Свадьба Терезы Батисты, или забастовка закрытой корзины, или Тереза Батиста сбрасывает смерть в море 2 страница

— Бедная кума, к концу на неё просто страшно было смотреть: тростиночка, кожа да кости. Кум не отходил от её постели, пока не закрыл ей глаза. Под конец появился отец, чтобы помириться и положить дочь в больницу, но было поздно. Кума уже давно ни на что не годилась, но кум всё переживал.

Тереза слушала молча, в голосе капитана Гунзы, заглушаемом ветром, она слышала голос Жануарио, который там, в Аталайе, говорил ей: «Та, которую я любил и которую выкрал из семьи, была здоровой, весёлой и красивой, теперь она больна, печальна и некрасива, и у неё есть только я, никого больше, я не могу её бросить…» Достойный человек Жану!

— Потом он подрядился перевезти два-три груза, подработал денег и, оставив парусник на моё попечение, пустился искать тебя. «Помнишь, кум, Терезу Батисту, ту смуглую девушку из Аракажу? Так вот, я хочу её найти, хочу, чтобы она была со мной, хочу на ней жениться». Так он сказал.

Капитан Гунза снова раскурил трубку, которую погасил ветер. Баркас раскачивают взлетающие вверх волны, ветер крепчает, пронзительно воет, кличет смерть. Тереза думает о Жану, свободном от оков, готовом привести её в лом, взять на парусник. Ах, как же мы разминулись!

— Он больше трёх месяцев тебя разыскивал. Приехал без гроша в кармане, на грузовике, помощником шофёра. Расстроился, пал духом. Рассказал мне про своё путешествие: побывал в Сержипе, пересёк Алагоас, Пернамбуко, Параибу, был в Натале и даже Ceapй, много повидал, многих узнал, только не встретил ту, которую искал. Твои следы он потерял в Ресифе, но стал приходить в отчаяние, когда добрался до Форталезы. И снова вернулся в Аракажу, в глубь Сержипе, и вот тут-то ему рассказали, что ты умерла от оспы. Назвали день и час, описали тебя в точности. Не смогли только сказать, где похоронили; клали в одну могилу по пять-шесть человек. Вот что рассказали моему куму.

Да, Тереза пошла навстречу смерти и противостояла ей, будучи в полном отчаянии, что она не может быть с Жануарио, и даже попыталась забыть его с доктором Ото Эспиньейрой, главным врачом пункта здравоохранения, королём трусов. Но смерть не взяла её, как и оспа. В этой штормовой ночи лицо Терезы кажется высеченным из камня, виден огонёк трубки Каэтана Гунзы, а Жанаина ищет жениха, топит парусники. В завываниях ветра слышен её голос сирены.

— После того кум очень изменился, стал другим, даже парусник забросил. Сидел вот здесь, на корме «Вентании», и молчал, а если раскрывал рот, то только для того, чтобы произнести: «Как это она могла умереть, кум? Всё можно преодолеть, но только не смерть. А я-то думал, что заживём мы с ней…»

Внезапно ветер стих и море успокоилось; парусники дрейфовали. Где-то, должно быть, Жанаина с женихом правит роковую свадьбу. Голос капитана Гунзы снова звучит:

— Вот тут и подвернись этот панамский корабль — большое торговое судно. Он зашёл в порт, чтобы сдать в больницу шестерых покусанных бешеной собакой матросов. Ну а для продолжения плавания капитан вербовал здесь новых. Жануарио нанялся первым. Перед отплытием он велел мне продать «Цветок вод» и оставить деньги себе — у него теперь нет никого во всём мире, и он не хочет, чтобы парусник сгнил. Я продал парусник, но деньги положил в банк под проценты на случай, если кум объявится, чтобы он смог купить другое судно. Вот всё, что произошло. Тереза сказала:

— Я останусь здесь, буду ждать его возвращения. Если он меня ещё любит, то сможет найти. А название судна ты не запомнил?

