Levinson D. M.D. bedside teaching // The New Physician. 1970. Vol. XIX. P. 733. 2 страница

Типичный пример пересадки — участие дамы, принадле­жащей к верхней страте среднего класса и занимающейся бла­готворительностью, в распродаже дешевых вещей. Можно при­вести в качестве примера следующее невероятное с социальной точки зрения событие.

Когда принцессе Маргарет было около двадцати пяти лет, она стояла за прилавком и продавала нейлоновые чулки и ночные сорочки на церковной распродаже в Баллатере, небольшом шот­ландском городке. Один молодой парень пробился к ней сквозь толпу женщин и попросил пару чулок. «Какого размера?» — спросила принцесса. Юноша вспыхнул и сказал: «Не знаю, при­мерно вашего размера». «А, — улыбнулась Маргарет, — тогда вам нужны восьмого размера»1.

Строгость правил обращения к членам королевской семьи как нельзя лучше указывает на силу переключения, преобразую­щего смысл деятельности, что, впрочем, не помешало юноше попасть в неловкую ситуацию, а данному событию превратиться в новость. (Равным образом представителям высших классов нет нужды ограничивать себя в благотворительности. На Шетленд-ских островах, где по воскресеньям не принято работать и фер­меры надевают выходную одежду, соседи считают своей обязан­ностью поработать несколько часов в хозяйстве недавно овдо­вевшей женщины; работа та же, но считается трудом ради Гос­пода.) Другой пример: колка дров для отдыха2 или по предписа-

исследование, см. в работе Л. Фарбера: Farber L.H. I'm sorry, dear // Com­mentary. 1964. November. P. 47-54.

нию врача. Сюда же относятся всякого рода неприятные дела, представляющие собой наказание для кающихся грешников. Еще один пример — альпинизм; даже если покоряемая верши­на не Эверест, все равно она является седьмым чудом света.

Шиптон1 пригласил меня в экспедицию на юго-восточный склон Эвереста... За десять дней восхождения мы исследовали мест­ность, где не ступала нога человека. Мы преодолели труднейшие переходы и побывали на громадных ледниках. Сегодня я чаще вспоминаю не о наших восхождениях, хотя они были замечатель­ными, а о самом Эрике Шиптоне, его способности сохранять спокойствие и хладнокровие в любых обстоятельствах, его неуто­лимом стремлении узнать, что там — за следующей горой, за следующим поворотом, а главное, я вспоминаю о его замечатель­ной способности превращать тяготы и лишения гор в фантасти­ческое приключение2.

В этом же ряду стоит почти забытое сегодня взаимное обязательство (arrangement), в соответствии с которым ученик обнаруживает преданность мастеру, хозяину, учителю и вы­полняет подсобную работу за мизерную плату или вовсе без оплаты взамен на возможность учиться ремеслу. (Что для мас­тера настоящая работа, для ученика — возможность попракти­коваться.) И конечно же, надо упомянуть включенное наблю­дение, по крайней мере, такое, при котором наблюдатель за­ранее себя раскрывает.

Мы упомянули самые распространенные и очевидные игресадки, хотя, конечно, существуют и менее заметные раз­новидности. В судебной практике можно провести четкую грань между делами, которые основаны на стремлении истца побиться своего всеми правдами и неправдами, и делами, имеющими твердую доказательную базу. Отличие последних в том, что они явно затрагивают какой-либо принцип права, который и адвокаты, и судьи хотели бы прояснить и добиться справедливого решения, даже если для этого потребуется выйти за рамки требований спорящих сторон.

Теперь подробно рассмотрим пример пересадки, а именно использование подставных лиц для оживления игры в казино. Этот пример полезен тем, что содержит пересадку строго фор­мализуемой игры — очко, или блэкджэк, где само переключение

¹ Шиптон Эрик — знаменитый американский альпинист. — Прим. ред. Hillary Е. High adventure. New York: E.P. Dutton & Co., 1955. P. 50.

иногда эксплицируется и подчиняется обычаям казино. По край­ней мере, любой игрок легко опишет схему своих действий, по­скольку систематические переключения на всех этапах игры не мешают отличать подставу (shilling) от собственно игры.

