Девушка, которая пролила кровь капитана, пустив в ход нож для резки сухого мяса 4 страница

Исчез из памяти доны Брижиды и образ влюблённой и покорной супруги капитана, сидящей, подобно рабе, у ног хозяина. Десять месяцев длились замужество Дорис и её жизнь, они пролетели как десять отданных страсти дней для Дорис и как десять веков унижений и позора для доны Брижиды.

Как не было раньше, так и не будет никогда потом такой преданной и страстной супруги, как Дорис, она все десять месяцев провела в постели, ублажая капитана. И тут же, после медового месяца, забеременела, но страсть не отступила, а продолжала жить в ней до самых родов. Внимательная к малейшей прихоти хозяина и мужа, она всегда молила его о взгляде, ласке и постели. А с какой гордостью она шла под руку с Жустиниано в кино в те редкие дни, которые для неё выпадали. Однако вычеркнуть из памяти недостойные сцены дона Брижида, как ни старалась, не могла: Дорис сидит, согнувшись над тазом, и моет ноги капитана, ноги свиньи, и целует их. Целует палец за пальцем. Раз или два капитан, играючи, отталкивает её ногой, уперевшись в лицо, и хрупкие косточки, обтянутые кожей, падают на пол. Сдерживая слёзы, Дорис улыбается, это же весёлая шутка, мама. Таковы ласки капитана.

Сколько унижений, Боже! Но Дорис находила удовольствие в подобной жизни: желание лечь в постель с мужем, принять его в своё лоно брало верх надо всем.

Вначале, полная планов и требований, дона Брижида попыталась разговаривать с зятем, ища взаимопонимания. Как-то во время ужина сделала скромное предложение переселиться в город, в дом на Соборной площади, собственный дом, он же не сдастся внаём; это достойная жизнь для такой уважаемой семьи, и не дорого стоит, к тому же большую часть продуктов они будут брать в своём магазине, обслуга и портниха, как правило, работают за стол в доме, почти бесплатно; они будут принимать друзей, достойных людей общества, дона Брижида всё это умеет делать с учётом всего необходимого и в то же время дёшево. Капитан положил вилку и нож на тарелку, облизал пальцы, испачканные в фейжоаде, и спросил:

— Только это? Ничего другого?

И ни слова больше, чтобы объяснить свою мысль, разговор был закончен. Спустя несколько дней вдова узнала, что дом сдан внаём одному протеже Гедесов, хозяину перегоноводочного завода. Всё ещё витая в облаках, дона Брижида вступила с капитаном в спор и перешла от предложений к требованиям. Распоряжаться домом, даже не спросив её мнения, — какая дерзость! Где же они будут теперь жить, когда им придётся остановиться в городе, или зять думает, что дона Брижида мечтает сгнить в этом лесу? Радоваться комнатам, что имеются за торговой частью дома, и жить вместе с останавливающимися в них бродячими торговцами? Собственно, за кого её капитан принимает? Она не кто-нибудь.

Высказавшись открыто, дона Брижида тут же умолкла, и навсегда. Дона Брижида говорила с подъёмом и возмущением, когда капитан взорвался:

— Дерьмо!

Дона Брижида так и не закрыла рта и не опустила поднятой вверх руки. Капитан расстреливал её своими маленькими глазками. Какой дом, даже полдома, кто выкупил закладную? Сколько надменности, фидалга[22]навозная, мешок навоза — вот кто она такая, у неё ни кола ни двора, и если здесь её кормят и дают угол, то только потому, что она мать Дорис. Если ей угодно оставить его дом, голодать в городе, жить на государственную пенсию, дверь открыта, пусть уходит, и чем быстрее, тем лучше, её никто не удерживает. Но если хочет продолжать жить здесь, жить за его счёт, пусть проглотит язык и заткнётся раз и навсегда.

Где же в этот позорный час была Дорис, чтобы поддержать мать, придать ей сил в борьбе за свои права? На стороне своего мужа, всегда на стороне мужа против матери:

— Мама, вы становитесь невыносимы. Жусто ещё очень терпелив. У него столько проблем, которые надо решать, а вы испытываете его терпение. Из любви к Богу оставьте это, дайте нам жить спокойно.

