Девушка, которая пролила кровь капитана, пустив в ход нож для резки сухого мяса 3 страница

Достойнейший доктор Эустакио Фиальо Гомес Нето, судья по правовым вопросам, в свободное от работы время — поэт Фиальо Нето, уже имеющий публикации в газетах и журналах Баии, будучи студентом, он выиграл конкурс журнала «Фон-фон» в Рио-де-Жанейро за стихи «Фруктовый сад мечты», — фигура, как видите, заметная, особенно среди интеллектуалов города, защитивший серьёзную научную работу с привлечением аргументов, сказал, что, по его мнению, Жустиниано Дуарте да Роза возбудил подлинную и глубокую любовь у Дорис Курвело, и не только подлинную и глубокую, но и долгую. Любовь в широком смысле слова, любовь со всеми радостями Рая и наказаниями Ада.

— У сеньора судьи сверхоригинальное понимание любви, в этом нет сомнения… — Маркос Лемос, бухгалтер завода и почитатель муз, считает, что судья развлекается, насмешничая над друзьями.

— Доктор Эустакио любит парадоксы… — комментировал народный обвинитель, доктор Эпаминондас Триго, полный, не следящий за своим внешним видом, тридцатилетний человек, обросший бородой, имеющий пятерых детей и шестого в животе жены. Он принадлежал к цвету местного общества не столько потому, что был бакалавром права, сколько потому, что был выдающимся мастером шарад. Полный нуль в прокуратуре, и такая компетентность в расшифровке загадочных явлений! Отрицать мнение судьи, своего высшего начальника, он не решался.

— Ты — умник… — смеялся четвёртый член группы, Аиртон Аморин, сборщик податей, близорукий, волосы как щётка, поклонник и читатель Эсы де Кейроша[20]и Ромальо Ортигана, близкий друг судьи. — Любовь — это достойное чувство… очень достойное.

— Ну и? …

— А капитан Жусто и достойное чувство — несовместимы…

— Кроме того, что вы несправедливы к нашему дорогому капитану, вы ещё и презренный психолог. Любовь, любовь настоящая, я вам докажу на фактах…

Однако не только интеллектуальная элита, но и весь город пытался объяснить предстоящую женитьбу капитана и прочие его столь необычные поступки. Несколькими днями раньше капитан выкупил заложенный доктором Убалдо Курвело дом, пошедший бы с торгов, если бы не он, капитан, который отвёл тем самым от вдовы и дочери ещё большую угрозу: потерю недвижимости, стоившей доктору многих жертв.

— Такое благородство, такая щедрость — разве это не доказательство любви? — Достойнейший аргументировал конкретными фактами.

А приданое Дорис? Кто оплачивал шелка, льняное полотно, батист, кружева и оборки? Кто платил портнихам? Уж не дона же Брижида при её пенсии за мужа? Всё шло из кармана капитана. Этого самого капитана, всегда прижимистого, скупого — и вдруг бросающего деньги широкой ладонью, оплачивающего всё и не требующего объяснения трат.

Дона Брижида получила кредит в магазинах капитана, победно глядя на склоняющихся перед ней в поклоне торговцев, всё тех же, которые ещё совсем недавно требовали с неё причитающиеся им деньги.

Если это не любовь, то что? Как объяснить все эти траты, щедрость, любезность — да, любезность капитана, если не любовью? С какой стати, спрашивал судья, тыкая в воздух пальцем, он должен жениться, если не влюблён? Что ему даст Дорис, кроме своего костлявого тела? Какое богатство? Да у неё нет ни кола ни двора. Честное имя её отца, без сомнения, но какой прок от него Жустиниано Дуарте да Роза, от имени, чести, памяти доктора Убалдо Курвело? Только любовь, горячая и слепая…

— Главное — слепая… — прервал Аиртон Аморин, довольный сказанным.

