III – Сатана и древнееврейский дракон

Эту же неспособность и нежелание создать существо – олицетворение абсолютного зла,

истока зла в мире: на физическом, психическом, моральном уровнях, – мы находим и у

древних евреев. Библейский народ не знал дьявола, тот полностью отсутствует в Ветхом

Завете. Этот факт заслуживает особого внимания, поскольку слишком часто позднейшие

новации в христианстве утверждаются таким образом, словно они всегда присутствовали

или о них упоминалось в Писании.

Бог Яхве в Ветхом Завете тщетно пытается быть необыкновенным. Он очень похож на

своих ближневосточных предшественников: двойственен, далек от того, чтобы воплощать

абсолютное добро: порой он поворачивается к нам весьма сомнительными сторонами, ведет

себя не лучшим образом, например, требуя уничтожения врагов своего народа и в то же

время обрекая последний на страшные испытания. Без каких бы то ни было явных причин,

он вступает в борьбу с Иаковом и даже пытается умертвить Моисея (Исход, 4, 24–26).

Первые рассуждения на моральную тему в эпоху пророков (с VIII века до н.э.), еще

связанные с мифологией соседних народов, закончились попыткой отделить Зло от Яхве и

приписать его другим персонажам.

В качестве таковых были выбраны его нематериальные служители, которым Бог

препоручал не самые благодарные дела, например, Азазель, от которого он даже требует (в

книге Левит), чтобы были принесены жертвы. Эти ангелы-вестники, обремененные

низменными заботами, прекрасно вписываются в верное окружение Бога и порою проявляют

весьма серьезное усердие. Типичный пример содержится во Второй книге Царств (24, 15 –

16): «И послал Господь язву на Израильтян от утра до назначенного времени: и умерло из

народа, от Дана до Вирсавии, семьдесят тысяч человек. И простер Ангел руку свою на

Иерусалим, чтобы опустошить его; но Господь пожалел о бедствии, и сказал Ангелу,

поражавшему народ: довольно, теперь опусти руку твою».

Этот ангел похож на сатану, которого Яхве посылал, чтобы преградить дорогу

валаамовой ослице. Но в книге Иова отражена старая история, записанная в VI–V веках до

н.э.; его роль серьезно уточняется: «сатана» – слово с древнееврейским корнем «stn»

означает «противостоящий», «тот, кто ставит препятствие». Это звание, а не имя

собственное; и в «Септаугинте», переводе Ветхого Завета на древнегреческий, оно звучит

уже как «diabolos» – от глагола «diaballein» – ставить препятствие. Он входит в свиту Бога,

он – один из «бене Элохим» – «сынов Божьих». Этот верный служитель Яхве бродит по

Земле и действует только с благословения последнего. В его компетенцию входит роль

обвинителя и исполнителя низких деяний. Это он подвергает Иова испытаниям, насылая на

него бедствия. Похожим образом он действует в одном из вариантов книги пророка Захарии,

датируемом концом VI века. Здесь он выступает в роли обвинителя в судебном процессе над

великим иереем Иисусом Навином; мы видим «...сатану, стоящего по правую руку его,

чтобы противодействовать ему» (Книга пророка Захарии, 3, 1).

Довольно быстро, почти незаметным образом, сатана в библейских текстах становится

более самостоятельным персонажем, более ответственным за творимое зло, что совпало с

приходом к власти в IV веке партии священников. В борьбе с монархической властью они

пытаются обелить бога, несущего ответственность за все зло, творимое на свете, и одним

махом сделать именно сатану инициатором всех дурных намерений и дел. Разительный

пример этой эволюции можно найти в истории переписи населения Израильского царства,

производившейся в царствование Давида. Такая практика была запрещена еще моисеевым

законом, хотя, с другой стороны, во Второй книге Царств (24, 1) сам Яхве подталкивает царя

6

на это действие: «пойди, исчисляя Израиля и Иуду», а затем его же за это и наказывает. Для

того чтобы не приписывать Богу подобной несправедливости, в написанной позже, во второй

половине IV века, Первой книге Паралипоменон дается другая версия фактов. Об этой же

истории автор пишет: «И восстал сатана на Израиля, и возбудил Давида сделать счисление

Израильтян» (Первая книга Паралипоменон, 21, 1). Здесь, как мы видим, Яхве уже не

ответственен за нарушение закона, вина ложится на Сатану, который на этот раз действует

по собственной инициативе. Ряд интерпретаторов усматривает в этой ситуации влияние

религии персов и присущего ей дуализма: сатана перенимает зловещие черты Ахримана, о

котором еще будет сказано ниже. Более того, в книгах пророков Исайи и Иезекииля

возникает тема духа, взбунтовавшегося против Яхве. Поначалу это была просто метафора, с

помощью которой народ Израиля обвинялся в неповиновении, за которое он был наказан

падением Иерусалима и изгнанием. Однако вскоре, как это часто бывает с символами, образ

получил самостоятельное развитие, превратившись после того, как утратил связь с

событиям, его породившими, в миф космогонического масштаба: утверждается

существование взбунтовавшегося отрицательного духа-соблазнителя.

Это совпадает по времени с тем историческим периодом, когда потеря Израилем

независимости вносит смуту в умы, а пророческие видения видоизменяются, пере мещаясь в

область духа и приобретая вселенские масштабы. Если подобные видения не реализуются в

плане земном, они применимы к миру божественному и к эсхатологии (религиозному

учению о конечных судьбах мира и человека). Теперь божественный пласт получает св ое

выражение в форме апокалиптических «откровений». Образы апокалипсиса навеяны

героическими мифами, наполненными драконами и змеями. Так, в откровении Исайи можно

прочесть: «В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким,

левиафана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище

морское» (Книга пророка Исайи, 27, 1).

Этот обновленный образ сливается с образом сатаны; с другой стороны, усиливается

дуалистическое персидское влияние. И, таким образом, появляется Дь явол. Однако

окончательный шаг в канонических библейских текстах так никогда и не был сделан.

Дракон, змей, чудовище, левиафан остаются символическими олицетворениями

политических врагов Израиля, и им пока не приписывается самостоятельное бытие. Битва,

которая кажется безнадежной в политическом плане, переходит поэтому в эсхатологический

и космический планы, тогда как сатана постепенно становится козлом отпущения за

нравственное зло. Во II веке до н.э., когда писались последние книги Ветхого Завета,

эволюция феномена дьявола еще не была завершена. Когда же он появился во всеоружии,

это произошло скачком, без переходной ступени, – уже в первых книгах Нового Завета. Он

вездесущ и делит авансцену действия с Христом в Посланиях апостолов, Евангелиях,

Деяниях святых апостолов и, наконец, в Откровении Иоанна Богослова.

Что же произошло в промежутке между двумя отмеченными временными точками. Для

того, чтобы это выяснить, следует обратиться к странным тайным текстам

«апокалиптической литературы» древнееврейских сект. Именно здесь, в закрытых

сектантских кругах фанатиков, незаметно, почти подпольно, родился дьявол. Ни один из

этих текстов не стал каноническим в христианской Библии. Это весьма примечательный

факт, особенно в связи с тем, что созданный в апокрифах апокалиптический образ Сатаны

немедленно был введен в первые же христианские тексты. Объяснение здесь единственное:

первые христиане сами были диссидентской еврейской сектой.