Однажды, слушая жалобы матери, вернувшейся из города, Дорис поднялась с места и, выйдя из себя, сказала:

— Прекратите говорить всё это, немедленно, если хотите жить здесь. Вы живёте здесь из милости и ещё жалуетесь.

Рухнул трон царицы — фидалга навозная, с помутившимся разумом. Угрюмая, ушедшая в себя, сохраняя остатки достоинства, она перестала разговаривать с зятем и Дорис. Стала разговаривать сама с собой, гуляя по лесу.

Что касается Дорис, то у неё не осталось даже следов достоинства, стыда, самолюбия, тряпка в руках мужа, который вскоре же после женитьбы вернулся к своим прежним привычкам и поведению человека свободного.

Частенько капитан возвращался домой под утро, от него несло дешёвыми духами с резким запахом — явное доказательство его неверности жене, и Дорис хорошо это понимала, а вот Жустиниано Дуарте да Роза даже в голову не приходило попытаться скрыть от супруги свои похождения. Больше того, вернувшись от другой, с которой он только что был в комнате за торговой частью дома или в пансионе Габи, капитан тут же на десерт брал Дорис, и эта худышка не пасовала, нет, а, наоборот, брала верх над всеми, ах, нет и не было проститутки, которую капитан мог бы сравнить с Дорис.

А случалось, он приходил такой усталый, что даже не мог вымыть ноги, отодвигая таз с водой, и отстранял Дорис: «Иди в ад! Оставь меня в покое». И засыпал. Дорис проводила ночь без сна, тихонько плача, чтобы не разбудить его. Кто знает, может, утречком, когда проснётся? Вся ожидание, раба у ног господина.

Она ни разу не отважилась ему возразить, ни разу ни на что не пожаловалась. Даже когда грубый и глупый капитан грубо с ней обращался, несправедливо оскорблял и обвинял. Ругала же себя за всё дона Брижида, вся эта горечь лишала её рассудка. Однажды, когда Дорис не поспешила принести капитану требуемый им пиджак, Жустиниано залепил ей оплеуху прямо на глазах у матери.

— Ты что, дрянь, не слышишь?

Дорис плакала по углам, но даже слышать не хотела, чтобы оставить мужа и уйти из дому, как предлагала ей дона Брижида в порыве гнева. «Ерунда, ничего не значащая пощёчина, я сама виновата, быстрее надо было двигаться». Вот на что наталкивались попытки доны Брижиды образумить Дорис.

Так или иначе, но Дорис умела поддерживать к себе интерес капитана, может, потому, что огонь чахотки пожирал её, и, может, потому, что не было проститутки, годной ей в подмётки, а капитан в этом вопросе был вполне компетентным человеком. За два дня до родов он её покрыл, как покрывают звери — мешал живот, — и Дорис отдалась ему с той же страстью, что в первый раз в алькове дома на Соборной площади, куда вошла, чтобы надеть дорожное платье. Глубокая и длительная любовь супругов, как справедливо сказал доктор судья.

Завершающая стадия туберкулёза наступила в последнюю неделю беременности. Кашель периода сватовства перешёл после свадьбы в хронический, ещё более впалыми стали щёки и сгорбились плечи, но кровохарканье началось накануне родов. Привезённый на машине доктор Давид подтвердил ранее поставленный диагноз: «Всё так, как я сказал раньше. Вы должны были отложить свадьбу и сделать все анализы. Теперь уже поздно надеяться даже на чудо».

Видя, что дочь погибает, ведь началось кровохарканье, дона Брижида совсем перестала соображать. Все похотливые и унижающие достоинство её дочери сцены были забыты, как было забыто и неуважение дочери к ней, её матери, теперь память хранила только образ чистой Дорис, маленькой девочки из монашеского коллежа, с опущенными глазами и чётками в руках, такой далёкой от всей грязи жизни на пороге замужества. И с этим преследующим несчастную мать образом святой девочки дона Брижида оказалась в аду безумия, где должна была искупить своё преступление. Ясность ума бедная женщина проявляла, лишь ухаживая за внучкой.