— «Бальбоа» — как я мог забыть? Той же ночью оно и ушло. Больше о куме я не слышал. — Клуб дыма, огонёк горящей трубки, голос, надежда, уверенность. — В один прекрасный день, когда мы меньше всего будем ждать, кум окажется здесь, в порту.

После отказа Терезы выйти замуж за Алмерио дас Невеса отношения между ними несколько изменились. До того хозяин пекарни был для Терезы прежде всего клиентом. Правда, не таким, как её старики, ему-то только сорок стукнуло, а всем пятерым было около шестидесяти, а может, и больше, к тому же он виделся с ней вне стен заведения; в кабаре, конечно, ни один из её знатных клиентов никогда бы не показался. Алмерио рассказывал ей о своём предприятии, о ценах на пшеницу, о незабвенной покойнице, о шалостях мальчика. Тереза внимательно его слушала. Как клиент он бывал у неё раз в неделю и определённый день и час.

Тот же грустный вечер, который провели они у моря, повлиял на их отношения, сделав их одновременно и более далёкими, и более близкими. Алмерио перестал быть её клиентом; ни он, ни она уже не приходили в заведение по четвергам к четырём часам, прекрасно понимая, что теперь ни она не может профессионально, за деньги отдаваться ему, ни он, как клиент, оплачивать её услуги, хотя ни тот ни другой не сказали о том ни слова. Однако их человеческие отношения стали более близкими: оставшись друзьями, они теперь больше уважали друг друга и больше доверяли друг другу, Алмерио продолжал наведываться в «Цветок лотоса», и даже чаще, чем прежде, чтобы выпить пива или потанцевать и проводить Терезу домой. Он как бы продолжал оставаться претендентом на руку Терезы, но теперь не брал её за руку, не бросал грустных влюблённых взглядов, не докучал ей мольбами и предложениями. Он довольствовался её присутствием и её обществом, затаив любовь в своей душе, как хранила Тереза в своей любовь к Жану, затерявшемуся в бескрайнем морском просторе. Иногда он спрашивал, нет ли у неё известий о судне и Жану. В ответ Тереза вздыхала. Время от времени интересовалась и Тереза, не нашёл ли он себе женщину, способную заменить ему Наталию, а мальчику мать. Вдовец в ответ тоже вздыхал.

Алмерио не пытался воспользоваться одиночеством Терезы, измученной долгим ожиданием, а только развлекал её, приглашая на праздники и прогулки. Они ходили вместе на кандомбле, в школу капоэйры, на репетиции карнавальных афоше и раншо. Не говоря о своей любви, не предлагая руку и сердце, Алмерио всегда был подле Терезы, не давая ей чувствовать себя одинокой и покинутой, и в конце концов она стала питать к нему искреннюю дружбу и признательность. В дни отчаяния и подавленности Терезе помогало тёплое отношение капитана Гунзы, художника Женнера Аугусто и Алмерио дас Невеса. Кроме них, участие в делах Терезы принимали: Тавиана, Мария Петиско, негритянка Домингас, Дулсинея, Аналия — женщины заведений. Пользовалась Тереза симпатией и у жителей Рыночного Откоса, Агуа-дос-Менинос, Дровяной гавани.

На живом характере спокойного и весёлого по природе Алмерио дас Невеса не сказались ни вдовство, ни затаённая любовь к Терезе, он дома не сидел и частенько, приходя в «Цветок лотоса», приглашал кого-нибудь к своему столику. Сдержанный и приветливый, он принимал участие в жизни города, общался со многими людьми. Так, однажды вечером Тереза, собираясь представить его художнику Женнеру Аугусто, который зашёл в кабаре, чтобы пригласить её ему позировать, была крайне удивлена, узнав, что они знакомы и даже друзья — вместе участвовали в празднествах и кандомбле.

