Урга – Юм-бейсе кюрен

13 апреля 1927 г. вся экспедиция поднялась еще до рассвета. Мы собирались отправиться в путь пораньше, чтобы пройти максимально возможное расстояние. Первый этап маршрута пролегал по долине реки Толы и, по словам проводников, был сравнительно легок для груженных автомобилей. Три грузовика экспедиции были загружены днем ранее, и остались только два «доджа», предназначенные для людей и легкого багажа, который нужно было привязывать к бортам на время движения. К одиннадцати часам все было готово, и большие ворота штаб-квартиры экспедиции распахнулись. Друзья – и европейцы, и монголы – собрались проводить и пожелать удачи членам экспедиции. Монголы болтали с родственниками, ламы бормотали молитвы и развешивали церемониальные шарфы, или хатыки, на автомобилях. Наших тибетцев окружила толпа их соотечественников, прибывших повидать нас. Тибетский персонал экспедиции очень гордился винтовками и настаивал на поездке с приткнутыми к стволу штыками, украшенными хатыками. Члены экспедиции выглядели очень воинственно в меховой одежде цвета хаки, перетянутой ремнями. Все это являло собой весьма красочное зрелище, в котором перемешались европейские и азиатские элементы.

Неожиданный и неприятный сюрприз преподнес водитель грузовика. Он забыл возобновить монгольский паспорт и оформить разрешение на пересечение границы для автомобиля. За две недели до отъезда мы предупредили водителей: иметь все необходимые документы готовыми до 13 апреля. Только два дня назад я спрашивал их об этом, и все подтвердили наличие паспортов для себя и разрешений на пересечение границы для автомобилей. В целом ситуация складывалась очень неприятно, и нам пришлось отложить отъезд до вечера и отправиться за разрешением в транспортный департамент. Без него таможенные власти не позволили бы автомобилям экспедиции выехать из города. Не было никакой надежды на оформление документов в такое короткое время. Обычная процедура оформления занимала три-четыре дня. Но благодаря неутомимой помощи наших монгольских друзей и любезности монгольского министра финансов, документы были все-таки оформлены и получены. Около пяти часов вечера колонна экспедиционных автомобилей начала свой длинный путь через Западную Гоби. Некоторое время нас сопровождали друзья и сотрудники: г-н и г-жа Лихтман из Нью-Йорка, доктор Джамсарано, секретарь Монгольского научного комитета, и другие друзья из Урги.

За мостом через реку Толу мы все вышли из автомобилей и послали последние прощания и пожелания цивилизованному миру и нашим американским друзьям, которые должны были возвратиться самолетом из Урги в Верхнеудинск.

«Привет всем Нью-Йоркским друзьям! Ждите новостей!» – были последние слова профессора Рериха, когда колонна экспедиции начала путь в западном направлении по долине реки Толы. Колонна тяжело загруженных грузовиков с людьми, восседавшими поверх грузов, напоминала огромное чудовище.

Первые пять миль дорога была хорошей, несмотря на мокрый снег, который сделал ее грязной и скользкой. На седьмой миле мы въехали в глубокий снег. Один из наших «доджей» глубоко завяз. Мы все пытались вытащить его, но без особого успеха. Задние колеса увязли слишком глубоко. Тем временем три грузовика, задержавшиеся ненадолго у моста через Толу и поехавшие окружной дорогой, оказались теперь немного впереди нас. Мы сделали несколько выстрелов, чтобы привлечь их внимание. Один из грузовиков остановился, и нам на помощь прибыли люди с лопатами и веревками. Объединенными усилиями «додж» был вытянут, и мы смогли продолжить поездку. Стемнело, мы едва различали дорогу перед собой. Около десяти часов вечера решили разбить лагерь на берегу реки под несколькими ивами. Это были последние деревья, которые мы видели во Внешней Монголии. Переход этого дня был короток, всего около двадцати миль, но нам всем было приятно оказаться снова на открытой местности и почувствовать перед собой пустыню.

После большой сутолоки в темноте все палатки были расставлены, и мы обрели заслуженный отдых после утомительного дня. Примерно в шести милях на дальнем берегу реки виднелись слабые огни Сангинской ветеринарной станции. К юго-востоку от нашего лагеря возвышался западный отрог горного массива Богдо-ула, а к юго-западу расстилалась слегка холмистая местность, где находилась долина Толы. Ночь была удивительно ясной, но очень холодной, термометр показывал около -25°С.

Мы свернули лагерь прекрасным солнечным утром. Окружающие горы резко выделялись на бледном фоне северного неба. Собирались сделать длинный переход. Местность представляла собой типичное ровное монгольское пастбище. Повсюду виднелись низкие гребни холмов, слегка покрытые травой. Долина реки Толы была шириной от трех до четырех миль. Местность спускалась к реке большим количеством плоских уступов. Дорога в целом была хорошей, т.к. земля была еще сильно проморожена. Но в нескольких местах наш путь проходил через одну или две узкие полосы песчаных дюн, в которых наши автомобили увязали. Но большей частью дорога была свободна от снега, который лежал только в узких боковых долинах и оврагах по сторонам. Людей на пути встречалось очень мало. Ни автомобили, ни караваны не нарушали тишины окружающей местности.

Вечером миновали пару монгольских юрт с несколькими отарами овец поблизости. Остановились на ночь на открытом плато, расположенном на берегу реки Толы. Расстояние, пройденное за день, составляло более шестидесяти двух миль. Ночь снова была холодной, термометр показывал -15° С, а пронизывающий северо-западный ветер делал холод еще крепче.

15 апреля мы снова начали движение очень рано в надежде достичь монастыря Нга-Ванг Церен кюрена, расположенного к северо-западу от изгиба реки Толы. Местность представляла собой тот же самый плоский ландшафт, что и днем ранее. Здесь и там монотонность плоских травянистых холмов нарушалась выветренными массами гранита и порфира. Путь был легок и так гладок и прям, что наши автомобили смогли развить большую скорость, особенно последние пятнадцать миль. Так мы ехали по Саин-Нойнской дороге, по которой следовала третья азиатская экспедиция Американского музея естественной истории в 1922-1923 гг. Геологию бассейна Толы изучали и описывали профессор Чарльз П.Беркли и доктор Фредерик К.Моррис, проведшие геологические исследования, и нет необ ходимости описывать его повторно, поскольку регион посещался многократно американскими и русскими учеными.

Мы были вынуждены разбить лагерь раньше, чем предполагали, возле маленького оврага, заполненного снегом. Несколько монгольских погонщиков верблюдов, которых мы встретили на пути, сообщили об отсутствии воды до Нга-Ванг Церен кюрена, поскольку река Тола протекала на значительном расстоянии от маршрута и была все еще замерзшей. Нам пришлось растопить снег, чтобы получить питьевую воду. Ночь была опять очень холодной – около -17° С. Обжигающий ветер, который начался вскоре после заката, к полуночи стих, и остальная часть ночи прошла спокойно.

16 апреля мы ехали по хорошей каменистой дороге часа два, прежде чем увидели дуган, или собор Нга-Ванг Церен кюрен, на противоположном берегу реки. Недалеко от монастыря мы ушли в сторону от долины реки и поехали через низкий гребень – самый большой отрог гор Долон-кара. Около полудня мы достигли монастыря Тукхумун Дугана, или Дуган-сума, расположенного к северу от соляного озера, называемого Ике Тукум-нор. Озеро занимало неглубокую впадину длиной около четырех миль и шириной около трех. Оно все еще было покрыто льдом, и значительные слои солевых пластов виднелись на берегах.

Монастырь известен ду-кхангом, или залом для собраний, построенным в тибетском стиле с очень хорошей деревянной резьбой. В зимние месяцы это место почти пустынно, но летом число обитателей превышает триста человек. В монастыре побывал генерал П.К.Козлов на пути к мертвому городу Кара-кхото во время своей знаменитой экспедиции 1907-1908 гг. Мы сделали только кратковременную остановку, чтобы осмотреть здания, и продолжили наш путь в Мише-Гун.

