Никаких орхидей

*****

В кафе «Никаких Орхидей»,

в трёх домах от Льва Гумилёва,

столько разных смешных людей,

что невольно снова и снова

улыбаешься как дурак,

бесхитростно и бескорыстно,

вспоминая, что было вчера

точно также… и ныне, и присно.

В кафе «Никаких Орхидей»,

на Коломенской возле аптеки,

ощущаешь, что боле нигде

так уютно не будет вовеки.

Ты спросишь меня «почему?»

Я в ответ почешу в затылке:

знаешь, я и сам не пойму…

Может, стоит на дне бутылки

поискать долгожданный ответ?

Может, там зарыта собака?

Я скажу тебе твёрдое НЕТ!

Ничего там нет, кроме мрака.

А здесь в «Никаких Орхидей»

тёплый свет струится по стенам,

и какой бы ты ни был злодей,

оттаешь душой постепенно.

Выпьешь рюмочку (или две),

закуришь табак душистый,

и почувствуешь, что в голове –

белым-бело и пушисто.

Оглядишься – почти что Paris …

Вот поэты читают бойко,

и ласкает гитару Борис,

и Татьяна-Нико за стойкой.

А напротив тебя сидит

добродушный Начальник Камчатки…

Не захочется этот вид

портить чем-нибудь, вроде перчатки,

брошенной негодяю в мурло

в ожиданьи дебоша с кровью.

Лучше выпьем всем гадам назло,

и наполним сердца любовью!

И тогда загремит рок’н’ролл

для балалайки с баяном,

и сержант порвёт протокол,

и прикинется тоже пьяным…

Будем вместе хрипеть let It Be

на мотив аргентинского танго,

и воспримем как знак Судьбы

то, что ныне мы здесь обитаем…

Разбежимся, – и все при своих…

Но безудержно встретимся снова

в кафе «Орхидей Никаких»,

в трёх домах от Льва Гумилёва.

23 ноября 2010

*****

Татьяне «Нико» Путиловской

Элегантная хозяйка маленького кафе

устало закуривает длинную сигарету…

А посетитель всклокоченный, изрядно подшофе,

шумно требует продолженья банкета.

У стойки роняет жемчужные слёзы в опустевший бокал

звёздочка кабельного телеканала.

Её сегодня уволили, и сказали, что «на века»,

за то, что продюсеру лысо-пузатому отказала.

Её утешить пытается фотограф сессией-блиц,

интерьер озаряя сполохами магниевой вспышки.

А посетитель всклокоченный бессильно валится ниц

перед хозяйкой, поскольку всё-таки выпил лишку.

Его на морозец выводит небритый секьюрити-мэн

и с удовольствием выписывает смачный пендель.

В углу терзает гитару бывший великий спортсмен,

а ныне всеми забытый и безымянный крендель.

Хозяйка маленького кафе изящно поднимает фужер

и, пригубив чинзано, улыбается вечным клиентам.

Она для того и старалась, чтоб здесь оказавшись, уже

никуда уходить не хотелось. Время течёт кинолентой,

и некоторые забавные эпизоды оказывают влиянье

не только на местных барфлаев, но и на поэзию с прозой…

Хозяйку когда-то давным-давно написал Модильяни.

Но она сбежала с холста и пришла босиком по морозу

в маленькое тёплое кафе в огромном холодном порту

на берегу мелководного, грязного, скучного моря.

В тесном подвальчике душном она создала атмосферу ту,

что позволяет не только дышать, но и забыть слово «горе».

Наплевав на личную жизнь, она приходит сюда каждый вечер

и становится Музой, Мадонной, Феей, которых так мало у нас.

Следит, чтоб на каждом столике не гасли уютные свечи,

чтобы тапёр безумный наяривал жгучий джаз,

чтобы не дуло из форточки завсегдатаям в спины,

и чтоб – никаких орхидей отныне вовеки, и точка.

…чтобы угрюмый старик в очках винтажным пером гусиным

успел дописать до конца вот эту самую строчку.

8 декабря 2010

*****

Татьяне «Нико» Путиловской

Это вам не притча и не басня.

При свете ночи и во мраке дня

я не видел этой женщины прекрасней,

но она – не видела меня.

Для неё я был – один из тыщи,

посетитель за столом в углу,

потребитель кофе, водки, пищи,

оставлявший слякоть на полу

от своих нечищеных ботинок,

в драных джинсах (Господи, прости!),

ладно, что – не пьяная скотина,

но, вообще-то, - заурядный тип.