Только горячая и слепая любовь могла объяснить жениховство и женитьбу, все эти траты и любезности, по мнению доктора Эустакио, мнению юриста и поэта, достойного внимания, хотя и не всеми разделяемого в городе. Это было время жарких споров, самых разных мнений и даже грубых шпилек, запускаемых под шумок. Неутомимая Понсиана де Азеведо одержала успех, дав столь характерное для неё определение: «Это свадьба стиральной доски с боровом из мясной лавки». Жестокое сравнение, но хорошее, кто может отрицать?

Из-за любви или по какой другой причине, как того желали кумушки, но капитан Жусто потерял голову и не был похож сам на себя: когда один из петухов Жустиниано был побеждён в петушином бою, капитан молча принял эту весть, не спорил, не нападал на брадобрея Ренато, хозяина петуха-победителя.

И всё же дона Брижида не могла отрешиться от преследующих её ночных раздумий. Теперь у неё вошло в обычай взвешивать все факты и поступки, широту этого человека и ограниченность. Капитан выкупил заложенный дом, это так, но не отдал квитанцию ей, а стал заимодавцем. Когда дона Брижида коснулась этого вопроса, Жустиниано внимательно посмотрел на неё свиными глазками и почти оскорблённо ответил: разве они, он и Дорис, не женятся, разве не всё остаётся в доме, какая необходимость тратить деньги на нотариуса, квитанцию и прочие подобные глупости?

Да и в магазинах торговцы, извиняясь, говорили ей: «Простите, дона Брижида, но чтобы купить такую дорогую вещь, вам следует спросить на то разрешение капитана…»

Видя мелочность одновременно с широтой, дона Брижида понимала, что у неё под ногами нетвёрдая земля и щедрость и любезность не спасут её от насилия и возможности оказаться на отвесной скале, хоть и не окутанной туманом и не окружённой водой, но с которой легко упасть в бездну. Всё необходимое приданое было самого лучшего качества — большое, богатое приданое из снов доны Брижиды. Вот так сомнения и тайны нарушали сон и покой матери Дорис, но не настолько, чтобы усомниться в чувствах Жустиниано Дуарте да Роза, так бурно и открыто выражаемых.

Сватовство шло три месяца — необходимое время для того, чтобы приготовить всё к свадьбе. Дона Брижида, не упустив случая, предложила шесть месяцев, разумный срок. Шесть месяцев? Для того чтобы сшить платья и нарезать простыни? Абсурд, капитан даже не хотел этого обсуждать. Что касается его, он бы женился на следующий день после сделанного им предложения.

Для торжественности Жустиниано Дуарте да Роза настоял, чтобы в дом на Соборной площади его сопровождали доктор Эустакио и префект города. Дона Брижида пригласила падре Сирило и нескольких близких подруг, приготовила пирожные, пирожки с мясом, сладости. На площади собрались зеваки, все кумушки и прочий люд. Когда появился претендент на руку Дорис, одетый в белый костюм и панаму, в сопровождении судьи и префекта, собравшиеся у дверей стали перешёптываться.

Капитан остановился, посмотрел окрест себя. Совсем другой, мирный человек, он не поднял руки, не возвысил голоса, а просто посмотрел на собравшихся, и всё. «Похоже, они никогда не видели женихов», — проворчал он, обращаясь к префекту. Ох и надавал бы он им пощёчин, если бы не семья будущей жены!

За время короткого жениховства при различных обстоятельствах он то и дело был готов «проучить кого-нибудь из любопытных», но, к сожалению, воздерживался. Когда он выходил на прогулку в компании Дорис и её матери, шёл в кино или в церковь и видел, как кто-то смотрит на него с огромным любопытством, его единственным желанием было взорваться. Но не сдержался он только однажды, когда какая-то супружеская чета, не удовлетворившись брошенным в его сторону взглядом, стала тихо обмениваться друг с другом мнениями. «Никогда не видели меня, сукины дети?» — закричал капитан и бросился к ним. Сшиб их с ног и устроил скандал. Дона Брижида умоляла: «Успокойтесь, капитан». Невозмутимая Дорис молчала.