При жизни Наталии в сентябре Алмерио собирал на праздник дюжины приглашённых, а на праздник Бонфина пекарь устраивался на всю неделю в доме одного из участников сельского праздника на Святом холме и праздновал все дни подряд. В зале чудес церкви Бонфина хранится фотография торжественного открытия новой пекарни, на ней её служащие, друзья, падре. Среди приглашённых и Женнер Аугусто.

— Ты меня забыл, Алмерио? Как твои праздники?

— Да я, друг, потерял обожаемую супругу, горе у меня. Пока не сниму траура, никаких праздников.

Только тут Женнер заметил чёрную ленточку на лацкане белого льняного пиджака Алмерио.

— Я не знал, извини. Прими соболезнования.

Он взглянул на Терезу: уж не кроется здесь что-то? Скромный коммерсант, всегда улыбчивый и неутомимый, был весьма подходящим для Терезы и мог вполне увести её из «Цветка лотоса» к себе домой. Вот только согласится ли она? Внешне жизнерадостная, она живёт в печали, ожидая моряка, ушедшего в дальнее плавание. И Алмерио, похоже, как хитрая жаба подстерегает муху, молча ждёт, чтобы время на него сработало. Тереза рядом с ним чувствует себя увереннее.

Художник встретил Терезу совсем недавно, недалеко от рынка она разговаривала с Камафеу де Ошосси и ещё двумя, видно, приезжими, которые странно выглядели: у одного были длинные растрёпанные волосы и большие усы, у другого — круглые выпученные глаза и пиджак с разрезом сзади. Камафеу, увидев Терезу, подошёл к ней поболтать, они уже были знакомы. Подошёл и художник.

— Никак Тереза? Какими судьбами здесь?

Он узнал, что она развлекает гостей и выступает с тем же номером, что и в Аракажу, в «Цветке лотоса». Вскоре же он появился в кабаре, сначала один, потом с группой художников, людьми, не богатыми деньгами, но богатыми хорошим настроением. Все они, конечно же, не прочь были провести с ней ночь любви — по любви или симпатии. Однако ни одному из них не удалось соблазнить её вкрадчивыми речами, но они не обижались.

Кому-то из них она послужила моделью, пополнив ряды натурщиц, получающих жалкую плату за свой нелёгкий труд. Тот, кто видел Иеманжу, вырезанную художником Марио Краво (усатым) из красного дерева, тут же скорее всего узнал в живой скульптуре лицо и длинные чёрные волосы Терезы. Как и в Ошуме, что изображена в филиале банка художником Карибе (тем самым, что с круглыми глазами и в пиджаке с разрезом сзади). А мулатки Женаро де Карвальо? Кто вдохновил на их изображение? А альбом дорогого, но бесстыжего Калы с гравюрами, изображающими жизнь Терезы? Ей же посвятил и Доривал Кайми свою модинью. Находясь среди них, Тереза ещё раз вспомнила свою жизнь с доктором в Эстансии. Какое же это было хорошее время!

Так Тереза свела знакомство со многими людьми, бывала она и на празднествах на площади, гуляла по Рио-Вермельо, где жил художник, написавший с неё много картин. В школе капоэйры мастер Пастенья научил её танцевать ангольскую самбу; на баркасе с ней беседовал капитан Гунза, рассказывая ей о ветрах, морях и портах бухты Реконкаво; Камафеу предложил ей принять участие в карнавальной группе «Дипломаты Амаралины», но она отказалась — не было желания. А вот на кандомбле она бывала.

Излюбленная её прогулка, ежедневная и обязательная, — на Рыночный Откос, к пристани парусников, в порт Баии. Когда баркас «Вентания» вставал на якорь, Тереза приходила поговорить с Гунзой, разговор о Жануарио Жеребе терзал её сердце, в котором застрял кинжал.

В гавани уже все знали задаваемые ею вопросы: о панамском корабле «Бальбоа» и ушедших на нём баиянцах. Где они сейчас?

