу, что когда-то якуты вторглись в Предбайкалье, уже занятое монгольскими племенами, и в своем даль­нейшем движении на север увлекли в составе своих авангар­дов какие-то разорванные части монголов. Таким образом, наше традиционное представление о якуто-монгольских взаимоотношениях в районе Предбайкалья как бы перево­рачивается вверх ногами.

С другой стороны, наличие явных монгольских примесей в составе северных якутов, конечно, пришлось бы рассматри­вать, как одно из лучших доказательств защищаемого нами положения о южном, прибайкальском происхождении и са­мих северных якутов, ибо нигде в другом месте они не могли бы смешаться с монголами. Мало того, если монгольский элемент в якутском авангарде был довольно значителен, то первый толчок к якутскому переселению на север могли дать как раз эти монгольские части, чтобы избавиться от якут­ского национального гнета. Таким образом, якутизированные монголы оказались бы зачинщиками того движения, кото­рое в дальнейшем своем развитии увлекло все якутское племя в таежные дебри крайнего северо-востока Сибири.

После этих предварительных соображений о принци­пиально важном историческом значении обнаружения монго­лов в северном отделе якутского народа, мы позволим себе указать, что родовое имя «югюлээт», констатируемое как среди оленеводов бассейна Оленека, как и тесно сопредель­ных с ними якутов северного Вилюя в количестве 2000 душ, является ни чем иным, как древним наименованием главного отдела калмыков-ойратов, занимающих теперь западную Монголию. В историческом сочинении Санан-Сэцэна указы­вается, что племя четырех ойратов слагается из угэлэт, багатут, хойт и кэргут[381]. По другим историческим данным, в состав четырех ойратов входят и Баргу-буряты. Дж. Банзаров пишет: «Новейшие известия калмыков считают четырьмя ойратами: 1) угэлэт, 2) хойт-багатут, 3) баргу-бурят, 4) дур-бэт, дзун-гар, хошут и торгут[382]. По Банзарову, «Паллас, поль­зовавшийся неизвестно какими источниками, считает так: 1) ӧ лот (угэлэт), 2) хойт, 3) тумэт и 4) баргу-бурят»[383].

Во всех приведенных известиях в состав дурбэт (четырех) ойрат неизменно находим угэлэт, это название в настоящее время произносится «олёт» или «элет». Тюрки Урянхайского края это имя произносит «ёёлэт» с долгим гласным в начале[384]. Стяжение слога «угэ-югэ» в долгий гласный сохранилось в монгольской письменности в виде особого начертания. Об этом мы говорили выше при установлении тождества между якутским именем «сологоон» и «солон». В данном случае мы вторично сталкиваемся с тем же лингвистическим явлением, доказывающим большую архаичность якутского диалекта.

Что якутские угулят’ские (югюлээт) роды должны быть признаны объякученными калмыками подтверждается и тем, что в составе тех же северных якутов мы находим и другое монгольское племя Тумэт, показанное среди древних четырех Ойрат. Это будут два рода Тумэт в Жиганском и Усть- Янском улусах. Обнаружение среди оленных якутов одного рода, соименного с племенным названием Ойрат’ов, ещё воз­можно было бы счесть за случайное созвучие, но, когда отыскиваются два родовых названия, в точности совпадаю­щие с именами основных подразделений Ойратов, то о слу­чайности не может быть речи. Что якутские «туматы» яв­ляются иноплеменной примесью, как дальше увидим, под­тверждается легендами вилюйских якутов, которые когда-то будто бы истребили целое племя «тумат». Очевидно, что в ро­дах югюлээт (в составе их и «кююлэт») и тумэт мы имеем дело с объякученными монголами. К этим фактам мы можем добавить ещё и название одного наслега или рода в Усть- Янском улусе, т. е. в составе тех же северных якутов, а именно, «ногой» (офиц. их два— 1 и 2 Ноготские)[385]. Это бес­спорно общемонгольское слово «нохой», что значит собака. Людям, незнакомым с местным произношением родовых имен, конечно, невозможно разобраться в этих сравнительно простых лингвистических вопросах, исходя из официальных, невероятно искаженных, названий, как, например, от «ногой», «ноготский». О былом монголизме этих ноготцев ясно гово­рит и то, что с ними вместе в маленьком улусе (с 1380 д.) упомянутые выше тумэты.