После этого всё любопытство, все обсуждения, испуганные взгляды, бесконечные, кстати и некстати, визиты кумушек, шпильки, вздохи кончились раз и навсегда. В одну из обычных своих вылазок с целью подбросить в щель под дверью судьи анонимное письмо, рассказывающее о поведении его достойнейшей супруги в столице и о любовных делах капитана, неутомимая Понсиана де Азеведо была настигнута Щико Полподметки, исполнителем приказов капитана и сборщиком не уплаченных вовремя долгов, который засветил ей такую затрещину и тихонько подколол её рыбной костью. С трудом добравшись до дому, дона Понсиана впала в истерику, рыдала навзрыд. Целую неделю, находясь в тяжёлом нервном состоянии, она не выходила из дому. История с Понсианой обросла сплетнями, стали поговаривать о нападениях с ножом, однако с тех самых пор на город снизошёл мир.

Так прошло три месяца сватовства. Напрасно дона Брижида пыталась восстановить доверие и дружбу с будущим зятем, ответного желания не было. Не любитель пространных разговоров, Жустиниано Дуарте да Роза во время своего визита свёл разговор к главному: к подготовке свадьбы, необходимому благоразумию. Всё остальное время жених и невеста сидели на диване и молчали. Дона Брижида пыталась начать разговор, но только напрасно теряла время. Поворчав, капитан, как правило, умолкал, а Дорис даже не ворчала.

Они молчали в ожидании, что дона Брижида уйдёт на кухню или в столовую, чтобы приготовить кофе, принести сладкое или фрукты. И как только видели, что она уходит, целовались взасос и работали руками. Три долгих месяца дона Брижида не знала, куда деваться и что делать. Дорис всё время возмущалась, что мать следит за ними, не оставляет их одних, не даст им свободы, разве они не жених и невеста, в конце-то концов?

Женщина беременеет, рожает, вскармливает, растит, воспитывает с большой заботой, в религии и нравственности и надеется, что знает своего ребёнка, но не знает ничего, ничего абсолютно, как понимает теперь дона Брижида, в тоске она стоит у окна, не поворачиваясь к сидящим на софе жениху и невесте.

Занимаясь приданым дочери, кружевами, оборками, ночными рубашками и нижними юбками, покупками, уборкой, готовя сладости и ликёры к празднованию столь нетерпеливо ожидаемой женихом свадьбы и боясь взрывов будущего зятя, имеющего дурную привычку быть грубым, дона Брижида очень его боялась и всё это нелёгкое для неё время не принадлежала себе ни минутки. Однако, узнав о том почти смертельном страхе, который пришлось пережить доне Понсиане де Азеведо после укола рыбной костью, не сумела погасить чувства гордости и отмщения. Ядовитая змея получила по заслугам, и это хороший урок для других. Пусть знают все — и подруги, и завистливые кумушки, — что смеяться над Дорис и над доной Брижидой, если они, конечно, отважатся, опасно для жизни. Кто хочет, пусть попытается, их ждёт, и немедленно, ответный удар. Услышав несколько версий случившегося с доной Понсианой де Азеведо, дона Брижида провела весь день в эйфории, но ночью опять её мучили кошмары и страх.

Это сватовство было чистым и хрупким, как тонкий хрусталь, не имеющий цены. Озабоченная скрытным и диковатым характером будущего зятя и особенно судьбой Дорис, дона Брижида решила ждать. Злость, нетерпение, томление, потеря интереса ко всему абсолютно… Где же робкая девочка монашеского коллежа? Всегда она плохо ела, без аппетита, но теперь даже не притрагивалась к еде, под глазами пошли тёмные круги, она сгорбилась, ещё больше похудела, чем раньше, кости да кожа. И вот за два месяца до свадьбы её стало лихорадить, появился упорный кашель. Дона Брижида вызвала врача Давида. После внимательного прослушивания со спины и простукивания, после произнесённого «тридцать три» доктор Давид посоветовал отправиться в столицу штата и сделать все необходимые анализы и рентген грудной клетки. Врач считал, что необходимо отложить свадьбу, пока Дорис не восстановит здоровье.

— Она очень слаба, очень, и анализы обязательны, — заключил он.