После двухчасовой езды по хорошей дороге, во время которой пересекли несколько мелких ручьев, мы достигли Мише-Гун кюрена, большого ламаистского монастыря с колонией русских торговцев, проживавших поблизости. Остановились около монастыря, чтобы позавтракать, и через час продолжили путь на юго-запад через холмистую местность. Сразу за монастырем находился низкий, но крутой перевал и это была единственная значительная трудность, с которой мы встретились, пытаясь провести по нему наши тяжело груженые автомобили. Мы проехали более двадцати пяти миль по однообразной дороге и остановились лагерем на южных берегах двух маленьких соляных озер, расположенных в неглубокой впадине, окруженной со всех сторон низкими холмами. Почва вокруг озер была очень засолена и во многих местах заболочена

Дни становились все более теплыми, и мы заметили несколько сурков, которые закончили зимнюю спячку

На следующий день мы снова бросили вызов нагорной пустыне, незаметно повышающейся к юго-западу, где пролегала горная страна Хангай. Холодный пронизывающий западный ветер покрывал волдырями наши лица и продувал тяжелую меховую одежду. Почва была каменистой и твердой, и автомобили хорошо шли в колонне. Мы пересекли ряд волнистых холмов, среди которых возвышались одинокие выветренные скалы и плоско обрубленные утесы. В одной из долин, находящейся между двумя низкими грядами, с нашего первого автомобиля, в котором я ехал, заметили странный продолговатый предмет, обернутый в тряпки и лежащий на дороге. Я вышел из машины и обнаружил труп маленького ребенка, обернутый в ветхое тряпье и частично объеденный волками. Кочевые монголы бросают тела умерших детей возле дорог, чтобы проезжающие путешественники могли помолиться за их души. На двенадцатой миле мы проехали мимо огромной каменной человеческой фигуры – одной из тех, которые изобилуют на степных просторах Северной Монголии и Джунгарии к северу от гор Тянь Шаня. Эти фигуры, вероятно, представляли собой надгробные памятники вождям, которые, как правило, изображены держащими в руке чашу с горящим огнем – символ, возможно, связанный с древним культом огня у монголов.

Местная легенда о каменном изваянии гласила, что в древние времена здесь жил могущественный предводитель разбойников, который наводил ужас на окружающих, разорял стоянки кочевников и угонял их стада. Став старым и слабым, он дал обет сделать хорошее для соотечественников. Когда он умер, его дух был найден воплощенным в каменное изваяние. В настоящее время статуя считается обликом местного божества – духа-охранителя рогатого скота и людей. Местные кочевники и редкие путешественники, кому случается идти этим путем, делают возлияния масла и возложения цветной ткани. Эту историю рассказал тибетский проводник, который провел много лет в этой области, собирая монгольские подношения, причитавшиеся Его Святейшеству Далай ламе, после того, как его резиденцией стала Урга в 1904 г.

В нескольких милях от каменного изваяния мы встретили маленький верблюжий караван, который шел от Улясутая в Ургу южным маршрутом. Мы очень хотели узнать о нашем караване с горючим для автомобилей, который вышел из Урги месяцем раньше, но погонщики верблюдов не знали о нем. Очевидно, начальник каравана выбрал другой маршрут или следовал северным путем через монастырь Эрдени Дзу.

Поздно вечером мы достигли северных отрогов Онгин-гола. На подходах к переправе через реку наш путь пересек обширную твердую каменистую равнину. Неподалеку от переправы стояли три монгольские юрты, жители которых пришли к нам на помощь. Три наших грузовика остались позади из-за повреждений колес, и мы решили пересечь реку в легковых «доджах» и подождать остальную колонну на другом берегу. Река протекала по широкой однообразной долине и имела несколько русел. Дно, покрытое гравием, в основном было твердым. Только мой автомобиль заехал на песчаную полосу, и его пришлось вытаскивать.

Грузовики до самой ночи не смогли добраться до реки. В полной темноте мы могли видеть только свет их фар, быстро приближающийся по широкой каменистой равнине. Грузовики не смогли пересечь реку тем же вечером, и им пришлось стать лагерем на другом берегу. Мы остались без палаток и продовольствия – неприятная ситуация, если учитывать ночной холод и возможность снегопада или бури. Наконец решили нанять лошадей у местных монголов, чтобы переправить необходимые палатки, постели и ресурсы. После некоторых переговоров и обсуждений относительно цен восемь оседланных лошадей были приведены в лагерь, и мы поехали к реке. Было совсем нелегко заставить животных войти в холодную воду. Они храпели и вставали на дыбы. После многих усилий и криков мы переправились и загрузили лошадей палатками и ящиками с продовольствием. Некоторые из нас прикрепили легкие вещи к седлам. Лошади вырывались и мчались прочь со своими всадниками. Один из водителей был серьезно испуган, стараясь удержаться в седле. Мой конь отчаянно лягался, когда я привязывал мешок с палаткой к седлу.

Поздно ночью лагерь был развернут, и каждый смог разместиться в своей палатке. Ночь была ясной, ветер угнал прочь облака, и они нависли над цепью гор на юго-западе.

Следующее утро потратили на переправу трех грузовиков. Два из них переправились через реку без каких бы то ни было проблем, но третий завяз в песке, и пришлось организовывать лошадей, чтобы его вытащить. Около полудня вся колонна экспедиции собралась на западном берегу реки. Мы решили затратить время на краткое посещение Удзен-Ван и нанять монгольского проводника, который знал бы маршрут к Юм-бейсе кюрену. Водители, знавшие довольно хорошо путь до Онгин-гола, не знали ничего об остальном пути до Юм-бейсе. Часовая поездка привела нас к Удзен-Вану, где располагались большой ламаистский монастырь, местный ямень, или административный центр, и несколько русских торговых учреждений, включая местное отделение Монгольского центрального кооператива. В то время как некоторые из нас искали хорошего и надежного проводника, большая толпа одетых в красное лам, монгольских чиновников и мирян собралась вокруг автомобилей. Они пытались разузнать о нашем пути и намерениях. Через некоторое время проводник был найден. Это был морщинистый старик лет шестидесяти, носивший меховую шапку ламы и выцветшие желтые лохмотья, которые служили ему верхней одеждой. Нам сообщили, что он был опытным проводником и знал местность хорошо.

После кратковременного пребывания в Удзен-Ване мы продолжили свой путь через каменистую равнину в южном направлении. После двухчасовой езды поднялись на крутой песчаный холм. Нашим людям пришлось помогать тяжело груженым грузовикам, и много времени было потрачено, прежде чем все три машины благополучно преодолели перевал. Спуск был пологим и вел к широкой открытой равнине, покрытой гравием. Мы остановились на ночь лагерем на этой равнине примерно в тридцати милях к юго-западу от Удзен-Вана и недалеко от главного русла Онгин-гола. К счастью, вечер и ночь были безветренными, иначе было бы трудно сохранить палатки на открытом пространстве.

В течение дня мы заметили первого серого гуся (Anser anser) и несколько турпанов (Casarca casarca). Ночью к лагерю подошли волки, которые выли в его окрестностях до рассвета.

После пересечения Онгин-гола, который занимает небольшую часть широкой долины, мы снова въехали в холмистый район – местность, сильно пересеченную и трудную для автомобилей. Удивительно, как «доджи» шли на частых подъемах и крутых поворотах, иногда по самому краю обрыва. Мы были теперь на юго-восточных холмах Хангайской цепи – большого горного массива Монголии, – которая находится между озерным краем Северо-Западной Монголии и бассейном реки Толы. Центральная масса Хангайского нагорья находится недалеко от города Улясутай и известна под названием Тарбагатай. Самый высокий пик, Очир-Ван, поднимается на высоту около 12000 футов.