Подстава официально узаконена как форма продолжения игры при отсутствии или недостаточном количестве «живых» игроков. Обычно это аргументируют тем, что многие игроки не любят начинать игру, если в нее никто не играет, поэтому мнимые участники игры создают мнимое действие. (Мелкие торговцы иногда называют таких мнимых покупателей «стар­терами».) Некоторые игроки не любят играть один на один против сдающего, и в этом случае в дело включаются подстав­ные. (Конечно, менеджеры могут использовать подставу и для неафишируемых целей, например, чтобы воспрепятствовать игре в очко один на один1.) Ниже приводятся принятые пра­вила подставной игры.

а) Игра в целом:

1. Не разговаривай с постоянными клиентами, если они сами к тебе не обращаются; если у них возникнет идея при­гласить тебя в игру, спокойно объясни им, что ты выполняешь работу стартера2;

2. Уходи сразу, как только скажет сдающий или распоря­дитель казино;

3. Следи за игрой внимательно, но не увлекайся;

4. Сдвигай карты, пересаживайся или уходи по требованию сдающего;

5. Не обращай внимания на ошибки сдающего;

6. Играй быстро.

б) Деньги:

1. Ставь одну фишку в каждой игре и полторы фишки в игре после выигрыша;

2. Складывай фишки в столбик, чтобы легко было их счи­тать, и вовремя избавляйся от фишек сверх установленной суммы;

3. Не играйся с деньгами и не трогай их без необходимости;

4. Вступая в игру, купи на свой жетон десять фишек (ми­нимальное количество на один игровой стол, но стоимостью не менее доллара), а после игры возьми свои фишки и забери обратно свой жетон.

в) Правила игры:

1. Не двурушничай, не вступай в сговор и не давай «обе­щаний»;

2. Крой все масти, но ни в коем случае не «банкирскую карту».

Эти правила1 существенно меняют сам характер игры; сле­дуйте им, и вы превратите азартную игру в то, что можно принимать за игру, но на самом деле игрой не является.

III

Обсуждая первичные системы фреймов, мы говорили, что проблема различения двух перспектив возникает лишь там, где применяется одна из них, хотя в принципе возможны обе. При этом возникает некоторое напряжение и появляется тема для шуток. С переключениями, в силу самой их природы, это про­исходит постоянно. Обнаженная фотомодель, например, в не­котором смысле не является обнаженной. Она служит обна­женной моделью, как бы изваянием человеческого тела, и про­дает себя в качестве неживого предмета, короче говоря служит воплощением тела. Равным образом, проводя осмотр больно­го, врачи часто руководствуются определенными «скобками», задающими моделируемой деятельности четкие границы — до и после осмотра. Во время работы с фотомоделью запрещается смотреть ей в глаза; этот запрет обосновывается тем, что обмен взглядами ослабляет способность художественного фрейма

¹ Употребление слова «правило» представляет интересную проблему. Правильнее говорить не о правилах, а о принятых условностях, поскольку подставные лица могут действовать и по другой схеме, тем более что у каждого казино есть свои особенности. Однако менеджеры казино предпочитают говорить о «правилах». Инструкции для начинающих преподносятся как нормы, нарушение которых влечет за собой санкции. В некоторых кашпо внутренний распорядок представлен в письменном виде, и его описание называют «правилами». Здесь мы сталкиваемся с различиями в употреблении терминов.

предотвращать такое прочтение ситуации, которое может про­изойти в неформальном общении между участниками.

Настройки различаются по степени производимых ими трансформаций. Когда роман переделывают в пьесу, сходство последней с оригиналом может быть весьма отдаленным, это зависит от вольности обращения с текстом. Чтобы добиться достоверности в переложении, надо определить примерное число переключений, которые могут возникнуть при преобра­зовании оригинала в копию. Когда по роману ставят кино­фильм, а потом переделывают его в мюзикл, мы понимаем, что вторая переделка еще дальше от оригинала, чем первая. В дан­ном случае мюзикл являет собой фрейм: сюжет романа имеет более развернутое содержание, чем сценарий кукольного спек­такля.

Приемы, с помощью которых осуществляется переключе­ние некоторого отрезка деятельности, по-видимому, действу­ют в обоих направлениях. Роман можно переделать в кино­фильм, но и фильм, к сожалению, можно переделать в роман. Другим примером является система шрифтовых выделений, используемая в подготовке рукописных текстов к печати. Из­вестно, что подчеркивание в рукописи обозначается курсивом на печатной полосе, причем это преобразование можно про­изводить и в ту, и в другую сторону, например при переписы­вании набранного в типографии текста.