Дона Брижида почувствовала, что земля под её ногами закачалась.

— Это болезнь груди, доктор?

— Думаю, нет. Но будет, если ничего не делать. Питание усиленное, отдых, анализы, и отложить свадьбу на несколько месяцев.

Дона Брижида, Мать-Царица, женщина сильная, превозмогла себя. Домашние средства снизили температуру, настойчивый кашель сменило покашливание, необходимость отложить свадьбу даже не стала предметом обсуждения, а поездка в столицу для анализов заменена была поездкой в столицу для совершения свадебного обряда. Больше дона Брижида ни о чём не сказала. Хрупкий хрусталь, тонкую материю, чистое сватовство охраняла дона Брижида, проглотив все обиды и оскорбления от страха, сильнейшего страха.

Величественная в своей надменности, в шуршании длинного шёлкового платья, шляпы, украшенной искусственными цветами, и веера, которым она обмахивалась, величественная в исполнении долга, дона Брижида сияла в день бракосочетания, понимая, что пришла наконец в порт, где её жизненный корабль найдёт надёжную стоянку и укрытие. Страх дойти до нищеты теперь отступил, она не будет участницей маскарада нищих. Она исполнила долг матери и получала поздравления, сопровождаемые снисходительной улыбкой. Дорис в платье невесты, подрумяненная и подкрашенная, как фотомодель из журнала «Рио»; капитан в кашемировом голубом костюме с плиссированной манишкой, все остальные в праздничных нарядах — так была отпразднована самая обсуждаемая свадьба в Кажазейрасе-до-Норте. В соборе — религиозная церемония, с обязательными материнскими слезами и проповедью падре Сирило; гражданская — в доме невесты с изящной вдохновенной речью судьи, доктора Эустакио Фиальо Гомеса Нето, поэта Фиальо Нето, выдержанной в высокопарном стиле, речью о любви: «Возвышенное чувство, смиряющее бури, оно приводит в движение горы и освещает мрак».

На Соборную площадь пожаловал весь город и даже Понсиана де Азеведо, готовая к новым атакам, но теперь уже уважительным по отношению к капитану и его семье: «Какая красавица невеста, никогда такой, как Дорис, не видела, поверьте, дона Брижида, дорогая моя». Находясь в эйфории, но продолжая держаться с достоинством, дона Брижида принимает все похвалы кумушек.

Внимательная к гостям, Мать-Царица руководит праздником и потчует приглашённых, отдавая приказы прислуге. Она видит, как Дорис выходит из зала, чтобы переодеться в своём алькове во всё дорожное. Следом за ней идёт капитан, Боже, возможно ли? Почему такая спешка, что они, не могут подождать ещё день, несколько часов, поездку в поезде, номер в отеле? Почему здесь, почти на виду у всех приглашённых?

Да, мама, на виду у всех, у всех приглашённых. Если бы было возможно, на виду у всего города. На виду у Девочек и девушек, всех, без исключения, тех, кто ходил за холм и целовался там, тех, кто делал это в саду дома Гедесов с богатыми, тех, кто за прилавком отдавался бродячим торговцам. Да, на виду у этих и тех, кто Рассказывал ей о поцелуях и объятиях, вздохах и стонах, открытых грудях и ляжках, вызывая у неё зависть, у неё, монашки, сёстры-монахини и матери-монахини. Пусть придут и посмотрят и приведут с собой всех женщин города, и замужних тоже, всех: и серьёзных, и легкомысленных, и недотрог, что скрываются в тени садов, и кумушек, что торчат весь день в окнах и в церквах, и монашек монастыря, и женщин лёгкого поведения, что живут в пансионе Габи, пусть приведут всех, ни одной не оставят дома, и пусть они видят всё своими глазами.

