Мистер Смит в тревоге

— Куда ты идешь? — спросил мистер Смит и повернулся в кресле, чтобы взглянуть на жену, неожиданно появившуюся на пороге в пальто и шляпе. С лица ее еще не сошел гневный румянец, удивительно молодивший и красивший ее. Все же, какой бы молодой и эффектной она ни казалась, нельзя было позволить ей делать то, что она делала.

— Ухожу, — ответила миссис Смит с тем особенным взглядом и тем особенным голосом, которые всегда появлялись у нее во время разговора с ним после ссоры. «О Господи!» — мысленно воскликнул мистер Смит.

— Вижу, что уходишь, — сказал он вслух. — Но куда?

Она вспыхнула. Румянец запылал ярче, красивые голубые глаза метали молнии.

— Просто ухожу из дому — вот и все. Трясешься над каждым пенни, урезываешь меня во всем, так что дальше уж некуда, твердишь мне вечно: «Этого не покупай, того не покупай», — подглядываешь за мной, суешь нос во все, а потом устраиваешь мне сцены из-за того, что тебе что-нибудь не понравилось… Господи, да есть ли на всей нашей улице хоть одна женщина, у которой не найдется двух-трех неоплаченных счетов? А у большинства их куча! И все они покупают разные вещи в рассрочку, хотя их мужья зарабатывают далеко не столько, сколько мой… — Тут миссис Смит остановилась, — не потому, что запас ее красноречия иссяк, у нее нашлось бы чем закончить эту обличительную тираду, — а просто чтобы перевести дух. — И после всего этого еще докладывать тебе, куда я иду! Ты требуешь, чтобы я и в этом отдавала тебе отчет, да? Ну еще бы! Еще бы! — Она фыркнула так яростно, что у нее даже голова затряслась. — Тебе это было бы очень лестно, не так ли? Что ж, хорошо, буду приходить к тебе каждый раз за позволением истратить пенс или два. Буду спрашивать, можно ли мне пройтись по улице.

— Ах, да не дури ты, Эди! — воскликнул мистер Смит, не выносивший таких нелепых выкриков. Он все еще после стольких лет брака наивно воображал, что жена в таких случаях неудачно пытается в чем-то убедить его, — он не понимал, что она просто отводит душу.

— «Не дури»! — с возмущением передразнила она его, подходя ближе. — Надо бы спросить у людей, кто из нас двоих дурит… Они бы тебе сразу сказали! И по-моему, глупость лучше, чем мелочность. Да, мелочность и скупость. Смотри, Герберт Смит, от твоей скупости скоро и тебе самому житья не станет! Скаредничает и дрожит над каждым пенни так, как будто он не знает, откуда возьмется другой! И чем больше ты зарабатываешь, тем хуже становишься. Твоя скупость превращается в болезнь. Честное слово, тебе бы следовало побывать мужем других женщин, они бы тебе показали, что значит мотовство!

— Нет, не показали бы, — отрезал мистер Смит сердито, — потому что я не потерпел бы этого ни одной минуты. Я бы живо положил конец всяким таким штукам. А что касается скупости, так ты не хуже меня знаешь, Эди, что я не скряга и никогда им не был. И ты и дети всегда имели все необходимое. Но кому-нибудь в семье надо же быть благоразумным! Мы не богачи. Когда мне дали прибавку, я рассчитывал, что мы начнем наконец делать сбережения. Послушать тебя, так можно подумать, что я получаю не лишний фунт в неделю, а все запасы Английского банка. Имей же хоть каплю разума, Эди! Если мы начнем тратить весь мой заработок до последнего пенни и влезем в долги, что будет с нами, когда случится беда? Скажи сама…

— Да что может с нами случиться? Господи помилуй, ну и разговор! Ты настоящий старый Иона, честное слово! Типун тебе на язык, папа! Нет, если тебя послушать, так можно подумать, что нам не сегодня-завтра придется распродавать все имущество. Ты не можешь ни одной минуты радоваться, вечно ты только и думаешь о том, что с тобой может случиться через год или вообще когда-нибудь. Мы живем только раз, и умирать придется тоже только раз, так, ради Бога, давай пользоваться жизнью, пока есть возможность. Вот как я рассуждаю.

— Но если у нас этой возможности нет? Я не раз слыхал такие речи, я знаю, к чему они приводят. Я не хуже других умею наслаждаться жизнью, но разумно, понимаешь? Для этого мне вовсе не нужно проматывать все, что я имею, и еще приглашать разных Фредов Митти, чтобы они помогли мне в этом.

— Ага, я так и знала, что ты сюда приплетешь и его! Я и то уже удивлялась, что ты так давно меня не попрекал Фредом. Вот это как раз в твоем духе! С первого дня, как Фред побывал у нас, ты его возненавидел и, конечно, валишь все на него. Что ж, продолжай, не стесняйся! Как это ты еще не сказал, что я отдаю Фреду все деньги, которые получаю от тебя на хозяйство? Продолжай, договаривай все до конца!

— Скажу только вот что… — Мистер Смит говорил все с большей запальчивостью. — Этот счет от Сорли, из-за которого все вышло, не вырос бы так и был бы давно оплачен, если бы тебе не взбрело в голову пригласить на Рождестве два раза Митти с женой и со всеми их обжорливыми приятелями. Мне вообще не нравится, что они к нам таскаются. Большинство мужей не стало бы терпеть их ни минуты у себя в доме, если бы они им были так противны, как мне, — ведь я всегда ухожу из дому, чтобы с ними не встречаться. А еще во сто раз хуже то, что ты влезаешь в долги, чтобы они на мои деньги могли напиваться и обжираться. Хорошего тут мало, ты сама отлично знаешь.

— Вот как? Ну ладно, в будущее Рождество я скажу Фреду и всем знакомым, чтобы они к нам не приходили, и мы все пойдем в работный дом, тогда ты будешь доволен? Если бы твоя скупость не мешала тебе жить, ты бы не придавал никакого значения таким пустякам. Подумаешь, счет на три фунта пятнадцать шиллингов! А ты поднимаешь шум, как будто я задолжала Сорли фунтов пятьдесят!

— Во всяком случае, это на три фунта пятнадцать шиллингов больше, чем ты можешь заплатить, — отрезал ее супруг.

— Кто это тебе сказал? Я ведь пока не просила тебя платить. Оставь свои деньги при себе, я сама уплачу по этому счету. Сорли подождет, наплевать!

— А мне не наплевать. Ты знаешь, что у меня правило — платить за все наличными и не делать долгов. Придется заплатить Сорли, а все оттого, что ты вздумала открыть у меня в доме бесплатный буфет для Митти и его почтенной компании. Вот до чего дошло!

— Так, так, начинай сначала! Потолкуй тут сам с собой часок-другой, посмотрим, как тебе это понравится, а я ухожу. И если хочешь знать, скажу тебе куда. Я иду, — она медленно отчеканивала слова, — к Фреду Митти.

Мистер Смит был взбешен, но он понимал, что не может помешать жене уйти. Чтобы взглянуть на нее, ему пришлось повернуться всем телом в кресле, так как она отступила к дверям.

— Смотри только, вернись домой трезвой, — предостерег он ее.

— Что такое?!

Но он не стал повторять своих слов. Он уже жалел, что произнес их. В ту же секунду, как они вырвались у него, он рад был бы взять их назад. А миссис Смит, несмотря на свой вопрос, отлично расслышала эти слова. Она смотрела на мужа в упор, щеки ее немного побледнели, углы рта как-то странно опустились. Сейчас она была совсем не такая, как во время их шумных пререканий: она действительно была больно задета. А мистер Смит твердил себе, что он зашел слишком далеко, на много миль дальше, чем следовало.

— Та-ак, — сказала она тихо. — Никогда еще за все двадцать лет я не слыхала от тебя ничего более гнусного. Ты хоть раз видел, чтобы я пришла домой нетрезвой?

— Нет, нет, — пролепетал мистер Смит. — Извини… это я так, пошутил немножко. — Он не смел смотреть ей в глаза.

— Пошутил! Хотела бы я, чтобы это была шутка! Но ты не шутил, Герберт Смит, ты говорил серьезно. Ты хотел сказать мне самую большую гадость, какую мог придумать. Есть только одна вещь хуже этого, — что же, ты бы уж заодно сказал и ее своей жене!

— Я ведь извинился. — Он встал и смотрел на нее, бормоча, что хватил через край, что очень сожалеет…

— Да, и я тоже сожалею, — промолвила она с горечью. — Не знала я, что ты способен подумать обо мне такую гадость. Знаю, знаю, это вырвалось у тебя нечаянно, и теперь ты жалеешь. Но у тебя и мысли такой не должно было быть, тогда нечему было бы вырываться. Вот что мне обидно.

