Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Работы Н.К.Рериха 13 страница






«Иногда чуть не до рассвета молодежь, матросы, народные учителя сидели в наших каютах и толковали и хотели знать обо всем, что в мире делается. Такая жажда знания всегда является лучшим признаком живых задатков народа. Не думайте, что вопросы задаваемые были примитивны. Нет, люди хотели знать и при этом выказывали, насколько их мышление было поглощено самыми важными житейскими задачами... В столовую парохода входит мальчик лет десяти. «А не заругают войти?» — «Зачем заругают, садись, чайку выпьем». Оказывается, едут на новые места, и горит сердце о новой жизни, о лучшем будущем...»

В августе 1926 года Рерихи достигли Алтая, где через Горно-Алтайск и Усть-Коксу прошли в Уймонскую долину и остановились в Верхнем Уймоне.

«Приветлива Катунь, звонки синие горы. Бела Белуха. Ярки цветы, и успокоительны зеленые травы и кедры. Кто сказал, что жесток и неприступен Алтай? Чье сердце убоялось суровой мощи и красоты? Семнадцатого августа видели Белуху, и было так чисто и звонко. Прямо Звенигород», — записывал художник.

В Верхнем Уймоне и сейчас хорошо помнят Рерихов и могут показать дом, где они останавливались.

Глухие тогда были эти места. Верхнеуймонские старожилы могут рассказать вам:

— Юрий, сын самого, все снимал на длинную ленту, а про кино тогда у нас еще не слыхивали. Вот мы и спрашиваем: «Затем ему такие ленты?» — «Для кино», — отвечает Юрий, а нам и невдомек, что это такое. Тогда он и говорит: «Вот приедем домой, и вы у нас по стенке бегать будете!» Многому дивились мы тогда. Хорошие люди были. Мало у нас пожили, много добра сделали.

Члены экспедиции, среди которых теперь были также З.Лихтман и М.Лихтман, почти ежедневно выезжали на конях в горы и окрестные селения. Собирали горные породы, исследовали старинные погребения, изучали местные обычаи и наречия, записывали народные легенды о Чуди, о Беловодье, о Белом Бурхане и его друге Ойроте. Рерих написал несколько картин по местным мотивам: «Подземная Чудь», «Ойрот. Алтай» и др.

Но не только глубокая старина интересовала художника. Он отмечал и новейшие события: «Здесь на дороге красная рота была уничтожена засадой. На горных кряжах лежат красные комиссары. Много могил по дорогам, и около них растет молодая густая трава».

За всем этим Рерих видел реальные всходы новой жизни: «...предрассудок против всяких нововведений значительно испарился, а крепкая хозяйственность не умалилась и дала свои ростки. Эта строительная хозяйственность, нетронутые недра, радиоактивность, травы выше всадника, лес, скотоводство, гремящие реки, зовущие к электрификации, — все это придает Алтаю незабываемое значение!»

Из Алтая через Барнаул, Новосибирск и Иркутск Рерихи добрались до Улан-Удэ и 9 сентября 1926 года проследовали отсюда через Кяхту в столицу Монголии Улан-Батор. Уже в Улан-Баторе была издана книга «Основы буддизма», получившая распространение в Бурятии и привлекшая впоследствии внимание советских исследователей бурятского ламаизма. Однако сведений об авторе этой книги в Улан-Удэ не сохранилось, и ее стали приписывать местным сторонникам «обновленческого» движения ламаизма. В монгольском дневнике Г.Цыбикова об этой книге говорится, как о попытке «основать социализм на принципах древнего буддизма».

На самом деле книга была написана Еленой Ивановной Рерих незадолго до приезда в Советский Союз. Возвращаясь в колониальную Индию, она, понятно, не могла поместить своего имени на обложке книги.

В ней, в частности, давалась высокая оценка В.И.Ленина, в которой, однако, сказалось одностороннее понимание идей вождя пролетарской революции.

Резкие нападки на невежественность и стяжательство духовенства свидетельствуют о том, что это произведение, вышедшее из-под пера жены Рериха, не предназначалось для буддийских церковников.

Одновременно с «Основами буддизма» была издана и анонимная книга «Община». Так как часть текста «Основ буддизма» включена в «Общину» без изменений, следует заключить, что она была написана также Еленой Ивановной или ею совместно с Николаем Константиновичем.