С помощью капитана Гунзы она нашла «Цветок вод», он стал теперь собственностью шкипера Мануэла, старого моряка, переименовавшего его в «Копьё святого Георгия». Жена Мануэла, Мария Клара, заметив, что смуглая девушка с отсутствующим видом пытается найти в пропитанном морской солью дереве тепло рук Жануарио, сказала:

— Поверь, он вернётся. Я закажу эбо для Иеманжи.

Помимо флакона духов и широкого гребня для расчёсывания волос, Иеманжа, богиня моря, попросила пару цесарок и белую голубку, чтобы выпустить её над морем.

В «Цветке лотоса» и в заведении Тавианы Тереза познакомилась со многими девушками и подружилась с некоторыми из них. После схватки с Николау Живоглотом, агентом полиции нравов, живущим припеваючи за счёт дна баиянского общества, имя Терезы стали произносить с уважением. Случалось, что Тереза завтракала в Пелоуриньо в доме Аналии, которая была родом из Эстансии, или в доме негритянки Домингас и Марии Петиско в Баррокинье.

Молодая и крепкая мулаточка Мария Петиско, запальчивая, проказница, смешливая и ещё больше плаксивая и влюбчивая — что ни неделя, то увлечение, — и непостоянная в увлечениях, была спасена Терезой Батистой от рук, вернее, от кинжала испанца Рафаэля Бедры.

Во вторник вечером, когда в кабаре было мало народа, Тереза сидела, беседуя, за одним из столиков в глубине зала, где обычно женщины ждут приглашения потанцевать или выпить; вдруг ворвался горячий испанец из Виго, весь в чёрном, пылающий ревностью к неверной сарацинке. Всё произошло, как в аргентинском танго, как и подобает происходить с быстро разгорающейся и тут же гаснущей любовью.

— Проклятая сука!

Рафаэль поднял кинжал, Мария Петиско испустила крик ужаса, Тереза тут же бросилась ей на помощь. Отведённый Терезой кинжал скользнул по плечу девицы, кровь брызнула, и этого оказалось достаточно, чтобы отмыть иберийскую честь и остановить карающую руку взбешённого ревнивца.

Сбежались мужчины и женщины, поднялась суматоха. В подобных случаях всегда находится любитель вызывать полицию, обычно это тип, который не имеет никакого отношения к делу, встревающий из желания выделиться или повинующийся инстинкту доносчика. Марию отвели в одну из комнат верхнего этажа, за ней пошли многие, зал опустел. Этим воспользовалась Тереза, чтобы помочь скрыться мстителю, который разразился рыданиями и стал раскаиваться перед перспективой попасть в полицию, тюрьму, под суд.

— Дуй отсюда, сумасшедший, пока ещё есть время. Найдёшь место, где спрятаться?

У него были родственники в Баии. Отшвырнув кинжал, он бросился вон и исчез в одном из переулков. Полиция, точнее, полицейский явился полчаса спустя, когда всё утихло и никто ничего не мог сказать ни о кинжале, ни о преступнике, ни о жертве. Похоже, тому, кто позвонил в полицию, хотелось и над ней подшутить. Хозяин кабаре открыл бутылку пива со льда для полицейского, чем всё дело и кончилось.

Жертва же была доставлена позже в Баррокинью Терезой и Алмерио и препоручена помощнику фармацевта, который оказывал ей медицинскую помощь, естественно, в такой час уже будучи навеселе, в которого она тут же влюбилась.

— Сладенький… — шептала несостоявшаяся жертва, закатывая глаза. Он был из Санто-Амаро-да-Пурифика-сан, где плантации сахарного тростника, а для Марии Петиско красивый мужчина значит — сладенький.

Спустя два дня она вновь появилась в «Цветке лотоса», но уже в компании этого помощника фармацевта и танцевала с ним весь вечер. Это будучи-то на работе, ну, без царя в голове, ничего не скажешь.