Но такой взгляд на трансформацию чрезмерно геометричен. Часто мы хотим понять не то, как из одного отрезка деятельности можно, используя определенные правила пере­вода, создать другой отрезок, а как два сходных отрезка могут порождаться из общей модели и при этом существенно отли­чаться друг от друга. Имеются основания говорить о двух ис­полнениях пьесы одной труппой на протяжении двух вечеров, о двух прочтениях одной роли разными актерами, о двух ма­нерах американской речи, мужской и женской. Во всех случаях нельзя назвать одну версию переключением другой. Обе вер­сии являются переключением общего образца, и в каждом слу­чае можно установить правила транспонирования одной вер­сии в другую, хотя это представляет проблему только для того, кто включен в процесс их преобразования. Более того, в копии могут отсутствовать определенные элементы оригинала, как, например, в карикатуре человека или математической форму­ле, содержащей постоянный коэффициент. Таким образом, далеко не всегда имеется возможность восстановить оригинал по копии, поскольку последняя не содержит необходимую для обратного перевода информацию. Во всяком случае, вопрос о возможности сравнивать трансформации одного и того же текста и выводить одну трансформацию из другой остается открытым. Очевидно, перевод пьесы с французского языка на английский может рассматриваться либо как вторая версия исходного текста, либо как переключение (перенастройка) французской модели выражения на английский манер.

Обратимость сообщений влечет за собой и более глубокие следствия. В документировании некоторого события усматри­вается не только изменение формы оригинала или абстраги­рование от него, но и возможность влиять на дальнейший ход событий. Поэтому, например, существуют реальные опасения, что подробное освещение преступления создает прецедент для новых преступлений. Хотя подобная зависимость кажется правдоподобной и, вероятно, часто так и происходит, есть оп­ределенная уверенность, что документирование событий не является причиной событий, о которых сообщается в докумен­те. Ясно также, что причинно-следственная связь действует и в обратном направлении. Иногда мы совершаем поступки ради того, чтобы впоследствии иметь надежное документальное свидетельство, что мы вели себя определенным образом. Не­редко благотворительные балы проводятся только для того, чтобы увидеть на следующий день сообщение о них в газетах; сообщение о бале, а не сам бал пропагандирует благотвори­тельность. Когда незначительное мероприятие посещается важной политической фигурой, можно предположить, что само мероприятие «исполнялось» только ради того, чтобы по­пасть в первые строки новостей.

В целом, переключения представляют собой более благо­дарный материал для последующих переключений, чем непревращенные виды деятельности. Бывает, репетируют то, что воплотится в реальные действия, например ограбление, однако гораздо чаще репетируют сами игры, которые сами являются копиями реальности. Тот, кто проектирует сооружение, начи­нает свою работу с предварительных набросков проекта. Много внимания уделяется репетициям репетиций в армии.

При подготовке к учениям офицер проводит их репетицию, чтобы окончательно выверить план своих действий. Репетиция проводится задолго до начала учений, чтобы было время для исправления ошибок и уточнения расписания действий. Особен­но тщательно отрабатываются действия наблюдателей и против­нчка, упражнения повторяются столько раз, сколько потребуется для того, чтобы каждый твердо уяснил свои обязанности. Эти задачи решаются в полном объеме, с привлечением учебных под­разделений. Те участники планируемого мероприятия, которые введены в курс дела, должны присутствовать на репетиции, чтобы внести в расписание учений необходимые, на их взгляд, измене­ния и оценить обстановку на местности1.