О том, как Рерих оценивал Октябрьскую социалистическую революцию, о его патриотизме, основанном на признании небывалого в истории человечества величия России как первого в мире социалистического государства, со всей ясностью говорят и такие строки о Ленине, написанные художником в 1926 году:

«Он вмещал и целесообразно вкладывал каждый материал в мировую постройку. Именно это вмещение открывало ему путь во все части света. И народы складывают легенду не только по прописи его поступков, но и по качеству его устремления. За нами лежат двадцать четыре страны, и мы сами в действительности видели, как народы поняли притягательную мощь коммунизма. Друзья, самый плохой советчик — отрицание. За каждым отрицанием скрыто невежество. И в невежестве — вся гидра контрреволюции».

Можно себе после этого представить, как должны были действовать на художника безапелляционные заявления о «бегстве Рериха от большевиков», о «служении Рериха мировому капиталу» и прочие абсурдные утверждения, попадавшие из-за отсутствия достоверных сведений даже в такие солидные издания, как «Автомонография» И.Грабаря или «Воспоминания» А.Рылова. Подобные выдумки больно ранили Николая Константиновича, и он писал в «Листах дневника»: «Вы знаете, что никогда не найдете ехидну, породившую клевету. Знаете, что, может быть, произошло позорное коллективное «творчество». Все это знаете, но легче не станет. Мучительно думаете: за что? зачем? к чему?»

Более равнодушно и не без иронии относился Рерих к слухам о его «таинственных посвящениях» и «вероотступничестве», то есть о близости к буддизму. Художник увлекался на Востоке далеко не одним буддизмом, но и философией джайнизма, йоги, веданты, ранней, или «эпической», санкхьей. И понятно, что как ученый Рерих не мог относиться серьезно к высказываниям людей, для которых, по его собственному выражению, «каждый сидящий со скрещенными ногами — уже Будда».

Подсчетами вероотступнических грехов Рериха и членов его семьи занимались как раз такие люди. И Елена Ивановна писала одной особе, пытавшейся выяснить шансы семьи Рерихов на вечное блаженство, даруемое при посредничестве церковного духовенства: «...оставим в стороне церковников, тем более что под церковниками я подразумеваю не одних исключительно духовных пастырей, но всех ханжей и изуверов, прикрывающих свои темные делишки... коленопреклонением и крестным целованием. Я всегда держалась довольно далеко от церкви и ее представителей именно из-за желания охранить в своих сыновьях уважение к своей религии до тех пор, пока сознание их достаточно окрепнет, и они уже вполне зрело могут оценить все то прекрасное, что заключается в ней, и в то же время спокойно смотреть на отрицательные проявления ее...»

Ни Рерих, ни его жена, автор и переводчик ряда книг по Востоку, никогда не опирались в своих философских взглядах на чисто материалистические позиции. Они очень считались с тем значением, которое в их время играла среди народов Востока религия. Но вместе с тем они никогда не судили о людях по их принадлежности к той или иной церкви, и поэтому проблемы «перехода» из одной веры в другую для них просто не существовало.

Интерес к буддизму у Николая Константиновича был отнюдь не случайным. Ведь в двадцатые годы, как отмечал Рерих, «наблюдается устремление учения буддизма в направлении северо-запада и учения Ленина в направлении юго-востока».

Эти мысли художник развивал и в разговорах с Чичериным и Луначарским. Чичерин и Луначарский не могли не симпатизировать деятельности Рериха в области культурного сотрудничества и политического сближения Советского Союза со странами Востока. Но само собой разумеется, что идеи художника о совмещении этики буддизма с научным коммунизмом никакой поддержки в Москве не получили. Утопичность взглядов Рериха была совершенно очевидна. И не случайно Чичерин назвал Рериха «полукоммунистом-полубуддистом».

Впрочем, похоже, что Рерих остался доволен и тем, что руководители Советского государства, с которыми он имел встречи, отнеслись к нему с доверием. Поэтому, покидая Родину, художник надеялся продолжить свою исследовательскую работу в тесном контакте с советскими научными учреждениями, а это имело для него громадную важность.