Рождение ребёнка и смерть Дорис произошли в дождливую ночь почти одновременно. Крепкая и толстая девочка появилась на свет при повивальной бабке Нокиньи, Дорис отошла в иной мир при запоздавшем на роды, но пришедшем вовремя, чтобы констатировать смерть, докторе Давиде.

Что должен был чувствовать капитан? Узнав в городе, что дома у него доктор Давид, капитан прямиком направился в пансион Габи, где четверо припозднившихся клиентов допивали свой коньяк в компании Валделисе, профессиональной проститутки.

После только что исполненной профессиональной обязанности с одним из четверых, проведших здесь всю ночь, она терпеливо и сонно ждала, когда же наконец эти четверо, покончив с кашасой и дискуссией о футболе, уйдут. За стойкой храпел Арруда — гарсон и ухажёр Габи. Капитан вошёл, не сказал ни слова, взял бутылку коньяку, осушил её из горла. Арруда тут же проснулся, собираясь одёрнуть пришельца, но, увидев капитана, сменил гнев на милость.

За отсутствием лучшей девицы капитан решил удовлетвориться Валделисе. Помня, что ей однажды не понравилась его манера приглашать: «Пошли!» — он тут же отпустил ей две мощные оплеухи и потащил её, схватив за растрёпанные волосы, в комнату, где и заперся с ней вместе. Вышел он из пансиона, когда наступило утро.

Известие о смерти Дорис быстро достигло центра го-рода, где у церкви собрались кумушки, судачившие обо всех ужасных подробностях происшедшего. Они увидели идущего через улицу капитана Жусто, он шёл со стороны Куйа-Дагуа, района проституток. Вид его был страшен, зловещ, он шёл, как зверь, тупо, тяжело и молча.

Дочь мертва и похоронена, дона Брижида сочла себя наследницей и смело заявила о разделе имущества. Капитан рассмеялся ей в лицо, ведь почтеннейший судья назначил его уполномоченным по разделу имущества. И дона Брижида из милости была оставлена жить в комнате за магазином и ухаживать за внучкой.

Спустя год после похорон Дорис в доме капитана Жусто всё так же живёт дона Брижида — грязная и оборванная, тихопомешанная, живёт среди монстров: Борова, Оборотня, Безголовой Ослицы. Испытывая чувство вины за совершённое преступление против собственной дочери, чистой и беззащитной, она искупает свой грех в аду жизни.

Когда же она искупит его, как повелел Господь, тогда ангел мести спустится с небес. В бесконечных беседах с самой собой она благословляет день освобождения. Ангел небесный, Святой Жорже, Святой Мигел или безутешный отец изнасилованной дочери, а может, компаньон, обворованный капитаном, или оскорблённый исходом петушиного боя хозяин, бандит-наёмник, кто-нибудь, или коварный Оборотень убьёт Борова. Тогда искупившая грех дона Брижида станет свободной и богатой и сможет дать внучке всё, что ей положено по праву. Ах, чтобы это скорее, как можно скорее случилось, раньше, чем она станет девушкой, чтобы капитан не смог вдеть ещё одно золотое кольцо в своё ожерелье.

Прячась за мангабейрой, дона Брижида прижимает к груди малышку, волосы несчастной растрёпаны, она одета в лохмотья, и ей чудится, что монстры уносят девочку, монстры везде и всюду, они в поле, в лесу, в доме.

Они бросают тельце в комнату, запирают дверь изнутри. Капитан плюёт на руки и потирает одну о другую.