Таким образом, мы имеем дело с наслоением одной транс­формации на другую. Нет никаких видимых ограничений для многократных переключений деятельности (rekeyings). Ясно, что переключений может быть сколь угодно много. Принц Генрих и Фальстаф репетируют предстоящий наутро разговор принца с королем Генрихом IV, и эта репетиция сама является сценическим переключением2. На карикатуре в журнале «Нью-Йоркер» изображена следующая сцена: фотограф снимает для рекламы прохладительного напитка двух мужчин, якобы по­груженных в шахматы; и один из них говорит другому: «Было бы неплохо научиться играть в эту игру»3. Здесь представлены несколько разграниченных смысловых пространств: простран­ство, заданное границами карикатуры — фрейм печатной по­лосы; в границах рисунка расположен мир, изображенный ка­рикатуристом; граница, намеченная внутри изображения, по­казывает, что нарисованный фотограф отграничивает то, что собирается снимать, от «настоящей» реальности и тем самым маркирует границу, за которой начинается переключение4. Те-

¹ Field Manual (FM 105-5) / Department of the Army. P. 26.

² Шекспир У. Генрих IV. Часть I. Акт II. Сцена 4. — Прим. ред.

атральный спектакль можно ставить не только в разных вер­хних, стилях и костюмах, пьеса легко трансформируется в са­тиру, фарс, балаган (Равным образом одна из функций спор­тивного судьи — не дать игрокам превратить состязание в игру, I * > есть отнестись к этому делу несерьезно, и таким образом переключить действие, которое по определению должно описываться менее сложной фреймовой структурой.)

Ранее мы утверждали, что ключ может преобразовать толь-I о то, что осмыслено в первичной системе фреймов. Это оп­ределение следует уточнить. Действие переключений ориенти­ровано не просто на первичные системы фреймов, а на то, что уже является результатом переключения. Первичная система фреймов сохраняет свое значение и здесь, иначе будет нечего переключать. Но именно переключение являет собой материал пня смысловых преобразований.

IV

В начале главы мы говорили о различии между настоящей, непревращенной деятельностью и ее переключениями; мы ут-иерждали, что в последнем случае описание возможно либо в нрминах фрейма, либо в терминах аутентичного, образцового поведения. Теперь мы должны найти такие термины, которые бы позволили нам конкретизировать переключения (rekeyings) и разобраться в их хитросплетениях.

Если исходить из существования фрейма, содержащего в себе переключения, то каждую трансформацию можно интер­претировать как добавление какого-то наслоения (lamination) следует указать, во-первых, на глубинный слой деятельности, которая настолько увлекательна, что может всецело поглотить участника. Во-вторых, создаются и внешние наслоения, образующие своего рода оболочку фрейма (the rim of the frame), и, сгорая маркирует реальный статус данного вида деятельности независимо от сложности ее внутреннего расслоения. Поэтому " писание в романе азартной игры содержит в качестве внеш-

Кроме того, картинки подаются так, чтобы распознавался их жанр, однако но не обязательно. Смысл художественной верстки состоит в том, чтобы мщпть коммуникативный фрейм распознавания изображения посредством их неявных ключей (message-cues), как: «эта картинка не имеет ничего оОщего с реальностью», «это не реклама» и т. п. Просто страшно подумать, СКОЛЬ безошибочно люди распознают разного рода изображения. См.:

ней оболочки особую придумку (make-believe), называемую ху­дожественным изложением, а внутри описания игры обнару­живается целый мир, представляющий собой реальность для вовлеченных в игру людей. Репетиция пьесы — это переклю­чение, так же, как и репетиция, встроенная внутрь пьесы в качестве одного из звеньев ее сюжета; в обоих случаях оболоч­ки деятельности существенно различаются: в первом случае — это репетиция, во втором — пьеса. Очевидно, что эти две ре­петиции имеют различный статус по отношению к реальному миру. Если речь идет о деятельности, полностью определяемой в терминах первичной системы фреймов, можно думать, что оболочка и ядро деятельности представляют собой одно и то же. А когда говорят, что человек ведет себя несерьезно, то имеют в виду, что он воспринимает некоторую деятельность, независимо от ее многослойное™, в игровом ключе. Можно подшучивать над шутками другого человека; это значит, что попытки другого установить фрейм не воспринимаются се­рьезно, для чего и используется переключение на несерьезный лад. Наконец, фрейму можно присвоить наименование, соот­ветствующее его оболочке: «фрейм репетиции», «театральный фрейм» и т. п. В то же время следует помнить, что предметом описания часто оказывается не целостный фрейм, а лишь на­слоившееся на него переключение.