— В конце концов ты же назвала меня сегодня раз десять и скрягой и крохобором, — неуверенно напомнил он ей.

— Ну, это другое дело, ты сам отлично понимаешь.

— Нет. Но если ты так думаешь, то прости меня, Эди, — вот все, что я могу сказать.

Раньше, чем он успел договорить, она вышла, демонстративно хлопнув дверью. Через несколько секунд ее уже не было в доме.

Мистер Смит, глубоко расстроенный, вернулся в свое кресло у камина. Больше всего на свете он не любил ссориться с женой, а сегодняшняя их ссора была, по всей видимости, очень серьезной. Он понимал, что эту обиду не так-то легко загладить. Если бы его жена никогда не брала в рот хмельного, она не придала бы его замечанию никакого значения. Но Эди любила выпить рюмку-другую, особенно в компании, и сама хорошо знала за собой эту слабость. Если бы мистер Смит думал целые месяцы, он не мог бы придумать ничего обиднее для нее, чем эти слова. Он все еще раскаивался в них, но где-то в уголке души таилась невольная гордость, что стрела так метко попала в цель.

«А здорово это ее задело», — посмеивался он про себя, в то время как другая часть его души, та, которой он любил жену и добровольно покорялся ей, полна была сокрушения и раскаяния.

Мистер Смит редко бранился, но сейчас он тихонько обзывал Фреда Митти всеми бранными словами, какие ему были известны. Если бы не Митти, их ссора не приняла бы такой скверный оборот. Между ними и раньше бывали небольшие стычки из-за денег, как у всех супружеских пар, когда один из супругов бережлив, а другой склонен к мотовству. Сегодня стычка была чуточку серьезнее обычного, потому, вероятно, что известие о прибавке поощрило страсть миссис Смит тратить деньги, а в нем укрепило решимость копить их. Но и тут не обошлось без Митти и его жены, ибо все началось с того, что мистеру Смиту попался на глаза счет от Сорли на три фунта пятнадцать шиллингов, которые жена не уплатила и уплатить не могла, а виноваты были эти обжоры и пьяницы Митти и их веселые приятели. Мистер Смит не видел, чем их угощали, потому что, предупрежденный вовремя об их визите, он сбегал из дому: раз ходил слушать «Мессию», а раз — играть в вист у Сондерса. Оба раза он, как человек миролюбивый, постарался вернуться домой как можно позже, чтобы не застать Митти и К^о. Он ни минуты не верил, что жена особенно дорожит этой компанией. Просто, так как он ворчал и неохотно раскошеливался на угощение для них, она, в пику ему и чтобы доказать свою независимость, стояла за них горой. С ней это бывает, если подойдешь к ней не так, как надо. И вот уже недели две мистер Смит твердил себе, что, раз ему хочется в семье мира и спокойствия, не стоит воевать и выяснять, кто из них кем командует.

Пятнадцатиминутные размышления об этом привели его в такое уныние, что, если бы жена ушла не к Митти, он помчался бы за нею, вызвал ее и попробовал на пути домой умилостивить ее… Но и у него была своя гордость, и эта гордость не позволяла ему идти за женой к Митти. Он решил не думать больше об этой злосчастной истории. Закурил трубку, взял вечернюю газету. Но в газете не было ничего интересного, ничего такого, чего он не читал бы уже много раз раньше. Он прибегнул к радио, но первая же станция угостила его докладом о современной скульптуре, который читал какой-то молодой человек, видимо, очень утомленный. Неудовлетворенный им, мистер Смит перешел к другой станции, передававшей итальянскую комедию. Персонажи ее, кажется, и сами веселились изрядно и веселили публику, которая хохотала и беспрестанно хлопала. Но мистеру Смиту было не до того, и он находил, что остроты не так уж смешны, а певцы не заслуживают аплодисментов, которыми их награждали. «Перестарались», — пробурчал он сердито в репродуктор, а тот в ответ бомбардировал его новым залпом металлического смеха и рукоплесканий. Но сила была на стороне мистера Смита: одно движение руки — и все Пьерро и их гогочущие приятели будут тотчас изгнаны, принуждены замолчать. Мистер Смит поспешил сделать это, и репродуктор тотчас стал просто пустой и безмолвной трубкой. Где-то валялась книга, взятая из городской библиотеки. Вспомнив о ней, мистер Смит с горя разыскал ее и принялся за чтение. Это были воспоминания (под названием «Годы пения») знаменитой сопрано, Реджины Сэрсбери, которую он слышал когда-то, много лет назад. Библиотекарша очень хвалила книгу со слов своей сестры, которая берет уроки пения и уже имела два-три ангажемента. Но пока книга не очень заинтересовала мистера Смита. Он был не большой охотник до чтения, один из тех читателей, которые в библиотеке рассматривают книгу на расстоянии вытянутой руки, весьма недоверчиво, как будто ожидая, что вот-вот какая-нибудь фраза с грохотом взорвется. Пожалуй, ни один читатель библиотеки не вернул недочитанными столько книг, сколько мистер Смит. Но все же он любил, чтобы дома всегда имелась какая-нибудь книга, и бывал очень доволен, когда его заставали за чтением.

Вошла Эдна, стаскивая на ходу берет, как всегда, суетливо и запыхавшись. Отец знал, что не пройдет и пяти минут, как она станет совершенно иная, томная, вялая, безучастная, словно ей дома все надоело. Мистера Смита это раздражало, несмотря на то что он нежно любил дочь.

— А мама где?

— Мама ушла.

— Ушла? Куда? Она говорила, что сегодня вечером никуда не пойдет.

— Куда она ушла, это не важно, а вот я хотел бы знать, где была ты, — ответил мистер Смит довольно сурово, глядя на нее поверх очков.

Эдна не стала раздумывать над логикой этого заявления, а если и стала, то, во всяком случае, воздержалась от замечания. Она была еще так молода, что признавала за родителями право на такой тон.

— Ходила в кино. На первый сеанс, — пояснила она.

— Опять! Удивляюсь, как это ты еще не поселилась в кино! На этой неделе ты уже ходила, да? Я так и думал. И конечно, захочешь пойти опять в субботу. Значит, три раза на одной неделе… три раза! Опять истратила девять пенсов. Кто их тебе дал?

— Мама. — У Эдны был немного смущенный вид. Заметив это, отец немедленно сделал ложный вывод, что Эдне велено ничего не говорить ему об этом внеплановом посещении кино, и она только сейчас сообразила, что наделала. На самом же деле смущение Эдны объяснялось не тем, что она истратила лишние девять пенсов, а тем, что деньги остались у нее в кармане, ибо ее сегодня повел в кино некий Гарри Гибсон, знакомый одного приятеля Минни Уотсон. Родители Гарри полагали, что он в этот день и час находится в вечерней школе.

Мистер Смит зловеще кивнул и поджал губы.

— Об этом придется поговорить, Эдна. Когда я позволил тебе поступить в обученье к модистке, я не давал согласия на то, чтобы ты каждый вечер ходила в кино.

— Я хожу вовсе не каждый вечер, ты это отлично знаешь. Иногда я за всю неделю бываю там только раз.

— Удивительное дело — я что-то не припомню таких недель, — сказал мистер Смит с тонкой иронией. — Не говоря уже о лишних расходах, я недоволен твоими хождениями в кино. От них только один вред. Не спорю, девушке надо развлекаться, — продолжал он, впадая в тон благородной и широкой терпимости, к которому так любят прибегать все родители, учителя, священники и другие проповедники морали. — Я сам изредка бываю в кино. Но одно дело ходить туда изредка, другое — жить фильмами. Они учат тебя одним только глупостям. Набивают тебе голову превратными понятиями. Почему ты никогда не посидишь за книгой? — Он указал на свою. — Читай понемножку, это тебя займет, и попутно узнаешь кое-что о жизни. Вот хотя бы книга, которую я читаю, «Годы пения» госпожи Реджины Сэрсбери, — из нее узнаешь кое-что полезное о… гм… музыкальной карьере.

— Я прочла уже одну книжку на прошлой неделе, — объявила Эдна.

— А с тех пор успела три раза побывать в кино, — возразил ее отец решительно, желая оставить за собой последнее слово. — Ты слишком мало бываешь дома, дочь моя. Право, ты ведешь себя хуже, чем Джордж в твои годы. Я нахожу, что нынешние девочки стали хуже мальчиков, они больше падки на пустые развлечения — кино, танцы и все такое. Сегодня я от остановки трамвая шел вместе с мистером Гибсоном, тем, что живет в угловом доме, и он рассказал мне, что его сын — забыл, как его зовут, он твой ровесник или старше на год с лишним…

— Гарри Гибсон? — подсказала Эдна.