Некоторые из наиболее важных рек Монголии подобно Орхону берут начало в Хангайских горах. Эти горы изобилуют остывшими вулканами. Южные склоны всех монгольских гор, как правило, крутые и скалистые, часто выветрены и несут следы сильной эрозии, произведенной климатическими условиями и ветрами пустынь, находящихся к югу от них. Северные склоны часто покрыты травой и кое-где лесом.

После переправы через Татсагол, незначительный приток в верховьях, мы продолжили путь вдоль южного основания перевала Атса-ула. Недалеко от старого разрушенного каменного китайского барака, который использовался как склад китайской торговой компании, один из автомобилей сломался, и мы должны были отстать, чтобы починить его.

В то время как водитель был занят автомобилем, я обошел вокруг и обнаружил большое количество древних курганов и могильников: восемнадцать больших и шесть меньших. Все они имели каменные пирамиды на вершинах и были окружены концентрическими окружностями из каменных плит. Это, вероятно, были могильники, описанные профессором Позднеевым в его работе «Монголия и монголы», хотя точное географическое положение их и не было обозначено. Судя по внешнему виду, происхождение их было аналогичным происхождению таких же курганов на горах Ноин-ула, которые исследованы экспедицией Козлова.

После двухчасовой задержки мы возобновили наш путь и нашли экспедицию, ставшую лагерем в узкой горной долине на берегах крошечной речки. Недалеко от нашего лагеря проходил большой караванный путь Саир-усу – Улясутай.

20 апреля был трудный день для автомобилей и персонала экспедиции. Единственным реальным путем была слабая верблюжья тропа. Многочисленные песчаные лощины сделали поездку очень мучительной. Автомобили часто застревали, и приходилось их вытаскивать, помещая под колеса деревянные доски или большие полотнища брезента, подшитого войлоком, которые были захвачены из Урги для этой цели. После вытаскивания одного автомобиля мы все должны были идти и вытягивать другой, и это длилось до тех пор, пока все не измотались до крайности. Тогда решили установить лагерь. Портнягин и я, сопровождаемый одним из водителей, вышли на поиск более хорошей дороги. Мы не брали нашего проводника, которого теперь использовали очень мало, убедившись, что он знает только тропы, часто непригодные для автомобилей. Мы поднимались на несколько вершин из песчаника в поисках маршрута, но совершенно напрасно. Насколько глаз мог видеть, повсюду простирались все те же бесплодные и холмистые пространства, пересеченные высохшими руслами рек, полными гравия, с песчаными берегами и глубокими и узкими горными долинами, блокированными огромными скоплениями камней. Нам пришлось возвратиться и отложить поиск до следующего дня.

Следующий переход был труден и мучителен. Мы прокладывали путь по бесплодной равнине, пересеченной песчаными грядами и каньонами, сформированными потоками, которые когда-то текли с гор на север. Вскоре после того, как мы оставили наш лагерь, мы встретили первый караван, идущий прямо из Тибета Он принадлежал богатому лхасскому купцу Кушо Кудурпа, одному из тех «государственных торговцев», который торговал от имени Его Святейшества Далай ламы. Его сопровождали несколько слуг-тибетцев. Он направлялся в Ургу и Пекин покупать шелка, парчу и другие изделия. Люди каравана сообщили о больших бандах разбойников в пустыне Гоби, к северу от Аньси чоу. Среди погонщиков каравана мы увидели двух монголов-курлуков из Северного Цайдама – старика и молодого человека двадцати лет. По какой-то причине они решили оставить свою родную страну и идти в Ургу. Мы наблюдали их странные костюмы и живописные рубашки с отвернутыми воротниками, отороченными мехом выдры. Люди носили острые шапки и широкие кожаные штаны. Они осматривали автомобили, которые видели впервые в жизни, но сомневались, будем ли мы способны достигнуть Юм-бейсе, так как нам приходилось использовать те маршруты, которые никогда раньше не использовались автомобилями или любой другой колесной техникой.

На нашем пути мы миновали большое монгольское стойбище, когда они устанавливали свой лагерь. Несколько юрт были уже поставлены, другие прибывали на верблюдах. Мы видели длинные вереницы верблюдов, проходящих через долину. Некоторые из них были закрыты навесами, под которыми сидели женщины и дети. Большая толпа наблюдала за нами в то время, как автомобили пересекали маленький ручей с грязным дном.

Заметное различие существует между типом монголов северной степной и травянистой Монголии и кочевниками, обитающими в Гоби, на юге Хангайских гор и на севере Монголии или в Алтайской пустыне. Северный кхалка-монгол более силен, лучше сложен и в общем лучше одет, он любит яркие цветные шелка и ткани. Кочевники бесплодных пространств вокруг Алтайской Гоби физически хуже развиты и меньше ростом, словно неблагоприятные условия жизни в пустыне повлияли на их физическое строение. Толпа, которая окружила автомобили, была плохо одета: некоторые носили старое тряпье, другие – грязные шубы из овчины, надетые на голое тело. Их длинные нечесаные черные волосы придавали компании дикий вид. В целом толпа больше напоминала хорпов северного Тибета, чем прекрасно выглядевших северных халков.

21 апреля мы собрали лагерь рано, чтобы поискать дорогу через сложную горную систему и переправиться через грязный Тоингол. Большинство из нас должны были идти пешком, чтобы помочь автомобилям. На значительном протяжении песчаных равнин автомобили приходилось толкать и тянуть, подкладывая доски и брезент под колеса. Это чудо, что они покрыли этот трудный путь и выдержали столь серьезное испытание. Около одиннадцати часов утра мы достигли Тоингола, – реки, трудной для переправы из-за илистого и грязного дна. Нам пришлось остановиться и искать подходящее место. После длительного поиска такое место было найдено, но берег реки в этом месте был слишком крут. Мы срезали его лопатами. После трех часов трудной работы все пять автомобилей благополучно переправились через реку.

За рекой снова столкнулись с очень тяжелым препятствием. Преодолев около десяти миль, мы оказались среди непроходимых песчаных холмов и должны были повернуть на юг в поисках пути. Монгольский проводник спорил с нашим тибетцем, который считал, что надо следовать верблюжьей тропой, пролегающей южнее направления, выбранного нами. Было очень трудно, почти невозможно вернуться на прежнее место, и поэтому мы решили следовать сухим руслом реки, по которому, возможно, сможем пересечь бесплодную горную гряду. Продвижение очень измучило. Каждые десять минут один из автомобилей увязал в песке, и приходилось тратить значительное время, чтобы извлечь его.

Около пяти часов мы решили остановиться на ночь на ровном и плоском пространстве, примыкающем к сухому руслу реки. Была организована разведка этого русла на возможность дальнейшего продвижения. После часового отсутствия люди возвратились с сообщением, что путь тяжел, с большим скоплением завалов, но что пройти можно по отходящей в сторону долине. Мы решили попробовать путь, предложенный разведчиками. Местность вокруг была абсолютно бесплодна. Скудные кусты саксаула (Haloxylon ammodendri) и хармика (Nitraria scholeri), типичные для Гоби растения, росли на берегах маленькой речки, которая когда-то впадала в большую речку, а теперь пересохла.

На следующий день мы снова поднялись очень рано и начали движение, руководствуясь указаниями нашего монгольского проводника, западнее сухого русла реки. После часа тяжелого пути мы свернули в боковую долину, поднялись на низкий горный отрог, который показался нам подходящим перевалом через гряду, перегораживающую наш путь. Мы надеялись, что, переправившись через нее, сможем найти путь в обширную щебнистую равнину, которая пролегала южнее. Наши ожидания были тщетны, за перевалом мы обнаружили ту же самую пересеченную горную местность с крутыми песчаными холмами со скудными вкраплениями гранита. Единственным доступным выходом была узкая горная долина, ведущая на запад. Мы двигались по ней около пяти миль, пока не оказались в маленькой круглой долине, защищенной со всех сторон горами. Было очевидно, что для дальнейшего продвижения вперед никакой реальной дороги нет. Монгольский проводник продолжал настаивать, что мы должны пересечь горы юго-западнее долины.