Капитан вставляет ключ в замочную скважину, отпирает дверь комнаты, входит, запирает изнутри и ставит керосиновую лампу на пол. Тереза собралась с силами, стоит у противоположной стены, рот полуоткрыт, внимательная ко всем движениям капитана. Похоже, Жустиниано Дуарте да Роза не торопится. Он снимает пиджак, вешает его на гвоздь, который торчит между плетью и олеографией Благовещения, снимает штаны, развязывает шнурки на ботинках. Накануне он не стал мыть ноги — завтра их вымоет новая девчонка, прежде чем он приступит к обычному для него делу. В трусах и расстёгнутой рубашке, с голым животом, кольцами на пальцах и ожерельем на шее, он берёт лампу, поднимает её и смотрит, съедена ли принесённая старой кухаркой Гугой еда и выпита ли вода. Нет, еда не тронута, вода отпита. При тусклом свете лампы он оценивает приобретённый товар: дорогой товар, конто и пятьсот тысяч рейсов и открытый счёт в лавке. Но он не раскаивается, деньги вложены с толком: красивое лицо, хорошо сложена, вот только бюст и бёдра, но со временем девчонка подрастёт. Кроме того, эта зелёная как раз по вкусу Жустиниано Дуарте да Роза, «молоком пахнет», по выражению Венеранды, Венеранда — дрянь опытная, и башка её соображает, ей знакомы и похоть, и обратный смысл слов, которые она употребляет, в Аракажу она привозила видавших виды иностранок, имеющих всё, абсолютно всё, только ни к чему сейчас думать о Венеранде, пусть катится к дьяволу в ад со своим любовником и покровителем — губернатором штата. Фелипа сказала верно: чтобы найти лучшую, надо ехать в Баию, а здесь, в Аракажу, равной ей не сыщешь. Цвет тела медный, волосы чёрные, распущенные по плечам, ноги длинные, краски лица яркие, ну прямо как у святых на эстампах, здесь где-то висела похожая. Открытый счёт в лавке — это, конечно, много, но, пожалуй, недорого. Капитан облизывает губы, опускает лампу на пол, на стенах колеблются тени. Ложись сюда! Повторяет. Протягивает к ней руку, чтобы заставить её, но девушка отшатывается от него, жмётся к стене. Жустиниано смеётся, смешок короток: хочешь поиграть в недотрогу, боишься меня? Если хочешь, поиграем, я люблю поиграть, прежде чем получу своё. Игра горячит кровь. Капитан даже любит, когда ему сопротивляются, те, что уступают сразу, без сопротивления, не вызывают у него длительного желания, разве что Дорис, его супруга, которая не сопротивлялась, но как она могла сопротивляться, когда рядом в зале ещё находились гости? И не могла кричать, проглотила страхи и зажгла огонь внутри; даже в замке Венеранды ни среди француженок, ни среди аргентинок, ни среди полячек не было равной ей по страсти и умению быть желаемой. Капитану нравится побеждать, чувствовать сопротивление, страх, чем больше страха, тем лучше. Видеть страх в глазах девчонок — это глоток эликсира, горячительного вина. Если хочешь кричать, кричи: в доме, кроме полоумной старухи да ребёнка, никого нет, никто не услышит. Ну же, прелесть, ну! Капитан делает шаг вперёд, Тереза уклоняется и получает удар в нос. Капитан снова смеётся — теперь время плакать. Плач девчонок согревает сердце капитана, горячит кровь. Но Тереза не плачет, а отвечает пинком ноги; натренированная в драках с мальчишками, она с силой бьёт капитана по голой ноге и ногтем раздирает его кожу — глубокая царапина, появляется капля крови. Тереза первая пролила кровь капитана. Капитан наклоняется, чтобы осмотреть рану, а поднимаясь, с силой ударяет кулаком по плечу девочки. Ударяет сильно, чтобы дать урок. Жагунсо[23], солдат и командир в играх с мальчишками, Тереза знает, что воин не плачет, и она не плачет. Но она не может сдержать крик, удар кулаком вывихнул ей плечо. Понравилось? Получила? Удовлетворена