Как же познать, определить характер партнера, персонажа?

Для этого, прежде всего, необходимо вскрыть совершаемые им поступки и, не менее важно, верно их истолковать, оценить, что возможно лишь при тщательном анализе событий (действенных фактов), составляющих основу пьесы литературного произведения. Это единственный путь верного попадания в характеры действующих лиц.

Почему Станиславский и его ученики придают первостепенное значение определению характеров персонажей, действию и событиям?

Как важно знать характер - мы уже убедились на «лисьем» примере.

А вот мнение А.А. Гончарова по поводу значения действий и событий:

«Если вы недооцените взаимосвязь действия и события и при их определении не попадете в «яблочко», вся остальная работа над спектаклем превратится в стрельбу с завязанными глазами».

У Гончарова за плечами огромный практический опыт - он знает, о чем говорит, к его предостережению следует прислушаться самым серьезным образом. Здесь добавить нечего. Хочу только «расшифровать», почему Андрей Александрович сделал акцент на «взаимосвязи действий и событий». Потому что, как утверждал Станиславский:

«Каждое действие обязательно имеет побуждение, его вызывающее, потому что действие определяется событием».

Вот они, типы событий, которые нам предстоит рассмотреть:

ИСХОДНОЕ, ОСНОВНОЕ, ГЛАВНОЕ (как самого произведения в целом, так и отдельных его сцен, эпизодов). Тут же, к сведению, в какой-то степени уже известный вам повтор:

- Точность «попадания» при определении событии напрямую связана с точностью определения основных

моментов действия и наоборот — в обратной их зависимости.

Скажем иначе: определяя события, одновременно определяйте и границы основных моментов действия, что значительно облегчит вашу работу по анализу произведения и даст возможность контролировать себя, насколько верны ваши поиски и определения.

Итак, рядом, одновременно с событиями, нам предстоит знакомство и с основными моментами действий: экспозиция, завязка, развитие действия, кульминация, развязка.

Однако, прежде сосредоточим свое внимание на событиях: какими они бывают, как их определять, что значит «найти в них скрытый внутренний смысл» и т.д.

Но здесь я опять должен сделать отступление, ознакомившись с которым, вы поймете, зачем оно мне понадобилось.

В начале своей работы я уже говорил о бытующем вторжении в «систему» демагогов и дилетантов, которые, прикрываясь именем Станиславского, беззастенчиво коверкают, извращают его учение.

На данном этапе нашего знакомства с методом действенного анализа, где речь пойдет о «событиях» и «основных моментах действия», требуется конкретное обоснование моего «возмущения»».

Некоторые «теоретики от искусства» (например: В.Волькенштейн, А.Поламишев) «сожалеют», что... «до сих пор учат находить в пьесе экспозицию, завязку, кульминацию, развязку...» И объясняют «пагубность» такого метода ссылкой на Фрейтага, «категорически» утверждавшего, что, например, развязка вовсе не нужна произведению, так как с ней связано «нисхождение и падение действия»».

Помилуйте, «теоретики», да как можно поучать «практиков» (писателей, режиссеров), где, в каких случаях, в каком месте, на каком событии обрывать, заканчивать свою творческую работу?! И потом, с чего вы взяли, что все произведения обязательно заканчиваются «развязкой»? Больше того, многие произведения, точнее, их авторы, обходятся и без экспозиции, без завязки - сразу «берут быка за рога». Но это диктуется вовсе не надуманной теорией Фрейтага, а «жизненной обусловленностью» (П.Н.Толстой) и «предполагаемыми обстоятельствами» (А.С.Пушкин).

А чего стоит утверждение А.Поламишева, что Станиславский, дескать, и сам-то не разобрался до конца в «исходном событии». Этим «смелым» утверждением А.Поламишев, как бы «зарабатывает» себе право на

подачу собственных теоретических выкладок по ряду положений «системы». Разумеется, в этом ничего нет плохого - в желании Поламишева «переосмыслить» метод действенного анализа и «дополнить» его. Станиславский бы не возражал: он сам призывал своих учеников не относиться к «системе», как к догме, а постоянно развивать, совершенствовать ее. Но ведь всему, «даже благородному порыву надлежит иметь предел». Поламишев же с таким самоупоением занимается тяжеловесной наукообразной трактовкой самых простых понятий и терминов «системы» (в чем совершенно нет никакой потребности), что невольно возникает подозрение, деликатнее говоря, недоумение, вопрос: какая цепь (идея, сверхзадача) заставила Поламишева «взяться за перо», что, собственно, он хотел сказать, чего добиться своим «трактатом»? Углубить, откорректировать Станиславского? А может, здесь более уместным будет «чеховское» объяснение: «они хочут свою ученость показать»?

Пренебрегая одним из основополагающих правил «системы» - идти при анализе авторского произведения прежде всего по основным, крупным событиям, «не мельчить», Поламишев поступает с точностью наоборот, и, как следствие, как логический результат его теоретических заблуждений - ненужные наукообразные дебри и ошибочные выводы в части практического применения действенного анализа. Например, подвергая «измельченному» анализу «Бесприданницу», поначалу справедливо отмечая важность таких «действенных фактов», как «согласие Ларисы на свадьбу с Карандышевым», как «приезд Паратова», Поламишев, после головокружительных исследований, вдруг приходит к выводу, что якобы «предопределяющим конфликтным событием» (читай: исходным событием) всех последующих действий персонажей является... «полдень воскресного дня»! Аналогично препарируя «Дядю Ваню», Поламишев, естественно, и здесь остается верен себе, своему «аналитическому принципу», подводя под «решающий конфликтный факт» (чтобы вы думали?)... «самовар уже два часа на столе...» Как видим, в обоих случаях происходит элементарная подмена понятий: «предлагаемых обстоятельств» - «исходными событиями». Это не безобидные ошибки, тем более «осознанные», и они не остаются без печальных последствий в режиссерской и актерской практике.

