Сексуальное приставание

14. Х.91. О, спал сплошным куском — с 12 до 7. А то вставал чуть ли не через час в ночи (раза три-четыре) отливать. Понял: то от охлаждения крестца, ибо голый спал. Хотя и в три одеяла покрою, а тело все равно в холоде. Вчера же лег в рубашке и трусах — и вот тепло прилегло к тазу, и не бегал я, как собака, помалу отливать, но смог спокойно накопляться пузырь…

Да, техника проживания нужна — на старости лет это понимать начинаешь. Считаться с организмом и вдумываться в его нужды. В расслаблении — тоже. Хорошо проводил эти три дня после лекций той недели — прийти в себя дал существу своему. Сегодня начну полегоньку напрягаться: готовиться к завтрашним занятиям — успею. Нет, никуда ездить нельзя мне. Хорошо, что вчера сам свет приехал сюда, к Юзу — гости у него: Борис Парамонов и Леша Лосев с женами.

Сидели, слушали-смотрели по телику разбор дела кандидата в Верховные судьи Кларенса Томаса, негра, кого его секретарша прежняя обвинила в sexual harrassment — что склонял ее к сексу, намекал предложениями. А всего-то, оказывается, делал ей некоторые легкие комплименты, говорил: мы подходим друг другу — и приглашал в кафе; но она не пошла.

Когда же президент Буш выдвинул кандидатуру Томаса в Верховный суд, лобби демократов развернуло бешеные поиски компромата на Томаса — и вот склонили эту секретаршу. Есть и негры-демократы, лютые враги Томаса (как Джесси Джексон и др.), так как он — консерватор и против искусственных привилегий неграм при приеме на учебу и на работу, как это сейчас распространяется: привилегии — меньшинствам; и так понижается общий уровень культуры…

А сама эта секретарша Хилл — сейчас 35 лет, одинокая; тогда звонила кое-кому из знакомых и конфиденциально сообщала, что ее шеф к ней сексуально пристает. Это было 8 лет назад — и она не замужем до сих пор. И потом говорила случайным людям, что ушла с прежней службы, потому что шеф к ней приставал…

И очень похоже, что это льстило ей, давало самоутверждение — и потому рассказывала об этом даже случайным людям, повышая свои карты. Так это бывает: знакомство с кем-то важным становится тем единственно, что в определение своего «я» может сказать человек. Так, я вчера, например, в застолье хвастливо подавал себя как человека, который уводил жену одного известного (мимоходом вспомнил: как прелюдию-причину своего ухода на флот тогда, но — важничая…).

И эта негритянка-секретарша Хилл может так себя «дефини- ровать»: «Аз есмь сексуальное приставание Томаса».

И вот уже полмесяца вся Америка только и спорит об этом: было это приставание или нет, и в чем заключалось, и можно ли легкие намеки и комплименты, заигрывания — считать «принуждением к сексу»? По телевидению, в газетах — непрерывно и часами.

Правда, тут сошлись разом два кардинальных сюжета: феминистское движение, которому этот звон о сексуальном неравноправии важен, и негритянское — как расистский подкоп под судью-негра. Айв негритянском тоже свои струи и соперничества.

Но в какой мелочишке роются — носами и вопросами! То, что есть элементарный, легкий — даже не флирт, а просто комплимент, на взгляд европейца, француза, например, простая галантность, — тут тупо и всерьез как прямо секс — трактуется! И в этом — ментальность! Не понимают «амуров» — любовной игры; а раз комплимент — то сразу практичен, к цели, ибо не могут себе представить бесцельного комплиментирования женщине. Работяги утилитарные — и в этом.

Борис Парамонов, Лев Лосев, Юз и я

Борис Парамонов, ведущий «Русскую идею» по радио «Свобода», оказался большим, рыхлым, как Пьер Безухов или купец русский; не злой и желчный, каким по голосу интонации представлялся мне, когда частенько нападал, на его передачу в своей деревеньке Новоселки. И жена, Таня, тоже большая женщина. Они, оказывается, совсем русские. И выперли его из Ленинграда — пристало КГБ — за диссидентство его политическое: уматывать предложили. А он и не собирался — и так бы и жил там. Когда я рассказывал о своей неработе в Академии наук, они завидовали: тут — вкалывать приходится. В нем меланхолия проскользнула: тоскливо им в Нью-Йорке. Оказывается, не выезжал и страну не видел. А город — тяжек, и распри среди эмигрантов.

Ко мне — весьма почтителен (передача была года два назад по «Свободе» его про мою книгу «Национальные образы мира», 1988, и статья «Вариант Гачева (О новом почвенничестве в советской культуре)» — в «Новом русском слове» от 3 ноября 1989 г. — 2.8.94). Сказал о впечатлении на него моей статьи о Болотове «Частная честная жизнь» в «Литературной учебе».

— Вы заметили? — я удивился. Даже не указал ее в списке избранных статей тут для «резюме» о себе.

— А как же: «Альтернатива русской литературе» — хороший там подзаголовок. И против героизмов. Я эту идею использовал в своей статье (не помню, какую назвал).

— А вот с женой Вашей я спорю, — он. — Раз шесть уже выступал против ее Федорова. Сначала, когда прочитал его — аж звенело в мозгу.

— Наверное, от оригинальности и смелости? — я.