— Гарри? Да, кажется. Так вот, мистер Гибсон рассказывал, что его сын Гарри посещает три раза в неделю вечерние курсы счетоводства, бухгалтерии и еще чего-то. Три раза в неделю, подумай! Вот это я понимаю, мальчик хочет расти, стать человеком. Он не тратит время даром, у него есть цель в жизни. Я не настаиваю, чтобы ты посещала вечерние курсы, но…

Тут мистер Смит запнулся на полуслове, подметив загадочную усмешку, которая уже с минуту мелькала на губах Эдны. Эта усмешка его рассердила, вернее, послужила поводом излить накопившееся раздражение.

— Ради Бога, Эдна, перестань ты глупо ухмыляться, когда я пытаюсь учить тебя уму-разуму! — закричал он так, что Эдна подскочила на месте. — Ты сейчас не в кино. Нет, ты просто глупый ребенок.

— Чем я тебе опять не угодила? — обиженно спросила Эдна.

— Прекрати эти дерзости! — крикнул мистер Смит, сверкая глазами. Но дерзости больше и в помине не было, она внезапно растаяла в слезах. Эдна, не отличавшаяся вообще сильным характером, а сейчас к тому же ошеломленная неожиданной вспышкой отцовского гнева, с плачем выбежала из комнаты.

Мистер Смит в течение нескольких минут пытался в свое оправдание припомнить все недостатки дочери, способные вывести из себя кого угодно. Он очень старался, но ему не удалось этим себя успокоить. Отложив в сторону «Годы пения», он снова включил радио. В половине одиннадцатого пришел Джордж, выслушал от отца две-три невнятные реплики (мистер Смит был так напуган, что боялся разговаривать), отправился на кухню искать какой-нибудь еды, потом лег спать. В одиннадцать вернулась миссис Смит.

— Ты ужинал? — спросила она. Мистер Смит иногда закусывал перед сном.

Он покачал головой.

— Принести тебе чего-нибудь? — предложила она вежливо.

Теперь мистер Смит знал, что жена рассердилась не на шутку. Она легко выходила из себя и поднимала крик, но так же легко и быстро успокаивалась. Если бы она вошла с таким видом, словно намерена швырнуть в него чем попало, и выбранила его, он знал бы, что все уладится раньше, чем они лягут спать. Но если миссис Смит разговаривала с ним после ссоры спокойно и учтиво, это означало, что она ожесточилась. Теперь она будет стараться показать себя примерной хозяйкой, не упустит ни одной мелочи. Еда будет подаваться на стол точно в назначенное время, и каждое блюдо приготовляться безупречно. У него не будет ни малейшего повода к воркотне. Но как жена, жена в настоящем смысле этого слова, Эди перестанет для него существовать. Она не подарит ему ни улыбки, ни ласкового взгляда. И такое отчуждение между ними будет продолжаться несколько дней, а быть может, и недель.

— Нет, спасибо, не надо ничего. Мне что-то не хочется. — Это была правда. Но он сказал ее с надеждой, что жена увидит в этом симптомы болезни. Однако она оставалась тверда как камень.

— Дети вернулись? — спросила она.

— Послушай, Эди, — начал он в отчаянии, — не делай глупостей…

— Я не делаю никаких глупостей. Я иду спать. — И она вышла.

Итак, он в немилости, и надолго. Придется не только просить прощения и расшибаться в лепешку, но, вероятно, и купить что-нибудь, словом — опять тратить деньги. А ведь вся эта неприятная история произошла оттого, что уже и так много истрачено. Эх, лучше бы проклятый счет Сорли никогда не попадался ему на глаза! А если уж попался, лучше было сразу пойти и уплатить, не говоря ни слова. Лучше было…

— Ох, пропади все пропадом! — воскликнул он в припадке внезапного раздражения и так сильно затряс головой, что очки свалились, и он несколько минут шарил вслепую по черному коврику у камина, пока нашел их. Что за неприятный вечер!

Со среды (когда начались военные действия) и до самого утра субботы мистер Смит тщетно пытался несколько раз заключить мир и вместо этой чужой и вежливой особы обрести снова свою жену. В субботу утром он решил ничего больше не предпринимать. Пускай дуется сколько хочет. А он отныне примирится со своим положением привилегированного жильца.

Он семенил по Чосер-роуд, направляясь к остановке трамвая, и такими размышлениями пытался ожесточить свое сердце. Утро улыбалось ему, хотя и бледно, но уже по-субботнему приветливо. Если принять во внимание, что стоял конец января, погода была хорошая: ни тумана, ни снега, ни дождя. Легкий мороз пощипывал щеки, где-то высоко пробивался бледный луч солнца. Мистер Смит очень любил субботний день. Он любил и начало его в конторе (если он бывал не слишком занят, он всегда в половине двенадцатого выкуривал трубку) и конец дня дома. Сегодня ему трудно было забыть, что он в ссоре с женой, но он старался быть твердым и не думать об этом. Однако беда не приходит одна, — он это знал слишком хорошо и часто твердил. И в эту предательскую субботу ему суждено было пережить ряд неожиданных ударов, более или менее жестоких.

Первый, самый легкий, обрушился на него, когда он, придя в контору, подошел к своему письменному столу, привычно потирая руки и обмениваясь на ходу замечаниями то с одним, то с другим из сослуживцев. В чернильницах не было чернил, на столе не переменили промокательную бумагу.

— Что это? — воскликнул он, оглядываясь. — Где Стэнли?

— Не пришел, — отозвался Тарджис.

— Ай, ай, ай! — сказал озабоченно мистер Смит. — А не знает ли кто из вас, что с ним? Может, заболел?

Никто не знал. Мисс Селлерс высказала предположение, что он простудился, потому что она вчера слышала, как он, копируя письма, несколько раз чихал. Тарджис с мрачным удовлетворением объявил, что его наверное сбили с ног и переехали в то время, как он, по дороге в контору, «выслеживал» кого-нибудь.

— Я ни на минуту не допускаю, что это так, — сказал мистер Смит резко. — Незачем вам, Тарджис, заявлять это с такой довольной миной. И вообще некрасиво говорить так. Я не желал бы у нас в конторе слышать подобные речи. Не понимаю, что с вами делается в последнее время, Тарджис. — Мистер Смит и в самом деле не одобрял ту манеру говорить и держаться, которую с некоторого времени усвоил себе Тарджис.

Тайна исчезновения Стэнли разъяснилась, когда в контору прибыл мистер Дэрсингем (в подлинно субботнем виде — в коротких и широких спортивных брюках) и принялся просматривать корреспонденцию. Ибо среди писем оказалось одно от отца Стэнли (видимо, человека несловоохотливого), и в нем сообщалось, что Стэнли очень нужен своему дяде, который недавно вновь открыл в Гомертоне лавку скобяных изделий, а так как Гомертон ближе к дому и на новой службе мальчик скорее выйдет в люди, чем в их конторе, то он просит уволить его и извиняется, что не предупредил заранее, а вместо этого может предложить им только удержать жалованье за неделю. Страховую карточку просит заполнить и прислать. Подписано: с почтением Т. Пул.

— Значит, надо брать нового мальчика, — сказал мистер Дэрсингем. — А жаль. Этот Стэнли был лодырь, как и все они, но очень веселый, правда?

— Он мальчик, в общем, неплохой, — ответил мистер Смит, подумав. — Мне тоже жаль, что он от нас ушел. Новый может оказаться много хуже. Стэнли воображал себя будущим знаменитым сыщиком, и мы всегда потешались над ним и его страстью выслеживать людей…

— Вот как? Сыщиком? Ха-ха, а я и не знал! Это он начитался романов про сыщиков. Я сам люблю почитать хороший детективный роман, но в детстве никогда не мечтал стать сыщиком. Тогда они не были в такой моде, как теперь. Помню, мне хотелось стать исследователем — знаете, экспедиции в пустыню и тому подобные вещи… А все мои исследовательские экспедиции свелись к тому, Смит, что я за последнее время разыскивал разные убогие мебельные мастерские в закоулках Северного Лондона. Да. — Широкое розовое лицо мистера Дэрсингема на минуту омрачилось, словно он сейчас только открыл, что жизнь совсем не такова, какой он рисовал ее себе, когда был в четвертом классе Уоррелской школы.

— Жизнь учит нас многому, не так ли? — неопределенно заметил мистер Смит.