В Улан-Баторе Рерих начал готовиться к наиболее трудному маршруту экспедиции через Тибетское нагорье и Трансгималаи в Сикким. Николай Константинович, зная о революционных событиях в Монголии, еще в мае 1924 года писал из Индии в Европу, что считает Монголию носительницей наиболее сильного жизненного потенциала Центральной Азии. И вот художник с экспедицией в героической Монголии. На улицах Улан-Батора революционные воины с чувством пели какую-то песню. Вслушиваясь в ее слова, Юрий Николаевич переводит:

Чанг Шамбалин Дайн...

Северной Шамбалы война.

Умрем в этой войне,

Чтобы родиться вновь

Витязями Владыки Шамбалы.

Из разговора выясняется, что эту песню сложил народный герой Монголии, вождь революции Сухэ-Батор. Как в России, так и в Монголии уже прочно складывается новая жизнь.

Незадолго до отъезда из Улан-Батора Рерих подарил правительству Монгольской Народной Республики «Ригден Джапо — Владыка Шамбалы» («Великий всадник»). Эта картина почти в точности повторяет мотив «Шамбала идет», но исполняет ее художник уже в традициях монгольской живописи, в ярких, чистых красках, без полутонов. В нижней части картины Рерих изображает теперь собрание Великого хурала у подножия горы Богдо-Ула. Передавая картину, художник сказал:

«Монгольский народ строит свое светлое будущее под знаменем нового века. Великий всадник освобождения несется над просторами Монголии... И Великий хуралдан в деятельном совещании слагает решения новой народной жизни. И громко звучит зов красного прекрасного Владычного Всадника. Во время расцвета Азии считалось лучшим подарком произведение искусства или книга. Пришли опять лучшие времена Азии...»

Председатель монгольского правительства Церендорж, побывавший в свое время вместе с Сухэ-Батором у Ленина в Москве, ответил Рериху:

«Пусть идея нашего общего учителя Ленина распространится по всему миру, подобно пламени, изображенному на этой картине, и пусть мужи, следующие этому учению, будут продолжать работу с той же решимостью, с какой несется изображенный Великий Всадник».

Между тем в Улан-Баторе при деятельном участии советских представителей продолжалась подготовка экспедиции к дальнейшему походу. Рерих получил советский экспедиционный паспорт и охранную грамоту монгольского правительства.

Для прохождения тибетских и китайских территорий Николай Константинович уже имел два паспорта. Генерал-губернатор Янь Дуту, желая отмежеваться от спровоцированного не без его ведома ареста членов экспедиции в Хотане, сказал Николаю Константиновичу, что в этом инциденте был повинен китайский посол в Париже, так как выданный им паспорт оказался недостаточно полным. Дабы избежать подобных «недоразумений» в китайских владениях, Янь Дуту любезно предложил новый паспорт, в полноценности которого сомневаться уже не приходилось — в развернутом виде он был длиною в рост самого Николая Константиновича.

Однако Рериху нужно было пройти в те районы Тибета, которые принадлежали Лхасе. В Улан-Баторе находился представитель лхасского правительства Лобзанг Чолдон, заверивший, что путь для экспедиции открыт через весь Тибет. Тем не менее Николай Константинович, наученный горьким опытом, попросил снестись с Лхасой и выдать ему официальную бумагу. По этому случаю в Лхасу был послан с тибетским караваном специальный запрос. Аналогичный запрос сделали и представителю Лхасы в Пекине. Оттуда и был получен еще один пространный документ, дававший экспедиции право продвигаться через Тибет с заходом в Лхасу.

На этом подготовка экспедиции закончилась. Из всех членов экспедиции полностью ее маршрут был пройден только самим Рерихом, его женой и сыном Юрием. Примерно за три года ими было покрыто расстояние в двадцать пять тысяч километров. Подобрать бессменный персонал для столь длительного путешествия не было никакой возможности. Поэтому сотрудники сменялись на отдельных этапах. Почти всю первую половину пути прошли лама Лобзанг, тибетец Тумбал, китаец Сайкен Хо, ладакец Рамзана, расставшийся с Рерихами из-за болезни только на Алтае. В Улан-Баторе в состав экспедиции вошли доктор Рябинин, заведующий транспортом Портнягин и несколько бурятских лам. В районах археологических изысканий обычно устанавливались контакты с местными специалистами. Проводники и рабочие набирались на более короткие этапы из местных жителей. Так как размер караванов доходил до ста вьючных животных, то их оснащение занимало много времени.