или ещё хочешь? Ложись, дьявол! Ложись, пока не прибил! Капитан горит желанием, сопротивление воспламенило его кровь. Ложись! Но вместо повиновения Тереза опять пытается ударить его, капитан отступает. Ах ты, мерзавка, но ты ещё увидишь! Капитан наносит удар в грудь, Тереза качается, хватает воздух ртом. Жустиниано Дуарте да Роза пользуется удачным моментом и наконец настигает Терезу, прижимает к себе, целует ей шею, лицо, пытается дотянуться до рта. Чтобы облегчить свои усилия, ослабляет объятие, и Тереза, извернувшись, вонзает ногти в толстое лицо капитана, чуть было не ослепив его, и вырывается из его рук. Так кому же страшно, капитан? В глазах Терезы нет страха, а только ненависть. Ах, сукина дочь, ты сейчас получишь, забава кончилась. Жустиниано наступает, девочка уворачивается, тени мечутся по стенам, дым поднимается, удушающий, красный, заполняет ноздри. Разъярённый капитан наносит ещё один удар в грудь Терезы, звук удара напоминает звук барабана. Тереза теряет равновесие и падает между матрацем и стеной. Лицо Жустиниано пылает — эта шлюха хотела выцарапать ему глаза. Он склоняется над девчонкой, но она отползает, быстро хватает керосиновую лампу. Капитан чувствует огонь в паху, в том самом месте. Преступница! Убийца! Оставь лампу сейчас же, подожжёшь дом, я убью тебя! Тереза уже на ногах, с лампой в руке наступает на капитана, капитан отступает, спасая лицо. Опираясь о стену, Тереза поднимает лампу, вглядывается, старается определить место нахождения врага. Обнаружив его, она поднимает потное отважное лицо. Где же страх? Страх, которого ждёт капитан! На её лице только ненависть. Её надо заставить бояться, заставить уважать хозяина и господина, который купил её и по праву является её властелином. Если мир не будет уважать хозяев, что же будет? Неожиданно капитан дует на огонь, огонь колеблется и гаснет. Комната погружается в темноту. Тереза в темноте теряется. Но Жустиниано Дуарте да Роза всё видит, как ясным днём, он припирает Терезу к стене, глаза её горят ненавистью, в руке всё та же лампа, теперь ненужная. Ей надо внушить страх, проучить её. Время пришло преподнести ей первый урок. На Терезу посыпались пощёчины, сколько их, она не считала, капитан тем более. Из руки падает лампа, девочка пытается прикрыть рукой лицо, но это ей не удастся — рука Жустиниано Дуарте да Роза, тяжёлая, вся в кольцах, бьёт Терезу по лицу. Тереза первая пролила кровь, кровь капитана, но эта капля — сущий пустяк. Теперь настал черёд капитана. Кровь, капающая изо рта девочки, испачкала его руку. «Научись уважать меня, несчастная, научись повиноваться. И когда я говорю „ложись“, ложись, когда „раздвинь ноги“, раздвигай быстро и с удовольствием. Я тебя научу меня бояться, ты будешь испытывать такой страх, что заранее станешь предугадывать мои желания, как это делали все остальные, а может, и быстрее их». Он перестаёт бить Терезу, он преподал ей должный урок, но почему эта дрянь не плачет? Тереза пытается вырваться из рук капитана, но ей это не удастся, он держит её, выкручивает руку. Девочка сжимает зубы и губы, острая боль опять пронзает её, капитан вот-вот сломает ей руку, но плакать нельзя, воин не плачет даже в смертный час. Лунный свет сочится сквозь заколоченное окно в мансарде, хилый, слабый свет. От боли в руке Тереза слабеет и падает на спину — поняла, мерзавка! Стоя над лежащей девочкой, мокрой от пота, капитан с расцарапанной ногой и раненым лицом победно смеётся; смех капитана — роковой приговор. Теперь он отпускает руку Терезы — Тереза больше не опасна. Придя в ярость, капитан бил её, бил жестоко, беспощадно, забыв о том, ради чего пришёл сюда. Но вот лунный свет