— Разве? Не знаю. Люди постоянно говорят так, но я иной раз сомневаюсь в этом, честное слово, Смит, — возразил мистер Дэрсингем. Он посмотрел на мистера Смита, потом в окно, за которым ничего нельзя было разглядеть, кроме ветхой крыши и нескольких дымовых труб за ней.

В кабинете наступила унылая тишина, совсем не похожая на обычную атмосферу субботнего утра в конторах Сити. И минуту-другую оба собеседника молчали.

— Да, да, — встрепенулся вдруг мистер Дэрсингем, — придется вам, Смит, найти другого мальчика. Жаль, жаль, что и говорить! Из этого Стэнли мог бы выйти толк. Он упустил хороший случай выдвинуться. Если бы ушел другой наш конторщик, Тарджис, я бы не очень жалел об этом. Кстати, как его успехи? Я его мало вижу, но должен сказать: не нравится он мне в последнее время. Бродит как тень, и вид у него невозможный. Что с ним случилось?

— Не знаю, мистер Дэрсингем. Я тоже это заметил. С ним, по-моему, творится что-то неладное. Работу он выполняет, но кое-как, спустя рукава, а я такой работы не признаю. Мне кажется, у него что-то на душе…

— И что-то весьма неприятное, судя по его виду… Вот что, Смит, вы бы поговорили с ним с глазу на глаз, да построже. Скажите ему, что я им недоволен и вы тоже и что, если он не подтянется и не примется как следует за работу, мы будем вынуждены его уволить. Объясните ему, что дело наше растет и для хороших работников открывает тысячу возможностей, а он валяет дурака и упускает их. Ну, да вы сами знаете, что надо говорить. Пригрозите ему увольнением, если хотите. Я без всякого сожаления распростился бы с ним хоть сегодня. Никогда не был о нем высокого мнения. Так вот, Смит, займитесь этим вопросом. И подумайте насчет нового мальчика тоже. Я через полчасика уезжаю, а мистера Голспи сегодня не будет в конторе. Так что вы… гм… присмотрите за всем, пожалуйста.

Мистер Смит был искренне огорчен уходом Стэнли. И вовсе не потому, что нужно было искать другого мальчика и обучать его. Он только теперь понял, что Стэнли ему нравился, что ему будет недоставать этого вздернутого носа в веснушках, круглой рыжей головы и дурацких разговоров о сыщиках. Но дело было не только в этом. Мистеру Смиту лучше, чем кому-либо, было известно, что конторщики приходят и уходят, сегодня они здесь, завтра там, тем не менее внезапный уход Стэнли его встревожил хотя бы уже потому, что он не любил перемен. Они вызывали в нем дурные предчувствия и смутную тревогу. Стэнли для него стал частью конторы, и вот теперь Стэнли ушел. Это не событие, но все же это расстраивало мистера Смита.

— Если мы сегодня управимся рано, — сказал он Тарджису (после того как сообщил всем новость о Стэнли и поручил юной Поппи копировку и отправку писем), — то у нас с вами будет небольшой разговор, Тарджис. Вы не очень торопитесь домой?

Тарджис уверил его, что не торопится. По-видимому, не только контора, но и весь окружающий мир утратил для него всякий интерес.

Работы в это утро было мало. К двенадцати мисс Мэтфилд успела все сделать и с разрешения мистера Смита ушла домой, довольная, как никогда, и собой и всем на свете. Тарджис слонялся по комнате, помог мисс Селлерс копировать, за что карие глаза из-под челки несколько раз подарили его благодарным взглядом. Мистер Смит, распространяя благоухание «смеси Бенендена», суетился, запирал все, потом отдал Поппи письма и отправил ее на почту.

— Ну-с, — начал он, обращаясь к Тарджису, как только они остались вдвоем.

— Что прикажете, мистер Смит? — отозвался тот мрачно.

Мистер Смит посмотрел ему в лицо — и, быть может, в первый раз за много недель хорошо разглядел его. Под глазами — темные круги, веки красны, словно от недосыпания. На щеках и раньше не было румянца, а теперь они землисто-бледны, горбинка большого носа выделялась на свету так четко, как будто кожа была туго натянута с обеих сторон. Да, вид у молодого человека далеко не благополучный! Мистер Смит знал, что Тарджис одинок, живет у чужих, и ему стало его жалко.

— У нас еще уйма времени, — сказал он. — Выйдем вместе и поговорим по дороге. А может, зайдем куда-нибудь выпить стаканчик пива?

Тарджис, довольный и польщенный этим приглашением, немедленно согласился.

— Отлично, зайдем в «Белую лошадь» напротив и выпьем по стаканчику. От этого вреда не будет. Ну, кажется, все убрано и заперто? Можно идти.

Они сошли вниз. Мистер Смит все время старался поддерживать веселый разговор.

— Я только забегу к Бенендену, это тут, за углом, и возьму табаку. Я уже много лет покупаю у него табак. Смесь его собственного изготовления. Это лучше, чем готовые унцевые пачки — все-таки свежий табак. Вы ведь не курите трубки? Сигареты? А вы попробуйте перейти на трубку. Это дешевле и приятнее, да и для здоровья полезнее. Я и моего Джорджа уговариваю курить трубку, но он не может расстаться с сигаретами. Ему лень возиться, набивать и раскуривать трубку, — в этом все дело… Интересно, как изворачивается этот Квик? В конторе у них всегда как будто много работы, но я не встречал ни одного человека, который бы употреблял их лезвия. Я лично до сих пор не изменил бритве старого образца. У меня их две, и они мне служат вот уже двадцать лет. По-моему, покупать безопасные ножи для бритв — непростительное мотовство. Неудивительно, что теперь выпускают только безопасные бритвы. Это — хитрость. Они знают, что, если у вас будет безопасная бритва, вам придется беспрестанно покупать к ней новые лезвия… Вот мы и пришли. Подождите минутку, пока я зайду к моему старому приятелю Бенендену.

Но его старого приятеля Бенендена не было на обычном месте. За прилавком стояла полная молодая женщина с ярко-рыжими волосами, и если бы то была сама Клеопатра во всем своем царственном великолепии, мистер Смит не удивился бы более.

— Что вам угодно? — спросила молодая женщина.

Объяснять, что ему нужно, в лавке Т. Бенендена, где ему столько лет достаточно было просто выложить на прилавок свой кисет! Это уже само по себе было для мистера Смита такой неожиданностью, что он растерялся.

— Но… где же мистер Бененден?

Молодая женщина улыбнулась:

— Вы его постоянный покупатель?

— Еще бы! Я много лет прихожу сюда каждую неделю за «особой смесью» мистера Бенендена. И никак не ожидал увидеть на его месте кого-либо другого. Что случилось? Неужели он продал лавку?

— Нет, он не продавал лавки. Он в больнице, — пояснила женщина. — Он вчера вечером в Чипсайде попал под автомобиль, и его отвезли в больницу Сент-Бартоломи.

— Да что вы говорите! Бедняга! Он в тяжелом состоянии?

— Пока неизвестно. Вчера ему как будто было не так уж худо, потому что он послал за моей матерью и, когда она пришла, передал ей ключ и спрашивал, соглашусь ли я временно поторговать в его лавке. Он знает, что я ничем не занята и когда-то служила в табачной лавке. Должно быть, он не очень пострадал, если мог разговаривать с мамой и обо всем подумал. Но доктор все-таки сказал моей матери, что его положение гораздо хуже, чем кажется, что это долгая и очень неприятная история. Так что мама сегодня опять пойдет к нему… Я — его племянница.

— Бедняга! Очень, очень жаль его, — сказал мистер Смит, искренне опечаленный. — Вы непременно меня известите, как он себя чувствует.

Ему пришлось указать ей жестяную коробку со «смесью Бенендена» и даже сказать цену. Возвратившись наконец к Тарджису, ожидавшему его на улице, он в течение нескольких минут ни о чем другом не мог говорить. Мало того что Стэнли безвозвратно исчез с улицы Ангела, надо было еще, чтобы в то же самое утро судьба убрала Бенендена, поставила на его место за прилавком пухленькую рыжеволосую молодую особу, а Бенендена превратила в таинственного страдальца где-то в больнице! Бененден и улица Ангела были в течение многих лет неотделимы друг от друга в мыслях мистера Смита, и теперь сознание, что Бенендена нет, что он больше не ждет, стоя без галстука за своим пыльным прилавком, странно преображало все вокруг.

Тарджис много раз заходил в эту лавку за куревом, но, будучи одним из покупателей «пыхтелок», не мог претендовать на близкое знакомство с Бененденом. Пока мистер Смит рассказывал ему о последнем, они успели дойти до бара «Белая лошадь», и через минуту перед ними уже стояли два стакана пива.