Это было легче сказать, чем сделать, так как большая часть склонов гор, обращенных к долине, была крута и обрывиста. Мы не видели возможности преодолеть крутой подъем. Вместе с водителем мы взобрались на один из близлежащих холмов, с которого могли бы легко сориентироваться. Нашли тяжелый, но возможный путь на самом краю узкого ущелья, и водитель счел, что мы могли бы рискнуть пройти этим проходом. С этим решением мы спустились и повели автомобили по крутому склону холма и трудной дороге, пролегавшей по краю перевала. Продвигались очень осторожно, одного неверного движения водителя было достаточно, чтобы отправить автомобиль вниз, в ущелье. После того как легкие автомобили были проведены, тяжелые грузовики поднимались с помощью людей. Песок и камни катились вниз, когда грузовики поднимались на гору; люди тянули их спереди и толкали сзади, и все испытали огромное облегчение, когда все автомобили благополучно достигли вершины. Перед нами расстилалась песчаная равнина со слабыми вкраплениями скалистых гор, которая уходила далеко на юго-запад. Чтобы достигнуть этой равнины, мы должны были пересечь несколько следующих друг за другом оврагов, заполненных песком, в которых автомобили застревали не один раз. Горный перевал, с которого мы спускались, вдавался далеко на юг, в песчаную равнину, расстелившую ответвления на значительные расстояния.

Мы решили развернуть лагерь на площадке около ущелья. Ночь была очень теплой – первая теплая ночь с тех пор, как мы оставили Ургу. Ранним утром снова начали движение на запад, подъемы и спуски в многочисленные ущелья и отроги, которые пересекали южную сторону гор. Некоторые из ущелий были очень трудны для пересечения, но монгольский проводник из Удзен-Вана настаивал, чтобы мы продолжали поездку именно в западном направлении.

Около трех часов пополудни мы успешно пересекли низкий песчаный гребень к юго-западу, и перед нами открылась панорама обширной щебнистой равнины с небольшими вкраплениями скалистых гор далее к югу. Водители ничего не знали о маршруте, а из существующих карт мы смогли получить только общее направление на Юм-бейсе кюрен.

Мы все сошлись во мнении, что наш монгольский проводник – большая неудача и что старик ведет нас в неверном направлении. Поэтому я стал расспрашивать нашего тибетца, который знал верблюжьи тропы хорошо; он считал, что наш маршрут должен пройти к югу через щебнистую равнину После длительной дискуссии монгольский проводник признался, что он вел нас в направлении почтовой станции Юм-бейсе кюрен. И мы решили следовать указаниям нашего тибетца и пересечь равнину в южном направлении. Мы пытались получить некоторую информацию от монгольских женщин, которые жили в юрте, укрывшейся в одном из наиболее глубоких каньонов. Их мужья были далеко, а женщины не знали ничего о маршруте. Нам пришлось полагаться на знания нашего тибетца.

Мы начали движение каравана около пяти часов вечера и направились через равнину по хорошему прочному грунту. Очень приятно быть способными снова двигаться быстро после всех мытарств предыдущих дней. Мы впервые заметили большие стада диких куланов, около двух сотен в каждом (Equus hemionus). Животные долго стояли неподвижно, наблюдая за нашим продвижением, и вдруг бросились с дикой скоростью нам наперерез. Мы последовали за одним из животных на автомобиле и удивлялись, видя скорость, которую оно развивало.

После часового движения пересекли большую проезжую дорогу Коко-Хото-Кучэн, отличающуюся, как и все китайские дороги, глубокими следами колес, оставляемыми тяжело груженными китайскими повозками.

Становилось темно, и только отблеск заката слабо освещал дорогу. Мы решили стать лагерем на ночь на берегу маленького озера Боро-нор, расположенного в неглубокой низине. Оно было почти высушено, но, по словам местных монголов, обретало большие размеры каждое лето после дождей. На берегах мы обнаружили большое количество морских чаек (Chroicocphalus ridibundus), серых гусей (Anser anser) и турпанов (Casarca casarca). Поздно вечером к озеру приходило большое стадо куланов, или диких ослов.

Мы вышли в путь на следующий день с целью достичь Юм-бейсе кюрена. Дорога снова повернула к горам, и мы оказались на тяжелом пути, ведущем на юг и пролегающем по сухому руслу реки. Острые камни, большие скопления гравия и глубокие песчаные наносы сделали продвижение очень медленным Некоторые из автомобилей увязали, и людям приходилось их вытягивать. Это было энергичное упражнение, и многие из нас значительно потеряли в весе После двенадцати дней вытягиваний мы могли считать себя специалистами в такой работе, и действительно, теперь нам требовалось значительно меньше времени, чтобы извлечь автомобиль, чем в начале нашей поездки из Урги. Неприятное происшествие произошло с моим автомобилем, который внезапно загорелся. Ситуация была серьезной, так как на нем было размещено наибольшее количество нашей нефти, запасов бензина и несколько саквояжей с боеприпасами. Мы лихорадочно работали и успели взять огонь под контроль прежде, чем он приблизился к запасам бензина. Мне пришлось пожертвовать водой из фляги, чтобы остановить пожар, охвативший полмашины Убытки были незначительными, и мы были способны возобновить поездку.

Последняя часть пути к Юм-бейсе была чрезвычайно трудной для автомобилей.

Эта горная местность сильно пересечена, и сухие русла рек представляли большие препятствия для колесных транспортных средств. Когда мы достигли вершины крутого хребта, внезапно открылся далеко раскинувшийся Юм-бейсе кюрен, расположенный в глубокой долине, окруженной со всех сторон холмами, защищающими монастырь от сильных ветров, дующих в течение зимних и весенних месяцев. Он представлял собой группу белых домов, в центре которой возвышались два ду-кханга, или зала собраний. Огромная толпа одетых в красное лам, услышавших звук автомобильных гудков, выбежала из монастыря и окружила машины. Возле монастыря мы не нашли подходящего места для установки лагеря, и нам посоветовали установить лагерь за монастырем в местечке, носящем местное название Цаган Тологой – «Белая Голова» – по имени горы западнее монастыря. Место, выбранное для лагеря, было на берегу крошечной речки Цаган Тологой-усу. С северо-запада и запада наш лагерь был хорошо защищен горами Цаган Обо. На восток и на юг от этого места открывалась обширная панорама Гоби.

Нам пришлось провести несколько дней в Юм-бейсе, чтобы подготовиться к более далекой поездке через юго-западную Гоби к Аньси чоу. Наш верблюжий караван с запасом бензина достиг Юм-бейсе в тот же день, что и мы. Они проследовали северным маршрутом, проходящим через Эрдени-дзу и монастырь Лама-йин Геген и потратили несколько дней, чтобы попасти верблюдов около Лама-йин Гегена. Это объяснило задержку. Местные жители считали, что будет трудно, почти невозможно для нас продолжать поездку на автомобилях на юг от Юм-бейсе. Согласно их мнению путь был почти непроходим, и все прежние попытки пересечь пустыню Гоби южнее монастыря, сделанные монгольскими автомобилями, не имели большого успеха. Обследовав машины и убедившись в их плачевном состоянии, мы единодушно решили послать их обратно и продолжать поездку на верблюдах.

Одним из главных препятствий для автомобильного движения через юго-западную Гоби являются широкие долины, раскинувшиеся между параллельными хребтами Монгольского Алтая, которые густо покрыты саксаулом, называемым монголами дзак. Перемещающийся песок накапливается вокруг растений и формирует маленькие бугры, которые часто полностью блокируют путь, оставляя место только для верблюжьей тропы. Проходы через последовательные гребни Алтайской Гоби пролегают по тяжелому каменистому грунту, усыпанному глыбами крупного и слоями мелкого гравия, и являются в большинстве случаев непроходимыми даже для легких автомобилей, не говоря уже о тяжело нагруженных грузовиках.