Вот Рафаэль и решил пустить в ход кинжал, когда увидел Марию в постели с другим в свободное от работы время, так сказать, не за деньги, а по любви. Но если верить настойчивым слухам, то Мария Петиско наставляла рога испанцу (как и всем прочим) вовсе не с живым существом: Ошосси и Огун, эти два кума частенько наведывались в Баррокинью, ну а если точно, то раз в неделю к Марии Петиско и негритянке Домингас. Но ни Терезе, ни кому другому установить истину не удалось — и та и другая ничего не сказали.

Однако, по чёткому мнению Алмерио, понимающему в этих хитросплетениях, вполне возможно, что это был не первый раз, когда в постели новобрачных случалось бывать ориша, которые наставляли ветвистые рога как мужьям, так и возлюбленным. Такие вещи бывали. Вот, например, случай с Эуженией, торговкой мингау у Семи Ворот, надо сказать, замужней. Бог Шанго не удовлетворялся, посещая её по пятницам, и запретил ей всякие сношения с мужем. Рогоносец согласился. А вот с Дитиньей был и смех и грех. Влюбился в неё Ошала и не вылезал из её постели, но, как только уходил, приходил Нанья Буроко и бил её что было мочи. Ах, эти невидимые миру побои, кто их получал, знает, сколь они крепки, заключал Алмерио, которого слушали с уважением и вниманием.

Какое-то время спустя после происшествия с испанцем Рафаэлем Тереза зашла к Марии. Петиско позавтракать и нашла её не похожей на себя саму. На плече-то только маленький шрам и остался, а вот куда делись весёлый смех, беззаботность, шумная радость — всё, что приносило ей успех? Лицо замкнутое, озабоченное. Да не только у неё, но и у негритянки Домингас, Доротеи и Пеконоти, да и у Ассунты, хозяйки заведения. Ассунте, сидевшей во главе стола, похоже, не шёл кусок в горло.

— Что это с вами?

— Это не только с нами, а со всеми такими, как мы. Нас выселяют из припортовой зоны, ты разве не слышала? На следующей неделе, если захочешь поесть с нами, придётся тебе идти к чёрту на кулички, — ответила Ассунта. У неё было плохое настроение.

— Что это за история? Я ничего не слышала.

— Сегодня с утра пораньше Живоглот и Кока ходили из дома в дом, оповещая, чтобы все собирали своё барахло, будут выселять, — сказала Мария Петиско.

— Дали неделю срока. В понедельник выселят. — Голос Ассунты был усталым и резким.

У негритянки Домингас голос был, как всегда, низкий и ласковый:

— Говорят, всех выселят. Вначале отсюда, потом из Мисаэла, Портас-до-Кармо, Пелоуриньо, ну, всех девок…

— А куда?

Ассунта от злости чуть не подавилась.

— Вот это-то самое худшее, в самую что ни на есть дыру в Нижнем городе, на Ладейру-до-Бакальяу, гнусное место. Там уже давно никто не живёт. Я ходила туда, место хоть плачь!

Женщины пили пиво и молча жевали. Ассунта сказала:

— Похоже, хозяева тех домов — родственники полицейского инспектора Котиаса и пользуются его покровительством. Дом в плохом месте, протекает, что можно взять за него? А для таких, как мы, сойдёт, да ещё заломят цену. Это всё проделки полицейского участка.

— Стервятники.

— И что же, будете переезжать?

— А что делать? Разве не полиция — хозяин?

— Неужели нет выхода? Надо жаловаться, протестовать!

— Жаловаться?! Кому? Ты видела, чтобы такие, как мы, имели право жаловаться? Если будешь протестовать, то схлопочешь трёпку.

— Это же произвол, надо что-то делать.

— А что можно делать?

— Не переезжать, не двигаться с места.

— Не переезжать? Похоже, ты не знаешь нашей жизни. Мы ни на что не имеем права, нет, имеем — право страдать.

— И притом молчать, а то заработаешь тюрьму и побои.

— Ты этого не знаешь? Для тебя это новость?