В связи с этими разительными фактами, само собой разу­меется, должен возникнуть вопрос о том, где и когда якут­ские оленеводческие авангарды могли бы столкнуться с кал­мыками, ныне обитающими в совершенно иных областях, находящихся далеко в стороне от якутских исторических путей на север? Разбираться в истории кочевых народов во­обще нелегкое дело, ибо характер кочевого быта сам по себе не предполагает прочной связи населения с землей. Номады чрезвычайно легко и быстро могут переместиться в разные области. Так, например, нам хорошо известно, что часть кал­мыков в начале XVII века, как раз в год завоевания якутов на Лене сотником Бекетовым, т. е. в 1632 г. под предводитель­ством своего князя Хо-Орлока, прикочевала из Джунгарии на Волгу, откуда позже перешла на правый берег Волги в южно- русские степи, где по воле Советской власти они ныне образовали Автономную Калмыцкую область[386]. А племя тумэт в результате массовых сдвигов и переселений монголь­ских племен в эпоху чингисовых завоеваний перекочевало в южную Монголию, где входит теперь в состав Джосотуского сейма, земли которого находятся между городами Калган, Мукден и Пекин[387]. Подчиненные тумэтам хори (иногда име­нуемые хори-тумэт) живут в русском Забайкалье под названи­ем хоринских бурят, что показывает нахождение древнего местожительства тумэтов где-то около озера Байкала. Вот куда разбросались соплеменники и ближайшие родичи якутских югюлээт, тумэт и ногой, в свою очередь заброшен ных на дальний север в бассейн Оленека, у дельты Лены и дальше на восток в район устья Яны. Но, к счастью, уста­новление того географического пункта, где происходило тес­ное соприкосновение северных якутов с калмыками, не представляет из себя головоломной проблемы. Дело в том, что рассеяние монгольских племен началось лишь со времени выступления на историческую арену знаменитого воителя Чингис-Хана. До него монгольские племена были притиснуты к окраинам Монголии и влачили довольно жалкое существо­вание. Обширные монгольские степи были заняты почти сплошь турецкими племенами. Северные якуты могли жить в соседстве с ойратами, само собой разумеется, лишь в дочингисову эпоху. Здесь мы получаем и приблизительную хронологическую зацепку о времени эвакуации оленных яку­тов из Предбайкалья на север. Ясно, конечно, что это собы­тие должно было случиться за много сотен лет раньше появ­ления Чингис-Хана (начало XIII ст.), когда дурбен-ойраты ещё не стяжали себе славу воинственного народа или, как говорится в бурятских улигэрах (былинах):

Когда великое внешнее море

Было величиной с ручей,

Когда огромная рыба Абарга

Была рыбешкой...

Историческими документами довольно ясно устанавлива­ется, что ойраты и в их составе тумэты были коренными обитателями Приангарского края.

Итак, северные якуты по своему этническому происхож­дению представляют собой конгломерат из тунгусов, турок и монголов. Вопрос о датах постепенного передвижения их на север в данный момент мы разрешать не можем, ибо хроно­логическая связь событий может быть установлена лишь при сопоставлениях всего поработанного материала. Пока мож­но лишь предположительно ответить на общий вопрос: долго ли якуты-оленеводы, как носители ранней якутской культуры, прожили в бассейне Лены оторванно от якутов-скотоводов, оставшихся где-то около озера Байкала?

Большая самобытность, обособленность и своеобразие культуры северных якутов с большой вероятностью свиде­тельствуют за то, что их раздельное существование на Вилюе было очень длительным, во всяком случае, не одна и не две сотни лет.

СОДЕРЖАНИЕ

«Ураангхай-сахалар» Г. В. Ксенофонтова 3

Предисловие 10