Мистер Смит не был в этом заведении с того самого вечера, два или три месяца тому назад, когда мистер Голспи привел его сюда, угостил двойной порцией виски и сигарой и вел с ним деловой разговор. Здесь было все так же уютно, но на этот раз не так тихо. Какой-то огромный мужчина с широкой красной физиономией словно заполнял собой все помещение. Он оглушительно хохотал, кашлял, громко сопел, выкрикивал что-то несвязное, обращаясь к своим двум товарищам, людям нормальных размеров, отвечавшим ему нормальными звуками. Все разговоры в баре велись под аккомпанемент громового голоса этого субъекта. От него не было спасения.

— Видите ли, Тарджис, — начал мистер Смит, — я решил потолковать с вами, потому что, во-первых, я и сам кое-что заметил, во-вторых, мистер Дэрсингем говорил со мной о вас. Если помните, мы беседовали с вами месяца два тому назад, и я вам сказал одну вещь…

— Помню, мистер Смит. Вы сказали тогда, что меня хотели уволить.

— Совершенно верно. Так вот, мистер Дэрсингем сегодня утром опять говорил со мной о вас — в том же самом духе, Тарджис, и я обещал переговорить с вами.

— Да чем я ему не угодил? — злобно воскликнул Тарджис. — Чего он вечно придирается ко мне? Я свою работу выполняю как надо, верно? Вы мне никогда не делали никаких замечаний, мистер Смит. Я думаю, они просто хотят от меня избавиться, все равно, виноват я в чем или нет.

— Та-та-та, — кричал высокий мужчина. — Погоди минутку, Чарли, одну минутку, дай мне объяснить тебе все. О Господи, Господи! Вот дело-то в чем: приходит ко мне Симми сегодня утром, а я стою вот так, видишь? И старина Симми — да помолчи минутку, Чарли, тебе говорят! Дай кончить…

— Поймите, Тарджис, я говорю с вами как друг, — продолжал мистер Смит серьезно. — Никто ничего не имеет против вас, это вы выкиньте из головы. Но как сказал мистер Дэрсингем, вам надо подтянуться. В последнее время вы относились к работе не так, как следовало бы. Я знаю, вы не лентяй и умеете работать хорошо, но прямо вам скажу — если бы я этого не знал, я бы мог теперь подумать совсем другое. У каждого из нас имеются свои заботы и огорчения. И у меня тоже их куча, поверьте, — продолжал он тоном скромного героя, — хотя вы этого, наверное, не подозревали, потому что я научился оставлять их дома, когда иду на работу. Я достаточно стар и закален жизнью, поэтому не даю своим огорчениям мешать мне работать. Вы же не умеете с ними справиться — и ничего стыдного в этом нет. Мне кажется, Тарджис, вы в последнее время чувствуете себя не блестяще.

— Это верно, мистер Смит. Так оно и есть.

— И что ты думаешь, Чарли, — гремел высокий субъект, покрывая все голоса, — он это сделал. Это так же верно, как то, что я стою здесь перед тобой. Когда увидишь Симми, спроси у него: «Какой приз взяла леди Флетайрон в Ньюбери?» — и больше ничего. Только это и спроси. То-то смеху будет! Ха-ха-ха! — Его широкое лицо было уже багрового цвета.

— Это, конечно, не мое дело, Тарджис, — продолжал мистер Смит, наклонясь к самому уху собеседника, — и я спрашиваю вас только по дружбе. Мне кажется, что вы попали в какую-то беду. Если это не так, тогда вам надо сходить к доктору: вы, вероятно, нездоровы.

— Мне действительно нездоровится, мистер Смит, но дело вовсе не в этом. Дело в том, что я… право, не знаю, как вам и сказать, мистер Смит… видите ли, тут замешана одна девушка. Это из-за нее я расстроен в последнее время.

— Ах вот что! Вы обязаны на ней жениться или что-нибудь в этом роде? Нет? Так что же? Просто маленькая ссора?

— Да, пожалуй… — уклончиво ответил Тарджис с весьма заметным смущением.

— Ну, из-за этого не стоит огорчаться! — воскликнул мистер Смит, удивленный открытием, что все дело в простой размолвке влюбленных. — Разумеется, я знаю, как это неприятно. Не забывайте, мой мальчик, что перед вами человек, женатый много лет. У меня сын почти ровесник вам. Как ни серьезна, быть может, ваша ссора, ее не следует принимать близко к сердцу. Ведь этак и заболеть можно!

— Я иной раз тоже так думаю, — заметил Тарджис с горечью.

— Какая нелепость! Все это перемелется. А если и нет, так что же, найдете себе другую девушку, не такую строптивую. Поверьте мне, если она уже сейчас так строптива, то потом жизнь с ней станет совсем невыносимой. Вы слишком чувствительны, Тарджис, вот в чем горе.

Тарджис усмехнулся, и это вымученное подобие усмешки говорило о малодушном отчаянии.

— Нет, нет, ничего подобного! — орал высокий мужчина. — У нас есть еще десять минут. Уйма времени. Что, повторим? Три двойных порций виски, мисс! Я еще тебе не рассказал об одном случае. Это приключилось на днях с Джеком Пирсом и старым Джо. Ох-хо-хо!

— Вот кому, видно, весело жить на свете, — заметил Тарджис. — Не понимаю, как такие типы умудряются… Не работают, слоняются целые дни без дела, а между тем всегда имеют деньги и плюют на всех. Вы не знаете, как им это удается, мистер Смит?

— Нашли у кого спрашивать, — ответил мистер Смит с легким раздражением, как будто и он вдруг ощутил прилив зависти при мысли о такой беззаботной жизни, но не хотел в этом себе сознаться. — Вероятно, он из тех, что играют на скачках. «Легко достается, легко и тратить» — вот их девиз. Пока это так, им хорошо, — но ведь это не может продолжаться вечно?

— Ничто не вечно, — буркнул Тарджис.

— Ну, в молодые годы глупо говорить подобные вещи, — сказал мистер Смит. — Слушайте, если только вы немного подтянетесь, не будете таким угрюмым, не будете ходить с таким видом, как будто вам противно на всех смотреть…

— Да нет же, мистер Смит, честное слово не противно…

— …и усердно приметесь за работу, то вы займете у «Твигга и Дэрсингема» прочное и солидное положение. Не далее как сегодня мистер Дэрсингем говорил, что теперь наше предприятие будет расти и расширяться, и для такого человека, как вы, могут представиться большие возможности.

Тарджис с отчаянной решимостью посмотрел на него и проглотил слюну.

— Я в этом не так уверен, — объявил он вдруг.

— Что вы хотите этим сказать? — воскликнул мистер Смит, вытаращив на него глаза.

— Мне не все представляется в таком розовом свете. Я много думал. Все эти новые затеи, которыми мы сейчас только и заняты, начались с приходом мистера Голспи. — Он выговорил это имя с неожиданной резкостью.

— Ну и что же? Вы ничего нового не сказали, Тарджис. Я знаю это не хуже, а то и лучше вас.

— А если он уедет, что тогда, мистер Смит?

— Если он уедет? Трудно сказать. Может многое случиться, а может и ничего не случиться. Но ведь мистер Голспи никуда не уедет.

— А я думаю, что уедет — и скоро.

Мистер Смит опять уставился на него широко раскрытыми глазами. Тарджис несомненно говорил серьезно.

— Откуда у вас такие сведения?

— Мне думается, что он уедет.

— Не понимаю я таких заявлений! Выдумаете, что он уедет! Да с какой стати ему уезжать теперь? Для чего? Я лучше всякого другого знаю, какую кучу денег он загребает на этом деле. Не скрою от вас, в нашей отрасли торговли такие доходы даже просто удивительны. Дурак он будет, если уедет. Если только, конечно, он не… — Мистер Смит подумал о нескольких возможных случаях, но оставил свои догадки при себе. — Нет, Тарджис, это вздор. Что это взбрело вам в голову?

— Это не вздор, мистер Смит! — воскликнул Тарджис и в порыве раздражения высказал больше, чем хотел. — Мне известно, что он скоро уезжает. Во всяком случае, не останется в нашей конторе. Я знаю также, что он невысокого мнения о мистере Дэрсингеме.

— Но откуда вы все это взяли? — Мистер Смит был не столько испуган, сколько рассержен. — Впервые слышу! Как вы узнали? Вы не шутите, а?

— Что ж, пора двигаться! — загремел высокий мужчина. — Пообедаешь со мной, Чарли? Отлично. А с тобой, Том, увидимся в понедельник. Ну ясно, приду. Можешь не сомневаться! Я такого случая не упущу. Что? Ах ты мошенник! Ну, пока! До свиданья, мисс. Будь здоров, Сэм.