высветил обнажённое бедро Терезы, и огонь желания опять охватил Жустиниано Дуарте да Роза. Он прищуривает свои глаза-щёлки, снимает трусы и стоит над ней в чём мать родила. «Смотри, смотри, это всё твоё. Ну, быстро раздевайся, я приказываю». Тереза тянет руку к платью, капитан следит за покорным движением её руки, считая, что укротил строптивую. «Ну же, быстрее снимай, вот такая ты уже мне нравишься, только скорее, давай, давай!» И тут, опершись рукой о пол, Тереза, как пружина, вскакивает на ноги, она опять у стены. Капитан теряет голову — я тебе сейчас покажу, — он делает шаг вперёд и получает удар в пах, резкая, нестерпимая боль, самая худшая из всех, он кричит по-звериному, скрючивается. Тереза бросается к двери, стучит в неё кулаками, кричит: «Бога ради, помогите, он убьёт меня!» И в этот самый момент плеть из сыромятной кожи сбивает её с ног. Плеть сделана по заказу: семь ремней из бычьей кожи, сплетённых, обработанных салом, на каждом ремне десять узлов. Плеть стегает Терезу по ногам, животу, груди, спине, лицу, каждый удар — удар семи ремней, от каждого удара остаются рваные раны, разрезы, кровавые следы. Кожа плети — остро наточенный нож, она свистит, рассекая воздух. Тяжело отдуваясь, ослеплённый ненавистью, капитан избивает Терезу так, как никого никогда не бил, даже негритянка Ондина и та не так была избита. Тереза пытается закрыть лицо, руки её исполосованы плетью, но плакать нельзя, крики рвутся сами собой, и капают слёзы — это уже помимо воли Терезы. «Ай, Бога ради!» — вопит Тереза. И слышит проклятия безумной доны Брижиды, матери его умершей жены, доносящиеся из соседней комнаты. Но проклятия на капитана не действуют и Терезу не утешают, не пробуждают соседей и Божьего правосудия. Капитан продолжает хлестать Терезу, она полумёртвая, платье пропитано кровью, а он всё бьёт и бьёт её. «Получила, мерзавка?» Противостоять капитану Жусто не отважится никто, а тот, кто отважится, получит по заслугам. Научись бояться его и ему повиноваться! Ещё не выпуская плети из рук, Жустиниано Дуарте да Роза наклоняется над Терезой и трогает лежащее перед ним тело. Утраченное было желание возвращается, отзывается болью в паху, поднимается вверх, захватывает капитана всего целиком. Боль в паху не проходит, но это ничего, он должен получить своё за уплаченные конто и пятьсот тысяч рейсов. Девочка стонет, плачет, шмыгает носом, что-то бормочет. Но Жусто разрывает на ней платье сверху донизу, оно всё в крови, в крови и тело. Дотрагивается до её груди, которая ещё не грудь, грудь ещё только-только появляется, бёдра ещё тоже не округлились, она ещё не женщина, она на пути к ней, она зелёная девочка, как раз то, что любит капитан, лучшей ему не надо. Но как хороша, царский лакомый кусочек, и девственница такая, какой он ещё не видел. Руки его скользят вниз по животу, к заветному месту, и вот уже капитан во всеоружии, но дьявол девчонка сжимает ноги и бёдра. Откуда у неё такая решимость? Капитан пытается разжать их, но нет такой силы, которая смогла бы это сделать. И снова он берётся за плеть, встаёт на ноги и бьёт. Бьёт с отчаянием, бьёт, чтобы убить, чтобы заставить повиноваться, когда он того требует. Как может существовать мир без повиновения? Проклятия, стоны и завывания, доносившиеся из соседней комнаты, стихают, дона Брижида с внучкой на руках убежала в лес. Капитан перестаёт бить Терезу только тогда, когда она перестаёт кричать и лежит не двигаясь. Какое-то время он отдыхает, потом бросает плеть на пол и раздвигает ноги Терезы. Девочка ещё противится, но две данные ей тут же пощёчины усмиряют её. Капитан любит таких вот зелёных, пахнущих молоком. Но от Терезы исходит запах крови.