Руки скрещены на впалой туберкулёзной груди, глаза широко открыты, почти навыкате, тело сотрясает дрожь, желание кричать, громко, громко кричать! Жусто, разреши кричать, почему ты запрещаешь, почему, моя любовь? Кричать громко, чтобы сбежались все и видели её, бедняжку Дорис, голой, а рядом с ней на постели готового взять её, задыхающегося от желания мужчину. И не мальчишку из коллежа, и не верзилу парня, поспешно сжимающего чью-то грудь и спешащего, так как идут люди. А мужчину, и какого мужчину! Жустиниано Дуарте да Роза, капитан Жусто, самец известный и признанный и весь целиком принадлежащий Дорис, её муж. Слышали? Её муж, её супруг, с согласия Церкви и разрешения судьи. Супруг, любовник, самец, её мужчина, целиком её, в постели, алькове, тут, рядом с залом, идите сюда и смотрите!

Сражаться со смертными, простите, ваша милость, и разрешите мне сказать, это не так уж и трудно, я присутствовал при многих сражениях и даже получал удовольствие. Видел, как негр Паскоал Спокойный противостоял взводу солдат: мастер капоэйры просто дурачился, вроде бы это была забава.

С оружием любая драма куда легче. С револьвером в руке христианин смел и отважен, и нет нации трусов. Приставляешь ружьё к груди себе подобного и тут же получаешь повышение, становишься шефом наёмных бандитов или лейтенантом полиции. Не так ли, мой белолицый брат?

Вот что бы хотелось увидеть, это способность человека противостоять призракам. Ведь призрак, да, сеньор, душа другого мира, бродящая в ночной темноте, изрыгающая огонь из ноздрей, глазниц, с окрашенными кровью когтями, — явление страшное. Знаете ли вы, ваша милость, размер зубов оборотня? И когтей? Это острые-преострые ножи, они поражают на расстоянии.

Однажды, сокращая дорогу, я ехал лесом, стемнело, и вдруг слышу цокот копыт Безголового Мула [21]. Врать попусту не буду, увидев животное без головы, с вырывающимися из шеи языками пламени, я потерял мужество, способность действовать и закричал. Помог мне мой крёстный отец, падре Сисеро, спас меня, аминь! Ему обязан я жизнью и тому непобедимому, которого я взвалил на шею. Лукавый был тридцати метров в длину, где прошёл, ничего не осталось, всё было выжжено — и кустарник, и трава, и деревья, и гремучие змеи, и маниок, и тростник, всё погибло. Заметьте, ваша милость: стоит заговорить об оборотне, многие мужчины тушуются.

Так вот, упомянутая Тереза Батиста, и только она, способна противостоять призракам, и сказанным я подтверждаю её славу храброй женщины. Она противостояла и победила — и если ваша милость сомневается в моих словах, пусть спросит других свидетелей. Она не бежала, не просила прощения, а если и просила о помощи, то в тот роковой час никто не поспешил к ней, она была одна-одинёшенька, такой одинокой, даже Богом забытой девушки никогда не было. Так Тереза стала неуязвимой. Неуязвимая Тереза, неуязвимая для пули, ножа и змеиного яда.

Ни убавить, ни прибавить мне нечего, слышал об этом правдивом случае я не раз и в разных вариантах: каждый рассказывает о том по-своему, переставляя эпизоды, но факты всё те же, хоть и приукрашены. Трубадур из Алагоаса, без сомнения, в ужасе от такого великого подвига и, желая обосновать его, говорит, что Тереза, ещё будучи совсем юной, продала душу дьяволу, и многие верят. Другой бразильский трубадур, Луис да Камара Каскудо, очень известный и уважаемый, видя такую бесчеловечность и одиночество, воткнул в руку Терезы цветок, цветок, который рифмуется с болью, а боль — с любовью.

Каждый рассказывает то, что знает именно он, но в главном все сходятся: с некоторых пор здесь, в этом краю, никогда не появляется неприкаянная душа.

Всё может быть, ни за что не поручусь, ничего не оспариваю, ничего не пугаюсь, ни в чём не сомневаюсь, ни к чьему мнению не присоединяюсь, смотрю на всё со стороны. Но обратите внимание, ваша милость, каков сомневающийся во всём мир — та Тереза, которую знал я и могу в том свидетельствовать, по прозвищу Тереза Новая Луна, была цвета меди и медового характера, пела модиньи, была более миролюбивой и мягкой, нежной и кокетливой.