После Улан-Батора с экспедицией Рериха пошли в далекий путь две девушки из казачьей семьи — Людмила и Рая Богдановы. Последней только что минуло 13 лет, но Людмиле, помогавшей Елене Ивановне в Улан-Баторе и очень привязавшейся к ней, не с кем было оставить свою младшую сестру. В книге «Сердце Азии» Николай Константинович пишет: «Думаю, что она была самой молодой из прошедших суровое нагорье Тибета. Присутствие трех женщин в экспедиции, разделявших все опасности жестоких морозов и трудности пути, должно быть определенно отмечено». Обе сестры — Людмила Михайловна и Ираида Михайловна — тесно связали свою судьбу с Рерихами. Они остались с ними в Индии и только в 1957 году вместе с Юрием Николаевичем вернулись в Советский Союз.

Экспедиция покинула Улан-Батор 13 апреля 1927 года и двинулась в юго-западном направлении к пограничному монгольскому пункту — монастырю Юм-Бэйсе. Этот этап удалось пройти на автомашинах. Правда, дорог, как таковых не было. Кое-где встречались верблюжьи тропы, а местами машины мчались прямо по целине. За двенадцать дней они покрыли расстояние в 600 миль. На первом же перегоне Николаю Константиновичу пришлось столкнуться с двумя печальными обстоятельствами. Оказалось, что все существующие карты этого района весьма относительны, а местные проводники не очень-то надежны. Их проводник умудрился привести караван в давно разрушенный храм Юм-Бэйсе. Существующий находился чуть ли не в 50 милях к востоку. Но так или иначе дошли и до него.

После Юм-Бэйсе продвигаться на машинах было уже нельзя, и руководители местного монастыря предложили доставить путешественников на своих верблюдах прямо до Аньси. Этим кратчайшим путем европейские путешественники еще не пользовались. Когда-то эта дорога проходила через исчезнувшие теперь «островные» оазисы, интересные для Рериха тем, что в них расселялись кочевники. Надеясь набрести на их следы, Николай Константинович принял предложение монастыря, и экспедиция в сопровождении старого ламы, единственного, кто знал эту дорогу, тронулась дальше.

Хваля избранный путь, лама предупреждал об одной опасности — бродячих шайках могущественного разбойника Джеламы[7], убитого два года тому назад монголами. Разбойник построил для себя в Центральном Гоби целый город, где работали сотни пленных. Теперь город всеми покинут, но соратники Джеламы время от времени собираются в отряды и нападают на караваны.

Покинутый город не был выдумкой старого ламы. Экспедиция вскоре подошла к нему. Страх перед Джеламой был еще столь велик, что никто из сопровождавших караван не рисковал приблизиться к стенам безмолвного города. Тогда Юрий Николаевич с карабином в руках направился на разведку и через некоторое время подал с башни условный знак, что опасности нет. В безлюдном городе побывали все члены экспедиции. Можно было только удивляться фантазии знаменитого разбойника — но какой ценой возводились затейливые постройки.

За двадцать один день на пустынном пути встретился только один караван, да и тот шел наперерез по дороге из Кокохото на Хами. Встреча чуть было не привела к вооруженному столкновению. Китайский купец, владелец каравана, принял в ночной темноте экспедицию за разбойничий отряд и открыл стрельбу из своей единственной винтовки. Хорошо, что Юрий Николаевич, командовавший охраной экспедиции, не ответил на выстрелы и тем предотвратил перестрелку.

Впрочем, действия перепуганного купца можно было понять. К экспедиции Рериха не раз приставали невесть откуда взявшиеся одинокие всадники. Больше всего их внимание привлекало оружие экспедиции. Убедившись в том, что члены экспедиции вооружены хорошо, всадники так же внезапно исчезали, как и появлялись. Очевидно, отряды, высылавшие разведку, были малосильны.

Пройдя Аньси, экспедиция передвинулась на высокогорные пастбища Шара-гола. На берегу реки разбили лагерь и простояли здесь июнь и июль 1927 года. Отдельные группы экспедиции выезжали из лагеря в различные районы Цайдама для сбора научного материала, а тем временем в лагере готовились к дальнейшему пути. Верблюды с провожатыми из Юм-Бэйсе ушли обратно, и нужно было приобретать новых животных, а также пополнить продовольственные запасы.