Когда тусклый свет утра проник через щель заколоченного окна, Тереза, истерзанная, сломленная, страдающая от боли в каждой частице своего тела, доползла до матраца и выпила в два глотка оставшуюся в кружке воду. Потом с трудом села, и тут дикий храп капитана заставил её вздрогнуть. Она ни о чём не думала, душу её переполняла ненависть. До этой ночи была она смешливой, общительной и весёлой девочкой, дружившей со всеми. Эта ночь преобразила её, она научилась ненавидеть, но страха так и не обрела.

На четвереньках поползла она к горшку, с болью села на него. Услышав звук льющейся воды, капитан проснулся. И тут же решил взять её живую, а не как вчера, полумёртвую. Ему хотелось посмотреть, как она его примет, будет ли сопротивляться.

— Ложись!

Он потянул Терезу за ногу, повалив её около себя, укусил в губы.

— Не сжимай ноги, если не хочешь умереть!

Но проклятая не только сжала ноги и губы, но и сорвала с его шеи ожерелье, кольца которого разлетелись по комнате, а каждое кольцо — память о победе над девочкой. Проклятие! Одним прыжком, забыв о боли в паху и в сердце, вскочил он на ноги. Для него, для этого человека, никто и ничто, будь то человек, животное, дорогая вещь, собственная дочь или, наконец, немецкий пистолет, не имело такой дорогой цены, как это ожерелье и удар в пах!

— Мерзавка, так ты ничему не научилась, буду учить снова! Ты будешь собирать рассыпавшиеся кольца под музыку плети. Начинай! Кольцо за кольцом!

С плетью в руке, слепой от гнева, капитан испытывал боль в паху и сладкий озноб.

Он бил её зверски, ещё немного — и он бы убил её. Собаки вторили её вою.

— Получай, мерзавка, будешь знать у меня!

Терезу он оставил без сознания, а кольца собирал сам. Кончив собирать кольца и нанизывать их, капитан почувствовал тошноту, усталость в руке, он едва не вывихнул запястье, да ещё эта боль в паху, в жизненно важном месте. Никогда и никого он не бил так сильно, как правило, ему нравилось подобное времяпрепровождение, но на этот раз ему досталось такое дикое животное, что приручить его будет не просто. Она не только сломила его желание, но подорвала силы. И всё же капитан, самец до мозга костей, превозмог свою усталость и подчинил своей воле зелёную дикарку.

Оставил капитан Терезу, когда запели петухи. Всё у него болело. Ах, непокорная мерзавка, но ты ещё у меня попляшешь. Под ударами гнётся даже железо.

Запечатлённый на лицах девушек страх в роковой час их жизни только подстёгивал желание капитана, придавал особый, редкий вкус. Видеть их испуганными, умирающими от страха было наслаждением, божественное наслаждение капитан испытывал, когда брал их силой, давая пощёчины и избивая, страх — отец послушания. Но эта Тереза — такая юная, а в глазах её капитан не находит страха, избив её до полусмерти в первую ночь, он обнаружил ярость, неповиновение, ненависть. Но страха нет и следа.

Жустиниано Дуарте да Роза, как знали все, был спортсменом, выращивал боевых петухов, был королём пари. Сейчас он побился об заклад с самим собой, что если обломает Терезу, то повесит ещё одно золотое кольцо на своё ожерелье, памятное золотое кольцо, которое закажет в ювелирной лавке Абдона Картеадо только после того, как научит её бояться и уважать хозяина, быть всегда у его ног, внимательной ко всем его приказам и прихотям, готовой по малейшему знаку лечь с капитаном и просить его о том снова и снова. Он научит её всему тому, что умеют девочки Венеранды, её иностранки. Дорис всему научилась мгновенно, стала опытной и преданной, правда, была очень худа и страшна. Тереза красива, как святая с гравюры, и он оправдает заплаченные за неё деньги, даже если ему придётся бить её по десять раз в день и столько же ночью. Он ещё увидит её дрожащей от страха. Вот тогда он и отправится в Аракажу к ювелиру Абдону заказывать золотое кольцо.