Тишина, наступившая после его ухода, почти пугала своей неожиданностью. И в этой тишине мистер Смит и Тарджис в упор смотрели друг на друга. Затем Тарджис отвел глаза, а мистер Смит продолжал смотреть на него.

— Ничего не понимаю, Тарджис.

Тарджис нахмурился, крепко сжал губы и беспокойно заерзал на месте. Наконец он сказал:

— Я кое-что слышал, мистер Смит, вот и все. Не могу вам рассказать, где и от кого. Я уже жалею, что проговорился.

Мистер Смит видел, что Тарджис говорит очень серьезно. В этом не могло быть никакого сомнения.

— Так вы мне не хотите объяснить, где вы слышали это и каким образом? И вообще ничего больше не скажете?

— Уж извините, мистер Смит, не скажу. Мне и этого не следовало говорить. Честное слово, не могу. И пожалуйста, мистер Смит, вы никому об этом и не заикайтесь, иначе вы меня впутаете в неприятности, а я, ей-богу, ничего дурного не сделал. Просто я слышал это о мистере Голспи.

— Когда именно? Уж это-то вы можете сказать!

— Перед Рождеством, недели за две.

— Это когда мистер Голспи был в отъезде?

— Да, — неохотно подтвердил Тарджис.

— Гм… значит, кто-то сообщил вам это тогда, когда мистера Голспи не было в Лондоне, — повторил мистер Смит, в течение целой секунды сверля глазами несчастного Тарджиса. Он торопливо припоминал, соображал. — Ага, это, должно быть, его дочь. Тогда, когда вы отвезли ей деньги. Вы разговорились, и она вам сказала. Верно?

Тарджис ничего не ответил, но в этом не было надобности: выражение его лица говорило за него.

— Так что же именно она вам сообщила? — продолжал мистер Смит, гораздо более встревоженный теперь, когда он знал, что сведения исходят от дочери мистера Голспи. — Да ну же, Тарджис, не надо ничего от меня скрывать. Что она сказала?

— Я больше ничего не помню, — жалобно пробормотал Тарджис. — Мне и этого не следовало вам говорить, мистер Смит. Ради Бога, не рассказывайте никому. Обещаете?

— Обещаю. По-моему, не стоит придавать этому значения. Знаю я девушек, они наговорят чего угодно… Ну-с…

— Да, мне пора, — сказал Тарджис. — Спасибо, что предупредили меня о намерениях мистера Дэрсингема. Сейчас я немного расстроен, но это ничего. Я буду стараться изо всех сил, мистер Смит.

Пока трамвай поднимался по шумной Сити-роуд, мистер Смит обдумывал новость относительно Голспи. Она его обеспокоила, хотя он все еще склонен был считать ее пустой девичьей болтовней. Казалось невероятным, что мистер Голспи их оставит. Но ведь так же невероятно и то, что Стэнли у них сманил какой-то дядя из Гомертона, что Бененден лежит в больнице! Мистер Смит отлично знал, что между этими событиями нет никакой связи, но неожиданное исчезновение Стэнли и Бенендена вызывало в его душе ощущение непрочности всего вокруг, сознание, что события не в нашей власти, что он, Смит, не может управлять ими, — все равно как не в его силах остановить трамвай, который внезапно сойдет с рельс и врежется в ближайшую лавку. В глубине его души снова зашевелился страх. Он решил потолковать обо всем этом с женой, которая (может быть, оттого, что была так безрассудна) обладала тем, чего он никогда не находил в себе, — великой верой в жизнь. При всех своих недостатках Эди была незаменима в тех случаях, когда он немного терялся и падал духом.

Но тут мистер Смит вспомнил, что они с женой, собственно, еще не помирились по-настоящему и сейчас говорить с нею о том, что его волновало, было бы все равно, что заговорить об этом с незнакомой дамой, которая сидит против него в трамвае. «Мы бы только опять поссорились», — сказал он себе с тем мрачным удовлетворением, с тем тайным облегчением, которое приходит вместе с последней каплей горечи, переполнившей чашу, и знакомо только пессимисту. Жизнь может сделать много гадостей Герберту Нормену Смиту, но никогда она не застанет его врасплох. Он из тех людей, кто всегда опережает события, кто уже стоит у гроба прежде, чем врач успел покачать головой.

Тем не менее эта коварная суббота сумела нанести ему второй удар, с совершенно неожиданной стороны.

Вернувшись домой, он не застал жены и пообедал один. Дома была только Эдна, но она носилась из комнаты в комнату и старалась не попадаться ему на глаза. После обеда мистер Смит выкурил трубку, поскучал с полчаса и, когда угасавший день послал на Чосер-роуд бледные лучи солнца, вялые, как выздоравливающий больной, вышел погулять. Судьба, которой на этот раз предстояла легкая задача, направила его в Клиссолд-парк, где его ожидал новый удар.

Пятьдесят акров зеленого Клиссолд-парка окружены на протяжении многих миль массой кирпича, черепицы, дымовых труб и каменных мостовых. И посреди этого зеленого оазиса, как будто в доказательство того, что где-то еще существует или по крайней мере существовал некогда зеленый мир лесов, гор и океанов, расхаживают дикие животные и порхают пестрые птицы. Если вы налогоплательщик из Сток-Ньюингтона, вам стоит только пройти квартал-другой, чтобы встретить взгляд блестящих, кротких глаз лани, полюбоваться птицами такого фантастического вида и окраски, что невозможно поверить в реальность их существования на окраине Северного Лондона. Либо они, либо Северный Лондон должны казаться безумным бредом. Вы стоите здесь, вокруг все замусорено скорлупой земляных орехов и грязной бумагой, внутри у вас идет борьба между съеденным сток-ньюингтонским обедом и вашим желудочным соком. И вдруг вы слышите голос джунглей и вас ослепляют зеленые и багряные крылья птиц с берегов Ориноко!

Впрочем, между этими двумя мирами имеются посредники. Один из них остановился рядом с мистером Смитом. Человек с подстриженной седой бородкой, в пыльном котелке.

— Да, — заметил он, поглядывая то на великолепных птиц, то на мистера Смита, то опять на птиц, — я был в тех местах, откуда привезены эти твари. На них там никто и не смотрит, все равно как у нас на воробьев. И они там крупнее и пестрее. Да, я был там, откуда привозят этих птиц.

— Неужели? — спросил мистер Смит. — А когда же? Держу пари, что с тех пор прошло немало времени.

— И выиграете, мистер. Это было сорок лет назад, во времена доброй старой королевы Виктории. Эй вы, пичуги, — это относилось к птицам, — что вы на это скажете? Сорок лет! Вот уже тридцать пять лет я не плаваю на судах, а в те места ездил последний раз лет за пять до того, как навсегда расстался с морем. Последние пять лет мы делали рейсы в северной части Атлантического, а там не увидишь таких красавцев, нет. Туманы да ледяные горы — больше там ничего не увидишь, мистер. Ну, а в старые годы я привозил домой вон такие штучки. Да, да, мистер, я старый моряк. Если не верите, спросите хотя бы у полиции, ей известно все на свете. Верно я говорю, сержант?

Мистер Смит увидел, что к ним подходит его знакомый, сержант Гейли из местного участка, отличный игрок в вист.

— А, мистер Ли! Опять рассказываете небылицы? Ай-ай-ай! Как, это вы, мистер Смит? Сегодня вы оказались его жертвой?

— Ладно, ладно, сержант, — дружелюбно возразил мистер Ли. — Вы сами выдаете свое невежество. Ничего-то вы не видали на свете, да, я думаю, уже и не увидите. Будьте здоровы. — И он побрел прочь.

— Вы его разве знаете, мистер Смит? — спросил сержант Гейли. — Чудной старикашка! У него около Грина лавка подержанных вещей — старой мебели, разных редкостей и всякого хлама. Теперь в лавке торгует его дочь, но хозяин он, и денег у него, старого пройдохи, больше, чем вы думаете. Такой ничего из рук не выпустит, будьте уверены, и ничем не поделится, кроме разве воспоминаний да добрых советов. Это, я вам доложу, тип!

— Когда он заговорил со мной, я думал, что он просто хочет выклянчить шиллинг, — сказал мистер Смит и медленно зашагал рядом с сержантом.

— Он бы с удовольствием взял, если бы вы ему предложили, несмотря на то что он достаточно богат, чтобы купить десять таких, как мы с вами, мистер Смит. Ну, как же вы поживаете? Ах да, кстати, как зовут вашего сынка?