Кто не знает, так знайте раз и навсегда: у проститутки прав нет никаких, проститутка создана для того, чтобы доставлять удовольствие мужчинам, получать установленную плату — и всё. Сверх этого — на орехи: от хозяина кафе, от жиголо, от полицейского агента, инспектора, солдата, преступника и властей. За грехи или добродетель. Не важно. Проститутка всегда виновата и попадает в тюрьму; кто хочет, тот может плевать ей в лицо. И безнаказанно.

Сеньор — защитник народных прав, ваше имя известно из газет. Так вот, скажите мне, сделайте милость, хоть раз в жизни вы подумали о проститутках, исключая, конечно же, те позорные случаи, когда ради развлечения и получения удовольствия ложились с ними в постель, как того требует инстинкт? Позорна ведь постель, презренна плоть, инстинкты низменны, по мнению всего света.

Знает ли надменный лидер, сколь выгодно иметь сдаваемые внаём дома в зоне деятельности проституток? Полиция определяет зону в согласии с политическими интересами, вознаграждая родственников, друзей и единомышленников. Плата за наём жилья для проститутки значительно больше, чем для любой семьи. Знает ли об этой особенности храбрый борец за эксплуатируемых? Иначе говоря, для них всё много дороже и много труднее, и все находят это справедливым, и никто не протестует. Как и известный защитник народа. Не знали? Так вот знайте. И ещё знайте, что выселение проститутки не требует судебного разбирательства, вполне достаточно решения полиции, приказа полицейского комиссара, инспектора, шпика — и выезжай. Нет у проститутки и права выбирать место жительства и место работы.

Когда проститутка раздевается и ложится в постель, чтобы принять мужчину и доставить ему высшее удовольствие за мизерную плату, знает ли выдающийся поборник социальной справедливости, сколько ртов кормятся с этой оплаты? И хозяин дома, и сдающий его в аренду, и сводница, и комиссар, и жиголо, и инспектор, и правительство. У проститутки защитников нет, за неё никто не встанет, газеты не предоставят полосу, чтобы описать нищету проституток, — такая тема запрещена. О проститутке можно прочесть разве что в разделе преступлений: она и воровка, и торговка наркотиками, и виновница уличных драк — словом, средоточие всех пороков и погубительница мужчин. Кто виноват в том плохом, что происходит в мире? Конечно же, проститутка, сеньор.

Несдающийся защитник угнетённых, может, теперь знает о существовании тысяч женщин, которые не могут быть причислены ни к одному классу, потому что они разведены и находятся на краю жизни и клеймены огнём и железом? Без каких-либо требований, без организации, без трудовой книжки, без профсоюза, без программы, манифеста, знамени, без учёта времени рабочего дня, умирающие от болезней, без врача и койки в больницах, вечно голодные и испытывающие жажду, без права на пенсию, отпуск, без права иметь детей, домашний очаг, наконец, любовь — только проститутки, и ничего больше? Знаете или не знаете? Так вот знайте.

Проститутка — это политическое дело, тюрьма, морг. Но можете ли вы себе представить, дорогой отец бедняков, что произойдёт, если проститутки всего мира, объединившись, объявят всеобщую забастовку, запрут своё рабочее место и откажутся трудиться? Вообразили, какой начнётся хаос, судный день, конец света!

За это может ратовать только последний из последних, но не проститутки. Я, поэт Кастро Алвес, умерший сто лет назад, встаю из могилы на площади, которая носит моё имя и где поставлен мне памятник, в Баии, завладеваю трибуной, с которой выступал, призывая к отмене рабства в сгоревшем в огне пожара театре Сан-Жорже, чтобы призвать проституток сказать всем «баста»!

Фирма «Сардинья и К, инвестиции, финансирование, строительство, аренда, операции с недвижимостью» приобрела большую территорию у подножия горы с видом на залив, получив льготы, предоставляемые правительством для строительных работ, способствующих развитию туризма. На этом месте должен быть возведён современный внушительный архитектурный комплекс: жилые дома, отели, рестораны, магазины, увеселительные заведения, просторные супермаркеты — везде кондиционированный воздух, кроме того, сады, сауны, олимпийские бассейны, стоянки для автомашин — всё, что необходимо городу для удобства местных жителей и досуга гостей.

