Глава IX. И еще об одном батуринце я хочу рассказать: о юноше Грише и о женщине-матери, о ее великой материнской любви и высокой гражданской доблести

И еще об одном батуринце я хочу рассказать: о юноше Грише и о женщине-матери, о ее великой материнской любви и высокой гражданской доблести…

Гришу Азардов направил в район станицы Старо-Щербиновки.

Эту станицу хорошо запомнили немцы, наступавшие на Кубань. Когда Советская Армия отходила на восток, здесь долго гремели бои. Казаки верхом на конях бросались в атаку на немецкие танки. Легкие казацкие конные батареи не раз заставляли откатываться назад колонны бронированных машин. Казачки перевязывали раненых, ребятишки подносили бойцам патроны…

Но силы были слишком неравны — и казаки отошли к перевалам Кавказских гор. Здесь же в районе Старо-Щербиновки, остались старики и молодежь, горячо преданные своей Родине. Они спрятались, притаились, потеряли связь друг с другом. Их предстояло найти и объединить для борьбы. Вот для этой-то цели и был послан Гриша.

Азардов долго раздумывал, к кому из жителей станицы направить молодого батуринца. Дело в том, что связь Краснодара со Старо-Щербиновкой не была налажена и там до сих пор не было ни одной явочной квартиры. Азардов знал лишь несколько фамилий как будто верных людей, которые по всем признакам оставались в районе. Но этого было, конечно, мало: в то трудное время люди неожиданно менялись.

— Я могу направить тебя к человеку, которого в сущности, мало знаю, — сказал Азардов Грише. — Будь осторожен. Не болтай. Присматривайся. И, пока не проверишь хорошенько этого человека, не раскрывай своих карт. Ты идешь на трудное дело. Быть может, на смерть. Поэтому неволить не хочу. Решай сам…

Гриша шел в станицу по ночам: после захода солнца немцы не любили ездить по проселкам. Он без труда нашел указанного Азардовым человека.

Это был пожилой лысый мужчина с рыжей бородой.

Он с первого взгляда не понравился Грише.

Отослав свою жену из хаты, этот человек сбивчиво и торопливо стал рассказывать, что в станице существует небольшая подпольная организация. Пока она себя никак не проявила. Эта ненужная и преждевременная откровенность смутила Гришу… А рыжебородый продолжал говорить о том, что все [496] истосковались по живому делу и ждут лишь связи с подпольным центром…

— Я приведу их всех сюда. Ты посиди… Я мигом слетаю!..

Когда за ним хлопнула дверь, Грише показалось, что снаружи щелкнула щеколда.

Гриша посмотрел в окно. Рыжебородый не шел, он почти бежал по улице, то и дело оглядываясь на свою хату. Когда он скрылся за углом, Гриша бросился к двери. Дверь оказалась запертой снаружи…

Гриша понял: он попал к врагу в ловушку. Он вынул свой маленький револьвер, обошел хату. Попробовал выломать дверь… Нет, это ему не под силу…

Неожиданно где-то совсем рядом раздался жалобный собачий визг. Шевельнулась занавеска — за ней Гриша увидел настежь раскрытую дверь!

Из двери в кухню кубарем вкатился черный как смоль щенок. Он посмотрел на незнакомца, испуганно поджал хвост и мгновенно исчез.

Гриша осторожно выглянул наружу. Двор, за ним огород, какие-то сараи — неоглядная степь с темно-синими сумеречными далями.

Туда, только туда! В степи спасение-Гриша кинулся в соседнюю комнату за шапкой, споткнулся обо что-то и упал, больно ушибив колено. В пол ввинчено кольцо. Гриша потянул его, приподнял крышку люка. Из темного отверстия пахнуло сыростью подполья…

Нет, сюда прятаться нельзя. Здесь — гибель. Только в степь!..

Гриша мельком глянул в окно. Он увидел: по улице идет группа полицаев. Впереди — тот, с рыжей бородой. Вот они открывают калитку, ведущую во двор. Путь в степь отрезан…

Гриша ныряет в подпол, захлопывает над собой крышку люка. Кромешная тьма. В углу груда тряпья. Гриша зарывается в нее.

Над головой отчетливо слышны торопливые шаги. Двигают что-то тяжелое, вероятно кровать. Ругань, сердитые выкрики… В подполье врывается яркий луч электрического фонаря.

— Выходи, большевистская сволочь!

«Конец, — думал Гриша, стискивая револьвер. — Шесть пуль им, седьмая мне…»

— Дверь! Дверь открыта во двор! — послышался голос рыжебородого. — Он убежал в огород!.. [497]

Снова топот ног — и тишина…

Гриша выждал несколько минут. Потом осторожно приподнял крышку люка. В хате тихо и темно. За окном уже ночь. Ощупью пробрался Гриша к кухонной двери и наткнулся на стул. Гриша замер, готовый ко всему. Но в хате по-прежнему тихо.

Вот наконец и дверь. Скорей в степь, в темную спасительную степь!..

Гриша выходит на крыльцо.

Тупой сильный удар по голове. Гриша падает…

Когда он пришел в себя, то увидел, что над ним наклонилась рыжая борода. Рыжебородый быстро обыскал его карманы, взял револьвер. Потом за ноги втащил Гришу в хату.

Грише казалось, что голова его разрывается на части от боли.

Он в кровь кусал губы: только бы не застонать, не вскрикнуть.