Возвращаясь с реки, дона Брижида разговаривала сама с собой, окружённая тенями. На середине склона уха её достигли крики, которые прервали её однообразный внутренний диалог. Сделав ещё несколько шагов, она увидела девушку, связанную по рукам и ногам, которая билась в когтях капитана и Тёрто Щенка.

Она прячется за мангайрой, прижимает к груди ребёнка, поднимает глаза к небу и молится, надеясь на Бога, который обратит внимание на подобную жестокость капитана и накажет его. Когда же придёт конец её страданиям?! Крики раздирают её грудь, останавливают биение её сердца; глаза округляются, рот сжимается, дона Брижида, похоже, сходит с ума, как и обступающий её со всех сторон мир. Жертву держит за руки уже не Жустиниано Дуарте да Роза, её зять, капитан Жусто, а Боров, огромный, чудовищный дьявол. Он питается девочками, высасывает из них кровь, жрёт их нежное мясо, пережёвывает их кости. Ему помогает Оборотень, верный вассал, он ведёт охоту для хозяина, главный пёс своры проклятых собак. Лживый и подлый, он при малейшей невнимательности Борова пожирает девочек сам, трусливый, довольствуется падалью. В эти часы дона Брижида способна предсказывать, она всё видит внутренним взором, эта её способность ей знакома давно.

Кроме Борова и Оборотня, существуют и другие, не менее устрашающие персонажи, но помутившийся разум доны Брижиды не удерживает их в памяти, хотя одного из них она всё-таки вспоминает: это Безголовый Мул, она тут же узнаёт его.

Безголовый Мул может превратиться в знатную даму, добрую крёстную или куртизанку, теперь уже дона Брижида никогда не обманется. Когда Габи в первый раз появилась у зарешечённой двери, это было десять дней спустя после смерти Дорис, дона Брижида открыла ей дверь и принимала в гостиной. Капитан тогда уехал на петушиные бои. Она держала за руку девушку, представилась как крёстная и покровительница; сеньор капитан, видите ли, поручил ей найти няню для сиротки дочери. Манеры у доны Габи изысканные, разговор приятный, старушка хорошего воспитания, лучшего и желать не надо для тех, кто так страдает, как безутешная мать Дорис.

Погрузившись в доверительную, почти интимную беседу, они даже не заметили, как вернулся капитан. Он стоял в дверях и, тыкая в них толстым пальцем, содрогался от смеха, который становился всё громче и громче, переходя в непрекращающийся хохот, живот его подпрыгивал. Обычно несмеющийся, капитан бывал страшен, а когда начинал так смеяться, видеть это было неприятно. Несколько раз он начинал говорить, но смех не давал сойти слову с его языка.

— Подруги, подружки, кто бы мог сказать такое? Дона Габи с раздражением поднялась, извинилась и сказала:

— Не застав вас, я выразила доне Брижиде своё сочувствие. — И прощаясь: — Прощайте, синья дона.

Торопливо она покидала гостиную, толкая перед собой девушку, но капитан остановил её:

— Куда это вы? Мы можем поговорить здесь.

— Здесь? Не лучше ли…

— Здесь! Выкладывайте.

— Так вот, я нашла эту милочку, она может помогать ухаживать за сироткой… — Посмотрев на дону Бри-жиду — вдова вытирала слёзы, вызванные выраженным ей сочувствием, — Габи понизила голос: — Главное — это тонкая…

Капитан с трудом, но сдержал смех, Габи же не знала, смеяться ли ей от страха или плакать из сострадания.

— Сегодня я верю вам на слово, и если всё так, то завтра я буду у вас и заплачу обещанное.

— Пожалуйста, капитан, сегодня хоть часть… Мне необходимо, я должна привратнице, старый долг.