Вдоль основания этих пустынных гор пролегают большие гряды песчаных дюн, которые часто трудны для пересечения на автомобилях. Незадолго до этого несколько монгольских автомобилей проделали разведку маршрута на юг от Юм-бейсе и после окружного пути смогли достичь только точки около четырех миль севернее Шара-Хулусуна. Дальше на юг автомобили уже не могли пройти, хотя это были легкие туристические транспортные средства, несущие только двоих пассажиров и необходимый запас бензина

Поздно вечером в наш лагерь приходил нирва, или казначей монастыря. Он предложил снабдить нас достаточным количеством первоклассных верблюдов и проводником. Было крайне необходимо получить крепких животных в хорошем состоянии, так как верблюжий сезон уже подходил к концу. Монастырь желал снабдить нас верблюдами и погонщиками до Ших-пао-чьенга – оазиса в Нан Шаньских горах к югу от Аньси чоу. Тот путь, по которому мы должны были проследовать на верблюдах, был, по словам нирва, крайне непроходимым для автомобилей. Дорога на Юм-бейсе в основном используется тибетскими караванами и монгольскими паломниками, идущими в Лхасу или возвращающимися оттуда. Она пролегает через одну из наиболее пустынных областей на земле – крутые горы и покрытые щебнем равнины, где ни люди, ни дикие животные не нарушают однообразия ландшафта. Эта область всегда была известна как укрытие для банд, а деяния и жестокая резня Джа ламы, воинственного монаха, были все еще на устах местных кочевников.

Регион был непроходим в течение лета из-за нестерпимо высокой температуры пустыни, каменная поверхность которой отражает пылающие лучи солнца. Все передвижения караванов осуществляются только между октябрем и апрелем. Когда мы пересекали эти запретные пространства, перевод статьи сэра Аурела Стейна о самой внутренней Азии часто вспоминался мне. Говоря о Такламаканской пустыне, этот великий исследователь замечает:

«Чрезвычайный дефицит воды, который существует на огромной части рассматриваемой нами области, придает ей характер того, что я назвал бы «истинной пустыней». Позвольте мне подчеркнуть слово «истинная» в этом выражении, чтобы сделать весьма ясным, что та местность, по которой я приглашаю вас последовать за мной сегодня вечером в рассмотрении исторических движений, отличается очень существенно от тех пустынь, с которыми мы встречались в библейской истории в описаниях аравийцев или от пейзажей Южной Африки, по которым, собственно, большинство из нас и знакомы с понятием пустыни. Эти «смягченные пустыни», как я должен отважиться назвать их для различия, могут действительно впечатлять городского обитателя, особенно если он прибывает из наших густонаселенных центров, с их понятием об уединении, пустоте и, позвольте мне добавить, мире. Но пустыни, в которых целые племена могут скитаться относительно долгие периоды и уверенно находить воду и пастбища для овец, по крайней мере в определенные регулярные сезоны, пустыни, в которых поселения, снявшись со своих мест или встревоженные противниками, могут благополучно искать убежище на время, не похожи на те, которые раскинулись на огромных расстояниях высокого нагорья между Небесными горами и Куньлунем»

Те же самые слова могут быть применены по отношению к Западной Гоби, обширным пустынным пространствам южнее Юм-бейсе и севернее Алтан-усу в горах Артса-йин-нуру. В этом месте абсолютное безводье сделало существование человека и животного фактически невозможным. Передвижение возможно было только на верблюдах, которые могут выстоять в совершенно безводных переходах, и фактически ограничено зимними месяцами. Караваны на лошадях и мулах обречены на большие опасности.

Нирва монастыря предложил нам следовать тропой, проходящей восточнее обычного караванного маршрута Юм-бейсе – Аньси чоу. Эта тропа считалась намного лучше тем, что была короче обычного пути. До недавнего времени ее считали опасной для караванов из-за большой активности разбойников в окрестностях, но, осмотрев наше вооружение, нирва уже был уверен, что мы можем сделать попытку пересечь пустыню этим путем. Этот маршрут часто использовался контрабандистами и был хорошо известен некоторым из монахов в монастыре. Нирва обещал привести надежного проводника на следующий день. Единственный надежный способ пересечь пустыню состоял в том, чтобы нанять хорошего проводника и доверить ему выбор мест расположения на стоянки и обнаружения водных источников. На европейские карты никогда нельзя полагаться, и, кроме того, не имеется никаких карт этого региона достаточно крупного масштаба. Единственные средства обнаружения правильного направления в Гоби – хороший проводник и компас.

Монгольские проводники известны повсюду в Центральной Азии прекрасным знанием местности. Почти сверхъестественная способность всегда помогает им найти пригодную для прохождения дорогу или источник воды. После нашего печального опыта с проводником при переходе из Удзен-Вана до Юм-бейсе мы все были довольно скептически настроены относительно монгольских проводников, но после того, как благополучно достигли Ших-пао-чьенга в Нань Шане, нам пришлось признать, что в течение целого месяца в попытках пересечь пустыню монгольские проводники – ламы из Юм-бейсе кюрена – никогда не вводили в заблуждение караван, всегда находя питьевую воду в местности, которая казалась крайне бесплодной.

На следующее утро, сопровождаемый тибетским проводником, я отправился в монастырь, чтобы договориться с нирва о плате за наем верблюдов от Юм-бейсе до Ших-пао-чьенга и о дате нашего отъезда.

Монастырь Юм-бейсе был расположен примерно в миле севернее нашего лагеря. Он состоял из нескольких узких улиц, с обеих сторон которых высились кирпичные стены с маленькими узкими проходами ворот во дворы, где стояли здания или палатки лам. Монастырь населяли около пятисот лам, которые толпились на улицах и больших дворах перед храмами. В центре монастыря имелась просторная площадь, на западной стороне которой стояли главные монастырские здания, два ду-кханга, или залы собрания. Они были построены в тибетском стиле. Здание непосредственно строилось из кирпича, а передняя часть имела террасы, поддерживаемые восемью деревянными колоннами с обычным цветочным орнаментом, окрашенным в яркие тона. Четыре угла храмов были увенчаны обычным джьял-ценом, или «знаменем победы», и на крыше со стороны основного входа стояла общепринятая эмблема – Колесо Закона и два оленя. Позади храма высились золоченые крыши часовни, содержащей священные изображения. Крыша была увенчана позолоченной ганджирой в форме вазы, или бум-па.

У меня совсем не было времени на посещение храмов, и, решив подождать следующего дня, я пошел повидать нирва. Монастырский казначей жил в просторной монгольской юрте, расположенной в прилегающем дворе. Интерьер всех жилищ лам почти одинаков. У северной стены обычно стоит алтарь с двумя или тремя золочеными глиняными или медными изображениями, часто фотографии первосвященника Тибета, Богдо Гегена из Урги и других высоких лиц ламаистской церкви Тибета и Монголии. Низкий и толстый матрац, распростертый на полу, служит кроватью для хозяина и сиденьем для его гостей. В центре стоит очаг, у противоположной стены – чайная урна, медный чайник и другие предметы домашнего обихода. В некоторых палатках на полу ковры из Нин-шиа и Алашана. Остальное пространство двора, в котором размещалась юрта, заполнено грудами кизяка. Многие дворики имели маленькие складские помещения, где зажиточные ламы хранили принадлежности. В некоторых мы обнаружили закрытые транспортные носилки, перевозимые обычно верблюдами, – одно из колесных транспортных средств, используемых в путешествии по пустыне. Такие носилки состоят из двух больших деревянных колес и деревянной закрытой кабинки с маленькими окнами с обеих сторон, которые обычно собраны из деревянных панелей. Древесина обшита синей тканью, и иногда окна оклеивают цветной бумагой. Такие повозки используют только богатые ламы и женщины, которые стремятся защитить себя от ветров и бурь пустынного нагорья. В повозку впрягается один верблюд, а приспособлены они обычно только для одного лица или, реже, для двоих.