— Вы говорите о Джордже?

— Совершенно верно. Джордж Смит, Чосер-роуд, так? Мне это имя попалось на глаза денька два тому назад, и я тогда же подумал, что это, наверное, ваш сын. Мы его вызываем в Северо-Лондонский участок на будущей неделе, — во вторник, кажется.

— В Северо-Лондонский? — Мистер Смит круто остановился и в изумлении уставился на Гейли. — Вы имеете в виду суд?

— Да. Дело будет разбираться вернее всего во вторник. Разве вам ничего не известно?

— Ну конечно, неизвестно! — воскликнул мистер Смит в изумлении и ужасе. — Вы говорите, мой сын Джордж…

— Успокойтесь, успокойтесь, он ни в чем не обвиняется. Его вызывают только свидетелем.

Мистер Смит с облегчением перевел дух. Но он все же был ошеломлен и расстроен. Заметив это, сержант пустился в объяснения:

— Не понимаю, почему он вам не рассказал. Это дело о краже автомобиля. Теперь у нас чуть не каждый день разбираются автомобильные дела. То шофер переехал кого-нибудь и умчался, то катастрофа, то машина пропала или украдена, — нам эти автомобильные дела уже поперек горла стали. Не знаю, что делала полиция во времена конного транспорта! Ну, так вот, дело, по которому вызывают вашего Джорджа, касается кражи машины, и счастливый случай (ну, и опытность тоже) помогли нам выследить эту машину до гаража, где работает сейчас ваш сын. Хозяин гаража — некий Баррет, и, между нами говоря, он давно у нас на подозрении. Оказывается, он купил этот автомобиль. Машина хорошая, почти новая, не помню, какой марки, но хорошей, и стоит больших денег, а он купил ее за пятнадцать фунтов. Он и не отрицает этого, так что, вероятно, он знал, что покупает краденое. Мы думаем, что он уже не раз проделывал такие штуки. Мы за ним давно следим. Если он не мошенник — значит, я ничего не понимаю в людях… Уличат ли его на этот раз, не знаю, я не был на допросе. Но насчет пятнадцати фунтов ему придется давать объяснения. Эти люди скоро начнут уверять, что им автомобили даром отдают!

— А при чем тут Джордж? — спросил мистер Смит, которого мало интересовали перспективы борьбы с кражей автомобилей, но весьма интересовало все, что касалось его сына.

— Он ведь работает там в гараже, и при нем Баррет покупал машину. Но это пустяки, его никто ни в чем не обвиняет. Его только допросят как свидетеля.

— Слава Богу! Вы здорово меня напугали, сержант. Конечно, я ни минуты не думал, что мой сын может впутаться в бесчестное дело. В последнее время я вижу его меньше, чем следовало бы, и вообще он живет своим умом, но я знаю, что нет мальчика честнее его.

— Я также готов за него поручиться, — сказал сержант Гейли с несколько напускной веселостью, которую немедленно сменил серьезный и предостерегающий тон. — Но все же, мистер Смит, ему следовало рассказать вам всю историю. Послушайтесь меня, заберите вы его из гаража, от этого Баррета. Он попал в дурную компанию. Если даже Баррет во вторник и выпутается из этого дела, все равно; не поймаем его на этот раз, так поймаем в следующий, такая птица рано или поздно непременно попадется. А сына вы уберите от него подальше. Я бы не позволил своему сыну соваться в такое болото.

— Не беспокойтесь, сержант! — воскликнул мистер Смит дрожащим от волнения голосом. — Джордж не останется там больше ни единого дня. Тут и раздумывать нечего. Я вам очень благодарен за то, что вы мне все рассказали, сержант, очень, очень благодарен.

— Не стоит благодарности, мистер Смит. Я считал, что вам следует это знать. Вы куда сейчас?

— Прямо домой, — ответил мистер Смит и зашагал по направлению к Чосер-роуд так быстро, как только мог. Он еще не оправился от испуга и удивления: никогда он не имел дела с полицией и судом, они внушали ему ужас. Но громче всего в нем сейчас говорило возмущение. Возмущало его то, что от него скрыли всю историю, из-за которой Джорджа вызывали в суд, а его хозяина могли упечь в тюрьму. А жена — знала ли она? Скрыла ли от него нарочно? Он так и слышал, как она говорит Джорджу: «Смотри, отцу об этом ни слова! Ты же знаешь его…» Да, если это действительно так, тогда он не на шутку с ней поссорится. Это слишком серьезно! Ну и жизнь! Никогда не знаешь, что тебя подстерегает!

Когда он вернулся домой, жены еще не было, а в столовой болтали и смеялись Эдна и ее подруга, Минни Уотсон.

— Эдна, ты мне нужна, выйди сюда на минутку, — сказал он строго.

Она вышла за ним в соседнюю комнату.

— Где Джордж?

— Не знаю, папа. Наверное, на работе в гараже. А что?

— Тебе что-нибудь известно насчет вызова в полицию?

Эдна смотрела на него, от изумления разинув рот, испачканный шоколадом.

— Какой вызов в полицию? О чем ты толкуешь, папа? При чем тут Джордж?

— Не твое дело. Значит, ты ничего не знаешь? — Похоже было, что она действительно не знает, но мистер Смит с тоской подумал, что от таких детей, как у него, всего можно ожидать. Они такие непонятные и скрытные. — Ну хорошо, не важно. А где находится его гараж? Это ты, надеюсь, можешь сказать?

Эдна подробно объяснила ему все, и через десять минут он был уже в гараже и увидел Джорджа — нового, незнакомого Джорджа в засаленном комбинезоне. Джордж копался во внутренностях автомобиля. Его, вероятно, удивил приход отца, но он только поднял брови и улыбнулся. С некоторых пор Джордж поставил себе за правило ничему не удивляться.

Напомнив себе, что это его сын, который еще вчера был маленьким мальчиком, мистер Смит сурово взглянул на Джорджа и, во всеоружии родительского авторитета, отрывисто скомандовал:

— Сейчас же приведи себя в порядок, Джордж, и надень пальто и шляпу.

— Зачем это, папа? В чем дело? Дома что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось. Делай то, что я сказал.

— Не понимаю…

— Если желаешь объясняться, тогда выйдем на улицу, — сказал мистер Смит нетерпеливо и пошел вперед. — Я узнал об истории с полицией. Только полчаса тому назад.

— Ах вот оно что! — протянул Джордж.

— Теперь понял? Жаль, что я не узнал этого немного раньше, — заметил с горечью его отец. — Почему ты не рассказал мне? Я должен от полицейского сержанта узнавать о том, что случилось с моим собственным сыном!

— Не из-за чего набрасываться на меня, папа. Я ни в чем не виноват, и они могут подтвердить тебе это.

— Мне все известно. Вот оттого я и пришел сюда. Ты сегодня же возьмешь расчет, Джордж. Меня предупредили, чтобы я не оставлял тебя здесь… Впрочем, я в этом предупреждении не нуждался. Я не позволю тебе оставаться в таком месте. Сейчас же заяви, что бросаешь работу. Сию же минуту.

— Нет, папа, этого я не могу сделать. У нас много заказов.

— Мне до этого дела нет, Джордж. Ты должен уйти отсюда.

— Ну хорошо, раз ты так настаиваешь… но слушай, папа, я должен сперва закончить начатую работу.

— Сколько времени это займет?

— Минут десять. Или пятнадцать. Не больше.

— Ладно, — сказал мистер Смит неохотно. — Я подожду. — И ждал двадцать минут. Через двадцать минут Джордж вышел, умытый, с приглаженными волосами, без комбинезона.

— Они имели право удержать у меня недельный заработок оттого, что я ухожу так вдруг, без предупреждения, — сказал он. — Но заплатили все. Они славные ребята.

— Кто это «они»?

— Здесь работает в компании с Барретом еще один парень, по фамилии Мак-Грас. Отличный автомеханик.

— И он тоже мошенник?

— Не больше, чем многие другие. Мак-Грас — молодчина.

— Ты мне вот что скажи, Джордж, — начал мистер Смит, останавливаясь и серьезно глядя на сына. — Твоя мать знала об этой истории?

— Конечно, нет, папа. Ей-то уж я, во всяком случае, не собирался рассказывать.

— Ну хорошо. — Мистер Смит испытал облегчение, узнав, что против него не было всеобщего заговора. — Но отчего ты мне не сказал, сынок? Не понимаю, как можно скрывать от своих такое дело.

Они пошли дальше.