— О том, чтобы я давал деньги вперёд, и думать не смейте ни сегодня, ни завтра, никогда. Вы что, уже забыли или хотите, чтобы я вам напомнил? Заплачу завтра, если будет за что платить. Если хотите, приходите завтра сами… И составите компанию моей тёще, компанию моей тёще. Ах, эта добрая…

И снова он разразился смехом, Габи умоляла:

— Заплатите хоть немного, капитан, пожалуйста.

— Приходите завтра утром. Если всё будет так, как говорите, получите сполна. Но если нет, я вам не советую даже появляться…

— Я не могу отвечать за… Мне её вручили как девушку, а я тут же привела её к вам. Всё, что я нахожу лучшее и свежее, сейчас же предлагаю вам, сеньор.

— Не отвечаете, значит? Хотите в очередной раз меня надуть, да? Должно быть, потому, что не получили, как это следовало, по заслугам, потому что я не покончил с вашим заведением? Вы думаете, что я идиот? Не ждите и не надейтесь, идите вон!

— Ну хотя бы то, что заплатила я…

Капитан отвернулся от Габи и тут же при тёще спросил девицу:

— Ты девушка? Не ври, будет хуже.

— Нет, сеньор…

Жустиниано повернулся к Габи, схватил её за руку и затряс:

— Вон отсюда, пока я не разбил тебе морду…

— Успокойтесь, капитан, что такое? — вступила в разговор дона Брижида, всё ещё не понимая причины смеха и ярости зятя. — Успокойтесь!

— Не суйте нос, куда не надо. Знайте своё место и будьте довольны.

И снова капитан захохотал, услышав слова тёщи в защиту Габи:

— Оставьте эту добрую душу в покое… Он был готов умереть со смеху.

— А знаете ли вы, кто эта добрая душа? Не знаете? Ну так сейчас узнаете. Вы никогда не слышали о Габи — Ослице Падре, которая была любовницей падре Фабрисио и после его смерти стала содержать дом терпимости? И на церковные деньги… — Он хохотал, хохотал до упаду. — Эта добрая…

— Ах, Бог мой!

Слыша всё это, Габи, поджав хвост, подалась на улицу. Девушка решила за ней последовать, но капитан остановил её:

— Ты останься. — Oн смерил её оценивающим взглядом, а может быть… — Как давно ты лишилась Девственности?

— Месяц назад, сеньор.

— Только месяц? Не ври!

— Только месяц, сеньор.

— Кто это сделал?

— Доктор Эмилиано, с завода.

Он должен был разбить морду этой грязной своднице, которая подсунула ему объедки Гедесов. Мощные конкуренты, богачи, особенно Эмилиано Гедес. С земли, где стоит завод, приходят уже использованные, ни одна из тех, кто родился на этих землях, не дала капитану возможности пополнить ожерелье ещё одним золотым кольцом.

— Где твои вещи?

— У меня нет ничего, сеньор.

— Иди вон туда…

Дона Брижида внимательно посмотрела на зятя, хотела сказать, осудить его, но капитан опять захохотал — «Добрая душа, ах, добрая душа» — и опять стал тыкать пальцем в её сторону. Дона Брижида в нервном порыве вышла из дому и ушла в заросли кустарника.

Никакого уважения, даже самого маленького, как будто её просто не существует, и всё. Вечером, после мрачного ужина при свете керосиновых ламп, капитан пошёл за девчонкой, которая уже спала. «Пошли!» В конце коридора вспыхнул огонь в трубке капитана, и дона Брижида увидела Борова, огромного, страшного, грязного, и впервые узнала его.

Она заперлась вместе с внучкой в своей комнате, разум доны Брижиды помутился ещё до смерти Дорис. Ругань капитана долетала до ушей доны Брижиды через стены. Сукин сын Гедес испортил девчонку и спереди, и сзади.

В течение года с половиной после смерти Дорис Безголовая Ослица, ведя за руку какую-нибудь девчонку, являлась доне Брижиде часто, но она тут же узнавала её. Достаточно было её увидеть, и мир доны Брижиды становился адом, наполненным дьяволами. Так она расплачивалась за свои грехи.

