Купчинская элегия

Смурные сумерки. Желтуха фонарей.

На челюсть – фиксы, по карманам – финки.

Тревога злых трущоб – десантные ботинки…

Не коммунист, и даже не еврей –

латунный ангел на столбе повешен

(единственный, кто в сём краю безгрешен).

А между одиноких матерей

с колясками б/у и детворой,

(которой здесь гуманнее порой

расти с закрытыми глазами и ушами,

чем впитывать размашистую трель

обдолбанной шпаны, которой скоро станут сами),

меж этих матерей хромают синяки,

покачиваясь, как при шторме в 9 баллов.

Они свои чугунные ебала

уродуют движением руки

с зажатой в ней ноль-семью «33»

И тускло тухнут суки-фонари…

Не стоит верить импортным словам

в названьях улиц… Сонная Европа

давным-давно уже послала в жопу

проспекты Славы, где по нашим головам

стучат трамваи и простые матюги

усталых пролов, убежавших от пурги

в разливно-водочные комнатки в тупых

и грязно-развалящихся хрущобах.

Там мы с тобою назюзюкаемся оба.

Там невозможно по-другому… Вспых

сушёной беломорины с травой,

И злой, бессмысленный салют над головой…

Поскольку офицеры тут живут

в общагах с протекающими кранами,

они похмельные встают утрами ранними

и охранять идут убогий наш уют.

А мы идём трудиться на завод:

из бронированной и крепкой стали

к подводным лодкам делаем детали,

чтоб тоже защищали наш народ

от австралийцев или сомалийцев –

укуренных пиратов-кровопийцев.

Такое Купчино, такая, блин, страна…

Над ней плывёт такая же Луна,

что над Исаакием или над Невским.

Но начитавшись до аборта Достоевским,

вдруг видишь: здесь иные времена!

Советский строй незыблем и упрям,

по лужам шлёпает народ вьетнамских кедов,

по бухарестским рыскают «Победы»,

и каждый третий славу лагерям

гулаговским поёт, как вечный гимн…

Нет, Купчину уже не стать другим.

Да и не надо. Разным ротозеям

нужны такие города-музеи.

Вот только мне там неуютно никогда.

Видать такая неказистая звезда…

И сколько мне там не бывать (ох, НЕ бывать!),

Я буду злое это графство проклинать…

А, впрочем, пусть себе живёт своей судьбой!

Ведь сесть в троллейбус может здесь любой…

21 июня 2009 г.

ПАМЯТИ «СПАРТАКА»

Здесь снова будет протестантский храм.

Теперь так много стало протестантов,

что видно, есть, чему протестовать.

Но мы-то помним церковь без креста,

когда скрывался в плюшевой утробе

кинотеатр имени раба.

Был этот раб печально знаменит

своим дурным характером, который,

в конце концов, привёл к паденью Рим.

Не сам Спартак, но то, что бунт его

успешно и эффектно подавили…

Патриции расслабились, и тут

пришли вандалы, или готы, или

какие гунны, чёрт их разберёт…

Однако можно видеть результат:

Италия в руинах и поныне,

и с их осмотра кормится народ,

возникший в этом месте от смешенья

традиций, рас, религий и т.п.

Народ поганый, надобно сказать.

Он пиццей с пастой закормил весь мир.

Такой вот наглый экспорт ожиренья…

Но, впрочем, это – на другую тему.

Вернёмся к храму, потому что храм –

такое место на твоём пути,

где ты обычно обретаешь веру,

однажды, и на всю оставшуюся жизнь.

Но мы росли в неправильной стране,

покинутой обидевшимся Богом,

где храмы были под запретом. Их

сносили или заполняли всякой дрянью,

вроде лечебных мастерских для алкашей,

а то и попросту – гнилой картошкой.

Поэтому печальная судьба

костёла Анны (возле Аннешуле)

не столь печальна, как твердил кюре.

В стране безверья именно кино

обречено стать суррогатом Веры,

поскольку в нём всегда есть «хэппи-знд».

Когда вокруг разруха, нищета,

хронический послеблокадный голод,

а по экрану прыгает Тарзан,

вдруг понимаешь – вот она, Мечта:

тепло, свобода, сладкие бананы,

и к ним в придачу – с мощным бюстом Джейн.

За гривенник – сеанс сплошного счастья…

Поэтому в утробу «Спартака»

от скучной геометрии сбегал

один еврейский рыжий хулиган

(а в будущем – последний русский нобель)

дрочить на Ц. Леандр и М. Рёкк.

А вместе с ним смотрели на экран,

свободой голливудскою питаясь,

те, кто потом захватят власть в стране

и будут строить благостный фантом,

известный миру, как «Эпоха Горби»

или «социализм с мишуткиным лицом».

Трофейных фильмов насмотревшись в детстве,

они решили, что возможно Кинга Конга

трудами Маркса вразумить вполне.

У них в мозгах кубанские казаки

дружили с флибустьерами Э.Флинна

и В.Чапаев плыл через Гудзон…

Но главное, под грохот Перестройки

«Спартак» прибрал к рукам «ГосФильмоФонд» –

верховный бог эстетов местечковых.

И Юра Шуйский нам крутил кино,

такое, что в гробу вертелся Ленин,

а Сталин в саркофаге выпью выл.