Рыжебородый оставил Гришу на полу в кухне — он, очевидно, решил, что Гриша мертв, — и быстро ушел, плотно закрыв за собой дверь.

Гриша поднялся. Шатаясь, прошел в горницу. Обмотал полотенцем раненую голову.

Одна мысль: в хате нельзя оставаться ни одной минуты. Но обе двери заперты. С трудом открыл Гриша окно и выпрыгнул на улицу.

Вокруг ни души. Гриша шел, прижимаясь к плетням. Свернул в первый переулок направо: этот переулок должен вывести в степь. Мысли путались в разламывавшейся от боли голове…

Еще три последние хаты — и степь!

Неожиданно у калитки появился чей-то темный силуэт.

— Что за полуношник? — услышал Гриша негромкий женский голос. — Патрули ходят! Пристрелят…

Да, надо бежать… Но у Гриши нет сил. Да и в голосе неизвестной женщины он не слышит угрозы. Он прислонился к забору.

— Что с вами? Вам плохо? Что это? Кровь? Ранены?.. Скорей сюда!

Женщина подхватила Гришу под руку и помогла ему войти в хату…

И вот Гриша сидит в хате за столом. На нем чистая рубаха, голова его забинтована заботливой и умелой рукой. [498] Перед ним — незнакомая немолодая женщина с добрым усталым лицом.

От нее Гриша узнает, что человек с рыжей бородой, к которому послал его Азардов, неожиданно для всех, знавших его раньше, вдруг проявил себя как немецкий холуй. Его назначили квартальным старостой. Но он метит выше — мечтает стать атаманом.

— Как ты попал к нему? Можно ли поступать так опрометчиво? — говорила хозяйка, угощая Гришу горячим чаем с лепешками. — Ну, хорошо, не хмурься… не буду, ни о чем не буду спрашивать. Я знаю, тебе нельзя говорить об этом с чужим человеком. И это хорошо, лучше помолчи: тебе вредно волноваться…

Хозяйка рассказала о себе.

Ее звали Екатерина Ивановна Грушко. Она учительствовала в станичной школе. Муж умер. У нее остались двое ребят — Арсений и Афанасий. Старшему — семнадцать, младшему недавно пошел пятнадцатый. Сейчас они крепко спали в соседней комнате.

— Вся моя жизнь в ребятах, — говорила Екатерина Ивановна, и глаза ее светились лаской. — Дороже их для меня ничего нет на свете. Ничего! А тут такой ужас. Я каждую минуту дрожу за них. Вот и сейчас… Шум, крики — это, оказывается, тебя искали — и я уже не могла сидеть дома. Как хорошо, что я тебя встретила. Ведь немцы оцепили станицу… Скажи, твоя мать жива? Боже, как она сейчас мучается, бедная. Но ничего, ничего, все уладится… Сыт? Вот и хорошо. А теперь ложись спать: на тебе лица нет. За ночь я что-нибудь придумаю.

Екатерина Ивановна постелила Грише рядом с сыновьями.

— Спите, спите спокойно, — и она целует сначала смущенного и растроганного Гришу, потом своих ребят. — Утро вечера мудренее…

Екатерина Ивановна разбудила ребят чуть свет: в станице шел повальный обыск. Арсений вывел Гришу во двор и спрятал в стог сухого камыша, что стоял на краю усадьбы.

Учительница ждала «гостей» на крыльце своей хаты. И вдруг увидела: у соседки на дворе горит точно такой же стог. Очевидно, кто-то из немцев, поленившись разбросать камыш, просто сунул в него горящую спичку.

Екатерина Ивановна метнулась в хату.

— Арсений… Как быть с Гришей? Сгорит…

Арсений обнял мать. [499]

— Если что — живыми в руки не дадимся! — с этими словами он положил рядом с собой тяжелый железный шкворень.

Мать внимательно посмотрела на сына. Впервые ее мальчик показался ей взрослым мужчиной.

В хату вошли немцы. Они перевернули все вверх дном — двигали мебель, возились в кладовой, заглянули в подпол. Потом вышли во двор.

Мать с ребятами стоит на крыльце. Вот немец не торопясь идет к стогу, где спрятан Гриша.

Екатерина Ивановна еле сдерживается, чтобы не вскрикнуть.

Немец медленно обходит стог. Останавливается. Пинает стог ногой. Потом сует руку в карман, что-то ищет.

— Спокойно, мама. Спокойно, — чуть слышно шепчет Арсений.

Немец достает спички — и направляется к калитке, закуривая на ходу сигарету…

Обыск кончился. Екатерине Ивановне хочется сейчас же подбежать к стогу, раскидать сухой камыш, обнять Гришу, привести его в хату, накормить… Но сделать это нельзя: немцы снуют по улице. И только поздно вечером Гришу удается переправить домой. Когда ночью ребята засыпают, Екатерина Ивановна зажигает ночник и входит к ним в горницу. Все трое лежат рядом. И Екатерине Ивановне кажется, что у нее не двое, а трое сыновей…

В следующую ночь учительница провожала Гришу.

— Не хочется мне тебя отпускать, — говорила она, обнимая его на прощанье. — Дай мне слово прислать весточку. Мы будем ждать…

Екатерина Ивановна долго не могла уснуть в эту ночь, прислушиваясь к каждому звуку на улице. Но в станице было тихо…