Умышления и фабрикации

I

Переключение являет собой основной способ преобразо­вания деятельности, модель пошагового перехода от одного фрейма к другому. Иными словами, переключения устанавли­вают пункты, в которых искажается восприятие мира. Теперь рассмотрим другой способ искажений — фабрикацию. Под фабрикацией я понимаю действия одного или нескольких ин­дивидов, направленные на то, чтобы изменить ситуацию таким образом, чтобы у других людей создалось ложное представле­ние о происходящем. При этом, как правило, замышляются интрига или заговор, успешное осуществление которых при­водит к существенному искажению реальности. По всей веро­ятности, любая форма деятельности, будучи исходной моделью для преобразования, может вносить беспорядок в мир двумя способами — посредством переключения и фабрикации.

Необходимо ввести несколько терминов. Тех, кто плани­рует обман, можно назвать злоумышленниками, фабрикаторами, обманщиками. А тех, кто попался в сети фабрикаторов, можно называть простофилями, шляпами, жертвами, глупца­ми, лохами, простаками, болванами. Если в организации об­мана участвуют несколько человек, им иногда необходимо ис­пользовать тайные знаки для того, чтобы координировать свои действия. Впрочем, в любом случае плетется сговор, о котором не ведают жертвы1.

Для фабрикации, как и для настройки, необходима опре­деленная схема поведения, осмысленная в терминах первич­ной системы фреймов. Различие заключается в намерениях: настройка нацелена на то, чтобы все участники ситуации имели одинаковые представления о происходящем, а фабри­кация предназначена для создания различных представлений. (Сатиру и карикатуры пишут так, чтобы в них явно просмат­ривался прототип. Если это непонятно, сатира теряет смысл. Бетховен сознательно не скрывал оригинала в своей парафразе «Боже, храни короля»1. И наоборот, плагиаторы стремятся скрыть сам факт копирования источника.)

Те, кто замышляет обман, определяют происходящее именно как фабрикацию; обманутые имеют дело с тем, что сфабрикова­но. Только фабрикаторы видят, как создается оболочка фрейма.

В отличие от настройки фабрикация может быть разобла­чена. Когда обманутая сторона осознает происходящее, все, что казалось реальным, вдруг превращается в обман, который разрушается в одночасье. «Реальность» здесь, как полагал У. Джемс, сводится к такому пониманию вещей, которое «до­минирует» над всеми остальными их интерпретациями.

Теперь немного перестроим наш терминологический сло­варь. Если обман расположить на одном полюсе, то на другом окажется действительное поведение со всеми его настройками и перенастройками, словом прямые действия. На одном по­люсе находится фрейм, оболочка которого умышленно созда­ется таким образом, чтобы ее нельзя было распознать, с другой стороны мы обнаруживаем фрейм, оболочка которого прозрач­на для всех заинтересованных сторон.

Сформулирую эту мысль еще раз. Поскольку фрейм вклю­чает в себя как восприятие реальности, так и саму восприни­маемую реальность, всякий трезвый взгляд на события непре­менно должен содержать рефлексию. Правильное понимание сцены предполагает понимание того, как понимается сцена.

Здесь возникает ряд вопросов, связанных с понятием дис­кредитации. Определения ситуации перестают действовать, Когда вступают в силу ее новые определения. Именно это имеется в виду, когда говорят, что игра закончилась и пора от слов переходить к делу. Иными словами, что бы ни измышлялось, рано или поздно обнаруживаются конкретные результаты. Ситуацию могут взорвать внешние обстоятельства, когда, скажем, при обнаружении пожара немедленно прерывается шахматная партия или во время театрального представления выключается электричество. То же самое происходит, когда радость обще­ния и хорошее настроение неожиданно сменяются разочаро­ванием и прежнюю приятную ситуацию уже не восстановить. В воспоминаниях одного джентльмена из разведки мы находим весьма показательный пример.