Размеренное течение лагерной жизни порой нарушалось неожиданными стихийными бедствиями. Особенно остался памятен день 28 июля. Только что приготовились спокойно пообедать, как по ущелью с гор хлынула водная лавина. Кухня и палатка с накрытым к обеду столом были подхвачены полутораметровыми волнами и смыты в речку, которая на глазах превратилась в бурный поток. Часа через два поток стал уменьшаться, а наутро перед изумленными путешественниками открылась совершенно неузнаваемая картина. Где были барханы, оказались глубокие вымоины, на месте же низин возвышались бугры.

Наряду со сказаниями о Шамбале Николая Константиновича давно уже интересовало происхождение Гэсэриады — грандиозной поэмы, названной западными учеными Илиадой Центральной Азии. Эта поэма во множестве вариантов получила распространение на громадном пространстве от Северной Индии до Амура и от Великой китайской стены до берегов Лены. Теперь экспедиция Рериха пересекала места, где в начале XI века народный герой Гэсэр-хан, по преданию сын рабыни, возглавил борьбу угнетенного населения против местных феодалов и иноземных захватчиков.

Конечно, между историческим Гэсэр-ханом и Гэсэром из поэмы, исполнение которой сказителями длилось иногда по нескольку недель, большая разница. Возможно, что в действительности правивший хан не был столь демократичен и решителен в борьбе за интересы народа, как герой эпоса, принявший на себя миссию, «склонив головы знатных, стать опорой и поддержкой униженных». Сведения о деятельности фактически правившего страной Гэсэр-хана давно уже растворились в образе народного вождя. Рерих считал, что именно благодаря неуемному желанию народа достичь лучшего будущего столь широко распространилась Гэсэриада.

«Бьется ли сердце Азии? Не заглушено ли оно песками?» — спрашивал художник, вступая в область пустынь срединной части материка. И, пройдя ее, ответил: «Когда индусские йоги останавливают пульс, то сердце их все же продолжает работу внутреннюю; так же и с сердцем Азии. В оазисах, кочевьях и караванах живет своеобразная мысль. Эти множества людей, совершенно отрезанные от внешнего мира, получающие через многие месяцы какое-то извращенное известие, не умирают. Всякий знак цивилизации встречается ими как долгожданная весть».

Экспедиция Рериха установила, что полный тибетский вариант Гэсэриады состоит из 16 томов, причем отдельные главы каждого тома достигают объема в несколько сот страниц. Членами экспедиции были также изучены и сопоставлены многочисленные монгольские, бурятские, китайские версии. Найденный Николаем Константиновичем в Восточном Тибете экземпляр Гэсэриады был в 1941 году использован в работах известного французского востоковеда Р.Стейна. Наш советский исследователь этого замечательного эпоса — монголовед Ц.Дамдинсурэн в своем капитальном труде «Исторические корни Гэсэриады», вышедшем в издательстве Академии наук СССР в 1957 году, также неоднократно ссылается на Николая Константиновича и Юрия Николаевича и приводит собранные ими сведения.

19 августа экспедиция покинула места, где в 1014 году Гэсэр-хан выступил против сильного воинственного племени западных карлуков, и направилась по Тибетскому нагорью прямым путем на Нагчу. Это был новый маршрут, пролегавший параллельно караванной дороге, по которой в 1880 году продвигался Пржевальский. Как известно, Пржевальский, не доходя до Нагчу, повернул обратно. Рерих собирался теперь завершить дело славных русских исследователей Центральной Азии — Пржевальского и Козлова — и пересечь Тибетское нагорье через Лхасу.

Маршрут, избранный Николаем Константиновичем, был кратчайшим, но очень опасным. На пути лежали Цайдамские солончаки, где останавливаться было рискованно. Поэтому целые сутки нужно было идти без отдыха. Все же труднейший этап прошли без потерь.

На следующем этапе, около перевала Элисте-дабан, на экспедицию совершил нападение хорошо вооруженный отряд голоков. Похоже, что нравы этого племени не изменились со времен путешествия здесь П.К.Козлова, испытавшего на себе коварство воинственных сынов Центральной Азии. Голоки устроили засаду при выходе из ущелья. Но дозорные экспедиции вовремя ее заметили, и Юрий Николаевич с вооруженными людьми, которых он обучил еще в Улан-Баторе, сумел обойти засаду и занять холм, откуда простреливались тылы нападающих. Противнику пришлось освободить путь, и караван вступил через горный перевал на Тибетское северное нагорье.