Там был Фассбиндер, были Братья Маркс

(без Карла!), Пазолини и Феллини,

заглядывали Бергман и Уэллс,

подмигивал с экрана Бельмондо,

а Вендерс бил депрессией под дышло

и хрипло пела вечная Марлен…

«Спартак» по-новой превратился в храм,

сюда ходили преклонять колени

перед великим богом CINEMA.

Был этот бог живее всех живых,

цветной и даже широкоэкранный…

…и Юра Шуйский, как его Пророк.

Однако, этот торопливый бог,

двадцать четыре раза за секунду

менявший выражение лица,

от верной паствы требовал порой

своеобразных жертвоприношений,

ну, типа бормотухи чемодан.

Она текла во имя Бертолуччи

или Скорсезе прямо из горла

в почти интеллигентные тела,

одним касаньем просветляя разум.

Здесь пили нечто Гаухман Мурад,

покойный Свин и ваш слуга покорный

не ради пьянства, но во имя Муз.

Верней, одной – Десятой, незаконно-

рожденной, но главной средь сестёр.

И Муза посылала нам в ответ

истерику взаимопониманья.

Мы чувствовали кожей каждый кадр.

Её сдирали с нас Брессон и Вайда,

А Терри Гилльям лил на раны йод.

О, Господи! Лихие времена,

на кладбищах росли многоэтажки

братковских просвинцованных могил…

А мы молились Линчу и Висконти,

считая их святыми в Пантеоне

картинок, движущихся из экрана в Вечность…

Но кончился дурной ХХ век,

а раньше кончился «Спартак», поскольку

здесь дискотеки вытеснили Муз.

И в знак протеста старый храм сгорел.

По воле ангелов, а вовсе не из жажды

каких-нибудь там новых Геростратов

войти в Историю. История – она

такая безобразнейшая стерва,

что сохранит скорей ритмичный бред

ахматовского пасынка, чем сполох

пожара, коих ныне три-четыре в сутки.

Все нулевые здесь стоял скелет

не то ангара для картошки, то ли

кинотеатра. Ныне здесь почти

ремэйк костёла, созданного волей

создателя мистической решётки

Летнего Сада, откуда сволочь-Каракозов

стрелял в царя. Но, впрочем, сволочей

в России завсегда с лихвой хватало…

Пускай здесь будет иноверный храм.

У нас на это есть программа «Толерантность».

Мы стерпим пасторов и их немую паству,

а также всех исламских террористов,

что по ночам бесстыже режут нас.

Мы стерпим. Нам не привыкать. Мы будем

по Кирочной бродить с угрюмым видом

и совершать в окрестных подворотнях

трагические жертвоприношенья…

«Спартак» погиб! Да здравствует «Спартак»!

12 ноября 2010

*****

В этом умышленном городе

каждый художник старается

к пейзажу добавить крошечную,

но личную свою деталь…

… теперь среди цинковых тучек

летают кокетливые ундины шагаловские

с зонтиками ажурными и ядовитой помадой…

… теперь по аллеям Михайловского

сада носятся с поросячьим хрюканьем

кривоногие и мохнатые мирискуснические сатиры…

… теперь расползаются по набережным

бухенвальдские сфинксы шемякинские,

от их оскалов загробных родители оберегают детей…

… в очередях к раритетным пивным ларькам перемешиваются

экспортированные нон-конформистами монстры Босха

и местная шушера с кастетами и кистенями

(за тридцать лет они стали практически близнецами)…

… не хватает только верблюдов,

чёрно-белых дромадеров и бактрианов,

которых не успел, вдохновлённый горячечным бредом Гала,

впечатать титаническими шлепками краски

в перспективы проспектов сумрачный одинокий гений Дали…

Мы живём в этом северном, простуженном бестиарии,

где неотличимы ослепший Борхес и бестия,

которую он описывает на ощупь…

Эпоха мирного сосуществованья.

22 декабря 1998

*****

Ты вернулся в свой город, знакомый до боли зубной,

до футбола дворового в тёплый денёк выходной.

Ты вернулся, бродяга, и кругом идёт голова.

Поскорее влезай в ленинградский гремучий трамвай,

поезжай на сиротские, нищенские острова,

где балтийское небо нисходит на землю. Едва

ты прибудешь туда, как узнаешь всё тот же закат.

Те же пары влюблённых на старых скамейках сидят,

тот же ветер с залива и та же весенняя грусть…

Ты вернулся домой, ты всё это учил наизусть.

Чтобы мучиться в дальних краях ностальгией и, вернувшись сюда,

объясниться в любви к этим хмурым пространствам. Сверкает звезда

с ультрамариновой тряпочки местных замшелых небес.

Вифлеемская что ли? Видать, зажигал её бес

мелкий, здешний, который тебя соблазнял иноземьем вчера.

А сегодня, вернувшись, ты вычёркиваешь телефонные номера

из записной. Адресаты уже никогда не прибудут назад.

И ты не заглянешь прошлому в прекрасные серые ласковые глаза.

Тебе предстоит в настоящем не по лжи, не во ржи

над пропастью, а в этом призрачном городе жить.

Жить и хранить в своей памяти секретные адреса,

где ещё звучат твоих мертвецов пронзительные голоса,

где происходит и днём и ночью незримый бой,

в котором одна победительница – сука-любовь.

21.03.2005