— Не хотелось тебя тревожить, вот и все, — пояснил Джордж сухо. — Я знал, что поднимется кутерьма, пойдут бесконечные разговоры. А тут решительно не из-за чего волноваться. Я ни в чем не замешан. Меня и не привлекают к делу, ведь так?

Это было что-то невероятное! У мистера Смита руки опустились. Ведь это его сын, его мальчик, который, кажется, вчера еще играл на полу, пуская заводной игрушечный поезд, в такую минуту рассуждает совершенно хладнокровно, словно он — сержант Гейли или кто-нибудь в этом роде! Мистер Смит помолчал минуты две, затем сказал очень тихо:

— А как с этой машиной, Джордж, — ты знал, что она краденая?

Джордж усмехнулся. Не дрогнул, не замигал глазами, ничего подобного: просто усмехнулся.

— Знать-то я не знал, но у меня были кое-какие подозрения. И насчет двух-трех других машин тоже.

— Значит, ты догадывался о том, что там творилось, и ничего не сделал? — Мистер Смит был поражен и возмущен.

— Но что я мог сделать, папа? Если бы они втянули меня в свои махинации — тогда другое дело. Но они и не пробовали. И не беспокойся, я никогда бы на это не пошел. Покупать машины явно краденые — это, по-моему, грязное дело. Баррет — болван, но, в сущности, не плохой малый и относился ко мне хорошо. В автомобилях он ни черта не смыслит — не то что Мак-Грас. Я думаю, его заставили принять в гараж эти машины. Я видел двух-трех парней, которые приходили к нему, и они мне очень не понравились — настоящие бандиты. Но запомни, папа: я ничего не знаю ни о каких машинах, — имей это в виду.

Джордж говорил о покупке краденых автомобилей так, как будто это была просто маленькая слабость Баррета, глупая прихоть. Говорил без малейшего возмущения или страха. Мистер Смит ничего не понимал. Он растерялся бы не больше, если бы рожденный и воспитанный им юноша вдруг превратился в индейца. Собственно, Джордж вел себя примерно: он без всяких возражений ушел из гаража. Но его точка зрения была настолько непонятна мистеру Смиту, словно их с сыном разделяли целые века.

— Должен тебе сказать, Джордж, не нравятся мне твои рассуждения, — начал он. — Мне кажется, ты не понял всей серьезности дела. Это уголовщина, за такое в тюрьму сажают, а ты говоришь об этом как о какой-нибудь вечеринке. Так можно и самому дойти бог знает до чего!

— Не беспокойся, папа, — снисходительно возразил Джордж. — Я за себя отвечаю.

— Во всяком случае, туда ты больше не вернешься.

— О, я все равно собирался скоро уйти оттуда, — сказал Джордж беззаботно.

— Еще бы! И надеюсь, на этот раз ты найдешь себе место в таком предприятии, которым полиция не интересуется. Ты уж лучше раньше, чем поступать на работу, посоветуйся со мной. Помни, мой мальчик, дурную репутацию легко приобрести, даже если сам не делаешь ничего плохого.

Глядя на Джорджа, можно было подумать, что он живет в мире, где дурная репутация роли не играет, в мире, не знакомом его отцу. Он ничего не ответил, только свистнул тихонько и продолжал идти вперед.

Дома их уже ждал ужин, и за чайником сидела миссис Смит. Она удивилась тому, что Джордж пришел вместе с отцом. Мистер Смит посмотрел на нее так, словно хотел сказать: «В ссоре мы или не в ссоре, а придется тебе согласиться, что тут дело серьезное», — и остановил ее расспросы, промолвив отрывисто:

— Потом поговорим, мама.

Когда сын и дочь ушли из столовой, он немедленно рассказал миссис Смит, что произошло, и она слушала с напряженным вниманием, сразу поняв, что перед таким событием всякая ссора отступает на задний план.

— Ты правильно поступил, папа, — сказала она, когда муж кончил.

— Ты, конечно, понимаешь, — не без горечи добавил в заключение мистер Смит, — что Джордж не сразу найдет себе место, и значит, теперь уже оба они с Эдной ничего не будут зарабатывать. Разумеется, это не страшно, но все же… нам надо будет экономить.

— Джордж скоро устроится где-нибудь. Он всегда легко находит работу, — уверенно сказала миссис Смит. — Я не удивлюсь, если окажется, что у него уже есть на примете лучшее место. Ты правильно сделал, папа, но остальное предоставь ему и не беспокойся. Он что-нибудь да найдет.

Мистер Смит счел момент подходящим, чтобы рассказать жене обо всем, что произошло в первой половине этого чреватого событиями дня, и особенно о тревожных слухах насчет отъезда мистера Голспи. Но миссис Смит не захотела продолжать разговор. Она снова превратилась в оскорбленную жену и, выслушав с холодной вежливостью первые несколько слов, извинилась, встала, собрала со стола посуду — все это с видом величавым и полным достоинства, словно герцогиня, пришедшая навестить бедного крестьянина. Мистер Смит остался наедине со своей трубкой, одинокий маленький человек в огромном, темном и загадочном мире, где стены дают трещины, а фундаменты оседают, где каждый порыв ветра доносит дурные вести и отголоски катастроф.

Во вторник утром мистер Голспи и мистер Дэрсингем больше часа совещались о чем-то в кабинете. Мистеру Смиту, главным занятием которого теперь был просмотр ответов на объявление конторы «Твигг и Дэрсингем» о том, что требуется рассыльный, трудно было сегодня сосредоточить внимание на этой довольно однообразной работе: ему очень хотелось знать, о чем говорят в кабинете. Время от времени там слышался громкий спор, а раз, когда дверь открылась, гудящий голос мистера Голспи донесся в общую комнату, но через секунду дверь опять захлопнулась. В половине двенадцатого драматически зазвенел колокольчик в кабинете. На этот зов откликнулась мисс Селлерс, как самая младшая теперь в конторе, и, возвратясь из кабинета, объявила:

— Мистер Смит, вас просит мистер Дэрсингем.

В кабинете плавали волны сигарного дыма. Мистер Голспи стоял перед камином, широко расставив ноги, и казалось, заполнял собой всю комнату. Мистер Дэрсингем сидел за своим столом, красный, взъерошенный и явно не в духе.

— Ага, вот и Смит! — воскликнул мистер Голспи. — Его-то нам и надо. Он наведет у нас порядок. Знаете, Смит, если бы я был такой аккуратный, как вы, умел, как вы, каждый день записывать цифры, никогда их не забывать и подсчитывать, я был бы теперь богачом.

— А между тем я, как видите, не стал богачом, мистер Голспи, — сказал мистер Смит, нервно усмехаясь.

— Но я же не говорил, что стал бы богачом, если бы умел делать только это и ничего больше. Я хотел сказать, что, если бы умел делать то, что вы, плюс то, что я уже умею, я сейчас был бы очень богат и меня бы из колоды не выбрасывали. Вот, Дэрсингем, если хотите загребать деньги, составить себе громадное состояние, вам стоит только стать таким, как я и как Смит. Очень просто!

Мистер Дэрсингем ответил только неопределенным кивком головы. Ему этот разговор был неинтересен, и глумливый тон его не нравился. Он перехватил взгляд Смита и сказал:

— Вот что, Смит, мы с мистером Голспи решили установить новую систему. Я сейчас вам объясню…

— Погодите, я объясню, — бесцеремонно перебил его мистер Голспи. — Это очень просто. До сих пор я получал комиссионные по всем заказам на новую фанеру только после доставки товара вашим покупателям. Так? Ну вот, для меня это слишком долгая история. Я не хочу столько времени ожидать того, что мне причитается. Доставка по некоторым заказам затягивается на целые месяцы.

— Да, но не забудьте, как долго нам придется ждать наших денег, Голспи, — вставил мистер Дэрсингем. — Или, вернее, мне придется ждать своей доли.

— Совершенно верно, сэр, — подтвердил и мистер Смит, которому было известно, сколько времени приходится ожидать уплаты по счетам.

— Это уже ваше дело, — возразил мистер Голспи со своей обычной грубоватой прямолинейностью. — Я не стану опять напоминать вам, что, если бы не я, у вас не было бы заказов и вы не могли бы ожидать никаких денег, а теперь деньги поступят, — если не в этом, так в будущем году.

— Да, да, вы правы, Голспи. Я это признаю. Вам незачем так усердно вдалбливать мне это и постоянно твердить одно и то же.

— Вдалбливать! — повторил Голспи со смехом. — Вы говорите так, как будто я задел вас за живое. Вдалбливать тут нечего, всякому видно, что вы заключили немало выгодных новых сделок. Ну, Смит, суть вот в чем: я не могу ожидать, пока вся эта масса заказов будет выполнена. Я желаю