Фортепьяно и оркестр

С известной точки зрения фортепьяно может претен­довать на равенство с оркестром, поскольку оно — не менее, чем оркестр, — является представителем специ­фической и совершенно самостоятельной отрасли музы­ки, опирающейся на свою собственную оригинальную литературу столь высокого класса, что сравниться в этом с фортепьяно может только оркестр. Значительное превосходство фортепьянной литературы над литерату­рой для любого другого сольного инструмента, {37} насколько мне известно, никогда не оспаривалось. Столь же не­сомненно, я полагаю, что фортепьяно предоставляет иг­рающим на нем большую свободу выражения, нежели какой-либо другой инструмент, — большую в некоторых отношениях, чем даже оркестр, и куда большую, чем орган, которому к тому же недостает интимного, ин­дивидуального элемента в «туше» и непосредственного разнообразия последнего.

С другой стороны, в отношении динамических и ко­лористических качеств фортепьяно не может выдержать сравнения с оркестром: тут его возможности действи­тельно очень ограничены. Благоразумный исполнитель не станет переступать эти границы. Самое большее, че­го может достигнуть пианист по части окраски звука, можно сравнить с тем, что живописцы называют «монохромностью». Ведь в действительности фортепьяно, по­добно всякому другому инструменту, имеет лишь одну тембровую краску; но искусный исполнитель сумеет рас­членить ее на бесконечное количество и разнообразие оттенков. Не менее, чем другим инструментам, присуще фортепьяно и специфическое обаяние — хотя, возможно, менее чувственного характера, чем у некоторых других инструментов.

Не потому ли именно, что в нем меньше чувственного обаяния, фортепьяно считается самым це­ломудренным из всех инструментов? Я весьма склонен думать, что именно благодаря этой целомудренности — по крайней мере отчасти — оно лучше воспринимается, и мы можем слушать фортепьяно дольше, чем другие инструменты; возможно, что это отразилось и на харак­тере его несравненной литературы.

За эту литературу, однако, мы должны быть благо­дарны самим пианистам, или, точнее говоря, мы обяза­ны этим тому обстоятельству, что фортепьяно является единственным сольным инструментом, способным пере­дать музыкальное произведение во всей его полноте и целостности. То, что мелодия, бас, гармония, фигурация, полифония и самые запутанные контрапунктические фи­гуры могут — в умелых руках — быть воспроизведены на фортепьяно одновременно и по существу полностью, и побудило, вероятно, великих мастеров музыки избрать его своим любимым инструментом.

{38} Следует при этом заметить, что фортепьяно вовсе не нанесло ущерба оркестровке у великих композиторов — как утверждают иногда некоторые музыкальные любо­мудры, — ибо этими композиторами написаны столь же прекрасные произведения для различных других инстру­ментов, не говоря уже об их симфониях. Так, например, самая значительная часть скрипичной литературы соз­дана пианистами (Бах, Моцарт, Бетховен, Мендельсон, Брамс, Брух, Сен-Санс, Чайковский и многие другие).

Что же касается оркестровой литературы, то она обяза­на своим происхождением почти исключительно тем ма­стерам, единственным или главным орудием собствен­ной музыкальной речи которых было фортепьяно. Как высокоодаренные натуры, они любили временами обле­кать свои мысли в красочное великолепие оркестра. Од­нако, глубоко вникнув в фортепьянные произведения этих композиторов, в их истинные достоинства, в их поэзию, я полагаю, что даже утонченная музыкальная натура может на всю жизнь удовлетвориться фортепьяно, несмотря на его ограничения, если, как я сказал вы­ше, артист" остается в пределах его границ и властвует над его возможностями. Ибо, в конце концов, не так уж мало то, что может дать фортепьяно. Им управляет и манипулирует один и тот же ум, одна и та же лич­ность; его механизм так тонок и в то же время так прост, что звукоизвлечение на нем происходит букваль­но с той же непосредственностью, как на любом ином струнном инструменте; фортепьяно допускает сугубо индивидуальный элемент в туше; оно не требует вспомо­гательных инструментов (ибо даже при исполнении кон­церта оркестр является не простым аккомпаниатором, а равным партнером, на что указывает самое название «концерт»); ограничений у него не больше, чем у неко­торых других инструментов или у голоса; эти ограниче­ния с лихвой компенсируются обширным богатством его динамики и разнообразием туше.

Принимая во внимание все эти и многие другие до­стоинства, я думаю, что музыкант может чувствовать себя вполне удовлетворенным тем, что он пианист. Ра­зумеется, сфера его деятельности во многих отношениях уже, чем у дирижера, но, с другой стороны, дирижер {39} лишен многих прекрасных моментов сладостной интимно­сти, дарованных пианисту, когда, забывая весь мир, на­едине со своим инструментом, он может общаться с глубочайшей и лучшей сущностью своего я. Это те священные мгновения, которыми он не поменяется ни с каким музыкантом другой специальности, которых ни за деньги не купить, ни силой не добыть.