В первые дни, кроме попытки бегства Терезы, никаких других происшествий не было, хотя капитан лежал в постели, испытывая боль в паху от нанесённого девчонкой удара, будь нога её в обуви, он бы получил грыжу на всю жизнь. Два раза в день дверь комнаты, где находилась Тереза, открывалась и входила старая кухарка Гуга, она приносила тарелку фасоли с мукой и вяленым мясом и кружку воды. В первое утро, когда появилась Гуга, Тереза даже не шелохнулась, она была без сил, измучена и избита. В сумраке комнаты Гуга почувствовала запах крови, подняла и повесила плеть и стала говорить без остановки:

— Какой смысл противостоять капитану? Лучше всего удовлетворить желание капитана, на кой дьявол тебе сопротивляться? Что тебе твоя девственность? Ты молоденькая девчонка, а лезешь с ним в драку. Лучше тебе уступить ему. Ты и так схлопотала плеть, я слышала, как ты кричала. Ты думаешь, кто-то придёт на помощь? Кто? Сумасшедшая старуха? Тогда ты сама сумасшедшая, хуже её. И не шуми больше, мы спать хотим, а не слушать всю ночь крики. Что ты сделала, что капитан слёг в постель? Ты полоумная! Ты не сможешь выйти отсюда, это его приказ.

Не сможешь выйти отсюда, это его приказ… Как же, посмотрим. Когда вечером Гуга открыла дверь и собиралась переступить порог, завёрнутая в простыню Тереза бросилась вон. Из гостиной дона Брижида наблюдала эту картину: несчастная пленница капитана убегает, придёт день, Бог накажет его! Старуха перекрестилась. Не жизнь, а ад!

Беглянку нашли только к полуночи на дальней вырубке. Вынужденный лежать в постели капитан с примочками на отёкшем, обожжённом лице и не оставлявшей его болью в паху приказал послать своих головорезов под предводительством Тёрто Щенка на поимку сбежавшей девчонки. Они стали прочёсывать заросли, и умудрённый опытом розыска заблудших животных Маркиньо нашёл её спящей в колючем кустарнике. Капитан приказал даже пальцем её не трогать: избивать принадлежащую ему женщину имел право только он сам.

Завёрнутую в простыню, они притащили её к ногам капитана. Полусидя в подушках, капитан взял в руки сохранившуюся ещё со времён рабовладения палматорию — тяжёлую линейку из крепкой древесины, таких уже теперь не делают, и, когда охранники подтащили Терезу к нему поближе, нанёс по две дюжины ударов по каждой руке. Она понимала, что не должна плакать, но всё же не выдержала, слёзы выступили у неё на глазах, хоть она и подавила рыдания. И снова её заперли в задней комнате.

Теперь, когда Гуга открывала дверь, один из охранников был на страже. На второй день голод заставил Терезу съесть тарелку фасоли. Она не должна была плакать, но заплакала, не должна была есть, но поела. Запертая в тёмной комнате, она только и думала, как убежать.

Оправившись, капитан пошёл на Терезу снова. Однажды Гуга появилась раньше обычного, а с ней охранник с тазом и ведром воды. Старуха дала Терезе кусок мыла:

— На, вымойся.

Только после того, как Тереза вымылась, а Гуга появилась снова, повесила лампу между олеографией святой и плетью с семью ремнями и запёкшейся кровью, вручила она ей свёрток, несчастная всё поняла и без того, что говорила ей Гуга:

— Он велел тебе надеть, это осталось от покойницы. Смотри сегодня не кричи, мы хотим спать.

Батистовая рубашка с кружевами, явно из приданого, пожелтевшая от времени. Почему же ты не одеваешься? Или ты действительно сумасшедшая?

Слабый свет лампочки осветил фигуру капитана, снимающего брюки и ботинки. Из осторожности он снял с шеи ожерелье и повесил над олеографией. Почему эта дрянь не надела рубашку, которую он прислал? Неблагодарная пренебрегла подарком?

И снова на Терезу посыпались удары, и послышались её крики, они стали глуше, но дона Брижида укрылась в зарослях и там взывала к правосудию, моля о наказании негодяя и скандалистки. Почему столько шума и криков, неужели эта девка лучше, чем Дорис, что её нужно так долго упрашивать? Не жизнь, а ад!

Упорно и методично продолжал капитан столько раз оправдавшую себя дрессировку строптивой. Она научится испытывать страх и уважение, научится повиноваться, повиновение — главное, что движет миром. Под ударами кузнечного молота даже железо становится мягким.