Летом Рижский залив заполнялся яхтами и катерами преуспева­ющих граждан, и я провел много счастливых дней, плавая по заливу. Один из выходов в море по сей день хранится в моей памяти. В компании нескольких англичан я проводил уик-энд на отличном катере, принадлежавшем одному щедрому и состо­ятельному человеку из семьи Шварцхойптеров. Пока судно шло вниз по Двине, мы изрядными порциями пили водку, и, когда мы достигли Балтийского моря и судно стала раскачивать круп­ная зыбь, большинство из нас уже были в очень веселом состо­янии. На протяжении путешествия симпатичный молодой чело­век, Ники Балинский, сидел на крыше рубки и пел развеселые песни, подыгрывая себе на балалайке. Одна нога была у него пока­лечена, и он носил тяжелый металлический протез, однако со своим инструментом и мелодичным голосом он всегда был в центре вни­мания. Неожиданно крутая волна, которыми так знаменита Балти­ка, ударила в катер, судно резко накренилось, и Ники, певший в это время песню о любви, упал с крыши рубки за борт. Тяжелый стальной протез мгновенно увлек его на дно, и он скрылся под белыми гребнями волн. Больше его не видели. Пораженный траги­ческим происшествием экипаж судна продолжал поиски в течение нескольких часов, но напрасно. Вернувшись на берег, подавленная случившимся компания сообщила обо всем в полицию1.

Однако и при естественном или неожиданном прекраще­нии действия исполнители обычно не теряют способности

¹ Wliiiwcll J. British agent. London: William Kimber & Co., 1966. P. 66-67.

возобновить прерванный спектакль. Текущее определение си­туации исчезает, но у участников взаимодействия сохраняется возможность заново определить происходящее. Фабрикации производят разрушения совсем иного рода. Само обнаружение фабрикации резко меняет установку людей на продолжение взаимодействия.

Аналитически фабрикации можно классифицировать по-разному. Их можно упорядочивать по долговременности, ко­личеству обманутых, объектам манипуляции. Можно сфабри­ковать мотив и цель обмана, намерения, жесты, утверждения, оправдания, вещественные свидетельства, личностную иден­тичность, окружающую обстановку, разговор, порыв ветра, автокатастрофу, случайность, взвод израильских солдат, пере­одетых в арабских заключенных, средства защиты от захвата авиалайнеров1, троянского коня. Фабрикуют даже сафари в джунглях. Проводник заранее приучает львов искать пищу в определенном месте (с помощью не воспринимаемого челове­ческим ухом звукового сигнала высокой частоты). После того как охотники потратят две недели, чтобы продраться через чащу, и вдоволь настреляются всякой дичи, но все-таки не встретят ни одного льва, проводник приводит компанию как раз в то место, где лев будет убит. Одержав таким образом победу над враждебным миром дикой природы, клиенты на­конец-то почувствуют глубокое удовлетворение2. В данном случае фабрикации классифицированы по их целям.

II

Рассмотрим сначала благонамеренные фабрикации (benign fabrications), которые конструируются в интересах вводящегося в заблуждение человека, а если не совсем в его интересах и не ради его пользы, то, по крайней мере, не в ущерб ему. Неча­янное разоблачение разрушает замысел фабрикации и в даль­нейшем может заставить простофилю вести себя более насто­роженно, но большого морального ущерба ему не наносится. Благонамеренные фабрикации подразделяются на несколько видов.

1. Я думаю, что во всех обществах существуют розыгрыши (playful deception), то есть введение в заблуждение одного или нескольких человек ради общего развлечения — безобидного, несерьезного и обычно непродолжительного. Все знают, что шутка скоро откроется, и уверены, что жертва отнесется к ней «без обиды», «как к забаве». Иначе говоря, все уверены, что жертва розыгрыша поддержит представление о том, что ее ин­тересы не пострадали, что она сама при случае сыграла бы подобную шутку с другими и в известном смысле просто ждала момента разоблачения, чтобы присоединиться к шутникам и вместе с ними посмеяться именно над своей ролью, от которой она только что избавилась1. Чтобы происходящее было вос­принято в нужном фрейме, разыгрывающий может привлечь третьего в свидетели шутки своим озорством и полускрытыми заговорщицкими взглядами; при необходимости у него будет независимый свидетель того, что все происходившее изначаль­но являлось именно шуткой. (Без такого закрепления разы­грывающий может обнаружить, что невольно зашел слишком далеко, и будет вынужден продолжать свою фабрикацию в по­пытке утвердить ее как часть действительной реальности.) Можно добавить, что в изящных приколах (kiddings) свидетели сохраняют «серьезный вид», но в то же время чувствуют не­уместность слишком активной поддержки фабрикации, по­