Нирва встретил нас в своей юрте и после обычного взаимного приветствия и вежливых расспросов о здоровье и пути мы начали говорить о деле. Казначей сообщил, что было чрезвычайно трудно найти верблюдов, так как сезон заканчивался и скоро пустыня должна была стать непроходимой для караванов. Он очень хотел помочь нам и решил отдать своих верблюдов, которых было всего около двадцати, но остальных мы должны были нанять за плату у какого-нибудь богатого ламы в монастыре.

Я попросил его провести меня к владельцам верблюдов, чтобы мог договориться с ними. Он согласился, и мы втроем пошли побеседовать с известным проводником и погонщиком караванов ламой Самбу, который провел большую часть жизни, сопровождая караваны от Юм-бейсе до Аньси. Он знал маршрут хорошо и, кроме того, имел достаточное количество верблюдов в своем распоряжении. Это был крупный человек с решительным лицом, выступающими скулами и толстой красной шеей. Кроме того, он обладал отличным чувством юмора, и впоследствии оказалось, что он был самым лучшим из проводников караванов. Он охотно согласился сопровождать экспедицию в качестве проводника и отдать в наем верблюдов. После долгих переговоров и таинственных знаков пальцами, означающих количество, была установлена цена для найма одного верблюда от Юм-бейсе до Ших-пао-чьенга в размере двадцати двух мексиканских долларов. Казначей монастыря и лама Самбу взяли на себя обязательства довести до Ших-пао-чьенга за двадцать два дня со дня отъезда от Юм-бейсе, если все будет хорошо на пути. Они также согласились продать нам несколько верблюжьих седел, сделанных в Алашане, которые используются для верховой езды. Они представляют собой толстую ковровую подушку, к которой прикреплены с обеих сторон большие откидные ковровые створки. Кожаные стремена приложены под вершиной той части подушки, которая служит сиденьем. Длинная и широкая подпруга служит для того, чтобы сохранять седло в положении между двумя верблюжьими горбами. Некоторые из верблюжьих седел прекрасно украшены и стоят значительных денег. Портнягин и я должны были ехать на верблюдах, чтобы иметь возможность быстро перемещаться и быть способными делать разведку местности. Остальная экспедиция должна была ехать на местах, оборудованных на вершинах грузов. Этот способ путешествия на верблюдах весьма удобен и позволяет путешественнику находиться в лежачем положении и даже спать. Монголы всегда используют его.

После определения цены и даты отъезда мы возвратились в лагерь, и оставшийся день был использован на утомительные, но необходимые занятия по подготовке клади для погрузки на верблюдов.

К закату подул сильный северо-восточный ветер, который скоро превратился в дикий ураган. Толстые облака песка пролетали по лагерю и проникали в палатки. Мы все должны были искать укрытия и закрывать входы в палатки. Это была отчаянная ночь! Песок накапливался в огромных количествах вокруг палаток и образовывал высокие валы. Шум, который производила внешняя палатка, края которой наносили удары по внутренней откидной створке, был настолько силен, что спать было почти невозможно. К рассвету сила ветра удвоилась, и я вдруг почувствовал, что моя палатка лопнула и внезапно рухнула на меня. Две откидные створки разрушились, и я был буквально захоронен под ними и под песком, который быстро наметался над развалинами. После нескольких попыток я сумел выбраться наружу. Окрестности были полностью скрыты под непроницаемой желтой завесой, а ветер дул с неослабевающей силой Наш лагерь представлял собой странное зрелище. Палатка служащих обрушилась на обитателей, но те спокойно спали под брезентом. Палатка Портнягина готова уже была сорваться и держалась только на одной растяжке и одном колышке, который сумел остаться в грунте Палатка доктора имела наибольшее количество растяжек из всех, и было чудом, что она до сих пор еще сопротивлялась урагану. Палатка профессора и госпожи Рерих твердо противостояла ударам ветра. Портнягин и я пошли по лагерю, закрепляя растяжки и колья палаток. Внезапно раздался дикий грохот, как будто сотни невидимых всадников промчались через лагерь, уничтожая все на своем пути. Палатка кухни взвилась вверх, и все емкости для воды и ковши со страшным грохотом были унесены прочь по песчаной поверхности. Это был кульминационный момент. Все в лагере проснулись. Везде слышались возгласы и восклицания: «Что случилось?», «Поднимите мою палатку!», «Не могу выйти!» После рассвета ветер стал стихать, и мы оказались способны восстановить порядок в лагере. Было очевидно, что нельзя оставаться дольше на этом ветреном месте. Мы нашли другое подходящее место у основания гор Цаган Обо, и профессор Рерих дал указание переместить лагерь.

Новое место было хорошо защищено с северо-запада и северо-востока высокими холмами. Цаган Обо – крутой гранитный массив, изрезанный узкими каньоноподобными долинами, заполненными грудами камней Недалеко от нашего нового лагеря возвышался пик, именуемый Цаган Тологой – самая высокая точка в массиве. В полдень прибыл лама из монастыря, чтобы спросить о потерях, которые мы понесли от ужасного ночного урагана. Ветер нанес серьезные повреждения монастырю, сорвав крыши со многих палаток и поломав флагштоки на крышах храмов Юм-бейсе известен ветрами. Место открыто с юго-востока и северо-востока, а ранняя весна всегда насыщена ветрами и пыльными бурями ужасающей силы.

Следующие ночь и день были тихими, и мы все пошли в монастырь. В большом зале собрания увидели толпу лам и новичков, занятых окрашиванием деревянных матриц (лег-шин) для 333 томов Канджура и Танджура. Зал собрания монастыря имел обычную обстановку внутри. Северная стена была занята троном инкарнированного ламы монастыря и несколькими стеклянными шкафами, содержащими медные и глиняные, сырой выделки, изображения. Другие стены были заняты монастырской библиотекой. Между деревянными колоннами, поддерживающими крышу, были разложены низкие матрацы, которые служили сиденьем для лам во время религиозных служб. Мы заметили только несколько окрашенных знамен. Большое знамя, висевшее на одной из колонн, было выполнено в черно-белых тонах и изображало мандалу, или мистическую сферу влияния Шамбалы, подаренную монастырю, как говорят, по приказу последнего Богдо Гегена. Остальные знамена были окрашены в яркие тона, но гораздо худшего качества. Мы напрасно искали прекрасно выполненные знамена из Восточного Тибета и Дерге Наибольшее количество медных изображений в стеклянных шкафах были доставлены либо из Урги, либо из Долон-нора. Мы были удивлены, обнаружив такое малое количество действительно хороших вещей. Кюрен, расположенный на караванном пути в Тибет, должен обладать лучшими образцами тибетского религиозного искусства.

После посещения мы возвратились в наш лагерь, но доктор пошел посмотреть некоторые каменные изваяния, которые, как нам сообщили, были найдены в окрестностях монастыря.

В полдень я собрал нашу экспедиционную охрану для тренировки в стрельбе, так как мы скоро должны были войти в кишащую разбойничьими бандами местность и люди должны были знать, как пользоваться винтовками. Результаты стрельб были в целом неплохи, и мы полностью наслаждались упражнениями, когда внезапно несколько лам прервали занятия и попросили нас не стрелять в окрестностях монастыря, так как дух Цаган Тологоя, конечно, рассердится и проявит свой гнев, посылая новый ветер и песчаную бурю. Нам пришлось возвратиться в наш лагерь, чтобы избежать недоразумения с ламами. Как оказалось, предсказание лам было истинным: сильный ветер начался вскоре после нашего возвращения в лагерь, и нам пришлось предпринять все предосторожности, чтобы укрепить палатки. Ночью ветер усилился, и две из палаток разрушились, несмотря на все предосторожности. Все было закрыто толстыми желтыми облаками, и нам пришлось большую часть дня провести внутри палаток.