Безголовая Ослица — любовница падре, святотатство. Но она не может обмануть капитана, чьи злобные крики срывают листву с деревьев, убивают молодняк на террейро, птиц в лесу.

— Не приносите мне объедков, я же сказал вам, что не ем после других… Я разобью вам рожу, собака…

Крики и стоны, звуки побоев, звуки льющейся воды; одна негритянка выла всю ночь напролёт, на шее у Борова ожерелье из золотых колец, каждое кольцо говорит о девушке, лишённой капитаном девственности, самое большое кольцо — это Дорис. Голова доны Брижиды делается с каждым днём всё тяжелее и тяжелее, иногда она в этом мире, иногда в аду, где хуже — ей понять не под силу.

Где же та величественная сеньора дона Брижида, первая дама округа, вдова достойного доктора Убалдо Курвело, Мать-Царица, которая организовывала свадьбу? Путаются в её голове события, разум слабеет. Стала небрежна в одежде, пятна на юбке и на блузке, стоптанные туфли, не причёсана. Забывает всё — факты, числа, детали, память плохая, непостоянная. Дни за днями проводит в раздумье и разговорах сама с собой, в заботах о внучке, и вдруг что-то её уводит, и она погружается в галлюцинации. Чудовища её преследуют, перед ней адское племя, его возглавляет Боров, который сожрал её дочь и собирается сожрать внучку.

Однако память её чётко хранит совершённое ею преступление. Да, потому что она, дона Брижида Курвело, так же как Габи, кормила Борова и Тёрто Щенка Оборотня, поддержала охоту Жустиниано Дуарте да Роза, капитана Свиней и Дьяволов. Вручила ему свою собственную дочь, чтобы он выпил из неё кровь, переломал ей кости и съел её жалкое худенькое тельце.

Не пытайтесь, пожалуйста, свалить на её невинность, счесть её жертвой, обманутой обстоятельствами, принявшей капитана за человека, спутавшей грязный сговор с достойным свадебным контрактом. Она расплачивается за свои грехи и совершённое преступление по счетам. С самого начала она всё знала, знала по первому взгляду капитана на проститутку и никогда не разрешала себя обмануть — проводила ночи без сна, размышляя над поступками капитана, и даже приобрела дар предугадывать его мысли и предвидеть будущее.

Знала, но не желала знать, молчала, проглатывала все обиды, закрыла глаза на обнаруженную чахотку у дочери и тем закрыла солнце жизни, оправдала капитана, погрязшего в преступлениях, и повела дочь к алтарю, а позже — к девичьей постели, тут же, пока ещё не разошлись приглашённые на свадебный пир. Боров ел её по кусочкам за завтраком, за обедом, за ужином. Сделал Дорис беременной, а она всё худела и становилась меньше, когда же она умерла, хоронить было нечего.

За такое преступление всемогущий Господь и наказал дону Брижиду, превратив её жизнь в ад в проклятом доме её зятя, что стоит на землях, приобретённых им нечестным путём, где трудятся голодные наёмные рабочие, устраиваются петушиные бои и теряет невинность бесконечная вереница девочек. Девочек и девушек, иногда зрелых женщин, но редко. Сколько их перебывало здесь после смерти Дорис? Дона Брижида потеряла им счёт, не говоря уже о тех, что бывали в городском доме, магазине и на ферме.

Многое она забывает, а что и помнит, то помнит половину. Забывает она страстное желание Дорис выйти замуж за капитана и её безрассудство: войти с женихом в альков, когда ещё не разошлись приглашённые на свадьбу, ведь дона Брижида не противилась свадьбе, но Дорис, циничная, до сумасшествия гордая и невоздержанная, сделала это демонстративно. Вычеркнут из памяти и образ Дорис, сидевшей в комнате новобрачных за туалетным столиком и зло, с издёвкой с ней разговаривавшей. Зато восстановлен образ наивной, бесхитростной девочки-школьницы с опущенными долу глазами, Христовой невесты с чётками в руках, с мистическим рвением читающей молитву. Жертва материнской амбиции и завораживающей роскоши капитана.