— А потом, когда перечитывал… — да он же гомосексуалист! — понял.

Постепенно выяснилось в разговорах, что Фрейд — его главный учитель (как и я назвал троих: Гегель, Бахтин и Юз Апешков- ский: Бахтин освободил от Гегеля, а Юз — от гипноза серьезности. Парамонов: «Запомню, это серьезно?..» Я подтвердил — «Да»). Стали они с Лосевым перебирать деятелей «Серебряного века» с этой точки:

— Мережковский был педик или бисекс. А Зинаида Гиппиус — лесбиянка. Но тогда они не были еще образованы на этот счет, и она сочла, что у нее хороший роман может получиться с мужчи- ной-гомсом. И попробовала с Философовым. Но оказалось — бяка, не вышло. Потом к Берберовой на Капри приставала — к молоденькой. Так что Ходасевич не знал, куда деваться…

— А Бердяев кто же, — спросил я, — по сексу?

— Конечно, скрытый, латентный гомосексуалист.

— Вообще творческая одаренность, замечено это, — Лосев сказал, — связана с какими-то сексуальными ненормаль- ностями.

— Ну, тогда я не одарен. Нормален. Разве что — онанизм отроческий. Но у кого его не было? Это — нормально. (Последнее, про онанизм, я тогда не сказал, а сейчас досказываю.)

— И я, — Юз присоединился, — нормален: бабу хочу.

— Да и Пушкин нормален был, — я вспомнил.

— Ну, у него было влечение к Деве Марии: «Гавриилиада» и «Рыцарь бедный», — Парамонов. — И верно: мать его не так любила, не утолен. Эдипов комплекс. Правда, слабый.

— Это распространенное явление — Эрос к Деве Марии — у средневековых монахов, — Лосев.

Потом я запустил другую тему:

— Как сейчас обсасывают все детали жизни и идей людей Серебряного века и диссидентства советского, — так скоро, с уходом советской эпохи в «преданье старины глубокой», она станет вырастать в своем величии, монументальности и интересе, и станут раскапывать ее деятелей. Целая ж цивилизация!

— Культура, — уточнил Парамонов, по Шпенглеру дефини- руя. — Верно! Я уже вместо надоевшей мне «Русской идеи» предложил 20 передач о советских. И вот одна будет — про Гайдара, Аркадия.

— Я ищу: как дать студентам понять советский миф изнутри, как ценность: как он виделся теми, кто вдохновлялся им. Вы кого, что посоветуете? Например, хочу «Как закалялась сталь» дать — это же советское Евангелие.

— Андрея Платонова — вот гений единственный тогда.

— Кстати, Федоровым вдохновляем был. Не читали статью Светланы (Семеновой), моей жены, в «Новом мире» о «Чевенгуре»?

— Читал. И сам писал о нем. (Что-то назвал…)

— Но Платонова не поймут: слишком тонок. Надо что попроще. «Педагогическую поэму», может?

— Все хорошее в советскую эпоху — со скосом, не правоверно.

— А мне нужно, чтоб и советский вполне, и художник настоящий.

— Отсутствие сего, — тут Юз, — доказывает, что червоточина в ней.

— Может быть, в поэзии, а особенно в песне — такое хорошее, — Юз.

— «Гренада» Светлова, — Парамонов.

— Верно: песни сильные есть, их много было, душа пела, — я.

— «Широка страна моя родная», — Юз.

— Стану петь им. Я уж и пел, сравнивая «Тристана и Изольды» германский мелос и дуэтАиды и Радамеса — итальянский…

Было приятно, не натужно — выпивать, есть, толковать… Но, видно, у них уж усталость на сверхтемы в свой уик-энд еще спорить!.. Ведь для Парамонова это уже просто профессиональная

работа — не то, что для нас и меня: экзистенциальная проблема, как для «русских мальчиков». Я думал: мы сойдемся — и так заспорим! Но у них не горит, и задор повыдохся.

Про Юза я:

— Ишь как уютно устроился с Господом Богом и женой! Какой мальчик-бутуз, огурчик кругленький! Нуда: каждое вхождение в жену = новое рождение. Так что он всю дорогу — как новорожденный…

Несколько фривольно по отношению к Ирине, но улыбались. — Так что ты его возрождаешь.

Однако позвонил Суконик: приедет сегодня сюда днем. Так что надо написать лекцию на завтра, а то времени не будет.

Продолжить про Россию…

6.30. Слава богу, не приехал Суконик. Это было бы такой перегрузкой вдень накануне занятий и во время их, если бы остался ночевать. Сорвалось у него приехать с его черной женщиной. Позвонил, говорит: как в России домогался простой бабы, так тут — негритянки. И — вышло, стал у них своим в офисе среди большинства «блэк».

Так что веду свою жизнь: поел, подремал, поездил полтора часа на велосипеде. Сейчас стану читать и дописывать завтрашнюю лекцию. Как хорошо — не переутруждаться!

9.10. веч. Ой, как тяжело, надоело — мозглячитъ тут — на чужих, на чужом языке! А мозги-нейроны и глаза-взгляды уходят на это.

Читал по-английски «Легенду о Великом Инквизиторе» — странно, отвлеченно зазвучала.

15. Х.91. Против ожидания день прошел легко — особенно в русском классе разошелся и импровизировал, и смеялись.