30 апреля яркая и безветренная погода принесла значительное облегчение после двух дней сильного ветра и песчаной бури. Мы наконец-то получили возможность окончательно распределить грузы для верблюдов, и погонщики принесли веревки и седла, подготавливая путешествие следующего дня.

X

ЧЕРЕЗ ЮГО-ЗАПАДНУЮ ГОБИ

Утро 30 апреля приветствовало нас сильным и ровным северо-восточным ветром. Тучи закрывали пики гор Цаган Обо, и влажный снег хлестал по нашим лицам. Верблюды прибыли к десяти часам – прекрасные стойкие животные в отличном состоянии. Проводник, лама Самбу, был достаточно опытен и привел с собой только молодых животных, пригодных для пересечения пустыни. Большинство верблюдов целый год откармливалось, и они выглядели очень сильными. В одиннадцать тридцать караван экспедиции отправился тремя длинными колоннами в длительное путешествие через Гоби. Верблюды ступали тяжело, и большие караванные колокольчики на последнем верблюде каждого отделения печально звенели. Хлещущий влажный снег и ветер ослабели к полудню, и мы совершили вполне приятный переход по обширной каменистой равнине, ограниченной вдали холмистой местностью, лежащей к югу от гор Цаган Обо. Однообразный ландшафт сильно отличался от севера Юм-бейсе с его ответвлениями гор Хангаи, уходящих далеко в пустыню.

После пяти часов перехода караван остановился в пустынном месте, вокруг которого росли кусты саксаула – любимой пищи верблюдов. Мы разбили лагерь на обширной каменистой равнине. Далеко на горизонте возвышались массивные горные хребты. К северу лежали горы Байн Ундюр, продолжение хребта Цаган Обо. Далеко на востоке можно было только едва различить слабое очертание гор Элги-йин-ула, одного из многих параллельных хребтов Гоби Алтая.

Местные погонщики верблюдов имеют любопытную традицию никогда не упоминать названия лагеря при пребывании в нем. Если произнести имя на месте, неудача может настигнуть караван и верблюды могут погибнуть. Название ими произносится громко только после того, как они оставляют это место. По этой причине название нашего лагеря, Цаган Худук – «Белый колодец» было раскрыто мне только после того, как мы двинулись дальше.

На следующий день мы встали рано и к восьми часам верблюды были напоены и загружены. Обычно нам требовалось около двух часов, чтобы привести наш большой караван в походный порядок.

После пересечения каменистой равнины в северном направлении мы вступили на невысокие песчаные холмы, которые тянулись более чем на пять миль. Эти холмы окружали каменистую равнину с юга и юго-востока.

На юге этой полосы песчаниковых холмов и песчаных дюн лежала широкая песчаная равнина, покрытая лессом и травой дересун (Lasiagrostis splendens). Мы нашли здесь несколько кочевых стоянок монголов, принадлежащих к тому же хошуну, что и монастырь Юм-бейсе. Как и во всех пограничных районах Центральной Азии, население палаток было чрезвычайно разнообразно. Кроме нас, прибывших сюда через Торгут из Монгольского Алтая, здесь были калка-монголы по крайней мере из полудюжины хошунов, или племенных объединений, и несколько тибетцев из Амдо, тех, которые обосновались в этом районе. Некоторые из них утверждали, что являются бывшими ламами великого монастыря Кумбум в районе Синин провинции Кансу.

После пересечения покрытой травой равнины мы прибыли к реке, текущей с северо-запада на юго-восток. Это был крошечный поток, на берегах которого были разбиты несколько палаток монголов. Здесь нам предлагали купить прекрасного белого верблюда. К сожалению, животное было слишком молодо для длительного перехода, но монголы настаивали на этой покупке. Белые верблюды считаются самым лучшим подарком, который можно предложить одному из великих лам Тибета. Мы отказались, опасаясь, что животное слишком молодо и не выдержит длительной поездки до Тибета. Мы должны были запастись водой из реки, так как нам сообщили, что на маршруте ее нет.

После переправы реки вброд мы вступили в пересеченную холмистую область невысокого рельефа. Здесь и там можно было видеть выходившие на поверхность гранит, порфир и другие камни. После длинного перехода в двадцать пять миль мы разбили лагерь в круглой низине среди холмов, хорошо защищенной от частых ветров, выравнивающих ландшафт. До сих пор погода была умеренна и даже встречались теплые дни. Местоположение нашего лагеря носило название Кхара Боро, и, как говорили, оно получало значительное количество осадков в течение дождливых летних месяцев. Конечно, мы не имели никакой возможности проверить это утверждение наших проводников, но многочисленные высохшие миниатюрные озерца, найденные между холмами, указали нам, насколько обильны осадки здесь в дождливое время года.

После отъезда из Кхара Боро наш маршрут пересек несколько песчаных гребней, которым часто предшествовали зоны песчаных дюн. Все гребни тянулись с северо-запада на юго-восток. Между ними лежали песок и каменистые обширные долины, покрытые кустами саксаула. Ветры собрали небольшие холмики песка и лесса вокруг растений, и эта деталь местности образует одно из самых больших препятствий для продвижения на автомобиле через этот район.

День перехода, в течение которого мы должны были достичь колодца, расположенного в горах, возвышавшихся на юге, был необычайно длинным. К семи часам мы остановились на ночлег на маленьком каменистом плато, защищенном невысокими холмами. К северу и северо-востоку плато было открыто, и мы могли видеть вдали неровное очертание гор Байн Ундюр.

Местоположение лагеря носило выразительное название Дзого-узу, которое означает «испробованная вода». «Дзого» – вежливое монгольское выражение, означающее «принимать участие». Вежливый термин используется потому, что Далай лама делал остановку здесь во время его известного бегства из Лхасы в 1904 г. Его Святейшество следовал тем же самым маршрутом, но в противоположном направлении. Местные монголы, помня этот важный случай, дали бывшим лагерям Далай ламы причудливые названия, чтобы отличать их от других.

От Дзого-узу путь поднимался по низкому гребню горы к югу от лагеря. С этой вершины мы спустились в однообразную долину, которая сливалась с сухим руслом реки. Холмы стали выше, и мы восхищались скалистыми утесами и выветренными базальтом и гранитом, вышедшими на поверхность. Это был наш первый жаркий день – бриз от открытых пространств пустыни не мог проникнуть через узкое речное ущелье. Острые камни и валуны блокировали тропу в нескольких местах. Удивительно было видеть верблюдов, идущих по такой трудной поверхности без какого-либо признака неудобства. Мы заметили по пути несколько глубоких шурфов, погрузившихся в гравий речного русла. Они, как говорят, прежде были золотыми копями, оставленными много лет назад. Копи относились к периоду, предшествовавшему разбойной деятельности Джа ламы приблизительно на десять или двенадцать лет.

К заходу солнца мы вышли с холмов и разбили лагерь на северной границе каменистой равнины, густо заросшей кустами саксаула. Мы собирались ставить наши палатки, когда внезапно холодное дуновение ветра, сопровождаемое отдаленным грохотом в горах на северо-востоке от лагеря известило о подходе монгольского урагана. Через несколько мгновений буря бушевала над лагерем. К счастью, это продолжалось недолго, и ураган пронесся в юго-западном направлении на равнину, поднимая облака песка. Мы приняли все предосторожности, укрепив наш лагерь так прочно, насколько это возможно, но ночь прошла тихо. Этот песок и бури всегда большое бедствие для путешественников. Почти невозможно защититься от них в одиночку. Ураган ломает шесты, срывает полотна палаток и покрывает пол палатки и кровать толстым слоем песка.

На следующий день мы снова двинулись на юг, двигаясь по сухому руслу реки, которая когда-то текла с гор по равнине на юг. Дни стали более жаркими, и верблюды начали терять клочки шерсти.