Цветные рекламные проспекты приглашают желающих принять участие в гигантском строительстве, вложив в него деньги и приобретя пай с рассрочкой на двадцать четыре месяца, идеальный план, гарантированные прибыли, много всяческих преимуществ.

«Становитесь и вы владельцем ПАРКА ЗАЛИВА ВСЕХ СВЯТЫХ, крупнейшего строительного предприятия Северо-Востока. Став владельцем, вы сделаетесь, не выезжая из Баии, туристом: каждый пайщик будет иметь право в течение двадцати дней в году жить в одном из отелей комплекса, оплачивая лишь пятьдесят процентов стоимости, установленной для гостей».

На самой низкой части территории, на маленькой и кривой Ладейре-до-Бакальяу, рядом с полудюжиной жалких домишек стоит четыре или пять больших двухэтажных домов — старинных фамильных особняков, находящихся в полном запустении уже много лет. В них нашли приют деклассированные элементы, они являются убежищем для беспризорников, а также наркоманов. В самом начале фирма распорядилась сломать бараки и прогнать жильцов.

Осматривая территорию вместе с инженерами, старый Иполито Сардинья, мощный патрон, способный, по мнению деловых людей, выжать молоко из камня, долго обдумывал, что делать с особняками.

Первый этап этого масштабного предприятия включил в себя разработку планов, завершение организационных дел, привлечение интересов публики и сбор всех необходимых для финансирования средств, в то время как урбанисты-архитекторы, инженеры, художники должны были изучать и разрабатывать проект; само же строительство должно было начаться года через два.

Два года — это двадцать четыре месяца. Старый Иполито изучает дома. Оставаться ли им в течение этого времени и служить убежищем для воров, бродяг, бездомных ребятишек и крыс? Или их следует снести немедленно, чтобы очистить территорию полностью, как того требует один из инженеров? Особняки из известняка — в плохом состоянии, но ещё крепкие. Старый Сардинья не соглашается.

— Не вижу, для чего они могут служить, разве что для борделей, — высказывает своё мнение инженер.

Старик Иполито молча внимает ему, ведь даже на брошенных вот так на ветер мыслях можно заработать.

Так что решение перевести зону, где живут и торгуют собой проститутки, из Верхнего города в Нижний не было столь неожиданным, как это решили Ассунта и её товарки. Если бы они внимательно читали газеты, то удивлены бы не были устным распоряжением Живоглота и детектива Далмо Коки, нагрянувших к ним утром. Но девицы почитывали газетные страницы, посвящённые репортажам о преступлениях — кражах, убийствах, изнасилованиях, а также праздниках, приёмах, банкетах с любовью, шампанским и икрой.

— Как-нибудь я попробую эту икру… — уверенно заявила Мария Петиско, прочтя потрясающий репортаж об обеде у мадам Тетэ Мускат, написанный божественным пером Лулузиньо с ахами и восклицаниями. — Шампанское меня не соблазняет, я его уже попробовала.

— Наше никуда не годится, моя милая. А вот стоящего французского тебе не видать как своих ушей, — объяснила разбирающаяся в винах Доротея.

— А ты, принцесса, французское пробовала?

— Один раз. За столом у полковника Жарбаса из Итабуны, в «Паласе» во время игры. Оно пенится, похоже, пьёшь мокрую пену.

— Как-нибудь соблазню какого-нибудь полковника, набитого деньгами, и набью себе живот икрой и шампанским французским, английским, американским, японским. Вот увидите!

Обсуждая шампанское и икру и не читая страниц, где печатаются серьёзные проблемы, они пропустили всплеск негодования владельцев газет по поводу того, что проститутки и их заведения живут и действуют в самом центре города.