По мере знакомства с работой Поламишева, первоначально возникшее недоумение быстро перерастает в чувство досады, если не сказать более жестко. Да, Поламишев «крепко сидит в материале», он «знаком» со Станиславским, много цитирует его и, казалось бы, к месту, но выводы делаются в пику Станиславскому, во вред методу действенного анализа. А ведь эта работа Поламишева была издана, как «учебное пособие для ств театр, ин-тов и ин-тов культуры» (сокращения не мои - А. К.). Думаю, что после прикосновения к таким учебным пособиям по «системе Станиславского» и возникает у студентов, режиссеров и актеров отчуждение, недоверие к методу действенного анализа, к этюдному методу и ко всей «системе» в целом.

Вот такой осадок остался у меня с 1982 года после знакомства с «учебным пособием» А. Поламишева.

Есть и более свежий осадок - от работы А.Митты., напечатанной в серии журналов «Киноискусство» за 1995-96 г. г., позднее вышедшей отдельной книгой под названием «Кино между адом и раем». Здесь, в отличие от устаревших педантичных нравоучений предыдущего «теоретика», резко бросается в глаза до удивления сверхсовременная раскованность, «легкость в мыслях необыкновенная». И хоть Митта, как и Поламишев, довольно часто ссылается на «систему Станиславского», нередко путается в ней, в ее элементах, подменяя некоторые ее понятия, и с завидной, но вряд ли уместной, убежденностью вводит свою собственную терминологию, явно позаимствованную «за бугром».

Например, «препятствие» (по Станиславскому) по Митте называется «брешь». Цитирую: «Брешь - это пропасть между вашим желанием и реакцией окружающего мира... И вам нужна энергия, чтобы перепрыгнуть через эту брешь. Надо заставить мир сотрудничать с вами. Вы собираете всю свою энергию и волю. С риском для жизни прыгаете и проваливаетесь. Цель не достигнута».

Ради Бога, извините, но это же пособие по легкой атлетике, для прыгунов. А какая нарочитая, совершенно неуместная высокопарность: «реакция окружающего мира», «заставить мир сотрудничать с вами»!

А «дальше в лес – больше дров». Вот в какой изощренной форме Митта дает свое толкование «событию», но... вовсе не для студентов ВГИКа, которым предназначено данное пособие, а скорее учащимся кулинарного техникума: «Событие - как цепочка сосисок: в каждой свое содержание, но все составлены по единому рецепту»... Опять прошу прощения, но ведь это «словесный мусор», пустословие! А дальше еще более режущие слух и сбивающие с толку «прыжки» или очередные «сосиски», испеченные на импортной сковородке: «Простейшая единица информации и времени называется БИТ... Развитие действия в событии идет от БИТа к БИТу через развитие конфликта, из БИТОВ складываются события».

Господи, что же творилось бы со Станиславским, будь он жив сегодня! Так и хочется спросить у Митты: зачем же ссылаться на учение Станиславского, если вы его познали намного реже, чем «от БИТа к БИТу»? Зачем такая демонстрация заковыристой эрудиции: «минимизация осевой информации» и т.п.? Кому нужны подобные завихрения? И уж совсем не годится засорять русский язык - без надобности! - этими «битами» и набившими оскомину «кайфами».

Кстати, ради справедливости, должен признаться: один фрагмент из книги А. Митты, явно выпавший из «учебного процесса», меня буквально задел за живое - в самом хорошем смысле! Митта рассказывает о неприятном эпизоде во время съемок фильма «Экипаж», когда неожиданно, раньше времени взорвалась и загорелась дорогостоящая декорация (самолет, начиненный взрывсредствами). В этом рассказе все есть, и все точно по «системе» Станиславского: и труднейшие «предлагаемые обстоятельства», и острое, конфликтное для всех «исходное событие», и стремительное «развитие действия», и мощное по своей неожиданности и драматической силе проявления «главное событие», и нет... никакого «витийства», ни одного лишнего слова, не понадобилась и «забугорная начинка»! И невольно опять убеждаешься, как прав Станиславский, утверждавший, что «только хорошо вам знакомое, лично вами глубоко пережитое, вы сможете взволнованно и убедительно донести в своем рассказе до зрителя». До читателя - тоже.

Еще раз прошу прощения у вышеупомянутых " оппонентов" за критическое отношение к их работам. Я и не помышлял задеть чье-либо достоинство или свести счеты: ни с кем из них лично не знаком, ни на кого не держу зла. Я лишь воспользовался - по совету Немировича-Данченко - " кривым зеркалом", чтобы сфокусировать внимание на довольно типичных ошибках во избежание их повторов, поэтому и заострил свое отношение к таким теоретическим излишествам, как " доморощенная заумь" Поламишева и " забугорная", совсем не " клевая" новизна Митты: «за державу обидно». Ну и, разумеется, за Станиславского. К нему, к Станиславскому, и вернемся:

" Оценить события и факты — это значит найти в них скрытый внутренний смысл, их духовную сущность, степень их значения и воздействия, найти ключ для разгадки многих тайн " жизни человеческого духа" роли, скрытых под фактами пьесы".