Здесь, на высоте около 14 000 футов, путешественников встретила необычайная для этого времени гроза с сильным снегопадом. 20 сентября экспедиция натолкнулась на первый тибетский пост, где Николай Константинович предъявил паспорт, выданный представителем Лхасы в Улан-Баторе.

Командир поста не очень-то разбирался в паспортных тонкостях да и вообще в письменности. Паспорт он попросту отобрал, сказав, что пошлет его «по начальству» и что экспедиция спокойно может идти дальше. Но уже 6 октября в урочище Чунаркэн караван Рериха был остановлен крупными силами тибетцев и местных кочевников хор-па, которые находились в подчинении начальника области Западных Хор, то есть входили в регулярные войсковые части Лхасы.

Через несколько дней пограничный начальник — генерал предложил передвинуть экспедицию ближе к его ставке и с подобающей истинному дипломату любезностью добавил, что по инструкции караван должен быть осмотрен и что осмотр произведет он лично, так как не может допустить, чтобы «руки малых людей касались вещей великих людей». При этом было сказано, что на это уйдет не более трех дней, что сам он не покинет ставки, пока не оформит разрешения на дальнейшее продвижение каравана.

Выпросив подобающие его чину подарки, генерал через неделю исчез, оставив вместо себя майора. И потянулись бесконечные дни.

Пять месяцев вечно пьяный майор был единственным посредником в переговорах Рериха с губернатором Нагчу — доверенным лицом самого далай-ламы. Через майора посылались письма и телеграммы американскому консулу в Калькутту, британскому резиденту в столицу Сиккима, лично далай-ламе в Лхасу. Все это возвращалось обратно.

Между тем наступила суровая зима, которую даже местные жители, обитавшие в утепленных юртах, переносили с трудом, в распоряжении же экспедиции имелись лишь легкие летние палатки. Кончились продовольствие и корм для животных. Верблюды по ночам приходили к палаткам, как бы ища у людей спасения, а утром их находили мертвыми и оттаскивали за лагерь, где стаи диких собак и стервятников уже ждали добычу. Болели люди. Врач негодовал, обвинял лхасские власти в преднамеренном убийстве членов экспедиции. Медикаменты подходили к концу. А морозы стояли такие, что в походной аптечке замерзал коньяк.

Но Николай Константинович и Елена Ивановна не теряли присутствия духа, и, следуя их примеру, мужественно держался весь состав экспедиции. Даже научные работы не прерывались ни на один день. Исследовались ближайшие окрестности, делались зарисовки, снимались планы, пополнялись минералогические и ботанические коллекции. За время зимовки собрали редчайший материал о кочевниках хор-па, говоривших на весьма архаическом наречии тибетского языка. В ближайших монастырях были найдены манускрипты тибетского добуддийского шаманизма. Экспедиция открыла много памятников кочевого прошлого Тибета, в том числе погребения, совершенно неизвестные современным местным кочевникам. Обнаруженные захоронения типа «каменных могил» до тех пор встречались археологам только в Северной Монголии, Бурятии и на Алтае. В области Хор удалось также установить в орнаментах, украшавших одежду и оружие кочевников, так называемый «звериный» стиль, близкий к скифо-сибирским мотивам.

Преодолевая все трудности и смертельную опасность, экспедиция выстояла и проработала до теплых весенних дней, но, конечно, не обошлось и без трагических потерь. За зиму умерло от простудных заболеваний пять человек. Погибли почти все верблюды — из ста двух осталось лишь десять и те еле держались на ногах, и только двух можно было использовать для дальнейшего пути. Из-за резких перепадов температуры испортилась кинопленка. Но все же большинство собранных коллекций, сделанных записей, написанных этюдов и картин, а их было около 500, удалось сохранить.

Только 4 марта 1928 года экспедиции было наконец разрешено покинуть стоянку, которая находилась всего в двух днях пути до крепости Нагчу, где в изобилии имелось все необходимое для материального обеспечения нескольких таких караванов, как караван Рериха. В Нагчу в это время пребывали два тибетских губернатора и высшие офицеры тибетской армии. Они объявили Николаю Константиновичу, что лхасское правительство отказалось признать выданный в Улан-Баторе тибетский паспорт и не разрешает экспедиции идти на Лхасу, до которой оставалось менее 200 километров. Рериху указали обходный маршрут, пролегавший много западнее Лхасы. В личном разговоре с губернатором Нагчу мало что выяснилось. Николаю Константиновичу лишь намекнули, что он заподозрен в симпатиях к «красным», а на этот счет губернатор твердо придерживался данных ему инструкций и не пропустил караван в глубь тибетской территории.