¹ Шутливые розыгрыши (playful joking) нужно отличать от менее безобид­ной издевки (put-on). В неформальном общении, поощряя собеседника..оипруживать осведомленность (даже скромно и тактично) в какой-ни-будь частной проблеме, можно легко поймать его в ловушку, спровоциро-11, 111 возражение с его стороны намеренно неквалифицированным сужде­нием. Он поймет, что его поймали на пристрастии к маленьким победам, ЧТО собеседник просто притворялся наивным и шаг за шагом обнаруживал с нос притворство. Еще обиднее ситуация, когда притворщик ведет лож­ный разговор, и в тот момент, когда жертва начинает верить, будто понимает смысл рассуждений и позицию говорящего, шутник быстро принимает серьезный тон, развивает сложную аргументацию, ставит оп­понента в абсурдное положение и уходит, а жертва начинает понимать, •по ей натянули нос. Аналогичным образом может нагромождаться куча похвал и комплиментов, пока жертва не поймет, что над ней издеваются. Pa iигрывать можно и во время коротких встреч. Например, говорят, что * и пущие в городах чернокожие американцы обнаруживают сильную I к юнность «прикалываться», «прикидываться шлангом» и «вешать i.iiiniy» в своем круге общения, особенно когда хотят пустить пыль в глаза ИЛИ облапошить собеседника иным способом; такое поведение становится преобладающим способом адаптации. См.: Hammond В. The contest sys-tem A survival technique: Master's thesis / Department of Sociology-Anthro­pology. Washington University. 1965. Об издевках см.: Brackman J. The pill on. New York: Bantam Books, 1972.

скольку сообщничество многих в оболванивании одного за­ключает в себе явную непочтительность1.

Игровые обманы различаются между собой по степени ор­ганизованности и характеру целеполагания. Наименее фор­мальный уровень наблюдается в тех случаях, когда просто ва­ляют дурака или «прикалываются»: жертва вовлекается в обман лишь на время произнесения фразы или какого-либо поворота в разговоре — этим дело и кончается. Шутка обнаруживается сразу же и не выходит за рамки диалога. Более организованным выглядит то, что называется одурачиванием (leg-pulling), где жер­тву вынуждают не только поверить в вымысел, но и совершить какое-то действие; например, посылают за покупкой в закрытый магазин или за гаечным ключом для левой резьбы. Сегодня по­добные штучки любят вытворять подростки из гетто, которые дурачат патрульных полицейских, изображая драку.

Одурачивание такого рода формально считается безвред­ным, поэтому к таким ситуациям должен быть готов любой член общества, однако в нем все же присутствует элемент ос­корбительности, что указывает на границу допустимого. Жер­тва не должна воспринимать шутку всерьез, вернее должна не воспринимать ее всерьез, но в то же время должна серьезно относиться к факту, что те, кто ее дурачил, посчитали это позво­лительным и уместным. Наверно, внутри любого социального круга есть люди, кого считают особенно подходящими для такого рода проделок, и есть один-два человека (часто наиболее влия­тельных), которые определяют границы одурачивания.

Наряду со словесными розыгрышами можно выделить «практические шутки» (practical jokes) — более или менее про­думанную фабрикацию некоторых объективных обстоя­тельств, образующих жизненную среду жертвы, для того чтобы у последней создалось неправильное представление о проис­ходящем. При этом сам шутник нередко не присутствует в месте «практической шутки» и не наблюдает результата своего

¹ Однажды на званом обеде в Риме знаменитый киноактер Кирк Дуглас, видя, как британская принцесса Маргарет восхитилась принадлежащим Сэму Спигелю (тоже кинозвезде) золотым портсигаром от Фаберже, шутливо предложил подарить портсигар принцессе «для укрепления англо-американ­ских отношений». Газеты сообщали, что Спигель, побледнев, предложил портсигар, а принцесса его благосклонно приняла. Минут через десять (как писали) принцесса отыграла шутку, «вдруг» обнаружив, что портсигар «ук­рали» из ее сумочки; его стали передавать из рук в руки под столом, и в розыгрыш были вовлечены все присутствующие. В такой компании шутка выглядела столь дико, что ее переложение вместе с комментариями о границах приличий заняло четыре газетных полосы с тремя фотографиями. См.: San Francisco Chronicle. 1965. October 17.