После восьми часов перехода через каменистую равнину мы остановились на ночлег у заброшенного колодца с солоноватой водой, которая имела дурной вкус. Вокруг возвышались невысокие песчаные холмы. Далеко к югу стояли горы Шара-Хулусун, таинственное место, которое все мы стремились посетить. Согласно нашим проводникам, Шара-Хулусун был узким лесистым ущельем с небольшим горным потоком, бегущим через него. Много историй рассказывалось про этот одинокий оазис, расположенный в самом сердце пустыни Гоби.

Гоби между Юм-бейсе и Аньси чоу представляет собой цепь хребтов кристаллических горных пород, пересекающих пустынные равнины. Большинство хребтов относится к горной системе Алтая, которая простирается с северо-запада на юго-восток, пересекая бесплодную пустынную местность, расположенную между южной частью гор Хандаи и восточными ответвлениями Тянь Шаня и гор Баркол. Я уверен, что многочисленные каньоны на склонах пустынных хребтов дадут вполне подходящие возможности для изучения ископаемых, если исследовать их должным образом.

Местность на северо-востоке от нашего маршрута – район Сайн-Ноин, область вокруг Цаган-нора, восточные ответвления Монгольского Алтая, горные хребты Бага Богдо, Артса Богдо, и Гурбун Сайкхан – была полностью исследована с точки зрения геологии и палеонтологии Третьей Азиатской экспедицией под руководством доктора Роя Чепмена Эндрюса в 1922-1923 гг. До сих пор Юго-Западная Гоби привлекала слишком мало внимания. Только немногие из европейских путешественников коснулись этой безлюдной местности, и многое придется сделать, чтобы восстановить геологическое прошлое этой пустынной страны. Портнягин и некоторые из наших монголов несколько раз пересекали восточную часть монгольской Гоби от Халгана и Пао-тоу, но все они утверждали, что никогда не видели такой бесплодной и безлюдной местности, как Юго-Западная Гоби.

К настоящему времени нашей обычной практикой стало отправляться в путь днем, разрешая верблюдам все утро пастись, поедая кусты саксаула, найденные в горах. 5 мая мы решили отправиться в путь рано утром, чтобы достигнуть оазиса Шара-Хулусун и дать нашим верблюдам больше времени пастись в лесу оазиса. День выдался исключительно жарким. Далеко к югу возвышались в туманной дымке бесплодные горы Шара-Хулусун. В течение первых двух часов верблюжья тропа вела через широкие участки песка, покрытые высохшей потрескавшейся грязью и пересекающиеся узкими полосами гравия. Плоская равнина была разрезана невысоким хребтом из известняка и песчаными дюнами. Наше продвижение между холмами было очень медленным, так как поверхность в мелких ложбинках была покрыта грязью, и верблюды часто проваливались в песок.

Оставив песчаный хребет позади, мы вышли в широкую песчаную долину, постепенно поднимающуюся к юго-западу. Приблизительно через шесть миль путь продолжился вдоль сухого русла реки с большими скоплениями обломков от соседних утесов из песчаника. Затем путь снова вышел на каменистую равнину, медленно поднимающуюся по направлению к горам Шара-Хулусун, которые теперь ясно вырисовывались на фоне неба. Со значительного расстояния каменистое плато было только гигантским сухим руслом некоторого могучего потока, который когда-то мчался с гор через равнину. Валуны, обломки, и сухие стволы деревьев блокировали проход. Монгольские проводники уверяли нас, что даже в настоящее время, в течение периода летних дождей, уровень воды Шара-Хулусун-гола поднимается, и мощный поток обрушивается вниз на равнину. Летние дожди в Гоби в основном бывают в июле и в августе и часто разрушительны.

Чрезмерный ливень будет формироваться несколько дней и превратится в поток, который унесет обломки вниз в равнину и прорежет глубокие ущелья в горе. Несколько месяцев спустя мы пережили такой ужасный поток, которому предшествовали несколько дождливых ночей в засушливых горах Нань Шаня.

К четырем часам дня, когда люди и животные были полностью измучены необычайной жарой, мы заметили несколько темных пятен у подножья гор и около входа в узкое ущелье, скрытое за длинным уступом. Кто-то в колонне каравана закричал: «Деревья!» Мы не поверили своим глазам, так как большинство из нас были твердо убеждены в том, что в лучшем случае мы увидим только жалкие кусты можжевельника. Тем не менее вдали виднелись настоящие деревья, пустынные тополя (Populus euphratica), растущие по берегам реки. Как ощущалась свежесть при вступлении в прохладу лесистого ущелья и при разбивке лагеря на зеленых лугах!

Погонщики верблюдов быстро разгрузили животных и увели их в густую чащу туи, находящуюся немного дальше от потока. Мы пересекли реку в поисках тенистого места для стоянки и нашли восхитительное место для лагеря в тополиной роще, самое лучшее, что мы имели со времени нашего отъезда из Урги. Я могу добавить, что это даже было намного приятнее всех наших стоянок во время пересечения Тибета по очаровательным рододендроновым лесам Тхангу в Сиккиме.

Мы решили поставить наши палатки в роще и возвратились на другой берег реки. Верблюды, перевозящие палатки, были еще не разгружены, но погонщики бурно протестовали против переправы верблюдов через реку. Согласно их возражениям, надлежащее место для лагеря было недалеко от берега реки, а не на другой стороне. Удивительно, как эти караванщики приучаются к одному и тому же месту и всегда останавливаются только на нем. После длительного обсуждения мы вынудили погонщиков перевести верблюдов через поток под охраной половины наших людей. Поток был мелок и не представлял никаких трудностей для поддерживания связи между двумя лагерями.

Оазис Шара-Хулусун находится в узком ущелье, орошаемый крошечной рекой Шара-Хулусун-гол, которая разбухает в огромный поток в дождливый сезон. Тополиные рощи растут вдоль речных берегов, покрытых густой зеленью тростника, от которого и произошло название местности – «Желтый тростник». Оазис остался с того периода, когда область получала большее количество осадков, и условия были благоприятны для земледелия. Многочисленные мертвые стволы деревьев и пни указывают на то, что в прошлом оазис занимал обширную область и что леса простирались вдоль подножья гор далеко в каменистую равнину. Оазис – любимое место крупной дичи и птиц. Кроме монгольской антилопы (Antilopea gutturosa), или джейрана, мы видели многочисленных волков и несколько диких ослов, или куланов (Equus hemionus). Зайцы (Lepus tolai) были в изобилии. Королевство птиц было представлено несколькими ястребами (Vultur monachus), огромными черными птицами, которые пролетали над высокими скалами, защищавшими ущелье. Мы также видели несколько гусиных семейств (Anser anser) и турпанов (Casarca casarca). Оазис использовался водоплавающими птицами как остановка на пути их ежегодных перелетов.

Горный массив, в котором расположен оазис Шара-Хулусун, представляет несколько интересных проблем в связи с вопросом о климате Гоби и количестве осадков в пустынных областях Внутренней Азии. Генерал П.К.Козлов во время его экспедиции в 1901 г. обнаружил прекрасные луга, леса и стремительные потоки на плоскогорье Атик Богдо, которое кажется продолжением хребта Шара-Хулусун. Британский исследователь, Дуглас Керразерс, во время его экспедиции в горах Карлик-таг восточнее Баркола, нашел лиственные и сосновые леса в южном и восточном ответвлениях горной цепи Карлик-таг (Керразерс, «Неизвестная Монголия»). Я спрашивал наших монгольских проводников и торговцев, тех, кто следовал путем на Ку-ченг, и все говорили, что это есть массивный горный хребет, который простирается от Атик Богдо к горам Карлик-таг. Изучение жизненных зон Внутренней Гоби и ее оазисов, потерянных в необъятных песках и каменистых пустынях, было бы прекрасной задачей.

Выше ущелья Шара-Хулусун мы обнаружили несколько разрушенных сооружений, и на одном из горных отрогов маленький китайский мяо, и