Оказалось, что среди буддистов, сопровождавших караван от самой Монголии, велась усиленная пропаганда. Им обещали всяческие блага и давали разрешения на паломничество в Лхасу, но с условием, что они отступятся от этого «красного русского».

А тем временем кто-то распространял слухи о «торжественных приемах у далай-ламы в честь Рериха», о «саморекламе» художника по этому поводу. Абсурдные выдумки просачивались в прессу. Николай Константинович отмечал в «Листах дневника»:

«В Лондоне рассказывали, что мы взяли в плен Далай-ламу со всеми его сокровищами. Самого-то Далай-ламу мы в конце концов отпустили, но все несметные сокровища его оставили при себе. Взрослые люди не гнушаются и такими россказнями... Барон Милюков в Лондоне спрашивал доверительно: «Ведь от одного взгляда Рериха волосы седеют?» Вот вам и товарищ председателя Думы, поистине мы живем в каком-то мрачном средневековье... Вот, например, в Харбине некая «интеллигентная особа» видела меня ходящим по воде на реке Сунгари — в чем она и клялась. Что же, и такое рекламирование я сам устраиваю?»

6 марта 1928 года караван Рериха тронулся дальше предписанным путем. Он отдалял возвращение в Индию на два месяца, но оказался интересным в смысле научных находок и художественной работы. Николай Константинович воспользовался возможностью обследовать северные отроги Трансгималаев, куда русские путешественники не доходили, да и западноевропейские почти не заглядывали. В местности Доринг Рерих обнаружил необычный для Тибета женский головной убор, очень похожий на славянский кокошник, красного цвета, украшенный бирюзою, серебряными монетами и унизанный бусами. Юрию Николаевичу удалось познакомиться со многими тибетскими наречиями, столь отличными от основного, лхасского, что лхасцы не понимают своих соотечественников, говорящих на них.

Исследуя эту малоизвестную область, Рерих смог правильно оценить и современную ему жизнь Тибета. Он уже тогда предсказывал неминуемый крах «победоносной во всех направлениях» власти далай-ламы. «Если вы думаете, что приказ Далай-ламы за стенами Лхасы много стоит, — писал Рерих в 1928 году в статье «Буддизм в Тибете», — то вы ошибаетесь». В этой же статье приводятся примеры поражающего невежества и стяжательства тибетского буддийского духовенства.

После двух с половиной месяцев пути по Восточному Тибету экспедиция перешла Гималаи через перевал Сепола, спустилась к столице Сиккима Гантоку и 28 мая 1928 года наконец прибыла в Дарджилинг, откуда в марте 1925 года Рерих начал свое путешествие. Сам он писал об экспедиции:

«Конечно, мое главное устремление как художника было к художественной работе. Трудно представить, когда удастся мне воплотить все художественные заметки и впечатления, — так щедры эти дары Азии... Кроме художественных задач, в нашей экспедиции мы имели в виду ознакомиться с положением памятников древности Центральной Азии, наблюдать современное состояние религии, обычаев и отметить следы великого переселения народов. Эта последняя задача издавна была близка мне. Мы видим в последних находках Козлова, в трудах профессора Ростовцева, Бровки, Макаренко, Толя и многих других огромный интерес к скифским, монгольским и готским памятникам. Сибирские древности, следы великого переселения в Минусинске, Алтае, Урале дают необычайно богатый художественно-исторический материал для всего общеевропейского романеска и ранней готики».

Все эти цели были достигнуты Рерихом. Мало того, вторую половину его экспедиции из Улан-Батора через Гоби, Нань-Шань, Цайдам и Восточный Тибет в Индию можно назвать настоящим триумфом русских исследователей Центральной Азии. Впервые были отмечены на картах и уточнены десятки горных вершин и перевалов, зарегистрированы неизвестные науке археологические памятники, вывезены редчайшие манускрипты, записаны народные обычаи и собраны богатейшие лингвистические материалы.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.