Рядовой боец богемы местной.

В каждом клубе из – полным-полно.

Персонажик малоинтересный,

хоть и разбирается в кино.

А она – единственная в мире,

ей подобий даже днём с огнём

не найдёшь ни в Польше, нив Алжире,

ни в заморском Яблоке Большом.

Хороша она зимой и летом!

В этих стенах и вне этих стен!

Для неё писал Шекспир сонеты

и сонаты сочинял Шопен.

Даже Пушкин клялся ей (по слухам)

верным быть до гробовой доски.

И ей Бердслей с Альфонсом Мухой

рисовали наперегонки.

Кто я перед этими титанами?

Мелкий петроградский муравей.

Но не перестану неустанно

я кропать свои канцоны ей.

Потом что вся она – Песнь Песней,

тёплым светом изнутри горя.

Я не видел этой женщины небесней

и чудесней, честно говоря.

Пускай мой удел – пребывать в Нигде,

ощущая себя ничтожнейшей сошкой…

Самое главное – НИКАКИХ ОРХИДЕЙ!!!

Они перед НЕЮ – пошлость.

05 декабря 2010 г.

*****

Татьяне «Нико» Путиловской

Одиночество – это заснеженная, простуженная зима

в нарисованном городе на берегу Маркизовой Лужи.

Полустёрты метелью в вечернем пейзаже улицы и дома,

полувычтен из местности ты, так как здесь никому не нужен.

В продувной подворотне утопишь печаль в дешёвом портвейне,

и бредёшь наобум, напевая что-то лете и велосипеде…

…с удивлением вдруг обнаружишь себя в оранжевой тихой кофейне

За столиком в дальнем углу под портретом манерной леди.

Граммофон скрипучий выплёвывает старинный фокстрот.

Бармен загадочно улыбается, и становится чуть теплее…

И хозяйка в маленьком чёрном платье, словно вот-вот

элегантно сошла с хрестоматийной гравюры Бердслея.

Она подходит, касается тонкими пальцами твоего плеча,

турецкую длинную сигарету закуривает чинно,

и говорит тепло (словно горит свеча)

густым хрипловатым сопрано: «Пожалуйте, капуччино!»

Эти простые слова тебя повергают в нешуточный шок.

Судорожно соображаешь, на каком оказался свете.

В этом продрогшем городе не может быть так хорошо

изгою и пасынку, заблудившему на равнодушной планете.

Смотришь вокруг ошарашено, щиплешь себя за бедро…

Нет, ты ещё не умер, и всё здесь – на самом деле:

капуччино в чашке, женщина в чёрном платье, скрипучий фокстрот…

…и щемящая грусть, разлитая в твоём полупризрачном теле.

Ты искал это место и эту Женщину много лет

в экзотических странах на дальнем краю Ойкумены.

А они оказались рядом, по соседству, на той же земле,

на которую ты возвращался всегда, из всех твоих забубенных

странствий во славу Отчизны, в коих подрастерял себя,

но не обрёл ни пристанища, ни Мадонны.

Сегодня ты пьёшь капуччино, о бездарных годах скорбя,

но знаешь твёрдо, что готов украсть с небосклона

ради этой Женщины в чёрном платье самую яростную из звёзд.

Пусть теперь горит для неё одной, и не будет страшно в ночной метели.

Главное – не говорить ни слова, что не разрушить мост,

намеченный между нами ласковой акварелью.

Потому – допьёшь свой кофе и сухо кивнёшь: «Благодарю, мадам!»

Она в ответ улыбнётся, сверкнув вороным бездонным глазом.

Выйдешь на снежную улицу и поймёшь, что уже навсегда

отравлен этой прекрасной, безнадёжной заразой.

Это – твоя награда за годы блужданий впотьмах,

одинокие ночи, июльский зной и февральскую стужу.

Стало быть, стоило жить. И не дай тебе Боже сойти с ума

от этого беспардонного счастья!.. которое так тебе нужно,

которое необходимо!.. ибо только здесь возможны объятья

и поцелуи, что заставляют забыть про изыски искусства и литературы,

от той фантастической Женщины в маленьком чёрном платье,

что словно вот-вот сошла с бердслеевской хрестоматийной гравюры.

30 ноября 2010 г.