К примеру, в Баррокинье, что рядом с площадью Кастро Алвеса, «по соседству с улицей Чили — торговым сердцем города, где находятся самые дорогие магазины тканей, одежды, обуви, ювелирных изделий, парфюмерии, идёт позорная торговля телом». Дамы из высшего общества, делая покупки, «вынуждены толкаться с проститутками у прилавков». С Ладейры-де-Сан-Бенто отчётливо просматривается картина: «Полуголые женщины торчат у дверей и окон в Баррокинье, зрелище возмущает всеобщее спокойствие».

Проституция царит в самом центре города: Террейро, Портасдо-Кармо, Масиэл, Табоан, и это места, посещаемые туристами, какой-то абсурд! «Спускаясь по переулкам и улицам всемирно известного колониального района Пелоуриньо, туристы становятся свидетелями позорящих нас сцен, видят полуодетых, а иногда и совсем раздетых женщин у дверей и в окнах домов, слышат ругательства, пьяную речь, порок во всей его красе». Неужели туристы, «прибывающие с юга или из-за границы, должны становиться участниками унижающих достоинство наших граждан сцен, видеть позор столицы туризма»? Нет и нет! — восклицает автор статьи. «Туристы приезжают, чтобы познакомиться с нашими пляжами, полюбоваться нашими позолоченными церквами, домами, облицованными португальскими изразцами, нашим барокко, живописным зрелищем народных празднеств, новыми зданиями, промышленным прогрессом, восхититься красотой, а вовсе не видеть грязь Алагоаса и зону проституции!»

Пора принимать решение: переселить заведения в более отдалённое и укромное место. Раз уж невозможно покончить с этим неизбежным злом, давайте скроем его от глаз благочестивых соотечественников и любопытных туристов. И первой должна быть очищена Баррокинья от непотребных женщин.

Как видно, пресса особо негодовала по поводу Баррокиньи — «раковой опухоли, которую следует удалить немедленно!».

Власти, ответственные за чистоту нравов, вняли патриотическому призыву и тут же решили переселить проституток из Баррокиньи на Ладейру-до-Бакальяу.

— А то, что моряков тысячи и они платят долларами, вы об этом подумали? — спросил один, в то время как двое других вчитывались в сообщение на первой полосе вечерней газеты, где всё верно написано, идея хорошая.

— И что ты предлагаешь?

Если бы здесь, в баре «Элит» (более известном под названием бар «Гулящих»), что в Масиэле, оказался случайный посетитель, которому приспичило купить пачку сигарет, и он увидел бы этих троих при галстуках, в шляпах, оживлённо рассуждающих об объёме капитала, условиях потребительского рынка, перспективах размещения продукта и длительности срока спроса, выборе способных помощников, пунктах спроса и продажи, исчислении прибылей, — он бы решил, что это деловые люди, занятые основами доходного предприятия, и не совсем ошибся бы.

Но если бы этот случайный посетитель задержался здесь, чтобы распить бутылку пива за соседним с предпринимателями столом, то он бы тут же распознал их и их настоящую профессию, так как и от детектива Далмо Гарсии, и от агента секретной полиции Николау Рамады Жуниора, и от комиссара Лабана Оливейры несёт полицией за несколько километров. Что, впрочем, им не мешает осуществлять выгодные операции, когда представляется случай, как, скажем, этот. В ближайшие дни три военных корабля американской эскадры, находившейся на манёврах в Южной Атлантике, должны прибыть в Баию и, став на якорь в порту, пробыть здесь несколько суток. Тысячи моряков, отпущенных в город, сойдут на берег, где захотят развлечься, взбодриться, и за всё заплатят долларами. И надо же, чтобы превосходная идея, связанная с прибытием моряков, пришла в голову этого дурака Живоглота! Это всё страсть к деньгам, отвечает сам себе комиссар Лабан, но тут же и в его тупую голову приходит мысль, как заработать деньги ещё проще, — алчность делает умным даже глупого человека.